Александр Братерский
Открытый (в)опрос. Общественное мнение в современной истории России. Том 1
Часть II
Они были первыми
В конце 1980-х годов на публичную сцену советского общества наконец вышел новый игрок: общественное мнение – и не только как объект изучения, но и как социальный институт, со временем все более влиятельный и важный. Разложение позднесоветского общества, разрушение его идеологического монолита запустило процессы социальной дифференциации, которые вскоре охватили и идеологическую сферу. Общество поделилось сначала на «прорабов перестройки», консерваторов и выжидающих, затем стали оформляться группы и течения почвенников, националистов, имперцев, социал-демократов, либералов… «Формирование общественного мнения – это один из признаков распада тоталитарного общества и характерных для него идеологических форм <…> И тем самым – важнейший компонент становления гражданского общества»[105].
Задача изучения советского общественного мнения стала не просто главной для социологов, но и интересной для самого пробуждающегося общества. А еще – политически важной для руководства страны, взявшего курс на радикальные изменения, перестройку советского общественного строя. И вот в 1987 г. долгая просветительская и лоббистская работа Грушина и других энтузиастов изучения общественного мнения дала результат. Ученые смогли убедить партийных руководителей, что опора на общественное мнение усилит их позиции в верхушечной, теневой борьбе за власть с консервативными кругами аппарата. К тому же провозглашенное Горбачевым «новое мышление» и политика «гласности» открывали новые возможности для изучения отечественного массового сознания под флагом «обновления» и «открытости».
По определению Бориса Грушина, «российский народ на протяжении почти 70 лет не смотрелся в зеркало. Дальше такая практика вряд ли возможна»[106]. Как вспоминал это время Юрий Левада, «внезапно <…> и „наверху“ и „внизу“ общественной пирамиды резко изменилось отношение к общественному мнению как социальному институту. Место недавнего недоверия и даже подозрительности заняли надежды <…> Причины такого поворота ясны: они связаны с кризисом всей „командной“, а точнее, патерналистской системы управления»[107]. Именно кризис позднесоветской системы управления, новый толчок которому дала перестройка, создал окно возможностей для появления первого в СССР профессионального института изучения общественного мнения.
Этим шансом блестяще воспользовались социологи, которые мечтали о подобной возможности десятилетиями, в первую очередь сам Борис Грушин, «рекрутировавший» в руководители ВЦИОМ авторитетную в кругах перестроечной интеллигенции и вхожую, как говорили, к самому Горбачеву Татьяну Заславскую. Под ее политическим патронажем и защитой Грушин принялся создавать опросную службу полного цикла. Увы, профессиональных кадров для такой службы катастрофически не хватало: «Мало кто, кроме Б. Грушина и немногих его старых сотрудников <…> владел тогда искусством и технологией опросов. Понадобилось несколько лет, чтобы люди научились работать вместе и отошли в сторону те, кто этого не желал»[108].
Отделения прикладной социологии в советских вузах открылись только в 1984 г., но и туда набирали преимущественно «проверенных людей», имеющих рекомендации партийных ячеек лидеров комсомольских организаций. В 1988 г. вышло постановление КПСС «О повышении роли марксистско-ленинской социологии в решении узловых проблем советского общества», констатировавшее, что «современное положение дел в социологии не отвечает потребностям общества». Наконец, 6 июня 1989 г. в МГУ был основан первый в России социологический факультет.
Основатели ВЦИОМ звали в свою команду активных, изобретательных, ищущих исследователей, в основном не имевших ни социологического образования, ни опыта работы с массовыми опросами. По сути, здесь «собрались первоначально люди, не находившие должного приложения своим силам в старых академических рамках». Это замедлило запуск работы на старте и стало поводам к немалым внутренним раздорам (в результате одного из них Центр лишился Бориса Грушина). Но в конечном счете именно «междисциплинарный» подход, наличие компетенций в других сферах – экономике, психологии, математике – позволили Центру решать сложнейшие исследовательские задачи. Накопленные за первые же годы работы знания создали фундаментальную основу для изучения общества следующими поколениями российских социологов.
Другой сложностью в период формирования ВЦИОМ стала ситуация быстрого распада советской системы, переходившая в общий развал. Постепенно развеивались «иллюзии о том, что на основе опросов общественного мнения – без формирования новых социальных и рыночных институтов, без новой системы социальных интересов и ориентаций – можно принимать рациональные решения»[109]. Кризис напрямую отражался на мнениях людей относительно советского руководства, чьи благие намерения и эффективность вызывали все большие сомнения и опасения. Это, в свою очередь, резко осложнило отношения ВЦИОМ с его учредителем – государством, чьи лидеры весьма болезненно воспринимали критичные оценки и постепенно сокращали финансовую и организационную поддержку едва оперившегося, пока еще не вставшего твердо на ноги Центра.
К счастью для социологов, распад советского государства шел так быстро, что прибегнуть к более жестким, чем финансовые, репрессиям в отношении ВЦИОМ власть сначала не успела, а потом уже не смогла. Контроля сверху за содержанием работы Центра с самого начала не было никакого, даже ограничение сферы изучения «социально-экономическими вопросами» продержалось не более года, а потом социологи спрашивали людей о чем угодно – о политике, партии, межнациональных конфликтах и т. д. В результате опросы «сыграли немалую роль в том, чтобы предъявить обществу его собственное изображение, его сложность, противоречивость, плюралистичность. Это было полезно уже потому, что помогло преодолению образа показного единодушия»[110].
Исторический процесс развала СССР дал коллективу молодой опросной службы драгоценное время не только на постройку необходимой инфраструктуры, без которой никакие эмпирические исследования – а они вдруг понадобились всем, и в большом количестве! – были просто невозможны. Команда успела сделать гораздо больше: была сформирована уникальная, не имеющая аналогов в мире модель аналитического центра, плотно работающего с данными эмпирических исследований. Нельзя было просто взять и перенести в СССР западный образец опросной службы, будь то Институт демоскопических исследований в Алленсбахе или Институт Гэллапа! Для этого не было ни кадров, ни техники, но самое главное – не было рынка и выборов в их западном понимании, исследовать коллегам из Европы и Америки было просто нечего.
Но здесь тоже жили миллионы людей, шли непростые политические баталии и мучительные экономические реформы. Нужно было научиться изучать их, взяв на вооружение давно отработанные мировой исследовательской индустрией приемы и методы исследований и соединив их с собственными объяснительными схемами и интерпретациями. Как объяснял Левада, «великолепно организованная и технически оснащенная сеть опросов мнения на Западе, приспособленная для того, чтобы фиксировать малейшие колебания политических и потребительских симпатий масс, не ориентирована на анализ ситуации общественных переломов и потрясений, кризиса социальных институтов и ценностей <…> В нашей же современной обстановке главным содержанием всего социального знания стал как раз анализ глубокого разлома общественной жизни»[111].
Идейно-политические убеждения порой оказывали влияние на интерпретацию получаемых данных, неизбежно вели к ошибкам и иллюзиям, но так вели себя практически все участники исторических событий рубежа 1980–1990-х годов. Не ведая, что творят, они в реформаторском запале лишь приближали крах своей страны; провозглашая «общемировые ценности» – прокладывали дорогу дикому капитализму; разрушая советскую систему управления – приближали торжество второго эшелона партноменклатуры, максимально циничного и ловкого, лишенного даже подобия идейности и заботы об общем благе. Это были трудные, но благодатные для тех, кто способен учиться на своих ошибках, годы. Позже Левада констатировал, что: «характерная политическая (а также и исследовательская иллюзия „начального“ периода – явное преувеличение роли переменчивых настроений и недооценка консервативности стереотипов сознания»[112].
ВЦИОМ начального периода, времени «бури и натиска» – это средоточие совершенно разнообразной активности, от исследовательской до политической (тон здесь задавала сама звезда советской политики тех лет – народный депутат СССР Татьяна Заславская). Коллектив Центра видел свое предназначение не только в том, чтобы дать голос прежде молчаливому обществу, но и в том, чтобы продвинуть вперед радикальные перестроечные реформы, сделать их необратимыми, а возвращение к закрытости и косности позднесоветских лет – невозможным. Все работавшие в то время в Центре вспоминают потрясающую атмосферу энтузиазма, надежд, «горевших глаз». Социологи не просто делали свою работу, но и меняли свою страну. И вряд ли их вина в том, что эти изменения оказались совершенно не такими, каких они желали, и в которые верили.
«Окончательная бумага»
7 декабря 1987 г. на военно-воздушной базе королевских ВВС Брайз-Нортон к северо-западу от Лондона приземлился самолет советского лидера. По пути в Вашингтон, где он собирался подписать Договор о ракетах средней и малой дальности с президентом США Рональдом Рейганом, Горбачев хотел согласовать позиции с британским премьером Маргарет Тэтчер. Подписание договора должно было стать грандиозным событием в сфере разоружения: ликвидации подлежал целый класс советских и американских ракет в Европе, среди них зловещие «Першинги-2», которыми много лет пугали советских людей. Тэтчер и Горбачев беседовали два часа и успели обсудить не только договор, но и Афганистан, права человека и советско-британские отношения.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев принял в Кремле премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер по время ее официального визита в СССР.
Фото: Юрий Абрамочкин
Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (1987)
8 декабря 1987 г. в ходе советско-американской встречи на высшем уровне в Вашингтоне был подписан первый в мировой истории документ, предполагавший полное уничтожение целого класса вооружений – всех баллистических и крылатых ракет средней и малой дальности, а также запрет на производство и испытание новых подобных ракет. В 1992 г. в связи с распадом СССР действие договора распространилось на Россию, Казахстан, Белоруссию и Украину. Договор просуществовал до 2018 г., – после серии взаимных обвинений в нарушении договора США объявили о своем выходе из него. Россия действие договора приостановила с 2019 г.
В тот же день в советской печати было обнародовано постановление Госкомтруда и ВЦСПС «О создании Всесоюзного центра изучения общественного мнения по социально-экономическим вопросам (ВЦИОМ)». Задачами Центра объявлялись «исследование общественного мнения населения страны и его профессиональных, демографических, национальных и других групп по проблемам рационального использования трудовых ресурсов, повышения эффективности труда и его стимулирования; разработка предложений по учету общественного мнения, способствующих подготовке управленческих решений, а также исследований эффективности их проведения; подготовка предложений по использованию средств массовой информации для формирования общественного мнения по крупным проблемам труда и социального развития».
Было решено создать 25 «опорных пунктов» ВЦИОМ по стране – во всех столицах союзных республик и некоторых других крупных городах. Штат организации – 80 человек с годовым фондом оплаты труда в 240 000 рублей. Оказывать содействие ВЦИОМ поручили «советам и комитетам профсоюзов, органам по труду и социальным вопросам, хозяйственным руководителям, профсоюзным комитетам объединений, предприятий, организаций и учреждений»[113].
Постановление стало той самой, как говорил профессор Преображенский из повести «Собачье сердце», «окончательной бумажкой», которая дала возможность ВЦИОМ появиться на свет, а многомиллионной стране благодаря этому – заговорить своим, а не «партийным» голосом. В документе сухим казенным языком говорилось о том, что мнения тех, кто стоит в очередях, ведет еще не проснувшихся детей в детские сады, спешит на работу на завод или в НИИ, спасает жизни на операционном столе или стоит в карауле под палящим солнцем Кандагара, наконец-то будут услышаны.
Самое важное постановление
Был и еще один документ, без которого создание ВЦИОМ было бы невозможным. Это совместное постановление ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС «Об усилении работы по реализации активной социальной политики и повышении роли Государственного комитета СССР по труду и социальным вопросам». Постановление вышло 17 июля 1987 г. и создало легитимную основу для всех последующих решений и действий. В документе ставилась задача: «значительно укрепить научную и информационную базу управления социальным развитием. Поднять на качественно новый уровень исследования по социальным проблемам, образу жизни, труду и улучшить использование научных разработок в практической деятельности. Осуществить меры по углублению теоретического анализа социальных процессов и повышению комплексности научных разработок, расширению социологических исследований и социальной статистики… В целях изучения и использования общественного мнения систематически проводить опросы населения по важнейшим социально-экономическим темам. Считать целесообразным создать Всесоюзный центр изучения общественного мнения по социально-экономическим вопросам при ВЦСПС и Госкомтруде СССР»[114].
Приказ о создании ВЦИОМ был подписан 7 декабря 1987 г., и вскоре Татьяна Заславская прилетела в Москву для встречи с руководством ВЦСПС и Госкомтруда, которые должны были стать официальными кураторами новой структуры. 17 декабря рядом с ней на переговорах сидел Грушин. С ним Заславская познакомилась на одной из научных конференций и с тех пор пристально следила за его профессиональной деятельностью. После того как Шалаев закончил выступление, Заславская сказала, что готова работать в создаваемом Центре, но директором видит не себя, а Грушина. Для собравшихся это оказалось неожиданностью, но после долгих переговоров удалось прийти к компромиссу: Заславская будет руководителем, а Грушин ее первым замом, который возьмет на себя всю методическую работу по изучению общественного мнения. «Может быть, они считали, что Грушин, как очень сильный человек, будет не слишком управляемым, и, наверное, считали, что с женщиной им будет проще совладать»[115], – вспоминала она позже.
Несмотря на успех переговоров и новое назначение, от пережитых волнений Заславская почувствовала себя плохо и, прилетев в Новосибирск, оказалась в больнице с инфарктом миокарда. Однажды к ней палату зашел Грушин – он приехал в Новосибирск по своим делам и, узнав о болезни Заславской, решил ее навестить. Она хорошо запомнила этот момент: было 25 января, Татьянин день, любимый праздник студентов, и за окном больницы слышались возгласы подгулявшей студенческой братии. В тот день прямо в больнице Заславская написала первый приказ о своем назначении директором ВЦИОМ, Грушина – первым замом.
Заявление Т. И. Заславской
Оправившись от болезни и завершив дела в Новосибирске, Заславская хотела приступить к новой работе, но все оказалось не так просто. Несмотря на то что постановление о создании ВЦИОМ было утверждено в ЦК КПСС, профсоюзная бюрократия продолжала играть в свои игры. Руководители ВЦСПС на местах долго отмахивались от необходимости создания опорных пунктов ВЦИОМ по стране. Как вспоминала Заславская, одной из главных проблем в отношениях с профсоюзами стал вопрос гласности в работе социологов. Профсоюзное руководство считало, что материалы опросов надо отправлять в Кремль, а там решат, что с ними делать. «Короче, с самого начала они проявили себя как настоящие идейные враги», – характеризовала ситуацию Заславская[116].
Первое штатное расписание ВЦИОМ
Противостоять им можно было только с командой единомышленников, и она вскоре появилась. Получив предложение возглавить ВЦИОМ, Заславская потратила немало времени, обзванивая тех, кого знала по публикациям и выступлениям на конференциях в Новосибирске, Москве, Ленинграде. Телефон зазвонил и в Институте конкретных социологических исследований АН СССР, где в то время работала Елена Петренко. Они были знакомы: в 1973 г. Заславская выступала оппонентом на защите кандидатской диссертации Петренко, посвященной многомерной стратификации советских городов. Работа была выполнена на основе исследований, которые Петренко провела в сотрудничестве с одним из основоположников советской социологии Владимиром Шляпентохом, создателем собственного метода социологической выборки. После эмиграции в США он стал одним из видных американских социологов.
Заславская понимала, что на коллегу можно положиться: в научных кругах ее ценили за точность и скрупулезность исследований. Инженер по образованию, Петренко даже успела поработать в одном из «почтовых ящиков», где выверяла программы для запуска ракет на главном советском ракетном полигоне Капустин Яр. Хотя Елена была рада звонку Заславской, но удивилась предложению стать ученым секретарем нового Центра. Впоследствии, рассказывала Петренко, ей все-таки удалось заняться тем, чего она по-настоящему хотела: подготовкой выборки для соцопросов.
В середине декабря 1987 г. группа ученых собралась в московской квартире Заславской в районе Теплого Стана. Петренко вспоминает[117], что на той первой встрече вциомовцев, кроме нее и хозяйки дома, присутствовали Грушин и Илья Мучник – ученый, который в 1964 г. опубликовал первую в СССР работу по распознаванию образов. Среди приглашенных был и давний друг Грушина, заведующий отделом ИКСИ Яков Капелюш, которому поручили возглавить Полевой отдел ВЦИОМ.
Яков Капелюш
В армии он стрелял по самолету американского разведчика Гарри Пауэрса, на «гражданке» – работал с Борисом Грушиным в «Комсомольской правде», спасал от уничтожения ценные опросные анкеты, а его собственную монографию о выборности руководства предприятий запретила цензура.
В СССР периода застоя сама идея о том, что коллектив может сам выбрать себе начальство, считалась крамольной. Как, впрочем, и в постперестроечной, реформированной России. Такая мысль могла развиться только в краткий переходный период между «реальным социализмом» и «реальным капитализмом» – ни тот ни другой никакой власти трудящимся давать не хотел и не мог.
«Железный характер и бесконечная преданность познанию общественного мнения», – так характеризует Капелюша хорошо знавший ученого Борис Докторов. Выпускник философского факультета МГУ, Капелюш в 1973 г. защитил кандидатскую диссертацию «Проблема выборности руководителей производства». Работа стоила ему немало нервов: диссертация была написана еще в 1968 г., но защититься удалось с большим трудом. А созданная на ее основе книга «Общественное мнение о выборности на производстве» была пущена под нож по приказу секретаря МГК КПСС по пропаганде Яковлева – одного из самых реакционных представителей партноменклатуры того времени.
К написанию диссертации Капелюша подтолкнула публикация «Комсомольской правды» в сентябре 1966 г. Она была посвящена выборам прораба в одном из строительных трестов Красноярска. Статья вызвала читательский интерес, и, опираясь на нее, Институт общественного мнения «Комсомольской правды» провел опрос на основе стратифицированной непропорциональной выборки среди тех, кто непосредственно был связан с выборами на производстве. Это исследование проводил непосредственно Капелюш. Интервью для проекта проходило на 12 предприятиях союзного значения, было опрошено 900 человек. Остальных респондентов опрашивали по почте. Результаты анкетирования внушали оптимизм: большая часть опрошенных выступала за выборность заводского и фабричного начальства.
В годы перестройки выборность директоров предприятий стала модным трендом, но в момент своего появления монография была по-настоящему революционной: «…работа Капелюша, выполненная под руководством Грушина, была первым теоретико-эмпирическим изучением отношения советских людей к производственной демократии»[118]. Но, как уже говорилось, книга, подготовленная Капелюшем, была уничтожена. Несколько экземпляров сохранились чудом.
Интересно, что после того как начальство закрыло созданный Грушиным Институт общественного мнения при «Комсомолке», Капелюш сумел каким-то образом незаметно вынести из здания полевые исследования анкеты «Комсомольцы о комсомоле», хотя здание комбината «Правда» входило в перечень строго охраняемых объектов. Вероятнее всего, ему помогла армейская выучка.
В 1970-е Капелюш стоял у истоков Центра изучения общественного мнения (ЦИОМ) в Институте социологии РАН. С 1980 по 1987 г. ученый заведовал отделом экономико-математического моделирования в знаменитом ИКСИ. Оттуда, одним из первых, пришел во ВЦИОМ, где возглавил полевой отдел. В Центр его позвал Грушин. «Яша Капелюш – это преданный и верный соратник и даже друг Бориса Андреевича», – рассказывает его коллега Елена Петренко. Во ВЦИОМ Капелюш снова вернулся к проблематике выборности руководителей. В апреле 1988 г. он провел один из первых опросов на эту тему. Как и много лет назад, выяснилось, что советское общество поддержало эту идею.
Прекрасно знавший все особенности советской административной реальности Капелюш относился к подобным ситуациям с юмором. При этом дружественное отношение к коллегам сочеталось в нем с высокими профессиональными качествами: «Для меня Капелюш был удобным, комфортным начальником, который четко формулировал задачу, мягко, но настойчиво контролировал, опекал в меру необходимости, давал возможность проявить творческое отношение к работе, – вспоминал работавший под началом Капелюша во ВЦИОМ Александр Кинсбурский. – Есть устоявшийся тип ученого-обществоведа – это человек творческий, разбросанный, не очень обязательный. Но Капелюш был полной противоположностью этому образу. Он был очень пунктуальным, дотошным, фундированным и все организовывал до мельчайших деталей»[119].
О человеческих качествах Капелюша рассказывал и его коллега-социолог Сергей Чесноков. В середине 1970-х, во время купания в бассейне «Москва», Капелюш в буквальном смысле спас Чеснокова, когда тот начал тонуть.
Капелюш ушел из жизни в 1990-м, совсем молодым – в возрасте 53 лет. Остались память, работы, воспоминания близких и друзей. Название одной из последних статей Капелюша, написанной в соавторстве с социологом Леонидом Гордоном, звучит актуально и сегодня: «От монолитности к плюрализму». К ученым редко прислушиваются, хотя Капелюш сделал все, чтобы его услышали.
