Александр Зелёный
Адрес неизвестен
Глава 10.
В машину забралась дородная дама в старомодном летнем платье, расшитом полевыми цветами. Не то чтобы она была прямо толстой, скорее полной. У дамы была незамысловатая прическа. Одна из тех, которую делают не для коктейльной вечеринки, а чтобы хорошо выглядеть, пока занимаешься домашними делами. На таксиста взглянули добрые, усталые глаза. По салону стал разливаться едва уловимый запах духов, напоминающий о домашнем уюте.
Она аккуратно закрыла дверь, подобрала подол платья и села поудобнее. Убедившись, что пассажирка закончила приготовления, таксист кивнул и машина отправилась в путь.
– Ой, – встрепенулась женщина, – я же забыла поздороваться! Меня зовут Лаура, здравствуйте! Вы извините меня, сегодня у меня почему-то жутко болит голова.
В подтверждение своих слов она поморщилась и потёрла висок.
– Возможно, погода, – сочувственно предположил водитель.
Она взглянула на потоки дождя за окном, как будто только что их заметила. Лаура машинально взглянула на своё совершенно сухое платье и вновь потёрла висок.
– Никак не могу вспомнить, купила я мясо на ужин или нет, – пробормотала она. – Ох, совсем вылетело из головы. Его ведь надо ещё разобрать, промариновать. А гарнир? Когда я успею приготовить гарнир? А о десерте и подумать страшно!
– Готовите на большую семью?
Лаура оживилась:
– Да, у меня большая семья, вы правы. Пять детишек. Старшему уже шестнадцать, а младшенькой только исполнилось четыре. Я бы показала вам фото, но, кажется, я забыла сумочку дома… Как же я с вами расплачусь…
– Должно быть, тяжело справляться с пятерыми? – Водитель сбавил скорость перед внушительных размеров ямой и быстро взглянул на пассажирку.
Лаура махнула полной рукой:
– Нет, что вы! Это же так здорово! Видеть, как появляется и растёт маленькая жизнь. Вы же можете переживать все великолепные события вместе со своим ребёнком: первые шажочки, первая ложка каши, первое слово, первый класс и первая любовь! Вы как будто проживаете ещё одну жизнь. А теперь помножьте это счастье на пять. А-ха-ха!
У неё был лёгкий смех, словно звонил серебряный колокольчик. Водитель смотрел на неё с нескрываемым удовольствием. Машина поехала чуть медленнее.
– Вы замужем?
– Да, – опять с удовольствием ответила Лаура, – у меня прекрасный муж. Ах, как мы любим друг друга! Мы поженились на пятом курсе, представляете? Родители, конечно, были против, но что эти запреты для влюблённых? Он тихонько кидал камушки мне в окно – это было условным сигналом и я прокрадывалась мимо спальни родителей на улицу. Мы хватались за руки и бежали на речку шептаться под луной. Ах, как это было прекрасно! Могли до утра так просидеть. Сейчас думаю: там ведь наверняка было жутко холодно. Но что холод для влюблённых? То же, что и родительские запреты! А-ха-ха!
Такси подпрыгнуло на железнодорожном переезде. Дальше, на путях, угадывалась громадина ржавеющего локомотива.
– Конечно, по началу было тяжело, – продолжила Лаура, вновь уместившись на сиденье после тряски. – Особенно, когда родился Николас, наш первенец. Мы тогда жили в общежитии. Ох, как вспомню. Все эти пелёнки, недовольные лица соседей. Вечные пьянки этих недовольных соседей. А приготовить покушать? Особенно, когда Николас подрос. Приходилось продавливать ему цветную капусту через марлячку: блендеров тогда не было! Но продолжалось это недолго: после того, как я родила, родители наконец поняли, что мы серьёзно. Поворчали, конечно, но сняли нам квартиру. Потом кончился институт, мой супруг устроился на работу и дела пошли на лад. Ну и государство нам помогает, конечно. Так что мы не жалуемся. Живём припеваючи.
Она сложила руки на животе, словно хотела обнять кого-то.
– Никогда не уставали от такой суеты? Это же ни минуты покоя.
– Как от такого можно устать? – Лаура звонко рассмеялась. —И муж никогда не капризничал. А то постоянно слышу от подруг: «Ой, мой-то устал совсем от дочкиных криков, убежал на рыбалку». Мой Джон этого никогда не понимал. Действительно, как можно устать от плача собственного ребёнка? Просто сделай так, чтобы он не плакал, а смеялся, вот и весь секрет. Столько лет с ним вместе, а никогда серьёзно не ссорились. Бывает, конечно, поворчим: если дети что-то учудят или кто-то из нас устал за день. Но это так, дела житейские, верно? Бывает, проснёшься чуть раньше, но ещё не встаёшь, а просто валяешься в кровати. И тут слышишь топот маленьких ножек: кто-то из детей проснулся и бежит к тебе в кровать, чтобы быстрее обнять тебя и расцеловать. Обнимешь, включишь мультики и валяешься с ней в обнимку. А тут просыпается её братик и тоже бежит к тебе босыми пятками и тоже лезет целоваться и обниматься. И слышишь, как проснулся старший и перед тем, как уйти на учёбу, возится с младшей. Младшенькая хохочет, знаете, заливается детским смехом, когда ребёнку аж не хватает воздуха от радости.
Лаура искренне улыбалась. Но таксист замечал всё ту же тяжёлую усталость в глубине глаз.
– Но в любви к детям есть и плохая сторона, – продолжила она. – Конечно, за них боишься. Ребятишки могут пораниться, пока исследуют мир, могут заболеть. А особенно если их пятеро, то уследить за ними бывает очень тяжело. Как-то раз я готовила для Леи завтрак, она вертелась тут же. Уж не помню, с чем она играла, просто сидела за столом и с чем-то возилась. Тут звонок в дверь. Ну, думаю, какой-нибудь курьер или что-нибудь в этом роде. Явно дело на одну минуту. А это оказался полицейский, вы представляете?! Привёл моего старшего. У меня аж сердце в пятки ушло! Как оказалось, мой сын защитил девочку и надавал по шее двум хулиганам, но это выяснилось потом, а в тот момент его привели за нанесение телесных повреждений! Представляете мою реакцию? И вот, мы с полицейским разговариваем, рядом стоит хмурый Марк и шмыгает разбитым носом, а тут с кухни доносится душераздирающий вопль Леи! Я аж похолодела! Мы все втроём бежим на кухню. Оказалось, моей бедной малышке стало скучно, она решила исследовать включенную плиту и схватилась ладошками за раскалённую решётку! Вот так вот всего за один день я чуть не заработала два инфаркта!
– Ожог ведь был небольшой? – уточнил водитель.
– Слава богу, неопасный. Она больше от страха закричала, чем от боли.
– А ваш старший, Марк, получается, не сделал ничего дурного?
– О да, – с удовольствием ответила Лаура. – Он у меня молодец. Ему ещё потом грамоту дали за это дело. Даже в газете статья была.
– То есть, получается, что переживали вы зря? И почти на ровном месте, как вы сами сказали, чуть не заработали два инфаркта?
– Знаете, – пробормотала Лаура, – я как-то не смотрела с этой стороны. Вообще, если задуматься, я правда очень близко к сердцу принимаю всё, что связано с моими детьми. Да, я знаю, что это очень вредно для здоровья – так много переживать, но я ничего не могу с собой поделать. Ведь они и мой муж – это вся моя жизнь, понимаете? Без них я никто. Меня просто нет.
Она почему-то вздохнула. Водитель быстро взглянул на неё. Лаура неспеша разглаживала складки на платье. Она смотрела в окно, во тьму и время от времени приоткрывала рот, будто собиралась что-то сказать. Водитель ждал. Такси ехало с минимальной скоростью. Эта тишина продолжалась довольно долго. Наконец, Лаура заговорила:
– У вас не бывает такого, что вы ненавидите себя за свои мысли?
– Бывает, – пожал плечами таксист. – А вы ненавидите себя?
Лаура вновь поморщилась и потёрла висок.
– Не то чтобы прямо ненавижу. Просто… Я люблю свою семью, честное слово. Причём в любой день, что бы они ни делали. На сколько бы я или они ни устали за день. Но иногда я думаю о другом. О том, что у меня нет работы. Нет увлечений. Я никак не реализую себя, понимаете? У меня не то, что на хобби, у меня нет времени кино посмотреть раз в неделю. Но мне нравятся домашние хлопоты. С самого детства я обожала готовить с мамой и бабушкой, помогала убираться и строила детский садик для своих игрушек. А любимая игрушка – это детская кухня. Вы бы видели какие блюда я лепила из пластилина! Во дворе любимая игра – дочки-матери, конечно. Угадайте, кто всегда был мамой? И сейчас мне всё это не в тягость, но иногда эти мысли, про хобби, про работу, вылезают откуда-то из глубины. И я ненавижу себя за них!
– Зачем же терзать себя? – поразился таксист. – Вы хороший человек, Лаура, но не нужно заниматься самопожертвованием. Нельзя ведь жить только для других. Вы тоже личность. Для чего-то же вы поступили в институт? Кем-то же вы хотели стать после учёбы? Ладно, это было давно, но вы можете, как минимум, написать пособие о воспитании детей.
Лаура энергично замотала головой:
– Нет-нет! Мне кажется, что этим я предаю свою семью. Я чувствую себя эгоистом!
– Вы неправы, – мягко сказал водитель. – Так можно и с ума сойти. Нельзя пожирать себя изнутри. Ваша семья же вас любит и хочет, чтобы вы были счастливы. Кем они себя будут чувствовать, если узнают, что с ними вы несчастны? Пусть хотя бы отчасти. Никто же не говорит, что нужно уезжать от них в другую страну на целый год. Поймите, что вся жизнь рискует пройти мимо вас. А жизнь не бесконечна, прошу заметить. Вы не берёте у детей время взаймы, чтобы потом получить его обратно, когда они вырастут. Время для себя – это очень важно и не так уж страшно. Вот чем вам нравится заниматься, кроме дома и семьи? Постарайтесь вспомнить, что было интересно вам раньше?
Лаура задумалась.
– Вообще, – пробормотала она задумчиво, – в юности мне нравились танцы. Да, понимаю, что с моими габаритами это звучит смешно, но я же такой была не всегда. Ах, как мне нравилось танцевать! А я вам не говорила? Мы же познакомились с мужем на танцевальных уроках. До этого вообще не замечали друг друга, представляете? Хотя учились на одном потоке. И там, под луной, когда мы убегали из дома, мы танцевали! Кружились под лунным светом. Он у меня был такой романтик в молодости.
Водитель промолчал.
– Да, получается, муж бы меня точно понял. Может, вы и правы? Необязательно же целыми днями стоять у плиты? Один денёчек, а? В неделю. Ну или вечерок. Начать с малого. Мне и дети последнее время говорят: «Мама, у тебя уставший вид». Уже и голова болит без перерыва, честно сказать. Даже таблетки не помогают.
В подтверждение своих слов, она потёрла висок.
– Или, постойте, я же могу заниматься со своими детьми! Ах, как это будет здорово! Мы ведь можем с мужем вспомнить наш танец. А наша средненькая, она прекрасно…
Такси остановилось. Водитель вздохнул и повернулся к пассажирке:
– Мы уже приехали.
Она запнулась на полуслове и неверяще посмотрела на него:
– Что, уже?
– Боюсь, что так, – ответил таксист и отвернулся.
Глава 11.
Задняя дверь открылась. На сиденье аккуратно сел худой мужчина средних лет в изящных очках. Он был одет в простенький деловой костюм асфальтового цвета. Тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы пробежались по пуговицам и пиджак распахнулся. Пассажир был по-настоящему худ, бледные щёки ввалились, но он не выглядел больным. На руке у него блеснули дорогие часы известной марки, так плохо сочетающиеся с дешёвым костюмом.
Пассажир аккуратно закрыл дверь, убедился, что она не откроется и повернулся к водителю:
– Здравствуйте. Меня зовут Ксандр. Мы можем ехать.
Водитель кивнул и такси с лёгким шелестом отправилось в путь. Ксандр сразу потерял интерес к таксисту и стал смотреть в окно. В потоках дождя угадывалась набережная с покорёженным ограждением. Пассажир поморщился и потёр грудь в области сердца.
– Пошаливает? – хмыкнул таксист.
Ксандр мотнул головой:
– Никогда не беспокоило, так что сам удивляюсь. Весь день сегодня тут колет. Хотя сердечные боли, конечно, выглядят совершенно по-другому, можете мне поверить. Если вы показываете боль в области груди одним пальцем, то это точно болит не сердце. А вот если вы, чтобы описать боль, используете всю ладонь, то скорее всего, нужно идти к кардиологу.
– Вы врач?
– Доктор, если быть точным, – поправил его Ксандр. – Нейрохирург.
– Ого.
– Да, работа сложная, – без тени самодовольства сказал Ксандр, – но она по-настоящему важная. Я, без преувеличения, горжусь своей работой. Счастлив этим заниматься и счастлив, что у меня эта работа получается.
Он вновь с силой потёр грудь, чуть согнувшись.
– Что-то вы не очень похожи на счастливого человека, – заметил водитель.
Ксандр дёрнул щекой, продолжая смотреть в темноту за окном.
– Да как-то, знаете… Всё вечно раздражает. Всё вечно мне не так, – ответил он с горечью.
– Тяжёлая работа, – понимающе кивнул водитель. – На такой работе не может всегда идти всё гладко. Всех не спасти…
Ксандр махнул рукой. Золотые часы блеснули в свете уличных фонарей.
– Это понятно, что всех не спасти. Это первое, чему должен научиться будущий врач: стать чёрствым, как бы жутко это ни звучало. Доктор должен дистанцироваться от своих пациентов. Видеть в них только диагнозы, которые надо победить. Нельзя видеть в них детей, чьих-то мужей, успешных танцовщиц или лучших друзей животных. Потому что, как вы правильно сказали, всех их спасти вы не сможете. И если вы будете к ним привязываться, то рано или поздно, а скорее рано, чем поздно, вы сойдёте с ума. Или сопьётесь. Или выйдите в окно. Или сначала сопьётесь, потом сойдёте с ума, а потом выйдите в окно.
Ксандр замолчал. За окном летела всё та же набережная. За ней, на чёрной глади воды, угадывались очертания какого-то ржавого, замершего навсегда корабля.
– Как-то очень мрачно звучит.
– Да, так и есть, – пожал плечами Ксандр, – но это прекрасная работа. Сложная, но прекрасная. Нужно соблюдать правила врачебной этики и с вами всё будет в порядке.
– Но, видимо, всё-таки не всё в порядке? – аккуратно уточнил водитель. – Раз вас всё раздражает.
– Да я не про работу. Точнее, не только про работу. Понимаете, с самого детства меня всё раздражает.
– Так уж прямо всё?
– Ну… Практически всё. Когда-то я вычитал, что человечество выбралось из пещер только благодаря вечному недовольству. Мол, если бы всех всё устраивало, то люди бы так и сидели и не чесались. А вечное недовольство окружающей действительностью заставляло их шевелить мозгами, изобретать орудия труда, способы охоты, что в конечном счёте и воздвигло нашу цивилизацию. И сейчас этот механизм психики, хотя в нём уже нет никакой необходимости, продолжает действовать. Именно поэтому нам всего всегда мало. Сколько бы мы ни зарабатывали, нам всегда захочется ещё. Нам всегда нужен дом получше, а свободного времени побольше. Мы будем недовольны любой работой, любой погодой и любому времени года. И всё для того, чтобы мы двигались дальше, развивались. Но мы никогда не можем достичь того предела, когда могли бы выдохнуть и, наконец, насладиться моментом.
– И вот, похоже, у меня это чувство возведено в абсолют, – вздохнул Ксандр. – Всё время мне кажется, что делаю я недостаточно, что могу больше. Да, это приносит свои плоды. Например, я в свои тридцать пять работаю в лучшей клинике столицы. У меня хороший дом, хорошая машина и вообще, в принципе, с деньгами особых проблем нет. И вот, кстати, на юбилей начальство часы подарило.
Ксандр продемонстрировал золотые часы. Водитель посмотрел на них в зеркало заднего вида, уважительно выпятил нижнюю губу и кивнул.
– Вы, наверное, сильно устаёте от такой нагрузки.
– Да несильно, – пожал плечами Ксандр. – Я больше устаю от своего постоянного недовольства всем вокруг. И от всех.
– При вашей профессии странно уставать от людей, – хмыкнул водитель.
– Я не совсем корректно выразился, – уточнил Ксандр. – Меня ни в коем случае не раздражают все люди. Только люди недалёкие, хамоватые. Что называется, быдло. Да, я прекрасно понимаю, что слишком близко всё это принимаю к сердцу. Что мир не переделаешь и он всегда будет состоять, в основном, из подонков и из тех, кому плевать на остальных. Но это я понимаю умом, а вот сердцем, – Ксандр вновь поморщился и взялся за сердце, – сердцем я всегда чувствую гнев и раздражённость. И это медленно убивает меня, я это чувствую. Хотя прекрасно понимаю, что большинство людей, по сути, не делает ничего плохого. Да, они не очень образованные, да, они шумные или ругаются в общественных местах. Но в этом же нет ничего ужасного, правда? В конце концов, они же не расстреливают людей на улицах! Но мне, в моём воспалённом сознании, их поведение кажется чем-то отвратительным, ужасным. Что они всё это делают только для того, чтобы испортить другим жизнь. Хотя они, скорее всего, даже не задумываются об этом и не то, чтобы хотят кому-то навредить. Просто такие люди, с таким характером.
– Вы так правда убьёте себя, – согласился водитель. – Из-за этой злобы вы не заметите, как жизнь пролетит мимо вас.
– В том-то и дело, что я понимаю это, – с горечью воскликнул Ксандр. – Сколько прекрасных моментов пролетает мимо! Замечаю, что вот сейчас вроде бы момент, которым можно насладиться, но находится что-то, что выводит меня из себя: соседи, новости, лай собаки во дворе и чёрт знает что ещё! А вот что делать с этим, ума не приложу.
– Вы же врач, – напомнил водитель. – Кому, как не вам знать ответ.
Ксандр усмехнулся и посмотрел на свои шикарные часы:
– Вот тебе и бренд! Уже не ходят! – Он потряс хронометр, приложил к уху, убедился, что они не работают и потерял к ним интерес. – Вы правы, я врач. Точнее, доктор. Но в контексте собственных болезней единственное, что может сделать доктор – это констатировать наличие болезни. Однажды я видел разговор двух интернов у нас в клинике. Они смотрели историю болезни пациента и один спросил другого: «Ну что – что там по анализам?». А другой ему отвечает: «Одно могу сказать точно – мужик болеет». Также и самолечение у доктора. Он может понимать, как и любой другой человек, что с ним что-то не так, но вот лечиться ему надо не самому. Ему надо обратиться к своему коллеге. Но любой мой коллега только махнёт на меня рукой: лечат серьёзные заболевания, а тут так, лёгкая депрессия. Я знаю, что они скажут, уж поверьте. Попить травушки успокоительные, съездить на природу. Это я и так знаю. Знаю, но не делаю. Вся моя жизнь – это сплошная спешка и беготня к новым целям. Мне всё время кажется, что вот, ещё чуть-чуть и я наконец-то обрету счастье. Что вот – новая должность и всё. Вот новая зарплата и заживу по-новому. Перееду и тогда наконец-то меня ничего не будет трогать.
– И как? Помогает?
– Конечно нет! Ведь дело не в переездах, а в том, что я привык так реагировать на всё вокруг. Я и сам прекрасно понимаю, что вся жизнь проходит мимо. Моя жизнь. Она такая скоротечная, уж можете мне поверить. Сколько я видел таких пациентов. Когда их дни сочтены, они радуются каждому отведённому дню, каждому часу. Какая у них радость на лице, когда они видят рассвет! Ведь это может быть последний рассвет, который они увидят в своей жизни. На пороге смерти как никогда чувствуешь себя живым.
Как-то к нам доставили мужчину с черепно-мозговой. Тяжёлой очень. Как я говорил, стараюсь не лезть в жизнь пациентов. Я лезу только в их смерть, – усмехнулся Ксандр, – но про него краем уха услышал, что он пьяный упал с пешеходного моста. В общем, травма и так серьёзная, а алкоголь очень затрудняет любое лечение. Провозились с ним более пяти часов. Еле вытащили. Потом медикаментозная кома, тоже было крайне мало шансов, что очнётся.
И всё-таки очнулся. Поначалу, конечно, не до радости ему было: восстановление после таких травм очень непростое и очень болезненное. Но потом, когда он окончательно очнулся, я видел на его лице искреннюю радость. Он радовался каждому моменту, несмотря на боль, несмотря на инвалидность, он понимал, что даже этих белых стен, насквозь пропитанных запахом лекарств и смерти, он мог бы никогда не увидеть. Можете представить, что с ним было, когда он впервые после травмы попал в наш внутренний сад? И как радовались его близкие? Шелест листвы, пробивающиеся сквозь неё лучи солнца были для них самым дорогим на этом Свете.
А остальные видят все эти прекрасные вещи каждый день и не обращают на это никакого внимания. И я поступаю точно так же. А ведь мы никогда не узнаем, какой из рассветов станет для нас последним.
Водитель быстро взглянул на него. Его глаза блеснули.
– Но, – продолжал Ксандр, – я должен что-то изменить. Нужно избавиться от этой злости, пока не слишком поздно. Пока она не сожрала меня.
Машина подпрыгивала на рытвинах и выбоинах. Они продолжали ехать мимо давно заброшенной набережной. В полумраке угадывались полуразрушенные киоски и урны, заваленные кучами мусора.
– Как же вы хотите всё изменить?
– Нужно взять перерыв, – уверенно ответил Ксандр. – Остановить этот безумный бег. Как выясняется, бег по кругу. Он ни к чему не приведёт. Бог с ней, с карьерой. Поеду в отпуск. Мы с женой всегда хотели путешествовать. Моя родная, она вечно сидит дома одна. Знаете, я ведь и ею вечно недоволен. Тоже постоянно цепляюсь по всяким пустякам. А она у меня такая кроткая, всё молча стерпит.
– Вы никогда не ездили в отпуск? – удивился таксист.
Ксандр с горечью махнул рукой:
– Да какое там! У нас и медового месяца-то не было. Всё работа, работа. А она всегда терпит это. Она считает, что я не могу прекратить спасать людей. А ведь я работаю без продыху только за тем, чтобы заработать больше денег. Чтобы улучшить жизнь в надежде, что это прекратит бесконечное раздражение. Бедная, она уверена, что я раздражаюсь из-за того, что на работе что-то идёт не так. Старается сгладить углы, как-то приспособиться. А ведь она тоже живой человек! Со своими чувствами, мыслями, идеями.
– У вас есть дети?
Ксандр помолчал.
– Нет, – наконец сказал он. – Хочется детей, правда. И супруга не против, я точно знаю. Но всё опять же упирается в мой мерзкий характер. Представляете, кого я воспитаю?
– По-моему, вы сгущаете краски.
– Как и всегда, – вновь усмехнулся Ксандр. – Думаю, вы правы и я опять придумываю самые худшие варианты. Отчасти, это профессиональная привычка. Но дети… Уж если даже не ради себя, то хотя бы ради жены. Раз уж я хочу сходить с ума, она не должна лишаться счастья материнства из-за этого.
– Поедем с ней в отпуск, – повторил пассажир. – Какое-нибудь тихое место. Знаете, загородный домик, речка. Чтобы никакой суеты, чтобы щебетание птиц и шум воды. И только мы вдвоём. Остановить наконец бег. Подумать. А там, глядишь, я и научусь этот покой переносить и в остальную свою жизнь. И надо взять это за правило. Своих собственных демонов победить невозможно, это правда, но хотя бы научиться жить с ними, думаю, вполне возможно. Может, и работу стоит сменить. Вернуться к научной деятельности, писать научные статьи. Опять же можно будет переехать за город.
Ксандр замолчал. Он морщился и тёр сердце, оттопыривая серый пиджак. Такси уже минут пять как стояло на парковке. Дворники скрипели, с трудом смахивая непрекращающийся дождь. Водитель убедился, что пассажир больше ничего не хочет добавить и сказал:
– Мы приехали. На этом всё.
