Александра Райт
Дитя культа
Глава 3
На следующий день результаты вскрытия Джона Доу были готовы, и Генри Уиллард собрал всех заинтересованных в переговорке. Кимберли заняла место у окна и приготовила свой блокнот. Миллер и Блант по обыкновению держались поближе к выходу. Ровно посередине, рядом с магнитно-маркерной доской, расселись эксперты Чарли Олдридж и Джон Уотс, напротив них – шеф убойного отдела.
– Ну что? Все в сборе, давайте начинать, – предложил Уиллард.
– Предлагаю начать с тела. – Джон взял папку, достал несколько фотографий и закрепил их на доске. Несмотря на то что вскрытие и исследование было на Чарли, Джон чаще брал на себя роль выступающего, тогда как Олдридж либо согласно кивал, либо вставлял кое-какие детали. Чарли не любил говорить, а Джон чувствовал себя по-настоящему важным в такие моменты. Поэтому их тандем прекрасно уживался среди тел, пил, пробирок, кисточек и прочего.
– Итак, тело неизвестного мужчины было обнаружено полицейской собакой в лесистой части парка Форест в процессе патрулирования. По состоянию внутренних органов установлен приблизительный возраст жертвы: от шестидесяти восьми до семидесяти двух лет. В ходе вскрытия видимых следов насилия, кроме укола в шею, обнаружено не было, как не было обнаружено и защитных ран. Либо жертва не ожидала нападения и не успела среагировать, либо позволила ввести себе инъекцию. – Джон перевел дыхание и задумчиво почесал лоб. – Ах да! К слову об инъекции: в крови мы обнаружили серьезную дозу эпинефрина, по-простому – адреналина. Смерть наступила в результате остановки сердца, причиной которой с большой долей вероятности стала передозировка.
– У Джона Доу были прижизненные проблемы с сердцем? – уточнил Тайлер.
– Хочешь узнать, мог ли он сам сделать себе инъекцию в лечебных целях? – Логан посмотрел на напарника.
– Или попросить кого-то, или он мог наблюдаться у врача, который помог бы нам его опознать, – продолжил развивать мысль Блант.
– Не хочу вас огорчать, но, несмотря на почтенный возраст, у старика не было проблем с сердцем. Вряд ли он состоял на учете у кардиолога, да и у других врачей, разве что с какими-то сезонными болезнями. К тому же место для введения инъекции не совсем типичное, точнее, совсем не типичное. Но есть и еще кое-что интересное. – Джон выдержал паузу.
– Ну же! Не томи! – поторопил его Миллер: он никогда не славился терпением.
– С помощью экспресс-теста на запрещенные вещества в моче Джона Доу мы кое-что обнаружили, наш клиент употреблял незадолго до смерти: от одного до четырех дней назад.
– Отлично! – неожиданно воскликнул Логан, и все взгляды обратились на него. – Мы можем выйти на личность убитого через мелких барыг.
– Если он курил траву, то должен был где-то ее доставать, – закончил за него мысль напарник.
Кимберли нарисовала косяк в своем блокноте.
– Какие-то следы на теле или на месте преступления? – Уиллард поспешил вернуться к сути.
– Да, давайте по порядку. Должен признаться, таких интересных клиентов у нас давно не было. – Джон посмотрел на Чарли, и тот улыбнулся. – За правым ухом жертвы синей шариковой ручкой был написан семизначный номер 1673/22/8. – Он прикрепил еще одну фотографию на доску.
Тайлер присвистнул. Кимберли записала цифры.
– Но и это еще не…
– Да ну на хрен, – выдохнул Логан. – Не нравится мне это.
– Погоди, после того как мы «распороли» рот Джона Доу, как бы это ни звучало, – он ухмыльнулся, – в общем, в ротовой полости обнаружили ключ. – Уотс достал из папки ключ, упакованный в пластиковый пакет, и опустил его на центр стола.
– Отпечатки? – уточнил Логан.
– Ничего, кроме слюны жертвы, на ключе не было, к сожалению.
– Но если мы найдем, от чего этот ключ, и поймем, что значат эти цифры, то, возможно, установим не только личность жертвы, но и личность убийцы. – Глаза Тайлера впервые загорелись азартом после смерти отца.
– Вот именно! – Джон подхватил его настроение.
– На рубашке мы нашли след, предположительно от косметики. Ткань отправили на химический анализ; как только получим результат, сможем установить тип и, возможно, даже марку средства, – добавил Джон.
Ким кивнула.
Логан погрузился в раздумья, уже начал прикидывать возможные варианты. А Ким продолжала чиркать что-то в своем скетчбуке, пока голос Уилларда не вернул ее в реальность.
– Работаем! – сказал шеф и поднялся с места.
Детективы вернулись к кабинетной работе, стали поднимать дела на барыг. Кимберли отправилась на вечерние занятия по профайлингу в ФБР.
Кимберли припарковалась возле учебного центра; машина Честера Келли, красный «Форд Мустанг Шелби», уже стояла возле пятиэтажного стеклянного здания. Такой автомобиль вряд ли мог принадлежать порядочному семьянину, скорее мужчине, который любит обращать на себя внимание. Кимберли уже месяц посещала курсы, и слухи про Честера в кулуарах слышала разные, но сама не спешила с выводами. Кто-то говорил, что у Келли жена и ребенок, другие – что он неоднократно был замечен в связях со своими студентками. Иные и вовсе обвиняли его в женоненавистничестве. Хотя Ким ничего такого за преподавателем не замечала, он вел себя учтиво, профессионально, сдержанно, чем вызывал уважение у Ким и трепет у некоторых ее сокурсниц.
Всего в группе было двенадцать студентов, практикующие психоаналитики и полицейские. Восемь мужчин и четыре женщины. Кимберли единственная среди женщин служила в полиции, остальные либо вели частную практику, либо работали в клиниках. Поэтому соперника в ней чувствовали и те и другие. Женщины – потому что она тоже была женщиной, а мужчины – потому что женщина ступила на их территорию. Тем не менее настроения в группе были более или менее дружелюбные, пару раз они все вместе даже выбирались в бар после занятий. Но учиться Ким было интереснее, чем проводить время с сокурсниками. К тому же дома ее ждал куда более приятный собеседник.
Когда она вошла в аудиторию, группа уже была в сборе. Блондинка за первой партой по имени Джорджия похлопала по скамейке рядом с собой, приглашая Ким присоединиться. Кимберли любила сидеть немного дальше, это давало ей возможность наблюдать не только за лектором, но и за группой. Но сегодня она решила не оскорблять отказом девушку и присела рядом с ней.
– Я так волнуюсь, – прошептала Джорджия. – Сегодня будет лекция про серийников.
Кимберли лишь молча улыбнулась и раскрыла ноутбук, готовясь записывать материалы урока.
В кабинет вошел Честер Келли; он поздоровался со студентами, поправил и без того идеально лежащие лацканы пиджака и занял свое место. Просветленное лицо преподавателя явно свидетельствовало о его приподнятом настроении, что не могло не радовать студентов.
– Ну что, готовы погрузиться во мрак вместе с серийными убийцами и психопатами? – Честер весело подмигнул группе.
– Да, да, – раздалось с разных углов аудитории.
– Итак: серийным убийцей называют человека, который лишает жизни других людей многократно и с определенной периодичностью. За каждым убийством следует период ожидания. У одного и того же преступника этот период может меняться в силу различных факторов: время года, условия в семье или на работе, не позволяющие придерживаться заданного ритма. Если преступления всегда совершались с определенной периодичностью и вдруг резко прекратились, а преступник при этом не был пойман, то это может означать три вещи. Первое – убийца попал в тюрьму за другое преступление. Второе – убийца переехал. Третье – он умер.
– Третий вариант самый лучший! – выкрикнул мужчина с заднего ряда.
– Почему вы так считаете? – Честеру было важно, чтобы студенты думали и аргументировали свое мнение.
– Ну смотрите, преступник мертв, убийства прекратились. Хорошо же? – Студент вдруг засомневался.
– Мертвый убийца бесполезен, – ответила Ким. – Если личность преступника не будет установлена, то все совершенные им преступления превратятся в висяки, а родные жертв так и не получат ответов на свои вопросы. Кроме того, если преступник не найден и не допрошен, – мы не сможем составить его профиль, а значит, не сможем использовать его для раскрытия будущих преступлений. От живого убийцы все же больше прока, – рассуждала Ким.
Тот, кто убил ее сестру, затаился: шесть лет прошло с момента его последнего преступления. Больше всего на свете Ким боялась именно того, что этот подлец мог тихо умереть в кругу семьи. Ведь если бы он оказался в тюрьме или переехал, у нее бы все еще оставался шанс достать его.
Четырнадцать лет назад, когда Ким было тринадцать, ее сестра Микаэла была найдена убитой в мусорном контейнере. Ей было всего девятнадцать, когда бездушный монстр оборвал ее жизнь, предварительно жестоко поиздевавшись над девушкой. Ее тело было изуродовано настолько, что Кимберли даже не позволили взглянуть на сестру в последний раз. Отчасти именно это мешало Ким принять факт гибели Микаэлы. Будучи подростком, она часто разговаривала с фотографией сестры, пытаясь понять, почему именно в их дом постучала беда. Микаэла была не первой жертвой маньяка, до нее еще две девушки были найдены в контейнерах в разных частях города, и еще семь были обнаружены после нее. Вскоре горе Ким переросло в мотивацию: именно тогда она решила связать свою жизнь с поимкой преступников. Сначала отучилась на кибербезопасность в полицейской академии, затем на психоаналитика и благодаря прошлому делу, где ей удалось – хоть и запоздало, но успешно, – составить профиль убийцы, воплощавшего сцены из книг, она сумела получить место в школе ФБР. И вот теперь она сидела здесь, на шаг ближе к своей цели, и волновалась о том, что на самом деле, пока она гналась за тенью убийцы, он давно мог быть мертв.
– Дженкинс права. – Голос преподавателя заставил Ким вернуться к реальности. – Если для понимания художника необходимо изучить его картины, то и для понимания преступника нужно разобраться в его преступлении. Причем нам нужны не столько факты, сколько то, что думали и чувствовали этот и подобные убийцы. Кто назовет мне три признака маньяка, с помощью которых его можно отличить от обычного человека? – Честер прогуливался между рядами.
– Очки, рубашка и дикие глаза? – усмехнувшись, спросил мужчина, сидящий за Ким.
– Низкоквалифицированная должность, живет с мамой и водит пикап, – предположила Джорджия.
– Нет никаких трех признаков, все зависит от конкретного типа маньяка, но и внутри одного типа может быть масса вариантов, – сухо заметила Ким.
– Верно. – Куратор остановился рядом и положил ладонь на плечо девушки в покровительном жесте. – Маньяки почти ничем не отличаются от обычных людей: ни внешним видом, ни речью, ни – зачастую – поведением, а отличает их то, что они мыслят иначе. Не так, как мы с вами.
Закончив лекцию, Честер вернулся к себе и записал на доске:
«3 мечты маньяка:
– манипуляции,
– доминирование,
– контроль».
– Домашнее задание: на примере трех громких дел опишите, как проявлялись три мечты маньяка в каждом конкретном случае. Материалы дел возьмите на моем столе. Дженкинс, задержись на минуту. – Келли проводил взглядом последнего студента и посмотрел на Ким, которая так и осталась сидеть за партой.
Честер встал и присел на край своего стола прямо напротив Кимберли. Он вытянул длинные ноги и сложил руки в замок.
– Ким, ты молодец! Я не ошибся в тебе, ты уже сейчас многим могла бы дать фору. Долго готовилась? – Наставник с интересом посмотрел на нее.
– Достаточно, я планировала проходить вступительные экзамены. – Ким не хотела говорить о том, что интересуется этой темой едва ли не с детства.
– Это похвально. Ты хотела посоветоваться со мной по делу. Чем могу быть полезен? – Честер мягко улыбнулся и пересел за ее парту.
Ким вытащила телефон из сумки, показала наставнику фотографии жертвы и поделилась своими соображениями насчет убийцы.
– «Насмешка»? Смело и похоже на правду. Что мы знаем о личности жертвы? – Честер вернул телефон Кимберли, едва задев тонкими пальцами ее ладонь.
– Пока ничего, не считая того, что одежда убитого была весьма специфичной.
– Ответы на вопросы «почему» и «как» дают нам ответ на вопрос «кто». Мы уже знаем «как»: уколом адреналина, зашив рот, оставив бантики и ключ. Когда будет установлена личность жертвы, ты сможешь понять «почему». Но и до тех пор, пока личность не установлена, есть с чем работать. Поищи похожие дела в прошлом. Кто еще убивал через инъекцию? Кто еще зашивал рты? Почему они это делали? Поведение в прошлом – лучший предсказатель поведения в будущем. – Он перевел взгляд на Ким. – Помочь тебе найти подходящие дела?
– Попробую сама, обращусь, если возникнут трудности. – Кимберли стала собирать вещи в сумку.
– Хорошо, не забудь про домашнее задание. – Честер кивнул на свой стол и, поднявшись одновременно с Ким, проводил ее до двери.
Логан Миллер почти всю сознательную жизнь был заядлым холостяком. После первых серьезных и вместе с тем травмирующих отношений он исключил саму возможность причинить себе боль. Нет, он не перестал любить женщин, просто перестал им верить. С тех пор и до позапрошлого года девушки в жизни Логана не задерживались больше чем на одну ночь. Иногда он все же делал исключения, но только для тех, кто честно говорил, что он им неинтересен в качестве постоянного партнера. Так было проще расставаться, так было честно.
Потом в его жизни появилась Ребекка, бывший судмедэксперт в их отделе, место которой позже занял Чарли Олдридж. Логан любил Бэкс и собирался жениться на ней, даже сделал предложение, но по-настоящему он не был готов к этому. Ребекка имела двух детей от предыдущего брака, а Логан не то чтобы не любил детей, скорее побаивался и старался избегать. Так, Ребекка в итоге вышла замуж за другого и переехала из Портленда.
Позже внимание Логана привлекла официантка Нина из кафе, где они с напарником обедали последние пять лет. Они флиртовали друг с другом задолго до того, как Логан влюбился в Бэкс, не раз, пока они были вместе, а уж теперь, когда он снова был свободен, их и вовсе ничего не останавливало. Закрыв дело Эндрю Шина, Миллер решил, что пришло время действовать, и пригласил Нину на первое свидание, затем на второе и на третье. Логану было интересно с ней, но дальше платонических отношений они пока так и не зашли, хотя и слепому было видно, какие искры летят между ними.
Они проводили вместе время в тренажерном зале, гуляя в парке с псом Миллера, Кеннеди, или сидя в кино, но каждый раз, когда Логан звал Нину домой, он слышал мягкий отказ. К себе девушка его тоже не приглашала, Миллер даже не знал, где она живет. Пару раз довозил до подъезда, но «выпить кофе» ему не предлагали.
Нина очень нравилась ему, и он готов был ждать, понимая, что за таким воздержанием почти наверняка кроется что-то серьезное. Логан предполагал, что это могло быть связано с болезненным опытом в прошлом или с предательством, но с расспросами не лез. Он хотел, чтобы Нина сама поделилась с ним, когда будет готова. А пока ему приходилось довольствоваться тем, что она давала: нежной дружбой с намеком на горячее продолжение.
– О чем мечтаешь? – Голос Бланта вырвал Логана из нирваны.
– О красивой напарнице вместо тебя.
Тайлер бросил в него карандашом.
– Зато глянь, какая у меня борода. – Тай поиграл бровями.
– Аж завидно.
– Я тут подумал… – Тон Бланта стал серьезным. – Что, если этот ключ от камеры хранения?
– Я тебе уже говорил, что ты чертов гений? – Логан разблокировал компьютер и принялся стучать по клавишам.
– Никогда, – слукавил Тай.
Глава 4
Спокан (Вашингтон), 2011 год
Время шло, но почти ничего не менялось. Онафиэль все так же занималась хозяйством, проходила ритуалы очищения и старалась делать вид, что такая жизнь ее устраивает. Иногда по ночам она сбегала из общины, подолгу сидела на старом ржавом мосту и смотрела вниз на бурлящие потоки воды. Смотрела и мечтала, чтобы мост рухнул и избавил ее от страданий, навсегда погреб ее на дне холодной реки. Только так можно было потушить пожар в ее груди.
Все эти обряды очищения не избавляли от тягостных мыслей, с каждым новым прикосновением она становилась злее, отчаяние обволакивало всю ее сущность. Ей хотелось умереть самой и чтобы все вокруг тоже исчезли, все, кто превратил ее жизнь в бесконечные круги ада. Она не хотела так жить, не хотела резать кур, которых растила, не хотела чувствовать потные, окровавленные тела членов своей «семьи», ей хотелось бежать без оглядки от самой себя, от той, кем ее сделали. Онафиэль не знала, как жить по-другому, но была уверена, что так, как сейчас, жить невозможно.
Такие мысли и раньше посещали Онафиэль. Ее подруга Дума, единственный человек в семье, с кем она могла быть откровенной, часто сбегала из общины по ночам. Дума была смелой, не такой, как она. Пока Дума не взяла ее под крыло, Онафиэль даже взгляд от земли оторвать боялась. С ночных вылазок в город подруга приносила ей сладости, газеты, журналы или книги. Конечно, сразу после прочтения они все это сжигали, чтобы никто не догадался об их секретах. Читая новости и статьи, девушки с каждым днем все сильнее убеждались в том, что происходящее в общине ненормально. Другие семьи жили иначе, а то, что происходило в их доме, миряне называли насилием. Онафиэль стала чувствовать себя грязной, будто это она виновата перед всем обществом за то, что с ней делал отец Рафаил и другие члены семьи.
А в последние месяцы мысли о неправильности и бессмысленности своей жизни стали настоящим наваждением. Дума, единственный человек в семье, с кем Она[2] могла быть откровенной, навсегда покинула ее.
Дума была на три года старше Онафиэль, ей тоже претила жизнь в общине. Она даже пыталась открыто противиться великому отцу Рафаилу, отказываясь участвовать в ритуалах, но каждый раз после таких выходок ее запирали в подвале. «Для ее же блага», – как говорила мать.
Онафиэль не знала, что происходило с Думой в дни ее заточения, вот только после этого она становилась совсем кроткой и молчаливой. Месяц или два она ходила, не поднимая головы и не выражая мыслей, лишь грустно смотрела на подругу. А потом все повторялось.
Однажды, вернувшись из заточения, Дума ночью пробралась в спальню Онафиэль, присела на край постели и погладила подругу по голове. Моргнув, Она удивленно посмотрела на Думу, ей казалось, что это сон.
– Она, я беременна, нам нужно бежать. Мой парень в городе, он нам поможет, – прошептала Дума.
– Что? Сейчас? – Онафиэль приподнялась на локтях, в глазах застыл страх.
– За час до рассвета встречаемся на нашем месте. Не бери ничего, пойдем налегке. – Дума говорила о лазейке в заборе, через которую они сбегали на мост. Она поцеловала подругу в лоб и вышла.
Онафиэль больше не заснула, ее взгляд нервно бегал от стены к стене по потолку, она судорожно пыталась представить, что с ними станет. Постигнет ли их та же участь, что и других беглецов. Было страшно что-то менять, но мысль о том, что она останется здесь навсегда, и вовсе казалась хуже смерти.
Спустя два самых долгих часа в ее жизни Онафиэль поднялась с постели, накинула халат поверх ночной рубашки, взяла в руки кеды и на носочках вышла в коридор, миновала два лестничных пролета, вышла на улицу и осмотрелась. Никого не было.
Начал накрапывать дождь. Онафиэль, ступая босыми ногами по сырой траве, осторожно пошла к лазу в заборе мимо хозяйственных построек. Она все время прислушивалась, нет ли кого поблизости. Как тогда она объяснит свое внезапное желание погулять ночью под дождем? Послышался хрип. Онафиэль замерла: звук шел из старого амбара, в котором раньше хранили зерно, а теперь проводили жертвоприношения. Она потянула ручку, ей было страшно, но что, если там Дума спряталась от дождя?
Дверь со скрипом открылась, в амбаре было темно. Онафиэль нащупала керосиновую лампу на столе рядом с входом и зажгла свет: на жертвенном одре лежала Дума. Кровь толчками лилась из ее горла, тело напряглось, будто в судороге. Онафиэль бросилась к подруге и попыталась зажать рану, но было уже слишком поздно. Послышался последний хрип, и взгляд серых ледяных глаз устремился в никуда. Онафиэль в ужасе отшагнула назад.
«Если Дума только что захлебнулась кровью, значит, ее убийца где-то рядом», – пронеслось в ее голове.
Онафиэль зажала рот руками, чтобы не закричать от ужаса и отчаяния, размазывая по лицу кровь подруги. «Нет, нет, нет», – шептала она, пятясь к двери.
Затушив керосиновую лампу, она вышла и, поскальзываясь на сырой земле, побрела обратно к дому. «Больше нет спасения, больше нет надежды», – думала она, обтирая ноги о траву возле крыльца. Если ее грязные следы обнаружат, то решат, что это она убила Думу. Онафиэль трясло, когда она запирала дверь, трясло, когда ложилась в постель, трясло, когда вставала с рассветом, так ни разу и не сомкнув глаз.
Мысли о том, что ее единственного близкого человека убили, причиняла физическую боль. Грудь сдавило так, что невозможно было вздохнуть. Онафиэль казалось, что она сама вот-вот отдаст душу Господу. Но страшнее всего было от мысли, что тот, кто убил Думу, – один из них. Человек, которого Онафиэль знала с самого рождения, не только извращенец, но и убийца. «За что? – Все внутри ее кричало от отчаяния. – Лучше бы ты забрал мать». Скорее всего, кто-то узнал, что они хотят бежать. Не проще ли было ее отпустить? Зачем убивать? Неужели она будет следующей? Кто мог знать о планах Думы? Но ответы не шли на ум.
В шесть утра раздался звон колокола: так созывали членов общины на собрание. Онафиэль пригладила спутанные волосы, натянула платье поверх ночной рубашки, завязала шнурки и поплелась вниз. Ноги не слушались, будто вместо них были две кувалды. Страх с новой силой сковывал мышцы.
С трудом преодолев расстояние в сто метров от дома до площади, где они обычно разжигали костер, Онафиэль встала за спиной матери. Она знала, что мать не защитит ее в случае чего, но встречаться взглядом с отцом Рафаилом ей не хотелось. Онафиэль всегда казалось, что он видит ее насквозь и знает все, о чем она только собирается подумать.
– Семья, сегодня ночью случилось непоправимое: наша сестра Дума покончила с собой, принеся себя в жертву богам на одре. Страшный грех – самоубийство, но она искупила его своей кровью, чтобы не навлечь беду на семью. Сегодня по нашим обычаям мы предадим ее тело огню, а душу – Господу. В связи с трауром на сегодня вся работа отменяется, кроме кормления скота. Старшие женщины подготовят тело сестры к последнему путешествию. – Отец Рафаил сложил ладони на груди и поднял над головой. Все члены семьи повторили этот жест.
Никто не произнес ни слова, не задал ни единого вопроса, а в голове Онафиэль было так шумно от мыслей, что казалось, будто череп вот-вот лопнет. «Это не могло быть самоубийство. Там не было ножа, ее руки были чистыми. Почему? Почему он соврал?» – Онафиэль нервно чесала руки, направляясь в амбар за зерном, чтобы накормить кур.
Когда небо окрасилось розовым, мужчины закончили складывать погребальный костер, а женщины на носилках принесли тело Думы, завернутое в саван. Носилки разместили на поленьях, все обступили костер. Отец Рафаил зажег факел.
– Наша бесценная сестра, ангел Дума, мы провожаем тебя к Господу нашему и даруем твоей душе свободу, о которой ты так мечтала. Смотри за нами с небес, оберегай свою семью и будь покойна. – Он приложил факел к хворосту, и тот подхватил огонь и расплескал его по всему периметру костра.
Когда огонь перекинулся на тело Думы, Онафиэль не выдержала и закричала: «Не-е-е-е-т!» Она повалилась коленями на твердую землю, закрыла лицо руками и разрыдалась. Горячие ладони коснулись ее плеч.
– Не плачь, дитя. Она сама хотела этого. – Отец Рафаил говорил тихо, обволакивающе и поглаживал плечи девушки. – Пойдем, я помогу тебе пережить утрату, очищу твой разум от тягостных мыслей.
Когда Онафиэль, униженная и еще более подавленная, поплелась в душ из комнаты отца Рафаила, она мечтала занять место Думы. Лучше бы это она была там, на костре. Лучше бы это ее душа стала свободной. И что бы ни говорил отец Рафаил, Она знала, что Дума не убивала себя. Не тогда, когда они были так близки к свободе и новой жизни.
С тех пор целых два года сплелись в один бесконечный день. Онафиэль больше не жила, она существовала, подавила в себе все чувства и желания и просто безропотно исполняла все, что от нее требовалось. Мать гордилась ее смирением, отцу Рафаилу тоже нравилось то, какой кроткой стала девушка. Так продолжалось ровно до тех пор, пока Онафиэль не поставили в круг со свечой на первом ритуале очищения другой девушки. Девушки, с которой они росли вместе, бок о бок, каждый день, на протяжении долгих лет. Хоть они и не были подругами, Она всегда питала симпатию к этой тихой и скромной девушке. Ее крик и мольбы всколыхнули собственные воспоминания. Она будто увидела со стороны себя в центре круга, мать, сжимающую ее руку до хруста, и отца Рафаила, навалившегося на нее, и пронзающую тело боль. Она вспомнила, как потом целые сутки провела в постели из-за того, что каждое движение причиняло невыносимую муку. Было больно и страшно за себя и за эту девушку, но она продолжала молча смотреть, до крови закусывая губу. Вкус крови напомнил ей, что она все еще жива.
Она знала, что если сейчас попытается их остановить, это ничего не изменит. Ее так же, как Думу, запрут в подвале до тех пор, пока она не смирится. Поэтому Онафиэль стояла и смотрела, впитывая боль этой девушки, – ярость в ее груди распускалась огненным цветком.
Когда все закончилось, Онафиэль отправилась на кухню, взяла нож, в прачечной она срезала бельевые веревки и направилась в покои отца Рафаила.
Он уже лежал в постели, готовый вот-вот заснуть, когда в коридоре за дверью послышались тихие шаги. Рафаил не помнил, чтобы кого-то звал к себе, а без приглашения никто бы не осмелился к нему войти. Так кто там бродил среди ночи?
Ручка тихо щелкнула, и дверь приоткрылась. На пороге его спальни стояла полуобнаженная Онафиэль, ее глаза возбужденно блестели. Вид девушки и ее внезапный визит заинтриговали Рафаила, и он присел на кровати, опираясь спиной на изголовье.
– Ну же, смелее, дитя. Что привело тебя ко мне в столь поздний час? – Он похлопал по кровати, приглашая ее присесть рядом для интимной беседы.
– Великий отец, то, что сегодня было на ритуале, так возбудило меня. – Онафиэль неловко переминалась у порога.
– И ты пришла, чтобы?.. – Рафаил жаждал услышать, что она его хочет. Он мог получить любую из них, когда ему заблагорассудится, но лишь единицы просили о близости сами, и Онафиэль никогда не было среди них. Даже в моменты, когда он проводил с ней индивидуальные обряды, Онафиэль скорее оставалась безучастной и равнодушной к происходящему. И вот она стояла перед ним, растрепанная и возбужденная. Это будоражило его сознание.
– Я вся мокрая там, я трогала себя. – Она нерешительно шагнула к нему в темноте, взяла его руку и направила себе между ног, чтобы он мог убедиться.
– Потрогай себя еще, а я посмотрю, – мягко приказал отец Рафаил.
– Хорошо. – Онафиэль сглотнула. – Вот только у меня есть одна фантазия…
– О, это чудесно. Смелее, проси, чего ты хочешь? – Рафаил погладил девушку по бедру, давая понять, что одобряет ее поведение.
– Я видела в одном журнале, как женщина связала мужчину и делала все сама. – Онафиэль замолчала, ожидая реакции.
– Тебе тоже так захотелось? Хочешь все сделать сама? – Рафаил удивился, но обрадовался. Действие грибов, которые он употребил перед ритуалом очищения, еще не прошло.
Онафиэль несмело кивнула.
– Я тебе позволяю, можешь связать меня. – Рафаил развел руки в стороны, так, чтобы девушка привязала их к металлическим прутьям изголовья кровати.
Только сейчас Рафаил заметил, что веревки были повязаны на ее талии. Она сняла их с себя, затем бережно, но крепко привязала его к постели, а сама легла напротив и стала гладить себя сквозь белье, как он и просил.
– Вам нравится, великий отец? – томно спросила Онафиэль.
– Очень. – Он заерзал. – Ты самая красивая в нашей семье. Ну же, иди ко мне, не могу больше терпеть.
– А вы позволите мне еще кое-что? – Онафиэль села на его колени.
– Все, что попросишь, – слишком быстро согласился Рафаил.
– В том журнале у мужчины был кляп. – Она посмотрела на него из-под густых ресниц.
– О, дитя, мне нравится ход твоих мыслей. Можешь засунуть мне в рот свои трусики, – предложил он.
Онафиэль поднялась, медленно сняла белье и засунула трусы в рот отцу глубже, чем того требовала ситуация. Он закашлялся, но девушку это не остановило. В глазах Рафаила возбуждение смешалось с зачатками страха. Онафиэль вернулась на его колени и стала ерзать взад-вперед, не позволяя ему проникнуть внутрь. Рафаил застонал.
– Скажи мне пароль от сейфа. – Она наклонилась к самому его уху и прикусила мочку.
Рафаил промычал, удивление в глазах сменилось гневом.
– Я знаю, что ты не можешь говорить, покажи на пальцах, – велела девушка внезапно изменившимся голосом.
Рафаил сжал кулаки и с силой дернулся вперед, надеясь порвать веревки, но ничего не вышло. Он лишь травмировал кожу. От злости он тяжело дышал, ноздри раздувались, но он не торопился ничего показывать.
– Ладно, не хочешь по-хорошему, значит. – Онафиэль встала и направилась к двери.
Мужчина сильнее замычал, пытаясь привлечь внимание других членов семьи. Возможно, они услышат его, когда Онафиэль откроет дверь. Но девушка лишь на секунду отворила дверь, подняла что-то с пола и снова закрыла. Когда Онафиэль развернулась к нему, в лунном свете блеснул нож.
– Теперь скажешь? – спросила она, приближаясь к нему.
Рафаил замотал головой, попытался пнуть приближающуюся девушку, но напоролся на лезвие, ранив сухожилие. Кровь хлестнула на белые простыни, гнев сменился страхом. Рафаил закивал и начал показывать цифры.
Онафиэль сняла со стены картину, что висела напротив кровати, и стала набирать код. После щелчка дверца открылась. Внутри лежали деньги и договоры купли-продажи и дарения имущества ныне живущих и умерших членов секты. Пролистала документы, везде было одно и то же имя. Девушка сразу поняла, что это и было настоящее имя Рафаила. Она вытащила содержимое и положила на стол.
– Это ты убил Думу? – Онафиэль снова взяла нож в руки. Отец не двигался.
Покрепче сжав рукоять, она стала приближаться к Рафаилу.
– Ты убил ее? – Девушка поднесла лезвие к горлу мужчины. Он стал пытаться освободиться, но все было тщетно. – Отвечай.
Рафаил кивнул, принимая на себя ответственность за смерть Думы.
– Где у тебя сигареты и зажигалка? Хочу покурить.
Отец кивнул на тумбочку. Он не верил в то, что Онафиэль решится на что-то большее. Ему хотелось думать, что это часть какой-то ролевой игры, о которой она прочла в том же журнале.
