Александра Груздева
Старуха-смерть
– А боишься ли ты смерти? – спросила.
Он задумался. Долго молчал, наконец, ответил:
– Боюсь, – усмехнулся нервно. – Какая-то чертовщина со мной случается. Чуть под машину не попал, в бассейне едва не захлебнулся, и притом, что плаваю с трех лет, руки регулярно утюгом прижигаю, отравился тяжело… К чему бы все это?
– К смерти?
– Скажете тоже, бабушка…
– Скажу. Правду тебе скажу. Ходит смерть вокруг тебя, а ты от нее… Страшно ему, видите ли… Конечно, страшно. А что делать? Хочешь, чтобы на картины твои смотрели? Тогда умирай. Ждет тебя признание людское, но лишь после смерти.
– Так может, я подожду? Лет через сорок, тогда и умирать можно будет, – говорит, а у самого губы дрожат от страха. Понял он, понял, что дело не простое. Это тебе не бабушку через дорогу перевести, тут судьба твоя обрывается.
– Нет, сейчас. И жальче тебя, пока молодой. И самое лучшее ты уже сделал. Дальше только под уклон. Ну, решайся…
Он лег на пол, еще живой, еще теплый. Лег так, чтобы ей удобнее было. Она левую руку ему на грудь положила, правую на живот.
– Чуть надавлю, отойдет душа твоя, ты не пугайся, не больно будет.
Он закрыл глаза, приготовился к смерти, совсем как первый, и как второй. Второй просил ее:
– Если любишь меня, как говоришь, исторгни мою душу. Нет сил, дольше жить. Помоги.
А она разводила руками:
– Твое время еще не пришло.
И для него ничего не смогла сделать. Он выгнал ее. Разозлился и выгнал, выгнал Смерть. Не появляйся здесь больше, – сказал. И она шла и кляла себя за бессилие, за безволие и еще за сотню того, чего у нее не было. Не позаботился отец-создатель. Или позаботился? Кто поймет их, бессмертных?
Она пришла к нему через двадцать лет.
– Ну, что, смерть, все-таки, по-моему, вышло? – сказал и скривил рот в предсмертной гримасе, так и умер с кривым ртом.
А этот красиво отходить будет. Ишь, побледнел как, губы кусает, ресницами трепещет, но глаза открыть боится. Ангелом во гробу лежать будет. Может, и станет ангелом. Там художники нужны, свод небесный расписывать, узоры закатов придумывать. Будет ему работа. И надавила руками на грудь его и живот. С легкостью душа скользнула между зубов, облачком изо рта вытянулась, поднялась к потолку и пропала. Ушла.
В последнем расходном журнале, который она попросила оставить, – чистых страниц еще половина, – записала облик души и дату. Вздохнула, а я уйду, кто-нибудь всплакнет или вздохнут с облегчением, слава Богу, избавились? Смерть, она ведь тоже не навсегда. Смертная она, как и все земное. Только живучая, потому и кажется, что вечная.