Александр Зелёный
Адрес неизвестен
Глава 6.
Такси медленно ехало по пустой дороге. Водитель склонил голову чуть набок и о чём-то думал. Как будто пытался что-то вспомнить. Уловить какую-то мысль, давно потерянную. Свет фар выхватил из тьмы покорёженную, ржавую автобусную остановку. На ней стоял грузный человек и голосовал.
Пассажир забрался на заднее сиденье и с силой захлопнул дверь. Им оказался крупный седой мужчина. Цепкий взгляд осмотрел такси без всяких эмоций. Его движения были плавными и неспешными, но в них чувствовались мощь и сила, задремавшие с годами. Простая одежда скрывала некогда могучее тело, потихоньку дряхлеющее из-за возраста. Пассажир сразу уставился в окно.
Такси отправилось в путь. Водитель пытался поймать взгляд пассажира, но тщетно: тот неотрывно смотрел в окно.
– Как вас зовут? – миролюбиво спросил водитель.
– Павел.
– Не замёрзли на остановке?
– Нет, всё в порядке, – Павел поморщился и потёр грудь в области сердца. – Что-то ёкает сегодня, зараза. Не подскажете: сколько сейчас времени? Никак не могу вспомнить, где мои часы. Я их обычно никогда не снимаю.
– А что такое? Спешите?
– Да хотел дочке позвонить. У нее сегодня день рождения. А я всё тянул до вечера, чтоб не отвлекать: праздник всё-таки у людей. И вот, дотянул до самой ночи. – Он кивнул на мрак за окном.
Кажется, дождь только усилился и за потоками дождя было невозможно вообще что-либо разобрать. Но пассажир всё равно упорно смотрел в темноту, не глядя на таксиста.
– Ничего страшного, – успокоил его водитель, – дети, они же всегда поймут.
– Да, вы правы, – Павел вздохнул. – Девочка моя. Бывает, так скучаю по ней. Совсем взрослая уже, со своей семьёй. А для меня-то она всё та же крошка. Всю жизнь ей посвятил. Всего себя.
– Жалеете?
– Да нет, что вы! Просто… Вообще я обычный человек. Знаете, никаких талантов особых или связей. Не буду скромничать: неглупый. Отучился, как все. Женился, как все. Устроился на работу, как все.
Он помолчал. Глаза его чуть прищуривались, он выламывал себе пальцы на руках, словно собирался с духом, чтобы что-то сказать.
– Всё, как у всех, в общем, – наконец продолжил он. – Женился я на прекрасной девушке. Мы ещё со школы были вместе. Сразу, как я закончил техникум, поженились. У нас родилась прелестная дочь. Я работал монтажником, моя любовь – библиотекарем, – Павел горько усмехнулся. – Она обожала свою работу.
Он замолчал. Машина шуршала шинами по асфальту. Дворники жалобно всхлипывали, явно работая на последнем издыхании. Павел безотрывно смотрел в темноту.
– Когда Юле исполнилось пять, наша мама умерла, – его голос дрогнул. – Скоротечный рак, ничего не получилось сделать. Это были самые страшные дни в моей жизни. Страшнее похорон было только попытаться объяснить маленькой девочке, что её мама не просто заболела. Что её мама больше никогда не выздоровеет и никогда не вернётся.
– Вы брали её на похороны?
Павел мотнул головой.
– Долго думал: брать или не надо. Родственники говорили: возьми, пусть попрощается с мамой. А как она попрощается с мамой, если мама мертва? Рак её сожрал целиком, она была похожа на высушенную мумию. Ух, столько лет прошло, а будто вчера всё было.
Он опять поморщился и потёр сердце. Водитель чуть сбавил ход и колеса зашуршали по асфальту мягче.
– Как же вы справились?
– А какой у меня был выбор? – усмехнулся Павел. – Нет, я тут не собираюсь изображать такого, знаете, бедного отца-одиночку. Были бабушки, были дедушки, друзья. Но всё равно было тяжело, конечно. Особенно по вечерам.
Он помолчал.
– А самое было тяжёлое, когда Юля забыла маму. Сами знаете: дети быстро всё забывают и ко всему привыкают. Вот она в какой-то момент и привыкла, что есть только папа. И совершенно спокойно относилась, что на всякие там дни мамы с ней ходит её тётя. Бывает, берёт игрушку, которую ещё мама дарила и спокойно с ней играет, а у меня сердце кровью обливается. Я-то помню и как эту игрушку покупали, и её маму помню.
– Дети так устроены, – согласился водитель, – их психика так работает. Так им гораздо проще переносить боль и утрату.
– Жалко, что мы так не умеем, – сказал Павел.
– Вы бы хотели забыть жену?
– Нет, конечно! Это просто для поддержания разговора так говорю. Те годы с Леной… Это были лучшие годы моей жизни. В нас было столько энергии! У нас было столько планов! Казалось, что перед нами лежит весь мир и ещё чуть-чуть и мы добьёмся всего, чего только захотим. Столько было бессмысленной суеты. Все эти кредиты, деньги, ремонты. Вся эта шелуха. А важно, на самом деле, только здоровье. Я ведь так и не женился во второй раз, знаете. Так и пронёс любовь к умершей давным-давно женщине через всю жизнь.
Он наконец отвернулся от окна и встретился взглядом с водителем. Глаза Павла были маленькие, цепкие. В них таились сила и упорство. Это были глаза человека, привыкшего преодолевать трудности, несмотря ни на что.
– Так что всю жизнь мы так и прошли вдвоём, – продолжил Павел. – Всё своё время посвятил ей. Днём работа, вечером – уроки, игры. Выходные – гулять. Парки, карусели, мороженое. Если удавалось подзаработать, ездили отдыхать. О, какое же это было прекрасное время! Тяжёлое, да, но прекрасное. Какая у неё была улыбка! А как она смеялась. Сидит себе, играет на площадке, вдруг в какой-то миг встрепенётся, повернётся ко мне и бежит, растопырив ручки: «Папочка!» Ахаха!
Павел расцвёл на глазах. Мыслями он перенёсся далеко в прошлое, в залитый летним солнцем парк, где рядом с ним сидела смеющаяся девчонка и уплетала мороженое, глазея на гуляющих собак. Его лицо сияло, глаза загорелись живым огнём. От старческой усталости и тоски не осталось и следа.
– Были и ссоры, конечно. Особенно когда она подросла, – улыбка не сходила больше с лица Павла, он глядел на водителя. – Папа ведь старый и глупый, что он понимает. И убегала после школы, и задерживалась чуть ли не до утра. О, я чуть с ума не сходил от беспокойства. Не берегла совсем старика, ахаха!
Сигареты прятала от папы. В электрощитке на лестнице, ха! А после сигареты запихивала в рот дюжину жвачек и пшикала освежителем на балконе. Вонь от сигарет стоит на всю квартиру, а она ходит, как ни в чём не бывало: папа же не учует. Ха!
Как-то раз прям не выдержал: пошёл её с дискотеки забирать. Мы перед этим поссорились опять, вот она и убежала. Обычно я старался, чтобы она с кавалером шла на танцы: хоть защитит в случае чего. А то сам в молодости такого насмотрелся на этих «дискачах». Тоже был любитель погулять. Но не подумайте: никогда никого не обижал. По крайней мере, никогда не обижал того, кто этого не заслуживал.
В общем, убежала. Одна. Время – два часа ночи, мобильник, конечно, молчит. Ну, я и закипел. И пошёл. Это щас я старый уже, а тогда форма хорошая была: всё-таки физически работал всю жизнь. Так что два метра ростом и сто десять килограмм «фейс-контроль» остановить не решился.
Представили себе картину? Модный клуб, молодые девчонки и парни пляшут и я тут такой прусь, старая развалина. Иду в дальний угол, а там такие мягкие диванчики, столик, бокальчики. Что-то вроде вип-зоны. И моя сидит: юбочка еле-еле попу прикрывает, майка блестит ярче диско-шара. И трое над ней нависают. Аж слюни пускают. Я сначала вскипел. Думаю: всё, из дома больше никогда не выйдешь! А потом присмотрелся: а ей же страшно, малышке-то моей! Она сама уже сто раз пожалела, что пришла сюда. Сидит, съежилась вся, как котёнок под дождём.
Подошёл к ней, протянул руку. Всё, говорю, пойдём домой. Спать, мол, давно пора. Тут кто-то из этих хмырей меня за плечо взял. Пробубнил там что-то, я уж и не помню что именно. Что-то про то, что они ей выпивку купили, что она им танец должна. Ну, это я так в памяти думаю, что танец. А он, может, и чего другое тогда вякнул. И вякнул зря.
Я в юности боксом занимался, так что удар у меня поставлен. Ну, я ему в лоб и дал. Так он кубарем за модный диванчик и улетел. Второй подскакивает. То ли с ножом, то ли с вилкой, кто их разберёт. А у меня инстинкт: раз с оружием кто, значит уж надо по-взрослому, чтобы наверняка. Руку ему пополам и туда же – за диванчик. Тут уж я в раж вошёл. Всё, думаю, щас я вашу избушку на курьих ножках разнесу нахрен! Юлька на меня смотрит, а у неё глаза круглые, как у совёнка. Ха! Понял я, что хватит пугать ребёнка, её в охапку и ходу оттудова, пока «секьюрити» не очухались.
И с тех пор её ухажёры прям минута в минуту её возвращали. Всегда спрашивали, во сколько её вернуть, можно ли им в такое-то место пойти. Дядей Пашей все называли, ха!
– Не было потом проблем из-за драки с ними?
– Да какое там, – Павел махнул рукой, – шпана, одним словом. Вроде как у одного из них был какой-то родственник в администрации, но у меня тоже много приятелей с бурной молодости осталось. Так что, как говорят копы: «У сторон не было друг к другу претензий».
Водитель пристально смотрел на него. Пассажир изменился в считанные минуты: от мрачного молчуна до хохочущего, счастливого отца. В глазах таксиста блеснул интерес и он чуть сбросил скорость.
– Ну а потом всё успокоилось. Юлька пошла в институт, тут уж у меня работы прибавилось. Вы же сами рабочий человек, сами понимаете: учёба – дорого, жильё – дорого. А добавьте к этому, что это восемнадцатилетняя девушка: и платьица хочется, и телефончик модный, и косметику, и причёсочку.
До седьмого пота пахал. А куда деваться? Если б я её не обеспечивал, неизвестно, как бы она решила эти деньги зарабатывать. Нет, вы не подумайте: она у меня умничка. Но ведь это молодость, мало ли что может в голову взбрести. Все ж такими были.
Таксист молчал и внимательно слушал, не смея прерывать пассажира. Машина проехала мимо груды мусора прямо под фонарём, в которой что-то копошилось. Наверное, бродячие собаки ужинали.
– А дальше как-то все заботы вмиг закончились, – Павел погрустнел и сник. – Закончила институт, нашла хорошую работу. Нашла не менее хорошего мужа. Отличный парень, башковитый, не то, что я. У них родилась двойня. Такие мальчишки, вы бы видели! Как я их обожаю! Жаль, что редко их вижу: в другом городе живут, редко приезжают. Что им тут в нашей деревне делать?
Он замолчал и вновь уставился в окно. Улыбка сошла с его лица, как будто её и не было. Дворники скрипели всё жалобнее.
– Вы скучаете по дочери? – наконец, спросил таксист.
– Не только это, – со вздохом ответил Павел. – Понимаете, теперь, когда я на пенсии, а дочь взрослая… Теперь, когда у меня полно свободного времени, я понимаю, что моя жизнь прошла впустую. Прошла мимо меня.
– Как это?
– Ну, я ничего не достиг. Не оставил никакого следа в этом мире. Что я был, что меня не было. Никаких открытий, произведений, да хотя бы доски почёта на заводе!
– А как же ваша дочь?
– А что дочь? – не понял Павел.
– Вы вырастили прекрасную дочь, – водитель взглянул на него. – Хорошо её воспитали, дали ей образование. Вы были для неё примером настоящего мужчины. Честного человека. Человека, который не предаст даже того, кого давно уже нет. Вы своей жизнью показали ей, что такое не сдаваться. Что такое быть честным и добрым.
– Но ведь это всё-таки будет её жизнь, а не моя, – возразил Павел.
– Жизнью своей дочери вы сделали этот мир светлее и добрее. Она вырастит своих детей и передаст им вашу доброту. Что это, если не след в истории мира? Ваше упорство, ваша преданность останутся в веках. И однажды эти зёрна могут дать всходы. Кто знает? Может, именно благодаря вашей доброте человечество придёт к счастью?
Павел задумался. Он внимательно смотрел на водителя. В глазах разгорался огонёк.
– А что, если получится наоборот?
Водитель усмехнулся.
– За всю историю Вселенной ещё не бывало, чтобы доброта и честность приводили к чему-то другому. Мы почти приехали. Вы, может быть, хотите сказать что-нибудь еще?
– Пожалуй, нет, – задумчиво пробормотал Павел. – И знаете что? Думаю, вы правы. И мы действительно уже приехали. Верно?
Глава 7.
Задняя дверь открылась и в такси сел новый пассажир. Водитель нахмурился: по такси стал распространяться еле уловимый, но бесконечно зловонный запах. Он никак не мог вспомнить, откуда он знает этот запах. Какое-то гниение, что ли.
Пассажиром оказался невзрачный человек лет сорока. Худой, сгорбившийся, он старался вжаться в сиденье. На подбородке, неопрятными островками, рыжела борода. На мгновение таксист поймал его смущенный взгляд, но в глубине глаз скрывалось что-то ещё: нечеловеческая злоба. Толстые линзы очков поблескивали в свете фонарей.
Похоже, пассажир таксисту не понравился. Он резко дернул рычаг и такси рвануло с места.
– Ой, – испуганно вскрикнул пассажир.
– Всё нормально? – громко спросил водитель.
– Да-да, всё в порядке, – пассажир заискивающе улыбнулся. Хотя водителю показалось, что улыбка больше напоминает оскал.
На когда-то белой рубашке пассажира красовались какие-то тёмно-коричневые пятна. Словно в него кидались комьями земли. В сполохах фонарей водителю на мгновение показалось, что руки пассажира чуть ли не по локоть испачканы кровью. Тот уставился себе под ноги, медленно выламывая себе пальцы.
– Я Джейсон, – застенчиво сказал пассажир, – а вы?
– Где вы умудрились так испачкаться, Джейсон?
– Ума не приложу, – воскликнул пассажир, с удивлением рассматривая свою рубашку, словно только сейчас заметил пятна, – может быть, я упал, пока шёл к дороге?
– Может, может, – ответил водитель и замолчал.
Пассажир чуть освоился в машине, но практически не шевелился. Таксист чувствовал на затылке его холодный пристальный взгляд.
– Вы простой человек, – объявил пассажир.
– То есть? – не понял водитель.
– У вас простая работа, – объяснил Джейсон, – вы возите людей, делаете обычное простенькое дело. Вы не ставите других выше себя. Вы молодец. А вот ваши пассажиры… Наверняка бывают разными. И высокомерными тоже. Да?
– Да, всякие бывают, – пожал плечами водитель, – все люди разные.
– Дааааа, – протянул Джейсон, – они мерзкие, правда? Которые думают, что умнее и лучше других.
– Может, они правда лучше других.
– Это не повод ставить себя выше других, – ласково сказал пассажир, – даже если им больше везло в жизни или они многого достигли, нужно уважать других людей. Быть с ними наравне. Все беды в мире из-за неравенства.
Что-то насторожило водителя в философии Джейсона. Он блеснул глазами.
– Что вы имеете в виду?
Тот вытянулся, сел ровно и аккуратно сложил руки на колени.
– Вот взять, к примеру меня. Я ведь не красавец, правда? Ой, не начинайте, – Джейсон махнул рукой, хотя водитель молчал, – знаю, что не красавец. И не то, чтобы сильно умён. Хотя, без лишней скромности, поумнее многих, кто занимает важные кабинеты. И что в итоге?
– Что?
– А то, что я всегда сталкивался с чудовищной несправедливостью! С самого детства мне говорили, что я хуже других. Мама с папой всегда говорили, что надо равняться на других, надо стремиться стать лучше. «Что ты, сынок, никак не можешь сдать плавание? Остальные-то сдают. Почему ты такой хилый?» «Как это ты не можешь понять тригонометрию? Остальные же понимают. Старайся лучше».
– Думаю они правда хотели, как лучше, – возразил таксист. – Хотели побудить вас расти над собой. Они же не говорили, что вы хуже других, верно? Просто имели в виду, что вы можете превзойти их. Что сможете добиться того же, что и другие. Вы же просто недооценивали себя. А ваши родители видели в вас потенциал. Чтобы вы не опускали руки. Чтобы вы не сдавались.
– А вот и нет! – взвизгнул Джейсон, но сразу взял себя в руки и медленно выдохнул. – Просто они были уверены, что те дети лучше. Да и сами дети так думали! Постоянно говорили мне: куда ты лезешь, иди отсюда. Девчонки никогда со мной не гуляли! Никогда! Даже самые толстые и страшные. Потому что слишком важные. Видите ли, от меня плохо пахнет. А ведь это враньё! Они просто думали, что лучше меня. Однажды мне даже попалась собака, думавшая, что она лучше меня. Зарычала на меня, хотя я просто хотел её погладить. Задавака важная…
Пассажир говорил всё тише и в результате уже бормотал что-то невнятное себе под нос. Иногда он встревоженно оборачивался и всматривался в убегающую во тьму дорогу, словно ожидал увидеть там погоню. Водитель всё смотрел на его руки: ему опять показалось, что на них кровь. Омерзительный запах, который источал Джейсон, усилился. Водитель поморщился.
– Так и что вы сделали? – громко спросил таксист, стараясь привлечь внимание пассажира. – Стали расти над собой?
– Что? – Джейсон поднял голову. Глаза бессмысленно блуждали.
– Ну, вы сказали, что вас не ценили. Все вокруг высокомерные, нечестные. Что вы сделали, чтобы это прекратить? Пошли на курсы по саморазвитию?
– О, что я только не пробовал. И да, я ходил на курсы, вы правы.
Снаружи донёсся душераздирающий вой. Кажется, собаки. Джейсон вздрогнул, весь побелел и с ужасом покосился на окно. За серым дождём и жёлтым светом фонарей угадывалась запущенная живая изгородь. За ней всё терялось во мраке. Водитель внимательно посмотрел на Джейсона и чуть прищурился.
– Да, курсы, – нервно повторил Джейсон и чуть успокоился. – Но знаете что? Там ведь тоже меня ни во что не ставили! Все эти важные учителя! Фе! Вы думаете глупости, Джейсон. Не говорите так, Джейсон. Джейсон, что за кошмар вы нарисовали? Как будто я опять попал к этой наглой жирной тётке, психологу, которая заставляла меня рисовать дурацкие картинки в школе!
– Вы ходили к психологу?
– Угу, ходил. Это мамина была идея. Видите ли, ей не нравилось, что я жгу игрушки. А что в этом плохого, вы мне скажите? Если мне нравится так играть? Знаете, у меня были резиновые солдатики, такие, ну, как оловянные с виду, но из резины.
А ещё у меня был аппарат для выжигания по дереву. Папа мне его сам сделал. Тогда настоящий, фирменный купить было сложно. Так вот, мне нравилось этим аппаратом жечь своих солдатиков. Я мог часами наблюдать, как раскалённая нить входит в тело, как в масло, опаляя мундир и прожигая тело насквозь. Или таким образом отжечь голову. Или воткнуть нить ему в место, где должны быть гениталии и представлять, как он корчится от боли. Как умоляет меня перестать.
Но мамочке, конечно, это не понравилось. Как-то она зашла ко мне спросить, почему пахнет жжёной резиной и застукала меня. Ну и оттащила меня к этой жирной тётке! И ладно бы, если только это! Она отобрала мой любимый аппарат для выжигания! Мне пришлось резать солдатиков ножом, но это же совсем не то.
Джейсон вздохнул и вновь уставился себе под ноги. Он шмыгал носом и вспоминал конфискованный аппарат для выжигания. Фонари за окном стали попадаться реже и тьма как будто бы сгустилась вокруг такси.
– Но, конечно, это не помогло, – Джейсон вздохнул. – Что плохого в том, что я рисовал страшилки на приёмах? Есть писатели, которые всю жизнь пишут ужастики и ничего! Уважаемые, известные люди.
Таксист молчал.
– Единственное, чего добились этими сеансами, так это то, что мама стала много плакать. И считать меня психом! Вы представляете? За рисунки и игрушки! О, а дальше всё только хуже делалось. Все эти курсы саморазвития, умные книги, медитация – всё это ша-рла-та-нство! Потому что вы потом выходите на улицу и видите всё тех же надменных, лощёных людей, которые вас ненавидят.
Вот таблеточки – они да, они помогали. Но и то только потому помогали, потому что вам от них хочется спать. Поэтому я от них отказался: так можно стать дебилом, который смотрит выключенный телевизор и пускает слюни.
– И что вы предприняли? – несколько раздражённо спросил таксист.
– Я постарался поменьше контактировать с людьми, – Джейсон на мгновение зажмурился, как довольный кот, – поменьше выходил из дома. Тем более в наш-то век работу и удалённую можно найти.
– Помогло?
– Не очень, – вздохнул Джейсон. – Всё равно приходится выходить в магазин, в интернете опять же всякие выскочки пишут, какие они самые умные. Да и если ни с кем не общаетесь: вы же всё равно знаете, сколько в мире высокомерных людей, которые вас ненавидят. Они же смеются над вами, стоит вам только отвести взгляд. Как вы этого не понимаете?
– Так как вам удалось побороть эту жуткую несправедливость? – водителю откровенно не нравился разговор и он этого не скрывал. – Вновь стали принимать таблетки? Разрешили детские проблемы?
– Нет, что вы, – пассажир махнул рукой и застенчиво отвёл взгляд. – Я начал их убивать. Но не просто убивать ради убийства, я вам не псих какой-нибудь. Я старался переубедить их, понимаете? Чтобы они поняли, как нужно обращаться с другими людьми. Равными людьми, между прочим. Из всех я старался сделать нормальных людей. Эх, жаль, что нормальных так мало вокруг нас. Мир был бы лучше.
– Кого их? – спросил водитель. – Кого вы пытались вразумить?
– Много кого, – пожал плечами Джейсон. – Начал со своих родителей. Кстати, они единственные, кого я не пытался образумить. Просто очистил мир от них. Я же знал их с рождения и прекрасно понимал, что это пустая трата времени. Я подсыпал им снотворного в вечерний чаёк, чтобы мама не проснулась, пока я душил папу. Ну а потом задушил маму, конечно. Задушил их шнуром от утюга. Потом отвёз к нам на дачу и закопал в сарае. Они и сейчас там, представляете? Да, дача стала моим излюбленным местом с тех пор.
– И их никто не искал?
– Да кому они нужны? Так, пара бабок-подружек и парочка бывших коллег. Я всем сказал, что они решили попутешествовать. Ха! Попутешествовать до сарая, – пассажир хихикнул. – Даже какое-то время вёл переписку от их имени. Но потом как-то привыкли все. Или все знакомые тоже передохли уже, не знаю. Это не важно.
Джейсон встрепенулся и вновь с тревогой посмотрел через заднее окно машины. Картина была всё та же: ночь и проливной дождь. Водителю показалось, что он слышит далёкий, нетерпеливый вой.
– Но вы не подумайте, – продолжал Джейсон, – остальным я давал шанс исправиться. Осознать, скольким людям они сделали больно. Я ведь мог им помочь. Научить их жить в мире с другими людьми. Всё, что им было нужно, так это искренне осознать, насколько они отвратительны. Насколько ужасен их мир. Но над этим я ещё работаю. Пока мне не удаётся убеждать даже самых простых зазнаек, что уж говорить о больших начальниках, до которых мне пока, увы, не добраться. Но я до них доберусь, можете быть уверены. И однажды, благодаря мне, вы проснётесь в чистом, счастливом мире.
– И как же вы определяли, кто высокомерен? Кого нужно перевоспитать?
– О, в этом-то как раз нет никакой проблемы. Уж вы-то должны это понимать: вы же общаетесь с таким количеством людей! Тут ведь что главное? Главное – не распыляться на мелких пешек. И пусть вас не обманывает внешность: самыми большими зазнайками может оказаться кто угодно! Вот тут и пригодится мой врождённый талант. Я их чувствовал, – Джейсон просмаковал это слово. – Вот, бывает, идешь из магазина, а мимо идёт девушка. Красивая такая, по телефону говорит. Миленькая такая, губки пухленькие, каблучками цок-цок. Рассказывает, как отшила кого-то. Потому что, видите ли, он противно смеётся!
И тут мой внутренний голос говорит мне: вот оно! Я начинаю следить, чтобы понимать, не ошибся ли я. Но, забегая вперёд, я ещё ни разу не ошибся. Они всегда показывают свою мерзкую, гаденькую сущность.
Потом я заманиваю их в свой фургончик. От папы остался. Такой, знаете, квадратненький, большой. Тут, конечно, приходится проявлять фантазию. Как коммандос. Поставить машину так, чтобы не попасть в камеру. И местечко выбрать такое, чтобы никаких лишних глаз не было. Я точно знаю, что был избран для этой миссии. Иначе почему у меня такая невзрачная внешность, которую так сложно запомнить?
Так вот, эту девушку «каблучками цок-цок» я заманил так: она шла домой ночью, а я стоял возле своего открытого фургончика. Девка проходит мимо, а я ей и говорю: мол, зрение у меня слабое, ключики уронил в кузов, не могу найти. Ну, она подходит, знаете, с таким вздохом снисхождения, мол, «чего тебе надо, убогий?», а я ей по затылку дубинкой – тюк, и в фургончик её.
Рассказ явно доставлял пассажиру удовольствие. Он заметно расслабился, глаза лихорадочно забегали. Джейсон продолжал время от времени оглядываться и нервно облизывал тонкие губы.
– …А потом увёз на дачу мамы с папой, – продолжил пассажир, смакуя каждое слово. – Всех этих зазнаек увозил туда. Дом у нас на отшибе, соседи не живут давно, так что там хорошо, да. Главное – связать и рот заткнуть, а то вдруг по пути очнётся и начнёт верещать, как парась? Нет, конечно они визжали, каждый из них, но уже там, в доме. И ведь даже там, на даче, я давал этим заносчивым тварям шанс! Я говорил: признайся, что ты зазнайка, что ненавидишь остальных, признайся в гордости! Они, конечно, признавались, но врали, само собой. На всё готовы пойти, чтобы спасти свои вонючие шкуры.
Поэтому приходилось их пытать. О, я в этом деле преуспел, уж можете мне поверить. Знаете, приходилось экспериментировать, чтобы понять, что лучше всего действует. Например, этой сучке, про которую я рассказывал, я срезал кожу с ног, начиная с ладошек. Но получалось не очень, честно говоря: сдирать не получалось, а если срезать, то сучка теряла слишком много крови. Да, она красивая была. Даже трахнул её пару раз, эту мразь. Так что вместо срезания кожи стал втыкать в неё иголки. Да, представьте себе, обычные швейные иголки и булавки. Просто берешь и втыкаешь на всю длину, куда придётся: в руки, щёки, пятки, под ногти. Тут вся тонкость, чтобы так иголки там и оставлять, не вынимать их. Ну а потом, когда она уже одурела от боли, можно переходить к радикальным методам: глаза выкалывать, разбивать пальцы молотком, выдирать зубы плоскогубцами. Ух, я сейчас как вспомнил, так опять возбудился. Я когда второй глаз выколол, еще раз её трахнул в беззубый рот.
Джейсон дёрнулся, замолк и вновь обернулся. Затем сел ровно.
– А мы не могли бы ехать быстрее?
Водитель с удовольствием прибавил скорости. Из-за рёва двигателя пассажиру приходилось говорить громче.
– И знаете что? – продолжил Джейсон. – Ведь никто из них так и не признался. До последнего выли, орали, что они не виноваты ни в чём. Все эти дети, девки, мужики. Старики и старухи до последнего пытались меня обмануть. До последнего вздоха врали! Ох, это нелегко всё, правда. Нет, я не хвастаюсь. Знаю, что мир не оценит моих стараний при моей жизни, и умру я, скорее всего, не сам.
– Ваши жертвы тоже умерли не своей смертью, – напомнил водитель.
– А, да и что с того, – махнул рукой Джейсон, – всё равно они считали себя лучше других.
– Ну и что?
Джейсон запнулся.
– Как это «ну и что»? Такие, как они, обижают других всю жизнь! Таких, как я! Не за что! Ведь люди им ничего не сделали!
– Все те люди, которых вы замучили и убили, могли бы сделать немало хорошего. Например, та девушка, о которой вы говорили. Она была юристом. Хорошим юристом, между прочим. И через пару лет с её помощью был бы оправдан невиновный человек. А настоящий подонок был бы пойман и не совершал бы больше зла.
А тот мальчик, которого вы сожгли заживо? Он бы вырос великолепным пианистом и вдохновил бы столько людей на великие дела! Вместо этого вы облили его керосином и подожгли, наслаждаясь его криками и вдыхая запах жжёной плоти.
Помните старушку, которую вы забили до смерти кочергой? Её дочь тронулась умом после этого и уже никогда не родит ребёнка, который бы смог победить рак головного мозга навсегда.
Кажется, Джейсон не слушал. Он бормотал что-то, изредка вскидывая взгляд на водителя. Но таксист заметил искорку сомнений в безумных глазах. Что-то зашевелилось в больной душе. Это «что-то» давно было похоронено под тушей чёрного безумия и только сейчас, робко посмело зашевелиться. Джейсон посмел усомниться, что делает всё правильно.
– Знаете, – наконец пробормотал пассажир. – Кажется, я понимаю, о чём вы. Да, у них гордость, но в их душах есть и чуточку добра, верно? Я понял, что…
