– Только для васъ-съ, потому какъ знаю ваше упоеніе къ театру-съ.
Она слышала Фигнера, обожаетъ Сѣверскаго, надъ ея кроватью пришпилена фотографическая карточка госпожи Бяльцевой. На вечеринкахъ y подругъ она пляшетъ «миньонъ» и «на-де-катръ» и слѣдитъ по «Петербургскому Листку», не вышло ли въ свѣтъ новыхъ модныхъ танцевъ, a также – кто названъ «о азаръ» изъ гостей на балу y нидерландскаго посланника и въ какихъ озарныя красавицы были туалетахъ.
Фигнеръ отзвучалъ, «миньонъ» оттанцовано… домой! Короткая, волшебная сказка жизни кончена: ждетъ дѣйствительность. Подвальную барышню подвозятъ къ громадному корпусу «вѣдомства». И – быть можетъ, даже на рысакѣ… Она вышла изъ саней на углу, добѣжала до воротъ, нырнула въ нихъ, – и вотъ онъ вновь, родимый подвалъ! О, какъ онъ душенъ, грязенъ, тѣсенъ! какъ противно храпятъ за перегородками сосѣди! какъ тошны отголоски интимной семейности, наполняющіе эти промозглые вѣковые своды!.. Лежитъ подвальная барышня на своей жесткой и не слишкомъ-то опрятной постели, лежитъ безсонная, нервная, возбужденная, смотритъ въ темноту лихорадочными глазами, думаеть:
– Да развѣ это жизнь?
– Хр-р… хр-р… хр-р…
– Марья… хр-р… Марья, супруга… Машенька…
– Хр-р… хр-р… хр-р…
– Жизнь-то тамъ, откуда я сейчасъ пришла, a это – чортъ знаетъ, что! Не люди – свиньи… Какъ «онъ» бишь пѣлъ-то? Да!
Въ блаженствѣ потонули…
Въ блаженствѣ потонули…
– Опять подлецы грязнымъ бѣльемъ весь коридоръ завалили? Продохнуть нечѣмъ…