© Алексей Дьячков, 2020
ISBN 978-5-0051-2495-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Суша посреди разверстых вод.
Туча вместе с лужей утекла.
Прозой говорит экскурсовод
О библейских притче и стихах.
Охры пламя теплится едва,
Выступает свет из-под резца.
Просвещает дева: Было два
Сына у хозяина-отца.
После дней беспамятных, всего,
Что за столько лет нагородил,
На веранде постучал в окно,
Чтобы хоть один его простил.
В грудь уткнулся, не видать лица.
Пятерней за воротник пророс.
Возвращение блудного отца.
Автор неизвестен. Масло, холст.
Налипал на подошвы суглинок,
Сад узоры кроил без лекал.
В дачных зарослях конус пылинок
О погибшей звезде вспоминал.
Было солнечно, ветрено, сыро,
И стояла, как твердь, тишина.
В результате кембрийского взрыва
Ожил камень и пыль ожила,
У реки появились желанья.
Но один человек до сих пор,
Выдыхая дымок, оживает,
Головной подбирает убор.
Плащ накинув, бредёт на вечерний
Променад мимо муз-прилипал,
Чтоб реликтовым стать излученьем,
Или в новый вступить Талибан.
Не найдут ни слава, ни величие
Пятна цвета, выгнутые линии.
Страх, преодолев косноязычие,
Выдает стога, соборы, лилии.
На цитаты знание растаскано,
В анекдоты собрана история.
Может выйти роща гаитянская,
Может склон горы Святой Виктории.
Боже мой, где прошлое и власть его?
На пруду карась сверкает денежкой.
Убежав от всех из дома засветло,
Может быть старением утешишься —
Дождиком, накапавшим на лысину,
Выползшими на рукав букашками.
Скоро в линзе вспыхнет, выжгя видимость,
Свет такой, что мало не покажется.
Трепещет кинохроника неярко,
Как будто отражает тьму солярка,
Как будто каждый день встречаешь гимном,
А в снегопаде Византия гибнет.
Испуганной толпе механик строчит,
В овраге дачный домик обесточен,
В дождевике, покинув отчий терем,
К реке бежит артист под пыльный тенор.
Поднялся над травой туман осенний,
Когда выходишь в сумерки со всеми.
В коробочку садишься чуть добрее,
Чем был, и ждешь, когда мотор прогреют.
Дорогу всю о чем молчишь, Алеша,
Когда во тьме по колее трясешься?
Промаявшись без сна, встречаешь утро,
Всегда один и тот же день как будто.
Плетеные корзины из сарая.
Пальто и плащ затертый в коридоре.
Тогда стать новым Пушкиным поклялся
Я старым соснам на задворках школьных.
Разглядывал кору стволов и хвою.
В узорах иней на трамвайных окнах.
Компостером стучали пассажиры,
И щурились на розовое солнце.
Ходил за хлебом и сдавал бутылки.
Приемщица по горлышкам стеклянным
Завороженно проводила пальцем,
И растекались музыкою звуки.
Переставлял веселый грузчик ящик.
Я быстро пересчитывал монеты,
И брел домой и мучился, что вторник,
А я еще не написал ни строчки.
С этого места продолжим. Пожухли травы,
Редкие ивы замерзли в пруду напрасно.
Кто-то же должен был выжить здесь, Боже правый,
Пламени чтобы в буржуйке не дать погаснуть.
Утром со старой собакой бродить бесцельно,
Выйти к деревне заброшенной постараться,
Чтобы застыть на холме, как работник сцены,
Перед разрухой прославленных декораций.
Сколько мы песен на праздники перепели,
Сколько хлебов испекли на ячменном пиве,
Если и правда мы жили по нашей вере,
Значит, не сгинули на пустыре в крапиве.
Время военное возраст в щетине спрячет,
Осень спугнет с покачнувшейся ветки птицу.
Выйдет на станции в серой шинельке мальчик,
Родинка выдаст родную кровь, не водицу.
Не тает в марте снег, и ты не таешь,
Зажмурившись, в маршрутке душной спишь.
Придешь домой, остатки дня взболтаешь,
С ребенком о зиме поговоришь.
Поди, пойми себя, когда простужен,
Когда старик, уставший от хлопот,
Разглядывающий остывший ужин,
Пюре разводы, хвостики от шпрот.
Поймай волну, там снова взрыв в Бейруте,
Союзники прорвались на восток.
Уже недолго ждать, лиловый прутик
Из почки скоро выпустит росток.
Со следом крови от укола ватка.
Со снежными вершинами Тибет.
Из анфилады выбежит инфанта
И сделает рогатину тебе.
Заблудился без адреса в шахтах де Кунинга,
В подворотнях и зарослях, сумерки ведь.
Утонул, поскользнувшись на камне, – откуда мне
Было знать, что ручей маслянистый, как нефть.
Когда нас не обстрелянных рация сглазила,
И отполз я в траву из воронки сырой,
Две Марии-сестры, брата два, оба Лазаря,
В плащ-палатках своих вознеслись надо мной.
И изнеженный арфами, лютнями, домрами,
Воздух местных боев остывал во дворах.
Стая птичек Бранкузи, таможней одобренных,
Бронзовела задумчиво на проводах.
Что метафора мне, чей-то код закавыченный,
Что цитата с гиперболой тихих ребят?
Это школа рабочая краснокирпичная,
Это курсы вечерки во мне говорят —
Пятна сырости, Роршаха тест по учебнику,
Паутина усадочных трещин сквозных…
Научи нас безмолвию, тайна врачебная,
Вечерами держать за зубами язык.
Повисни на резинке, варежка, —
Пустой рукав пальто болит.
Кого ты обмануть пытаешься,
Ненастоящий инвалид.
Застынь на стороне подветренной,
И, утонув в самом себе,
Задумайся теперь – забелено
Какое слово на стене?
У пыльного простенка в трещинах
Прислушайся совсем один —
Березы шорохом не лечатся,
И трансформатор не гудит.
Так грустно, но не плачут мальчики.
Так холодно, но греться лень.
Сложились тьма ненастоящая
И свет в картину «Зимний день».
Последний штрих – синичек общество
На охре скрюченных рябин.
Еще домой ты не торопишься,
А синий снег уже скрипит.
Собирают крошки гули,
Желтый лист попался в сети.
Баба дремлет. Мама курит.
Приглушили звук соседи.
Я в ночные сказки верю.
Собирать мечтаю марки.
Море катится за дверью
Гулким эхом коммуналки.
Там во мраке коридора
В сизой майке бродит демон.
Третий день отца нет дома,
И никто не знает где он.
Надевает пальто и ушанку,
В переулок выходит под снег
И в свою погружается шахту,
Замыкается в штольне от всех.
Город медленной вьюгой разрушен
И лежит на холме как тулуп,
Только вывернут мехом наружу,
На изгибах затерт там и тут.
Как на зиму оставшийся дачник,
Бродит тихо, считает года,
Повторяет условье задачки,
Чтоб ее не решить никогда…
На себя самого без остатка
Подели этот двор не живой,
Света залежи в каменных складках,
В виде снега осадки порой,
И, стараясь забыть об утратах,
Ожидай свой маршрут на ветру.
Разбирай тишину на цитаты,
На сплошную цитату одну.
Память не чернила,
Не газетный слог,
Свет запечатлела
Тот, что ФЭД не смог.
Белые пушинки,
Шумные дворы.
Мальчиков в ушанке,
И царя горы.
Счастьем снежный вечер
Поделиться рад
С каждым, но засвечен
Хрупкой Свемы кадр.
Мутный дождь на пленке,
В слабом чае все
Тридцать шесть, и только
На последнем свет.
Чей-то взгляд усталый,
Века нервный тик,
Все, что не попало
В черный объектив.
В детской комнате с книжными полками
Искалечил пространство трильяж.
Прикреплен канцелярскими кнопками
Над кроватью весенний пейзаж.
То ли с соснами склон, то ли с пихтами,
Старый дом доживает свой век,
Озарён излученьем реликтовым
На веранде подтаявший снег.
Не входи. У окна с влажной наледью,
Там не юный застыл человек.
Дав простор накопившейся памяти,
Время остановило свой бег.
Со значком гто, с лапкой кроличьей
Вдаль глядит, повторяет сезам,
Чтобы вдруг обнаружив сокровище,
Неуместным дать волю слезам.
На реке лёд поставила оттепель —
Даль по склону спустилась к реке,
За лиловыми прутьями родины
Ковыляет рыбак налегке.
Алым стягом и вербными розгами
Не на праздник украшенный путь.
Выходя отдышаться на воздухе,
Свой треух натянуть не забудь.
Они за внуком ходят и на почту,
Над розой в палисаднике хлопочут,
Ждут пенсии, справляют юбилей
И старости стесняются своей.
Она живет театром и надеждой,
Его за локоть на прогулке держит,
Помадой красит губы, кофе пьет,
Бывает курит, если слезы льет.
Он зубоскал, не домосед, не скаред.
На шахматных турнирах медь спускает —
Жалеет, что с фигурою ничья.
И что на канарейку накричал.
Я часто их у магазина «Нива»
Встречаю – вдоль витрин неторопливо
Ведут домой друг друга, семенят,
И никогда не смотрят на меня.
Они одни. Как снег раскисший тает
Она весь путь без умолку болтает,
Об облаках, о красоте огней.
Он никогда не отвечает ей.
С письмом моим, с набросками романа,
Со строчками, цена которым грош,
С платформы через заросли бурьяна
До нашего поселка добредешь.
На пустыре со снегом талым ветер
Возводит из сухой травы редут.
Тебя осина и рябина встретят
И до жилых строений доведут.
Не вспыхнув, у ларька затихла драка.
Над белой лужей выгнулось бельё.
Служилый задремал в тени барака
Боярышником терпким утомлён.
В косынке в белый выцветшей горошек,
В поношенном сиреневом плаще.
Прижму тебя, немую, осторожно,
Среди чужих навешанных вещей.
Детей творенья, женщину, мужчину,
Любовников убогих, горемык,
Таких безмолвных, слабых беззащитных,
Горячих, своенравных, волевых
На этом берегу храни нас мама,
Ведь ночью унесло теченьем плот.
Одиннадцать таблеток нембутала
Помогут переправиться на тот.