Александра Груздева
Старуха-смерть
Она жила почти незаметно для чужого глаза. Обреченная на вечное одиночество, довольная своей судьбой. Житьем соседей не интересовалась, ухо к стенам не прикладывала, чтобы расслышать подробности домашних скандалов. Дети во дворе ее не умиляли, но и не раздражали. Никому из мальцов она не предлагала карамельку или самосваренный леденец, а потому матери ее не боялись.
Однажды завелся у нее кот. Полосатый зверь сидел на лестнице и не знал, что ему делать на белом свете. Она открыла дверь, пригласила войти. Кот вошел и остался. Ночами выходил охотиться на крыс, которых, благо, в районе на сто его жизней бы хватило. Утром возвращался через фортку, укладывался на хозяйку поверх одеяла и заводил урчащую песнь, как старый патефон со сломанной иглой. Жили они ладно. Вместе смотрели телевизор и пили травяной чай. Она из чашки, кот – из блюдца. Вычесывала ему блох детской пластиковой расческой. И лечила раны, которые он получал в драках с другими котами за территорию или за особо сочную крысу. Но он, бедный, так чихал от пыли, так задыхался среди бумажных колонн ее архива, что, не дождавшись ленивца-ангела, умер на пятнадцатом году жизни. Старуха-смерть второй раз в жизни плакала, надавливая ему правой рукой на живот, левой на грудь. Душа его отошла легко, вылетела через раскрытую кошачью пасть без препятствий. А жесткое, как палка, тело она похоронила в коробке из-под обуви у себя под окном. И цветы посадила, чтобы место упокоения славного полосатого зверя зря не топтали.
Старость ткнула ее носом в колени. И она уже не помнила себя молодой красавицей с тяжелой косой вокруг головы. Именно эта коса и породила тот образ, который извратили средневековые художники, изобразив ее с крючковатым носом, в черном капюшоне, с орудием косца в руках. Ну, да Бог с ними. Вся коса повылезла, осталось три волосины на лысом черепе. Его приходится прикрывать то платком, то беретом, то капюшоном плаща, как сейчас. Вот и сбылось пророчество бумагомарок.
Чувствовала, что день ото дня теряет силы. Наяву уже никого не забирала, все во сне, во сне. И спать стала больше. Ночью вроде выспится, утром походит, цветы польет и снова спать, а там, глядишь, и вечер, почаевничаешь, опять глаза закрываются. Потому и умирать стали больше. Во сне работать легче. И души отходят, не боятся. Раньше-то как кричали, при одном ее приближении. Страх в них был. А сейчас не замечают даже. Несутся на скорости в машинке-коробчонке, бац, и души сами из них выскакивают, ты только время в журнале отмечай.