Отдал.
Ни живой, ни мертвый, сам не свой, мчусь на родину. Когда вышел из вагона, на своем вокзале, до срока назначенного оставалось еще восемь часов.
На вокзале ходить фактор знакомый. Мигнул мне. Укрылись мы в сторону, за бочки какие то.
– Я вас нарочно поджидал, потому что видел утром, как вы в Ф. уехали. Думал: не вернетесь ли с курьером? Не ходите в город. Вас ищут.
– Что случилось?
– То, что… э! мужчина же вы! скрепитесь сердцем: брата вашего сегодня утром расстреляли. Скрепитесь сердцем: мужчина же вы! В такое время живем. Надо позабыть, как в обмороки-то падают. Брата расстреляли, а вас ищут. Скрепитесь сердцем: мужчина же вы!
Водою меня поить. Я ничего не понимаю, только шепчу:
– Боже мой, да ведь привез же я, привез, выкуп привез, извергам по условию, вот они, пятьсот рублей.
– Видно, опоздали.
– Как – опоздал? Условились ждать до завтра, до утра. Изверги, предатели. Подлость какая.
– Надули вас, стало быть, не дождались. Либо не поверили вам, что осилите такую сумму привезти… Теперь уже поздно рассуждать: все кончено, не поправите. Будьте мужчиною! скрепитесь сердцем!
Ну…
Мужчина я, голубчик, скрепился сердцем!
С вокзала пошел я не направо – в город, а налево – в поле. Иду, на темное небо смотрю, звезды в темном небе мигают. А я тропинки ногою нащупываю и в голове одну мысль держу:
«Это вам даром не пройдет. Все вы мне за брата головами ответите. Нет, даром не пройдет!» И шел я пустырем, покуда не вышел в пригород, хорошее местечко! не дай Бог никому туда попасть! Ад на земле. Туда наш брать, порядочный гражданин, и днем-то опасается заглядывать, а я ночью пришел, будто свой. И первого же встречного спросил:
– Где здесь найти кума Ридо?
А этот Ридо в наших местах такое честное имя, что на сто верст кругом всякий богатый купец, каждый помещик, каждый кулак-фермер, заслышав его, вздрагивают. Потому что для всех наших босяков, воров и проходимцев уличных был Ридо как бы атаман или староста. Не пойман, не вор, – охотилась полиция за Ридо усердно, а уличить его никогда не могла. А между тем все грабежи смелые, все разбои отчаянные, все кражи ловкия, все мошенничества наглые именно Ридо приписывались, либо его молодцам, под его диктовку.
И – надо же было выпасть случаю! – встречный остановился, оглядел меня впотьмах и вместо ответа спрашивает:
– Вы, если я не ошибаюсь, учитель такой-то?
– Да, я учитель такой-то.
– Здравствуйте, учитель. Я видал вас на улице, знаю. Вы ищите Ридо? Очень рад с вами познакомиться. Ридо – я сам.
И сидели мы вдвоем с Ридо в шинке, в задней, хозяйской, каморке. И я впервые в жизни пил горькое, огненное вино.
То, что я предложил Ридо, ему понравилось. Он сказал:
– Это хорошо, что ты хочешь мстить за брата. Мертвецы не должны оставаться неотомщенными. Вот моя рука. Я тебе товарищ. Сколько ты можешь заплатить за работу моим молодцам?
Я положил на стол все, что имел: пятьсот рублей. Они были ценою жизни моего брата, – пусть же будут ценою его мщения. Ридо сосчитал деньги и спрятал их в бумажник.