Александр Амфитеатров
Чортушка
Муфтель (дворовымъ). Проводите его кто-нибудь.
Хлопоничъ. Вотъ тебѣ, лысый, какая благодать: десять лѣтъ бѣгалъ и выбѣгалъ богадѣльню.
Максимъ уходитъ съ Антипомъ.
Князь (показываетъ тростью). Бродяги?
Бродяги валятся въ ноги.
Муфтель. Такъ точно, ваше сіятельство. Вчера наши охотники взяли въ овсахъ.
Князь. Ишь, честная парочка! Развязать.
Голенищевъ (широко улыбаясь). Рученьки замлѣли…
Левонъ (развязываетъ). Нишкни!
Михайло. Передъ княземъ стоишь, дуракъ!
Голенищевъ (струсилъ). Я ничего.
Князь. Это вы y моего мужика клѣть сломали.
Бруcокъ. Прости, государь.
Князь. Вы что же дѣлаете, черти? Это по-сосѣдски? Когда и въ чемъ вы видѣли отъ меня обиду?
Бруcокъ. Оголодали, государь. Лопатина худая. Лъсами шли, боялись, безъ запаса, голодомъ помереть.
Князь. Когда вы голодны и холодны, то приходите честь честью въ контору тамъ для васъ припасено, a разбойничать на моихъ земляхъ – не смѣй! Муфтель! Обоимъ-по двѣсти лозановъ.
Голенищевъ. Помилуй, государь!
Князь. Потомъ накормишь ихъ, выдашь по рублю серебромъ ступайте на всѣ четыре стороны.
Бруcокъ. Благодаримъ покорнѣйше, государь!
Голенищевъ. Вѣкъ не забудемъ твоей милости!
Бруcокъ. Встрѣчнымъ товарищамъ закажемъ – обижать твою хлѣбъ-соль!
Ихъ уводятъ.
Муфтель (вполголоса). На Кортоминскомъ пустырѣ обнаружено мертвое тѣло… Ребенокъ… пуповинкою удушился.
Князь. Родила какая– нибудь неосторожно. Пошли зарыть.
Муфтель. Осмѣлюсь доложить, что есть огласка въ народъ… можетъ быть слѣдствіе.
Князь. A кому отъ слѣдствія польза? Становому, лекарю, стряпчему? Покойнику все равно, a мужикамъ раззоренье. Зарыть.
Муфтель. Кому прикажете?
Князь. Михаилу Давыдка пошли. Вотъ его.
Михайло валится въ ноги.
Князь. За что?
Муфтель. Былъ наказанъ. Благодарить за науку.
Князь. Въ чемъ провинился?
Михайло. Не могу знать, ваше сіятельство.
Князь. Муфтель?
Муфтель. Для комплекта, ваше сіятельство. Какъ вся наша дворня драная, онъ одинъ былъ не драный. Вашему сіятельству было угодно приказать, чтобы другимъ было не обидно.
Князь. Такъ и не знаешь, дуракъ, за что тебя пороли?
Михайло. Никакъ нѣтъ… не могу знать… Ежели пороли, стало быть, есть за что. Безъ вины пороть не будете…
Князь. Вотъ это отвѣтъ! Это слуга! Встань, рабъ любимый! Въ маломъ былъ мнѣ вѣренъ, надъ многими тебя поставлю. (Къ Хлопоничу). Люблю: души добрѣйшей и ума не дальняго. Жизнь мнѣ спасъ: на охотѣ изъ зыбучаго болота вытащилъ.
Хлопочинъ. А с ъ рожи хоть сейчасъ въ разбойничьи эсаулы.
Князь. Кажется, никогда и былъ таковымъ.
Опрашивая народъ, проходить къ службамъ; видно, какъ онъ бредетъ между ними, съ Муфтелемъ.
Лавр. Иван. (Хлопоничу). Темный человѣкъ Давыдокъ. Едва-ли не изъ ухорѣзовцевъ. Слыхали про атамана Ухорѣза? На Немдѣ станами стоялъ…
Олимпіада. Его военная команда разбила. A шайка разбрелась. Около того времени и Давыдокъ y насъ объявился.
Лавр. Иван. О немъ насъ не только исправникъ изъ губерніи запрашивали.
Серафима. Князь отписался.
Хлопоничъ. Лихъ отписываться князь!
Лавр. Иван. Такихъ шпилекъ начальству въ бока насажаетъ, до Питера занозъ не перетаскать!..
Хлопоничъ. Это y него, прямо въ родѣ болѣзни стало, превредную страстишку завелъ: принимаетъ подъ свою защиту всякій подозрительный сбродъ.
Лавр. Иван. Только поссорься съ земскою полиціей, a ужъ князь не выдастъ. Поддержитъ. Волю ненавидитъ, удаль любитъ. Мнѣ, говоритъ, нищій разбойникъ спорѣе богатаго мужика.
Олимпіада. Вотъ и теперь съ Москвы прибѣжалъ Конста, сынъ Матрены-Слобожанки… Видать, что не съ добромъ пришелъ парень: полиція загнала… A князь приказалъ его за садовника взять.
Серафима. Ужъ это за материны заслуги.
Отходить съ Хлопоничемъ.
Левонъ. Чортъ ты, Давыдокъ! Дьяволъ! Лѣшій болотный!
Михайло. Ну?
Левонъ. Безъ вины подъ розги ложишься!.. Ужъ наше горькое дѣло! Холопское! A ты вѣдь бѣглый – почитай, что вольный!
Князь y садовыхъ воротъ встрѣтилъ Зину и Матрену и съ неудовольствіемъ возвращается, сопровождаемый ими.
Михайло (Замахнулся на Левона). Убью!..
Лавр. Иван. Тише, демоны! Съ ума сошли? У князева крыльца завели драку!
Михайло. A онъ незамай!
Левонъ. Чортъ бѣшеный! Право, чортъ! Кидается, ровно я ему брюхо отъѣлъ…
Михайло. А ты зачѣмъ волею дразнишь? Не люблю… Ежели человѣкъ въ несчастьи… Я за волю-то, можетъ, людей убивалъ… Сволочь!
Уходить.
Князь. Ну, да… ну, да… прекрасно…
Зина. Я, папенька, только поздравить съ праздникомъ.
Князь. Какой праздникъ? что за праздникъ? Кому нужны праздники? кто варить въ праздники? Ну-ну-ну… благодарю… вотъ тебѣ…
Даетъ деньги.
Зина. Благодарю васъ, папенька…
Князь (смотритъ съ неудовольствіемъ). Какая ты большая!
Зина. Неудивительно: мнѣ восемнадцать лѣтъ.
Князь. Восемнадцать лѣтъ?.. Уже! Скверно! Скверно! Ну-ну-ну… Тамъ все для тебя… Муфтелю велѣно… Хорошо. Прощай. Хорошо.
Зина. Позвольте братца повидать?
Князь. Чего тамъ?
Зина. Я только ручку поцѣлую…
Князь. Хорошо. Иди.
Зина. Пойдемъ, мама Матрена.
Идетъ къ подъѣзду.
Лавр. Иван. (съ почтительнымъ состраданіемъ, вполголоса, но твердо). Боковымъ крыльцомъ пройти извольте, съ параднаго не велѣно васъ допущать.
Матрена (вспыхнула). Да, что ты, батюшка…
Лавр. Иван. Для васъ же-съ… предупреждаю, чтобы безъ ослушанія…
Зина. Да, да. Благодарю, Лаврентій… Мама Матрена, пойдемъ.
Уходятъ за уголъ.
Князь (говорить тѣмъ временемъ съ Хлопоничемъ. Оторвался, отъ разговора и смотритъ на дочь). Не могу… И дочь, и хороша, и на меня похожа, не могу… Противна… Какъ въ колыбели ее увидалъ, комкомъ краснымъ, тогда сразу противна стала. И вотъ теперь, большая уже… Не могу.
Хлопоничъ. Ваше сіятельство?
Князь. Что?
Хлопоничъ. Осмѣлюсь почтительнѣйше спросить: какъ изволили рѣшить относительно моей симбирской деревни?
Князь. Дорога… Семьдесятъ тысячъ просишь… большія деньги.
Хлопоничъ. Ваше сіятельство! Вы имѣніе знаете: вдвое стоить…
Князь. Хоть и не вдвое, a семидесяти тысячъ стоить. Да, рѣшиться, братецъ, не могу: деньги велики.
Хлопоничъ. Развяжите душу, ваше сіятельство!
Князь. Спѣшишь?
Хлопоничъ. Сыновей дѣлю.
Князь. Хорошо. Я спрошу… посовѣтуюсь…
Хлопоничъ. Помилуйте, ваше сіятельство!.. Кого вамъ спрашивать? Вы сами все на свѣтѣ лучше всѣхъ знаете.
Князь. Духа спрошу, столъ стучащій. Какъ онъ скажетъ о твоемъ имѣніи, такъ тому и быть.
Хлопоничъ. Слушаю, ваше сіятельство.
Князь. Сегодня же вечеромъ. Первымъ вопросомъ твое желаніе поставлю. Улыбаться, кажется, изволишь?
Хлопоничъ. Смѣю ли я?
Князь. Спиритизмъ великая сила. Знаніе! Понимаешь ты?
Хлопоничъ. Слушаю, батюшка, ваше сіятельство. Какъ вамъ угодно.
Князь. Единственное знаніе, которое нужно человѣку… Да! О томъ, что тамъ, за перегородкою… Понимаешь?
Хлопоничъ. За перегородкою-съ?
Князь. О, дуракъ! За перегородкою между здѣсь и тамъ, – на тотъ свѣтъ.
Хлопоничъ. Да-съ, если на тотъ свѣтъ… конечно.
Князь. Живыми тѣлесными глазами не заглянешь черезъ эту перегородку, какъ ни становись на ципочки. Человѣческій разумъ ничтожество. Онъ – до стѣны. A за стѣною – дудки! безсиленъ! Покойная моя княгиня Матрена была дура, но она теперь знаетъ, что тамъ. A я и не глупъ, да стою въ потемкахъ, предъ запертою дверью. Догадки, теоріи лопаются, какъ мыльные пузыри. Евреи говорятъ правду: въ раю оселъ умнѣе мудрѣйшаго изъ нашихъ мудрецовъ. Поговорилъ бы я теперь съ Матреною Даниловною… много охотнѣе, чѣмъ съ живою.
Хлопоничъ. Поговорите, ваше сіятельство! Покойница была добра ко мнѣ. Она вамъ хорошее для меня посовѣтуетъ.
Князь. Я часто звалъ ее, но до сихъ поръ она не приходила.
Хлопоничъ. A сегодня вы еще позовите.
Князь. Позову.
Хлопоничъ. По моемъ дѣлѣ спросите?
Князь. Спрошу.
Хлопоничъ. Въ первую очередь?
Князь. Въ первую очередь. (Пишетъ въ записную книжку). Видѣлъ? Вопросъ первый; «взять ли мнѣ за себя симбирское имѣніе Хлопонича?»
Хлопоничъ. Нижайше благодарствую вашему сіятельству.
Князь подзываетъ Лаврентія Ивановича и, опираясь на его руку, поднимается на лѣстницу.
Хлопоничъ. Красавицы! Слышали? Вопросъ первый: «взять ли?»
Олимпіада. А, если первый, то мы на первое и отвѣтимъ: «взять!»
Раздается нѣсколько спиритическихъ стуковъ.
Хлопоничъ. О, чортъ! Какъ вы это?
Олимпіада. Секретъ.
Серафима. Только сережки изумрудныя, которыя условлено, пожалуйте выдать на руки.
Олимпіада. Теперь же, до сіянса!
Серафима. Да-съ, до сіянса!
Олимпіада. И мнѣ тоже бархатъ обѣщанный.
Хлопоничъ. Все будетъ, кралечки. Ежели выгоритъ мое дѣло, не пожалѣю прибавить сто рублей.
Серафима. Не очень-то расщедрились: сами семьдесятъ тысячъ ухватить норовите.
Хлопоничъ. Сторгуемся!
Олимпіада. Только чтобы до дѣла! Послѣ дѣла съ васъ взятки гладки.
Серафима. Ученыя!
Олимпіада. Вы приходите сейчасъ въ мою комнату: тамъ и отдадите.
Серафима. Честнѣе всего.
Хлопоничъ. Удивительный человѣкъ князь! Въ Бога не вѣритъ, въ ученыхъ не вѣритъ, a въ дѣвокъ щелкающихъ увѣровалъ…
Уходитъ въ контору.
Зина и Матрена показываются изъ-за угла.
Зина. Здравствуйте, Олимпіада Евграфовна.
Олимпіада. Ахъ, Зиночка! Здравствуйте.
Подаетъ руку.
Серафима (также). Здравствуйте.
Матрена. Какая она тебѣ Зиночка, песъ?
Зина. Мама Матрена, оставь.
Матрена. Ошалѣла ты, барская барыня? Залетѣла ворона въ высокія хоромы!
Олимпіада. Ежели ихъ крестили Зинаидою, то – кромѣ Зиночки – какъ же ихъ въ ласковости назвать?
Матрена. Не смѣешь ты, ничтога, барышнѣ ласковость оказывать. Хамка! Княжна она для тебя! Ваше сіятельство!
Зина. Мама Матрена, оставь.
Серафима. Скажите пожалуйста!
Олимпіада. Вы, тетенька, не кричите! Отъ крика пользы нѣтъ, только уши пухнуть.
Серафима. Мы вамъ ничего дурного не сказали, a въ вашемъ положеніи надо быть скромнѣе, и горячиться – ни къ чему.
Олимпіада. Вы знаете, какъ относится князь къ княжнѣ.
Серафима. Съ вашей стороны это большая смѣлость и учтивость, что мы такъ свободно съ вами разговариваемъ.
Матрена. Что? Ахъ вы, шлепохвостыя!
Олимпіада. Мы къ княжнѣ настолько благодарны, что рыскуемъ быть за нее въ строгомъ отвѣтѣ, a вы, между прочимъ, лаетесь.
Серафима. Но мы это относимъ къ вашему несчастію и необразованію и на васъ не обижаемся.
Олимпіада. Прощайте, Зиночка!
Серафим а. До свиданія, милочка!
Олимпіада. Вы, если что вамъ нужно, пожалуйста, прямо ко мнѣ… Я вамъ помочь всегда готовая…
Серафима. Ивъ моей добротѣ не сомнѣвайтесь…
Хвастливо уходятъ но главному подъѣзду. Долго еще слышенъ ихъ смѣхъ.
Матрена. Онѣ очумѣли, Зинушка! Онѣ ошалѣли!
Зина. Обнаглѣли онѣ, a не ошалѣли.
Матрена. Шлюхи! Швали! что же это, Господи? Жили худо, a такого еще никогда не было.
Зина. Чему хорошему быть, если отецъ самъ подаетъ примѣръ? Я для него хуже змеи, – жаба, червь земляной!
Матрена. Каковъ онъ съ тобою, это его родительское дѣло. A дѣвки рабы! Не смѣютъ онѣ! да! не смѣютъ!
Зина. Кого имъ бояться-то?
Матрена. Все-таки…
Зина. Кромѣ тебя, за меня заступиться некому – никто и не заступится. Я здѣсь послѣдняя спица въ колесницъ. Ниже послѣдней дворовой дѣвки, поломойки. Князь дѣвку на верхъ возьметъ, дѣвка въ случай попадетъ, хоть кусокъ сладкой жизни ухватить. A мы съ тобою заточенныя. Сгинемъ въ своемъ павильонѣ и пропадемъ, какъ покойная мама отъ него, изверга, пропала.
Матрена. Тише ты, безумная! Неравно кто услышитъ, доведетъ до князя… и не размотать тогда бѣды!
Зина. Платье-то на Олимпіадѣ? Ха-ха-ха! Французская матерія, издали видать. Серьги брильянтовыя, браслеты, золотая цѣпочка… ха-ха-ха! A y меня башмаки дырявые, и Муфтель ждать проситъ: не смѣетъ въ расходъ включить, его сіятельство осердятся… Безъ башмаковъ держитъ! Барышню! Взрослую дочь!.. Нянька! Нянька! Есть гдѣ-нибудь на него управа или нѣтъ?
Матрена. Есть, надо быть, да мы то съ тобою не сыщемъ.
Зина. Въ брильянтовыхъ серьгахъ, въ браслетахъ! A давно ли босикомъ по лужамъ шлепала, индюшекъ пасла?..
Матрена. Это – какъ есть.
Зина. Зиночкою смѣетъ звать! Руку подаетъ! Не цѣловать ли еще лапу свою прикажетъ? Тварь ползучая! Нашелъ сокровище на верхъ взять! Съ псарями подъ заборами валялась… Помню я!
Матрена. Ну, этакихъ дѣлѣ помнить тебѣ не откуда.
Зина (очень надменно). Что такое?
Матрена. Говорю, что не видала ты такихъ примѣровъ и словъ подобныхъ не должна выкликать. Ты дѣвушка. Стыдъ нити.
Зина. Я гдѣ живу, нянька?
Матрена. Въ Волкоярѣ живешь, y папеньки.
Зина. Откуда же мнѣ было стыда набраться? У волкоярскихъ людей стыда нѣтъ. Какой такой стыдъ на свѣтѣ живетъ? Я не знаю. Всего въ Волкоярѣ насмотрѣлась, a стыда не видывала. Гувернантокъ, учительшъ не имѣла. Съ дѣвками росла… Съ родительскими наложницами. Все знаю. Про всѣхъ. И про тебя, мамушка, тоже… какова ты была, когда онъ тебя молоденькую – наверху держалъ!.. Все до ниточки! По-французскому, по-нѣмецкому, – этого я не могу: не научили княжну, не удостоилась… A кто съ кѣмъ спитъ, это я тебѣ хоть про весь Волкояръ. День деньской длиннохвостыя сороки во флигель вѣси носятъ… Развѣ предо мною остерегаются? Что я? Не то барышня, не то «своя сестра»… дура полуграмотная! Рѣшили люди, что «безчастная», такъ тому и быть. И не стыди ты меня! Не хочу я никакого твоего стыда! И такъ въ неволѣ этой безумной… Что ты мнѣ стыдомъ въ глаза тычешь? Безъ стыда-то я хоть посмѣюсь!.. Смѣхомъ изъ себя злобу выведу!
Матрена. Кровища въ тебѣ гуляетъ, дѣвка. Вся въ отца! Ишь ощетинилась, звѣрь звѣремъ. Замужъ тебѣ пора, Зинаида Александровна.
Зина. Кто меня возьметъ? Я необразованная.
Матрена. Зато изъ себя видная. Княжна! Если отецъ на приданое расщедрится, тебя женихи съ руками оторвутъ.
Зина. Это онъ-то дастъ приданое? Онъ Муфтеля нарочно въ Питеръ посылалъ, чтобы сдѣлать Волкояръ родовымъ, и все досталось бы брату. Чтобъ ему, этому мальчишкѣ…
Матрена. Не шуми, Зинаида. Пожалѣй ты свою и мою голову. Не шуми.
Зина. Да, и кого мы видимъ? Какихъ людей? Кто меня видитъ? Тюрьма! тюрьма! тюрьма!
Конста (поетъ въ саду и играетъ на гармоникѣ).
Ты зачѣмъ, зачѣмъ, мальчонка,
Съ своей родины бѣжалъ?
Ты покинулъ мать-старуху,
Отца стара-старика…
Никого ты не спросился
Кромѣ сердца своего!
Выходить изъ садовыхъ воротъ вмѣстѣ съ Антипомъ. Оба слегка выпили: Антипъ изрядно, Конста едва-едва.
Матрена. Конста поетъ.
Зина. Веселый онъ… Хорошій y него голосъ…
Матрена. Да, во дворѣ взять – кромѣ Михаилы Давыдка, противъ Консты въ пѣсняхъ никому не выстоять.
Зина. Давыдокъ пожилой человѣкъ, a Конста молоденькій. Сколько онъ прибаутокъ всякихъ знаетъ, исторіевъ…
Матрена. Да, какъ онъ съ Москвы пришелъ, все y насъ въ павильонѣ стало какъ будто посвѣтлѣе…
Конста (поетъ).
Ужъ какъ жилъ ты, мальчикъ, веселился
И имѣлъ свой капиталъ.
Капиталу ты рѣшился
И въ неволю жить попалъ…
Антипъ (подхватываетъ козлинымъ голосомъ).
Что во ту ли, братецъ, во неволю
Въ бѣлый каменный острогъ.
Зина. Ты все поешь?
Конста. Какъ же мнѣ, барышня, теперь не пѣть, если я подпѣвателя нашелъ?
Антипъ. Хе-хе-хе! Подпѣвателя… Бойкій парень… одобряю! Хорошъ сынъ y тебя, Матрена Никитишна, хвалю.
Конста. Барышня! Позвольте вамъ старика ракиминдовать: съ нонѣшняго дня помощникъ мой… отставной козы барабанщикъ!
Антипъ. Съ того и выпито.
Конста. На пріятномъ знакомствѣ, поздравемшись.
Зина. Зачѣмъ тебѣ помощникъ, Конста?
Антипъ. Князя надо спросить… родителя… самого…
Конста. Я ничего не дѣлаю, a онъ съ меня и сей трудъ снимаетъ… (Поетъ):
Свѣтъ небесный возсіяетъ,
Барабанъ зорю пробьетъ…
Матрена. Смотрите вы, пѣсельники: князь услышитъ.
Говоритъ съ Антипомъ.
Конста. Ничего не обозначаетъ: князь пѣсни любитъ.
Зина. Ты, Конста, лучше вечеромъ къ намъ въ павильонъ приходи пѣсни-то играть, на крыльцо.
Конста. Это ужъ, барышня, обязательно. По обыкновенію. И приказывать не надо, будемъ-съ.
Матрена (Антипу). Всѣ о нихъ говорятъ нонче, о новыхъ мѣстахъ, будто очень они пріятны крѣпостному человѣку, да не знаемъ мы, старичекъ почтенный, какія они бываютъ, новыя-то мѣста.
Антипъ. Я тебѣ все разскажу. Я тебѣ ужо разскажу. Про Херсонъ… Одестъ-городъ.
Конста. Мамонька! Оный старикъ, одного дня въ Волкояръ не пробывши, уже подбиваетъ меня въ бѣга.
Зина. Въ бѣга?
Конста. Такъ сладко поетъ, что эхъ, кабы хорошій товарищъ, да денегъ малую толику… Часу я не сидѣлъ бы въ этой мурьѣ! Ударились бы мы со старикомъ въ Одестъ-городъ.
Зина. Только тамъ тебя не видали.
Матрена. За какимъ бы это лихомъ, дозволь спросить?
Конста. Зачѣмъ за лихомъ? Добра сыщемъ!
Матрена. По этапу не хаживалъ, – должно быть, въ охотку?
Конста. Этапъ для дураковъ.
Матрена. А ты умный?
Конста. Я, конечное дѣло, мамонька, разсудкомъ въ головъ мамонька владаю.
Антипъ. Въ Одестѣ большія дѣла можно дѣлать. Пшеница… Табакъ… Виноградъ…
Конста. A ежели смѣлый духъ въ сердцѣ имѣешь, такъ хорошо товаръ провозить мимо таможни: мое вамъ почтеніе, здравствуй да прощай!
Антипъ. По трюмамъ пароходнымъ работать тоже дѣло не плохое. Будешь имѣть свою халтуру.
Матрена. Чай, вашего брата за это не хвалятъ?
Конста. Да ужъ тутъ знамое дѣло: чья взяла!
Антипъ. Можетъ – на всю жизнь богатъ будешь, а, можетъ, и – рыбамъ на кормъ.
Конста. Пуля въ лобъ, – и шабашъ! У-ахъ!
Матрена. Каторжный ты; Конста, истинно каторжный въ тебѣ духъ… И въ кого такой уродился?
Конста. Какъ тятеньки не припомню, единственно надо быть, что въ васъ, маменька.
Матрена. Ахъ, жуликъ московскій!
Антипъ. A живутъ тамъ, на новыхъ мѣстахъ, иные изъ нашихъ ребята, хорошо живутъ!
Матрена. Брехи вы, брехи. Какъ вы до тѣхъ мѣстѣ дойдете? Пашпорта y васъ гдѣ?
Конста. И безъ пачпортовъ, маменька, люди живутъ.
Антипъ. На новыхъ мѣстахъ пашпортовъ не спрашиваютъ.
Конста. Да и велика ли штука пачпортъ?
Антипъ. Дѣло рукъ человѣческихъ.
Конста. На эту механику y насъ завсегда имѣются знакомые мастера.
Антипъ. Были бы деньги, пашпортъ будетъ.
Матрена. A денегъ нѣтъ, стало быть, весь разговоръ вашъ пустой, и напрасно вы его затѣяли.
Конста. Денегъ, старые люди сказываютъ, нѣтъ передъ деньгами.
Антипъ. Что намъ деньги? Мы сами деньги!
Матрена. Вздоръ бредишь, Конста! Вздоръ!
Зина. Нѣтъ, не вздоръ!
Антипъ. Эге? слышала?
Конста. Ты, мать, больно засидѣлась на мѣстѣ, зажирѣла на сытыхъ княжескихъ хлѣбахъ; тяжело тебѣ мясами-то своими шевельнуть – вотъ тебѣ и кажется, будто вздоръ. A ты посмотри, каково забористы они, новыя мѣста. Инда барышня наша развеселилась… понравились ей наши рѣчи… Такъ ли я, барышня, говорю?
Зина. Хорошо говоришь!
Матрена. Говорить хорошо, гдѣ-то сядетъ?
Конста. Зачѣмъ садиться? Мы сперва побѣгемъ… побѣгемъ, что ли, барышня?
Зина. Пожалуй, хоть и побѣгемъ.
Матрена. Куда бѣжать? Бѣгаютъ отъ своего дома непутевые, какъ ты вотъ, да Антипка…
Антипъ. A почемъ ты знаешь, что я непутевый? Я своего пути не терялъ, да и тебя еще на путь наведу.
Матрена. Либо кому жрать нечего.
Антипъ. Кто кормы больше совѣсти почитаетъ, тому конечное дѣло не бѣчь, a въ курятникѣ на лукошкѣ сидѣть, индюшкою, яйца парить.
Матрена. Ужъ и больше совѣсти!
Антипъ. Что воля, что совѣсть, едино оно. Воли нѣтъ совѣсти нѣтъ. Воля цвѣтокъ, a совѣсть ягодка. Въ вольномъ человѣкъ она вызрѣваетъ, a рабу зачѣмъ совѣсть? Эхъ, тетка! Даромъ, что соколеною смотришь, – индюшка ты! И какъ это, и откуда ты такого орла высидѣла?
Конста. Что? Видите: не вралъ я вамъ старикъ прыткій… Онъ не то, что меня, – Зинаиду Александровну въ бѣга собьетъ!..
Матрена. А ты ври, да не завирайся. Зинушкѣ бѣчь некуда. Зинушка – y себя дома: барышня, княжна.
Зина. Много я отъ того радости вижу?
Матрена. Не все же черные деньки, взойдетъ и красное солнышко.
Зина. До тѣхъ поръ роса очи выѣстъ!
Конста. Ухъ!
Матрена. Куда вы? Непутевые!
Конста. Покамѣстъ хоть до павильона на перегонки, кто скорѣе…
Зина. A тамъ какъ Богъ дастъ!
Конста. Побѣгемъ?
Зина. Побѣгемъ!
Матрена. Съ цѣпи сорвались. Какъ въ сумасшедшемъ домѣ.
Антипъ. Хе-хе-хе. Молоденькимъ бѣгать, старенькимъ смотрѣть. Хе-хе-хе…
