Алексей Евтушенко
Чужак из ниоткуда – 5
Глава четвёртая
Сомнения и страхи. Командир Валерий Быковский. Как пережить двойную силу тяжести
В юности, когда Кемрар Гели только учился в Космической академии на инженерно-лётном факультете и перешёл на второй курс, ему выпал случай поучаствовать в археологической экспедиции. Экспедиция должна была раскапывать древний город на самом маленьком из трёх материков Гарада – Лур-Ахарти.
Во-первых, это казалось чертовски интересным.
Во-вторых, там хорошо платили, а ему как раз не хватало денег на исполнение давней мечты – покупку личного спортивного гравилёта.
Да, можно взять общественный на прокат и это будет абсолютно бесплатно, но девушка, которую ты с ветерком повезёшь на Южный архипелаг с целью показать красоты затерянного острова и устроить там пикник с ночёвкой под звёздами, и сама может воспользоваться общественным гравилётом.
Всякий может.
А вот личный, спортивный, марки «Летающий ящер», глубокого алого цвета и современного дизайна, есть не у всякого.
Но дело не в этом.
Товарищ Кемрара, который был на три года старше и отвечал за набор сезонных рабочих в экспедицию (роботам раскопки не доверяли, поскольку те слишком часто ошибались и легко могли ненароком спутать керамический горшок с обычным камнем) сказал ему:
– Главное – уверенность. Если спросят, ты всё умеешь, готов жить в походных условиях и работать столько, сколько надо.
– Работать сколько надо и жить в походных условиях я готов, но умею не всё, – честно возразил Кемрар.
– А говори, что всё, – отрезал старший товарищ.
– Мы же умеем отличать ложь от правды, – напомнил я. – Достаточно войти в орно и оценить ауру…
– Кому нужна твоя аура! Поверят и так. В крайнем случае, скажешь, что очень волновался. И потом. Никто не заставляет тебя откровенно лгать. Это просто небольшое преувеличение.
Товарищ оказался прав, Кемрар очень быстро всему научился, отлично поработал, познакомился с кучей интереснейших людей и узнал массу нового. Правда, гравилёт так и не купил, но это уже другая история.
Так вот. Моя уверенность в том, что я, Серёжа Ермолов, помню и умею всё, что помнит и умеет инженер-пилот Кемрар Гели, была сродни той, юношеской, гарадской.
Нет, я не обманывал себя и других, я действительно помнил и умел многое.
Однако были опасения, что не всё.
Тому было три причины.
Первая – время. Всё-таки прошло три года с тех пор, когда я осознал себя в теле тринадцатилетнего подростка землянина Серёжи Ермолова. Помня, что повторение – мать учения, а человеческой памяти, даже такой тренированной как у меня, свойственна забывчивость, я время от времени прогонял в уме порядок действий инженера-пилота и навигатора нуль-звездолёта «Горное эхо», а также других членов экипажа, чьи обязанности мне были частично известны.
Профилактика жизненно важных систем корабля.
Расчёт маршрута в обычном пространстве.
Расчёт маршрута в нуль-пространстве.
Подготовка к старту.
Старт и разгон.
Работа с ИИ
Погружение в анабиоз.
Выход из анабиоза.
Определение местоположения…
Ну и так далее, вплоть до окончания полёта.
Однако ключевое слово – «в уме». Потому что, сколько не прокручивай в уме (и даже на тренажёре) те или иные свои действия, а реальность всегда подбросит сюрпризы.
Второе. Инженер-пилот Кемрар Гели никогда не нырял в нуль-пространство. Только теория и погружение в анабиоз. Просто не успел: «Горное эхо» только-только должен был начать серию испытательных полётов с выходом в нуль-пространство, когда он погиб.
Наконец, третье. Как ни уговаривай себя, а сейчас на «Горном эхе» находится не взрослый и опытный гарадский инженер-пилот, а шестнадцатилетний мальчишка-землянин (ладно, с натяжкой – юноша), который при всех своих способностях где-то глубоко внутри себя просто боится.
Не за свою жизнь.
Боится, что не справится и погубит всех.
Всегда был уверен, что умею владеть собой в достаточной степени, чтобы окружающие не замечали моих душевных переживаний.
Однако Валерий Быковский заметил.
– Что? – спросил я, поймав на себе его внимательный, с характерным прищуром, взгляд. Дело было вечером того же длинного дня, в кают-компании, за ужином.
Юджин покосился на нас, но ничего не сказал, сделав вид, что увлечён едой (ДЖЕДО расстарался и действительно приготовил отличный ужин).
– Это ты мне скажи, – ответил командир. – Я же вижу, что-то тебе покоя не даёт. Мандраж?
– Он самый, командир, – признался я.
– Давай, излагай.
– Стоит ли? Это мои проблемы.
– Нет. Если у одного из членов экипажа возникает проблема, какой бы они ни была, то это касается всех. Разве у вас, на Гараде, не так?
– Так, но…
– Понимаю. Тебе кажется, что вся ответственность лежит на тебе. Поскольку мы с Юджином не умеем управлять «Горным эхом» и вообще плохо здесь всё знаем. Так?
– Ну, в какой-то мере…
– Так, – не дал мне растечься мыслью по древу командир. – Поэтому слушай меня, товарищ стажёр. Да, да, ты для нас с Юджином стажёр. С особым статусом, но всё равно стажёр. Во-первых, твой командир – я. Поэтому и вся ответственность на мне, поскольку окончательные решения принимаю я. Это, надеюсь, ясно?
– Так точно, товарищ командир, – ответил я.
Юджин с интересом прислушивался к нашему разговору, но продолжал хранить молчание, усердно жуя.
Молодец. Уважаю.
– Моё окончательное решение таково: мы летим. Ты справишься, я знаю. Если бы не знал, не чувствовал, отменил бы полёт и пошёл бы на риск вывода из анабиоза экипажа прямо здесь. Но я знаю. Однако чтобы тебе было спокойнее и проще, спрашиваю. Есть ли способ нам с Юджином овладеть какими-то знаниями о корабле и об особенностях управления им в экстренном режиме?
Я бросил взгляд на Юджина. Американец отрицательно качнул головой. Едва заметно, но Быковский заметил.
– Он мне ничего не говорил, – сказал командир. – Но ты в самом деле считаешь, что подобные вещи можно скрыть? У Юджина были определённые проблемы с русским языком и вдруг, словно по волшебству, дело пошло на лад. Осталось сложить два и два. Повторяю вопрос. Есть такой способ?
А что, хорошая мысль. Даже странно, что я сам до неё не додумался. Подключить к процессу ДЖЕДО… Настоящих гарадских пилотов и навигаторов из моих товарищей, конечно, таким образом не сделать, но впихнуть в голову основные знания о корабле, его системах, принципах перемещения в нуль-пространстве и прочем…
– Думаю, есть, – сказал я. – Сегодня ночью и попробуем. Спасибо, командир.
– Не за что, – по губам Быковского скользнула хорошо мне знакомая лисья улыбка. – Обращайся… стажёр.
ДЖЕДО оказался буквально незаменим. Три с лишним земных года назад, когда Кемрар Гели готовился к полётам на «Горном эхе» искусственный интеллект корабля не был таким продвинутым. Я хорошо помнил, что ИИ не всегда точно понимал, что от него хотят, его постоянно приходилось контролировать и перепроверять. Он был похож на очень талантливого и даже где-то гениального ребёнка, от которого многого хотят, и он сам этого многого хочет, но не всегда может. Потому что ребёнок.
Теперь ребёнок вырос.
Так что ускоренное обучение Быковского и Сернана прошло успешно. Перед сном я ввёл их в гипнотический транс, настроив должным образом на максимальное восприятие информации. Далее в дело вступил ДЖЕДО.
На Земле я читал в популярной литературе о попытках обучения во сне. В том числе, гипнотическом. Результаты многочисленных экспериментов не слишком впечатляли, и это перспективное направление развития не получило. А зря. Ничего, научим и этому со временем. Надеюсь.
Утром двадцать первого февраля, в четверг, сразу после завтрака, состоялся предстартовый сеанс связи с Землёй.
– Как самочувствие, «Ястребы»? – традиционно осведомилась Земля.
– Самочувствие нормальное, – ответил Быковский. – Все системы корабля тоже в норме. Готовы стартовать.
– Тут с вами родные хотят поговорить…
Поговорили с родными (жена и дочь Сернана прилетели ради такого случая из США).
Выслушали пожелания быть осторожными, зря не рисковать и поскорее возвращаться домой.
Заверения, что нас любят и ждут.
Даже обещание молиться о нашем скорейшем возвращении, которое дала одиннадцатилетняя дочь Юджина Сернана Трейси – та самая, чьи инициалы её отец начертал в лунной пыли на вечные времена во время миссии «Аполлон–17».
Однако на этом дело не кончилось.
– Здравствуйте, товарищи, – услышали мы характерный голос Леонида Ильича Брежнева. – Как вы там?
Быковский посмотрел на меня и, зная мои отношения с генеральным секретарём, показал глазами – говори, мол.
– Здравствуйте, Леонид Ильич, – поздоровался я. – У нас всё нормально. Готовы выполнить любой приказ Родины.
– Ну уж и любой, – хмыкнул Брежнев. – Знаю я вас, шельмецов. Ладно, шучу. Никакого приказа не будет. А вот убедительная просьба – да. Причём не только моя. Генри, скажи.
– Привет, парни, – услышали мы знакомый голос Киссинджера, госсекретаря и советника президента США. – Это Генри Киссинджер. Мой босс передаёт вам горячий привет и сожаления, что сам в Москву прилететь не смог. Но смог прилететь я. Так что наша с Леонидом просьба к вам – совместная. Можно сказать что это просьба высшего руководства Советского Союза и Соединённых Штатов Америки.
Я посмотрел на Юджина.
– Мы слушаем, мистер Киссинджер, – сказал тот.
– Это ты, Юджин?
– Я.
– Зови меня Генри, сынок.
– Хорошо, Генри. Мы слушаем тебя и товарища Брежнева.
– Леонид, говори ты, ты здесь хозяин.
– Хорошо, Генри, спасибо, – послышался снова голос Леонида Ильича. – Значит так, ребята. Мы тут долго советовались и решили, что не будем вас убеждать в том, что ваша миссия – исключительная и крайне важная не только для стран, которые вы представляете, но и для всей Земли. Больше скажу. Возможно, впервые в истории человечества она важнее для всей Земли, нежели отдельно для СССР или США. Поэтому такая просьба – помните, кто вы. Вы – представители человечества. Особо там не откровенничайте. Больше слушайте и смотрите, меньше говорите. Просто на всякий случай. Особо это касается тебя, Серёжа. Ты, конечно, парень ответственный, но молодой и… – он замялся.
– Гарадец? – спросил я.
– Да, – подтвердил Брежнев. – Я не предлагаю тебе выбирать между Землёй и Гарадом, пойми правильно. Повторю. Я только предлагаю тебе и всем вам быть предельно осторожными. Не расслабляйтесь. На Земле расслабитесь. А гарадцев мы всегда ждём здесь. Большую делегацию. Пусть прилетают, примем со всей душой, всё покажем и расскажем. Правда, Генри?
– Правда, Леонид, – сказал Киссинджер.
– Извините, может быть, излишне сумбурно получилось… В общем, главное, возвращайтесь.
– Мы всё поняли, Леонид Ильич, – сказал Быковский. – Не волнуйтесь. Будем предельно осторожны и обязательно вернёмся.
– Ну что, «Ястребы», – сказала Земля на прощанье. – Как говорится, с богом. Следующий сеанс по графику у нас в двенадцать часов. Не пропустите.
– У нас ДЖЕДО есть, – сказал Быковский. – Если что, напомнит. И не только об этом.
– Завидуем, – сказала Земля. – До связи.
– До связи.
Мы заняли свои места в рубке. Те же, что и с самого начала. Я внизу в кресле инженера-пилота, Быковский на самом верху – на месте командира корабля, Сернан ниже, на месте старпома.
– ДЖЕДО, предстартовая проверка систем, – скомандовал я.
– Слушаюсь, – откликнулся ИИ.
На обзорном экране возникла объёмная цветная схема «Горного эха».
– Квантовый реактор, – произнёс я.
– Норма, – отсек квантового реактора мигнул зелёным.
– Контроль магнитных катушек.
– Норма.
– Первый двигатель.
– Норма.
– Второй двигатель.
– Норма.
– Третий двигатель…
Все четыре планетарных двигателя послушно отозвались зелёным светом.
– Контроль отражателей.
– Норма.
– Топливо.
– Норма.
– Контроль силовой защиты.
– Норма.
– Гравигенераторы.
– Норма…
Нуль-звездолёт «Горное эхо» стартовал с Луны двадцать первого февраля одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года в девять часов одиннадцать минут утра по московскому времени.
На разгон у нас было три дня. Всего три дня. Поэтому мы шли с шестикратным ускорением.
Гравигенераторы хорошо «умеют» экранировать естественные гравитационные поля крупных спутников, планет и звёздных систем (вероятно, даже гравитационное поле нашей галактики, хотя экспериментально никто пока не проверял).
Однако при разгоне космического корабля с многократным ускорением они не столь эффективны. Тем не менее, частично перегрузку компенсируют (физику этого процесса оставим за скобками, я и сам её не слишком досконально понимаю).
В данном конкретном случае это означало, что все три дня, необходимые на разгон, мы должны провести в противоперегрузочных костюмах. Из шести «g» гравигенераторы компенсировали четыре.
Оставалось два «g».
На практике это означало, что я со своим весом шестьдесят девять килограмм сейчас весил сто тридцать восемь. Мои товарищи – соответственно.
Больше того, все предметы на корабле тоже стали вдвое тяжелее.
Если вы думаете, что неважно, сколько весит столовая ложка, – главное до рта донести, вы ошибаетесь.
Поначалу, вроде, и ничего, но уже на второй день всё это начинает сильно утомлять, а на третий и вовсе хочется немедленно перевести двигатели на обычный режим ускорения в один «g» и вздохнуть полной грудью.
Потому что дышать – тяжело.
Ходить и лежать тоже тяжело.
Равно как и сидеть.
Лучшее положение – полулёжа. Но не будешь же находиться в этом положении все трое суток!
– Бедные толстые люди, – высказался Сернан на второй день во время обеда. Ложку он держал по-детски, в кулаке, и я тут же вспомнил «Путь на Амальтею» – одну из моих любимых повестей братьев Стругацких. Там герои провалились в Юпитер и тоже долго испытывали перегрузки, прежде чем сумели вырваться, а командир фотонного корабля «Тахмасиб» Алексей Быков держал ложку в кулаке, перепачканном графитовой смазкой. Точь-в-точь, как Сернан.
Правда, кулак Сернана был чистым. И слава богу, нам ещё контроль отражателя перестраивать не хватало, как это делал Быков, хотя никакой графитовой смазки там нет – чистая электроника.
Но всё равно жизнь и работа при двойной силе тяжести описана в повести отлично – всё так и есть.
– Всегда мне было их жалко, – продолжил Юджин, проглотив питательный бульон, которым потчевал нас ДЖЕДО (без робота, на котором лежал почти весь ежедневный корабельный быт, было бы совсем трудно). – Таскать на себе такую тяжесть всю жизнь… – он медленно покачал головой. – Тут второй день всего, а уже не знаешь, куда себя деть.
– Ничего, Юджин, – сказал я. – Половина, считай, позади. Через тридцать восемь часов убираем тягу и ложимся в анабиоз.
– А ещё завтра двадцать третье февраля, праздник, – напомнил наш командир.
– Какой? – удивился Сернан.
– День Советской армии и Военно-морского флота, – ответил Быковский. – Вот скажи, Юджин, у вас в Америке есть День военно-морского флота?
– Нет, – вздохнул американец. – Дня Военно-морского флота у нас нет. Дня армии тоже нет.
– А вот у нас есть, – гордо сказал Быковский. – Как единственный здесь советский военный лётчик, разрешаю себя завтра поздравить.
– Праздновать будем? – хитро улыбнулся Сернан.
– Будем, – сказал Быковский. – Я уже заказал ДЖЕДО лёгкий праздничный обед. Но без спиртного, уж извините. Слишком рискованно при такой тяжести.
– Ага, – обрадовался Сернан. – Значит, водка есть!
– Русский без водки, что медведь без балалайки, – сказал Быковский. – Но на этот раз ты ошибся. Только коньяк.
– Тоже неплохо, – сказал Юджин. – У меня ром.
– А у меня ничего нет, – вздохнул я. – Извините, не подумал.
– Ерунда, – сказал Быковский. – Тебе простительно. И вообще. Выпьем, когда дело закончим. Не раньше.
Маршрут в нуль-пространстве я рассчитал ещё на Луне.
Шлем навигатора, чья работа была основана на специальной компьютерной программе, погружал тебя в самое нутро пространства-времени. Ты не просто видел, ты словно вживался в его пятимерную структуру (три обычных измерения, время и нуль-пространство в качестве пятого измерения) и выбирал путь сквозь это пятое измерение, руководствуясь больше интуицией, нежели точным расчетом.
– Красиво! – помнится, учили нас на курсах подготовки навигаторов. – Запомните, это должно быть в первую очередь красиво. И только потом – рационально. Всегда выбирайте тот путь, который кажется лично вам более красивым. Даже, если он занимает больше времени.
Объяснить эту красоту с классической и привычной точки зрения было невозможно.
Это не была красота горной долины, по которой ползёт с моря утренний туман.
Это не было красотой города, созданного за века вдохновенным трудом тысяч и тысяч людей.
Красотой бездонного звёздного неба, каким оно видится за пределами Земли или Гарада, это тоже не было.
Это не было даже красотой любви или благородного человеческого поступка.
Больше всего это напоминало красоту абстрактного живописного полотна, создаваемого талантливым и немного безумным художником (все настоящие художники слегка безумны, в этом нет ни малейших сомнений) прямо на ваших глазах.
При этом вы одновременно были и художником и – странным образом – зрителем, наблюдающим за процессом со стороны.
Отдаёт шизофренией, верно?
Вот поэтому в навигаторы идут, в основном, женщины – у них психика гибче от природы.
Как раз тот путь к Гараду, который выбрал я, должен был занять чуть больше времени – сто семь часов. Против девяносто восьми, затраченных «Горным эхом» на путь к Земле.
Девять часов разницы.
Это было многовато при том тотальном дефиците времени, который мы испытывали, но я выбрал его.
Как говорится, делай, что должен и будь, что будет. А вышел из ворот, – не дёргайся и смело иди на перехват мяча. Старое правило футбольного вратаря, которое никогда не подводило меня ни на поле, ни в жизни. Надеюсь, выручит и сейчас.
Глава пятая
Посвящение в марсиане. Стихи на прощанье. Анабиозные сны. Пробуждение
Мы достигли расчётной скорости за орбитой Марса. Сама Красная планета находилась в это время за Солнцем, в диаметрально противоположной стороне.
– Не сбылась мечта, – заметил по этому поводу Юджин. – А то мог бы сказать, что летал к Марсу.
– Имей совесть, – сказал Быковский. – Ты вообще-то к звёздам летишь.
– Это верно, – вздохнул Сернан. – Но на Марс всё равно хочется. Куда люди больше всего стремились с тех пор, как они поняли, что могут вырваться за пределы Земли? На Луну и Марс. На Луне я уже побывал. Дважды. Даже почти трижды, учитывая «Аполлон–10». А вот Марс…
– К звёздам людям хотелось не меньше, – не сдавался Быковский. – А может быть, и больше.
– Тяжело спорить, – засмеялся Сернан (наш смех в условиях двойной тяжести больше напоминал покашливание). – В прямом смысле слова. Слова, как булыжники, а ты их толкаешь языком.
– Будет вам Марс, – пообещал я. – Дайте только срок. И Марс, и всё остальное.
– И Юпитер? Там «призраки».
– А кому с ними разбираться? Только нам, людям. По-другому никак, в одной Солнечной системе живём.
– Можно ещё подключить дельфинов, – задумчиво произнёс Быковский.
– Интересная мысль, – сказал я. – Нет, правда, интересная. В особенности с учётом того, что дельфины обладают зачатками телепатии, а ДЖЕДО утверждал, что кто-то из экипажа «Горного эха» тоже улавливал то ли обрывки мыслей, то ли тени чувств и настроений «призраков». Так, ДЖЕДО?
– Верно. Конкретно – навигатор Омла Сетби и психолог Бьетти Яру. Они сейчас в анабиозе.
– ДЖЕДО, мы знаем, что они в анабиозе, – сказал я устало.
– Лишний раз напомнить никогда не помешает, – невозмутимо ответил ДЖЕДО. – Кстати, насчёт анабиоза. Напоминаю, что ровно через минуту мы сбрасываем тягу, и корабль будет двигаться с обычным земным ускорением, равным девять и восемьдесят одна сотая метра в секунду за секунду. Однако рекомендую перейти не на земное, а на гарадское ускорение – десять и семьдесят две сотых метра в секунду за секунду.
– Хорошая рекомендация, – сказал я. – На Гараде сила тяжести чуть больше, нужно привыкать.
– Делаем, – кивнул Быковский. – Нам сейчас, чувствую, гарадская сила тяжести покажется настоящим избавлением.
Так и вышло. Когда ДЖЕДО убрал тягу, мы буквально вздохнули всей грудью и первое время чуть не бегали по кораблю, радуясь, как дети, вновь обретённой свободе движений.
Видимо, на волне этой радости я и вспомнил об одной интересной традиции гарадских космолётчиков. Мы как раз сидели в кают-компании и пили драво после обеда.
– Валерий Фёдорович, Юджин, – обратился я к товарищам. – Я о Марсе, орбиту которого мы недавно пересекли. Скажите, кто хочет стать марсианином?
– Не понял, – честно признался Быковский.
– И я не понял, – сказал Юджин.
– Гарадские космолётчики, – рассказал я, – когда впервые пересекают орбиту Цейсана – это пятая планета в системе Крайто-Гройто – проходят церемонию посвящения в цейсанцы. Когда-то мы думали, что на Цейсане существует древняя цивилизация разумных существ. Даже была теория, что гарадцы – потомки цейсанцев.
– Очень похоже на нас, – сказал Быковский. – Мы думали точно так же по поводу Марса.
– Некоторые до сих пор так думают, – добавил Сернан.
– На Гараде тоже, – сказал я. – И не только думают, а искренне в это верят. Более того, считают, что древняя цивилизация на Цейсане до сих пор существует.
– А она не существует? – спросил Быковский, хитро улыбаясь. – Вы хорошо искали?
Сернан захохотал и чуть не поперхнулся драво.
– Интересный вопрос, – сказал я. – На самом деле всё может быть.
– Да ладно вам, – сказал Сернан. – Вы серьёзно?
– Абсолютно, – сказал Быковский. – Возьми нас, землян. До последнего времени мы были свято уверены, что являемся единственным разумным видом в Солнечной системе. Не считая фантастов, разного рода мечтателей и психически неуравновешенных людей, что, зачастую, одно и то же… Как-то коряво я выразился. Ладно, вы поняли. А что оказалось? Дельфины – раз. «Призраки» – два.
– Причём дельфины вообще у нас под боком, – задумчиво произнёс Сернан. – Да, вы правы. Всё может быть.
– Так что там насчёт стать марсианами? – спросил Быковский. – Юджин, ты как?
– С радостью. Увеличим количество разумных видов во вселенной! А в чём заключается церемония?
– На Гараде её обычно проводит тот из членов экипажа, кто уже пересекал орбиту Цейсана, и является цейсанцем, – объяснил я. – Обычно это командир корабля, но случается по-разному. В нашем случае… Да же не знаю, как быть в нашем случае. Все, кто пересекал орбиту Марса, лежат сейчас в анабиозе.
– Не все, – сказал ДЖЕДО.
– Имеешь в виду себя? – догадался я.
– А почему нет? Вы тут о разумных видах рассуждали и совершенно забыли про нас, искусственно созданных.
Мы сидели в кают-компании, развалясь в удобных креслах и просто болтали. Редкий моменты в напряжённой жизни космонавта.
– Мы не забыли, – сказал Юджин. – Это вопрос полномочий. Прости, ДЖЕДО, но человеческих полномочий у тебя нет. Если, конечно, я правильно понимаю статус искусственного интеллекта.
– Ты его правильно понимаешь, Юджин, – сказал я.
– Ну и ладно, – сказал ДЖЕДО. – Я хотя бы попытался.
– Может быть, ты? – предложил Быковский, глядя на меня. – Ты же пересекал орбиту Цейсана.
– Неоднократно. Но не я, а Кемрар Гели. Опять же, даже Кемрар Гели не пересекал орбиту Марса. Я – тем более.
– Формалист, – сказал Валерий Фёдорович.
– Какой есть.
– Кемрар Гели пересекал орбиту Марса, – сказал Сернан, попивая драво. – Если пересекал он, то можно сказать, что пересекал и ты.
– Когда это он пересекал орбиту Марса? – не понял я.
– Когда сознание Кемрара Гели перенеслось с Гарада на Землю и попало в тело мальчика Сергея Ермолова. Согласись, что миновать орбиту Марса оно не могло.
– А ведь и правда, – улыбнулся своей лисьей улыбкой Быковский. – Как формалист ты должен с этим согласиться.
Деваться было некуда, они меня поймали.
– Ладно, – вздохнул я. – ДЖЕДО!
– Здесь.
– Ты можешь перевести на русский и английский клятву цейсанца?
– Ту самую, из посвящения? Конечно.
– Переведи нам вслух. Только Цейсан замени на Марс, Гарад на Землю, а систему Крайто-Гройто на Солнечную.
– Я такой-то такой-то, – произнёс ДЖЕДО, – впервые пересекая орбиту планеты Марс, торжественно клянусь оставаться верным сыном Земли, Марса, а также всей Солнечной системы. Всегда помнить, что я землянин, марсианин и человек. Гордо и честно нести это звание по всей обитаемой и необитаемой вселенной.
– Ух, – сказал наш командир. – Хорошая клятва.
– Пробирает, – сказал Юджин.
– ДЖЕДО, – спросил я. – Найдётся на «Горном эхе» что-то вроде меча?
– Могу принести кусок углеритовой полосы от внешней обшивки космокатера. Она с продольными вставками из высококачественной стали и чем-то напоминает.
– Тащи.
Вот так мы придумали и утвердили новую традицию, став марсианами. Всем понравилось. А кусок углеритовой полосы, заменившей нам меч, я попросил ДЖЕДО спрятать в нарочитом месте. Для будущих церемоний посвящения в марсиане. Мало ли что.
Восемь минут.
Столько времени шёл радиосигнал до Земли, когда мы связались с ней в последний раз. И столько же обратно.
Это означало, что «Горное эхо» удалился от Земли на сто сорок четыре миллиона километров. Впрочем, мы и так это знали, а впереди нас ожидало и вовсе неизмеримое человеческим воображением расстояние длиной в двести тридцать девять световых лет.
Восемь минут и двести тридцать девять лет. Почувствуйте разницу. А лучше не надо – просто примите всё, как есть. Благо, что и чувствовать ничего не придётся. Вы просто заснёте и проснётесь, а расстояние уже будет преодолено. Таково волшебное свойство нуль-пространства и анабиозных камер. Хотя я бы предпочёл обойтись без них. Но пока – только так.
На сеансе связи меня ждал сюрприз.
– Серёжа, тут с нами ещё Таня, – сказала мама. – Таня Калинина, одноклассница твоя. – Она тоже хочет тебе что-то сказать.
Почему-то я часто вспоминал Таньку во время полёта – это помогало терпеть двойную тяжесть и вообще как-то вдохновляло, что ли. Справедливости ради нужно сказать, что вспоминал я и Кристину, и Наташу и даже воздушную гимнастку американку Венди. Но Таньку чаще.
И – надо же! – вот и она.
– Здравствуй, Серёжа, – услышал я знакомый голос. – Я коротко. Просто знай, что я тоже тебя жду. Очень-очень. Возвращайся, пожалуйста.
– Спасибо, Тань, – сказал я. – Мне… мне это нужно, правда. Знать, что ты меня ждёшь. Можно особую просьбу, раз уж такое дело? Прочти что-нибудь. На удачу.
Потянулись долгие минуты.
– Хорошо, – донеслось из динамиков, когда радиосигналы преодолели сто сорок четыре миллиона километров туда и уже немного больше обратно. – Из последнего. Называется «Когда уйдёшь»
Когда уйдёшь, останутся следы.
Их слижет ветер языком шершавым.
Примятые поднимутся цветы.
Зашелестят встревоженные травы.
Наступит день. Его сожжёт закат,
И искры звёзд рассыпятся до края.
И зашумит ветвями старый сад,
И серебро на листьях заиграет.
А на заре, не чувствуя вины,
Сверкнут луга огнями зверобоя…
И только сны останутся верны
И улетят с ветрами за тобою[5]
– Счастливый ты человек, Серёга, – вздохнул Сернан, когда сеанс связи закончился. – Мне таких стихов не пишут.
– Разве в Америке нет юных талантливых поэтесс? – спросил я.
– Наверное, есть. Но я уже для них слишком старый. И вообще женат.
– Да ладно, – усмехнулся Быковский. – Когда это останавливало поэтесс?
Я рассмеялся и сказал:
– Вот видишь, Юджин, ты женат и у тебя прекрасная дочь Трейси. А у меня только одно стихотворение, пусть и хорошее. Так кто из нас больше счастлив?
Мы легли в анабиозные камеры двадцать четвёртого февраля тысяча девятьсот семьдесят четвёртого года.
– Готовы? – спросил ДЖЕДО.
– Готов, – ответил Быковский.
– I'm ready, – сказал Сернан.
– Готов, – произнёс я.
– Обратный отсчёт, – сказал ДЖЕДО. – Десять секунд. Девять, восемь, семь… четыре… две, одна, ноль.
Сознание медленно погасло, и наступила тьма.
Кемрару Гели в анабиозе сны не снились.
Серёжа Ермолов их видел.
Снилась Кушка. Дом офицеров, Полтавские ворота, родное неровное футбольное поле стадиона, Крест над городом, словно осеняющий его в вечном благословении.
Почему-то он гулял по знакомым улицам с Таней Калининой, показывал и рассказывал, а она смеялась и говорила, что сама кушкинка, родилась здесь, и может ему рассказать о Кушке такое, о чём он и понятия не имеет.
Вот, например, знал он, что до революции, году, эдак, в тысяча девятьсот восьмом, стадиона ещё не было? Но футбольное поле уже было, только располагалось оно за вокзалом и за железнодорожными путями, ближе к речке.
Креста, к слову, тоже тогда не было, его начали сооружать в тысяча девятьсот десятом, а закончили в декабре девятьсот тринадцатого.
– Ты не кушкинка, ты москвичка! – протестовал он. – Ты не можешь этого знать!
– Кушкинка, кушкинка, – дразнилась она и показывала розовый девичий язык.
– Твоя мама в московской библиотеке работает, а не в кушкинской! – возражал он. – Я знаю кушкинскую библиотекаршу, её Таисия Игнатьевна зовут и она не твоя мама?
– Ну и что? – смеялась она. – Зато в московской библиотеке такие архивы, которых в кушкинской нет. Если в эти архивы залезть, можно много чего интересного найти…
Я открыл глаза.
Было прохладно и влажно.
Горел неяркий свет.
Надо мной матово поблёскивала крышка анабиозной камеры с прозрачным окошком-иллюминатором, расположенным точно напротив лица. За окошком угадывался ребристый потолок анабиозного отсека.
Включились фены. Потоки горячего воздуха быстро высушили тело.
Я поднял руку и нажал оранжевую клавишу сбоку.
Кемрар Гели никогда не ждал, когда крышка камеры откроется автоматически, всегда жал на клавишу сам. Не стал ждать и я.
С едва слышным жужжанием крышка откинулась.
– С возвращением, Серёжа, – раздался голос ДЖЕДО.
– Привет, – сказал я и сел. – Доложи обстановку.
– Корабль в полном порядке, переход прошёл штатно.
– Проблемы?
– Есть одна. Мы немного промахнулись.
Вот чёрт, подумал я, вылезая из камеры и оглядываясь в поисках одежды.
А, вот же она, на стуле…
Остальные пятнадцать анабиозных камер были закрыты. Включая те две, в которых находились Быковский и Сернан.
– Сначала о состоянии Быковского и Сернана, – приказал я, одеваясь. Одежда была моей, земной, – постиранной и приятно пахнущей свежестью.
– Всё в норме, – сказал ДЖЕДО. – Просто они старше, другой метаболизм, поэтому проснутся чуть позже.
– Когда?
– По моим расчётам минут через десять. Плюс-минус.
Жрать хочется.
Как всегда после анабиоза. Слона бы съел.
Дверь в анабиозный отсек отъехала в сторону. Вошёл ДЖЕДО с неизменным подносом в манипуляторах. На подносе дымилась большая чашка драво (я уловил запах) и стояла тарелка с толстым бутербродом.
На Гараде, как и на Земле, росли злаковые. Соответственно, был и хлеб. По вкусу немного другой, но был.
То же самое можно сказать о молочных продуктах. Если есть крупные рогатые и копытные млекопитающие – значит, будет и молоко. Вместе с творогом, сливочным маслом и другими молочными продуктами.
