Риторика возможна и необходима, но только отрекшись от своих претензий. Её владения должны ограничиться и вне и внутри, т. е. по месту её преподавания (в низших школах), и по объему её ведомства, или содержания. Разделив науки на самостоятельные и чисто-практические, критик ставит ее в средине между ними; изучение её должно следовать непосредственно за изучением грамматики. Грамматика сообщает знание слов в их отдельности или в связи, отвлеченно от их значения, до которого ей нет дела: она может показать только формальные отношения значений. Но этого недостаточно. Ученик, получив слово как материал, должен потом учиться отпечатлевать на этом материале форму; иначе: он должен узнать слово, как внешнюю форму мысли (речь). Риторике не по силам рассматривать внутреннюю форму, организацию мысли, за что она так безразсудно бралась: то и другое дает себе мысль сама. Её дело показать правила речи. Правильною речью называется не только такая, в которой соблюдены требования грамматики, но и такая, которая ясна, полна и дает сквозь себя видеть заключающееся в ней содержание. То выражение, которое соответствует своему значению, равномерно ему и вполне обнаруживает его, называется изящным. Правила этого изящного выражения и составляют предмет риторики.
Статья эта требует некоторого объяснения. Что критик называет риторикой, собственно есть стилистика (так автор и озаглавил свою книгу), которая в полном риторическом курсе занимала первую его часть под именем общей риторики, содержащей в себе правила, равно обязательные как для прозаика, так и для поэта. Оригинальность и ценность взгляда Каткова заключаются в том, что он на место хаотического содержания стилистики водворяет её подлинный предмет и ставит ей настоящую задачу – учение о стиле, или слоге. Но что такое слог? И до сих пор путаются в его определении, потому что не различают двух его сторон: субъективной и объективной. Субъективная сторона была давно определена Бюффоном, в его знаменитой речи (Discours sur le style) словами: слог – это сам человек (le style – c'est l'homme), т. е. в слоге отражаются духовные способности автора: его ум, воображение, чувство. Это – слог личный, или индивидуальный, зависящий от природы пишущего (отсюда слог Карамзина, Жуковского, Пушкина). Учиться ему нельзя, даже подражать ему опасно, потому что подражателю легко разыграть роль «вороны в павлиных перьях». Предметом стилистики может служить только объективная сторона слога, зависящая преимущественно от содержания сочинения, а частию и от его цели, и обязательная для всех и каждого. Это – внешняя форма внутреннего, мысленного материала, долженствующая вполне ему соответствовать, быть ему равномерным, ярко обнаруживать его значение. Если, по счастливому выражению Бюффона, субъективный слог есть сам человек, то о слоге объективном немецкие ученые справедливо говорят: он есть само содержание. В таком только случае он будет иметь право называться «изящным выражением». Заслуга двадцатилетнего критика, повторяем, в том и состоит, что он дал надлежащее определение слогу, как предмету особой науки и указал этой науке надлежащие пределы.