Александра Морозова
Последнее письмо
– Дурак!
Я шмыгнула носом, громче, чем хотелось бы.
– Эй, ты опять, что ли? – Андрей распахнул руки и обнял меня в тесноте салона.
– У меня аллергия, – пробубнила я в его куртку.
– На что?
– На шутки твои, на тебя самого. На дурацкие ромашки.
Андрей гладил меня по спине.
– Моя соседка, милая бабуля, высадила за домом цветник. Там я нашёл ромашку, пока ты спала. И, кстати, это никакая не ромашка. Это осенняя хризантема. Как-то она называется ещё по-другому… Она цветёт почти до снега. Когда я за ней полез, бабуля соседка прочитала мне целую лекцию.
Я старалась больше не всхлипывать. Не помню, когда я в последний раз плакала. Между расплакаться и возненавидеть я обычно склоняюсь ко второму, но тут с Андреем даже плакалось как-то по-особенному легко.
Я подняла голову и увидела его голубые чуть тревожные глаза.
– Есть хочу.
Андрей улыбнулся.
– Да, пора уже куда-нибудь ехать, – сказал он, но не отпустил меня из своих рук.
– Если бы я знала, что скоро умру, я бы позвонила тебе, – совсем не к месту вырвалось у меня.
Андрей засмеялся.
– Глупая! Не смей даже думать о смерти. Нам ещё жить и жить.
И от этого короткого, почти незаметного в целой фразе «нам» внутри у меня разлилось приятное тепло, как бывает от кружки молока с мёдом.
– У нас же всё будет хорошо? – прошептала я едва слышно. – Мы же не доведём друг друга и себя до такого, как в отрицательных примерах?
– Конечно, нет, – ответил Андрей. – Мы оба этого не хотим.
– Значит, у нас будет, как в твоём образце?
Андрей негромко усмехнулся.
– Нет никаких образцов. Сегодня я это понял. Не знаю, любили ли друг друга бабушка и дед, но уважали точно. Всё дело в том, что уважать без любви можно, а вот любить без уважения… Это будет не любовь, а сплошные отрицательные примеры. И мы с тобой, зная этот секрет, сможем быть счастливы. Если, конечно, захотим.
Он накрутил на палец прядь моих волос и рассматривал её на свету.
– Ты познакомишь меня со своими родными? – спросила я.
Рука Андрея замера. Мой локон раскрутился и соскользнул с его пальца.
– Разумеется, – ответил он.
– После экзамена я буду свободна.
– Тогда в эти выходные поедем к маме и сестре, а в следующие – к отцу.
Андрей сдерживал улыбку, что выходило у него не очень хорошо. Голубые глаза заблестели, как река на солнце.
– И как ты хочешь, чтобы я тебя им представил?
Я пожала плечами.
– Можно как самую лучшую в мире операционную медсестру.
Андрей шутливо нахмурил брови.
– Тогда лучше позвать не тебя, а Марью Дмитриевну.
– С ней тебе ничего не светит! – захохотала я. – Она замужем, и ей шестьдесят лет.
– Зато она не путает инструменты.
Я почувствовала, что покрываюсь бордовыми пятная от шеи до самых корней чёлки. Один-единственный раз подала ему ножницы вместо щипцов. Ослышалась. Неужели надумал из-за этого сомневаться в моей компетентности?
– Я тоже не путаю инструменты, – заявила я.
– Ещё как путаешь! – воскликнул Андрей. – Я постоянно за тебя краснею. Под маской не видно просто. Сейчас домой приедем, весь инструментарий мне повторишь.
Я стукнула Андрея по плечу. А он засмеялся и поцеловал меня.
– Что мы будем теперь делать? – спросил он, едва я отвела лицо. – У нас в больнице такое не приветствуется.
– Будем встречаться тайно.
– Но мы же никудышные разведчики.
– Тогда тебе придётся поговорить с заведующим.
Андрей умел быть серьёзным, но притворяться серьёзным не умел. Он весь светился.
– Поговорю. Завтра же!
– Так торопиться необязательно.
– Хочу успеть, пока ты снова не передумала, – улыбнулся Андрей.
Теперь он улыбался искренне. Так, что внутри моей груди что-то вторило ему.
– Я редко передумываю дважды.
Он ещё раз меня поцеловал, страстно, но быстро, потом откинулся на сидение, пристегнулся и схватился за руль.
– Поехали скорее, иначе я не остановлюсь.
Я щёлкнула ремнём безопасности и посмотрела, как машина, очутившись на шоссе, принялась живо маневрировать, перескакивая из ряда в ряд. Чего ещё ждать, когда за рулём мальчишка?
– Мы по-прежнему можем врезаться, если ты будешь так на меня смотреть, – сказал Андрей.
– Да как я на тебя смотрю?
– Как влюблённая в доктора медсестричка.
– Вот не правда!
– Правда!
– Всё вы врете, доктор Гончаров, – сказала я и отвернулась.
Андрей засмеялся, а потом, остановившись на светофоре, вдруг произнёс, прихлопнув ладонями по руку:
– Левкантемелла.
– Что?
– Осенняя хризантема – левкантемелла. Я запомнил, что это слово состоит из трёх: лев, Кант и мел. Левкантемелла.
Я улыбнулась.
– Звучит как название бактерии. Вроде сальмонеллы.
Андрей со вздохом закатил глаза.
– У тебя всё звучит, как медицинские термины. Ты помешалась.
– Зато в тебе романтики осталось на нас двоих. Слушай! А почему бы не посадить эту твою хризантему вокруг яблонь у вас на даче?
– Шутишь? Она в высоту метра полтора, – тоном опытного садовника ответил Андрей. – До яблонь будет не добраться. Выбери туда что-то поменьше. А левкантемелла, – ему явно нравилось новое слово, – будет неплохо смотреться возле крыльца.
Вечер накрывал город, как морская вода спину ныряющего кита. Облака, отражая слабое сияние заходящего за городской чертой солнца, казались жемчужными.
Зажглись фонари. Весело мелькали красные и белые огоньки автомобильных фар. Город, уставший от затянувшегося рабочего дня, сбросил с себя строгий пиджак, расслабил галстук и дурачился, спеша скорее домой.
Наверное, если счастье есть, оно выглядит примерно так: прячется в мигании огоньков, в расстёгнутой верхней пуговице рубашки, в перламутре облаков или в улыбке человека, рядом с которым уютно и спокойно.
