Алексей Гравицкий
Зачистка
– Пакуюсь, – просто сказал мужик.
Он вскользь поглядел на лежащую рядом винтовку, перевел взгляд на Муна. Тот по-прежнему скалился, как параша, чем окончательно деморализовал воришку.
– И чего, – продолжил Мунлайт, подходя ближе с неизменной улыбкой, – оба рюкзака твои?
– Оба, – кивнул мужчина.
– А чего значит буква «Б»?
– Какая? – судорожно сглотнул тот.
– А вон на кармане рюкзака вышита, – указал Мунлайт, незаметно сокращая расстояние.
– Меня Берталет зовут, – поделился мужик.
– Угу, – кивнул седой, убирая улыбку. – А меня Мунлайт.
Он резко выбросил вперед руку. Назвавшийся Берталетом не успел ничего сообразить, как его скрючило от хорошего удара в солнечное сплетение. Мужик сложился пополам и жадно принялся хватать ртом воздух.
Фуфел. Как, интересно знать, он вообще один сюда умудрился забраться? Или он не один? Впрочем, неважно. Мун от души перетянул Берталета по хребтине. Тот отлетел в сторону, не удержал равновесия и грохнулся на землю.
Мунлайт подошел к поверженному и, игнорируя законы чести, которыми руководствовался в далеком детстве, принялся методично пинать лежачего ногами. Берталет хрипел и корчился.
– Никогда, – в такт ударам произнес Мун, – никогда не бери чужое. Понял? На чужой хабар рта не разевай. Иначе однажды это плохо кончится.
Он еще раз от души засветил ботинком по Берталетовым почкам и повернулся к Рыжику. Тот застыл и смотрел на экзекуцию со смешанным чувством.
– Ну а ты чего стоишь? Бери вещи, пошли.
– А он? – поспешил натянуть рюкзак Рыжик.
– И он пусть идет, если сможет. Только не с нами.
– Ты его так оставить хочешь? – удивился парень.
– А ты предлагаешь пристрелить, чтоб не мучился? – ядовито оскалился Мун.
Рыжик не нашелся с ответом. Мунлайт поглядел на его растерянную рожу и пошел прочь. Рыжик догнал уже на тропинке и снова захлюпал размякшей грязью, топая плечо в плечо.
– А кабан?
– Думаешь, мы его вдвоем утащим? Ты скажи лучше, что значит буква «Б» на кармане вышитая. Ты же вроде Рыжик, а не Берталет.
– У меня фамилия Берестов, – поведал Рыжик, густо покраснел и потупился.
Мун одарил парня незаметным взглядом. Посмотрел без издевки, по-доброму. Нет, ему определенно везет на салабонов. Еще один краснеть не разучился.
10
К деревеньке, где обосновался Резаный, Мун с Рыжиком вернулись уже в сумерках. На окраине было все так же мертво, словно и не гнездился здесь мужик с пропоротой щекой и его архаровцы.
Впрочем, тишина оказалась иллюзией. Сперва мелькнули в стороне настороженные часовые, но, увидав помахавшего рукой Рыжика, успокоились. Даже подходить ближе не стали. А вскоре, уже шагая через бурьян по центральной улочке, Мунлайт услыхал голоса. Довольно громкие и эмоциональные.
На базе Резаного явно что-то происходило. Может пока они на кабана охотились, там всю группу Резаного перерезали? Хотя караульные-то остались.
– Тормозни, – придержал Мун Рыжика.
– Зачем? – искренне удивился тот.
– Слышишь?
– Слышу, – конопатый растекся в мечтательной улыбке, – ужин.
Эта лыбящаяся веснушчатая харя в сочетании со сладостными нотками в голосе и словом «ужин» немного выбили Муна из седла. Во всяком случае, чего на это сказать, он не нашел.
– Традиция, – объяснил Рыжик, не заметив кажется замешательства. – Обязательное трехразовое питание на свежем воздухе по часам.
– То есть? – не понял Мун.
– Резаный так решил, – охотно рассказывал парень. – Навес видел? Вот три раза в сутки там собираются все, кто есть на базе и кушают.
Это мирное «кушают» резануло по ушам. В последние годы он как-то все больше жрал да хавал, в лучшем случае закусывал. А тут традиция, понимаешь ли.
– Под открытым небом? – недоверчиво переспросил Мунлайт. – А кислотные осадки не пугают?
– Зачем под открытым? Под навесом. Резаный считает, что это укрепляет коллектив и полезно для здоровья.
«Угу», – мрачно подумал Мун, – «полезнее не придумаешь – посреди Зоны три раза в день пикники устраивать». И коллектив явно сплоченный. Он прислушался к яростным воплям, если б не знал, что там «кушают» и ведут светские беседы, подумал бы, что назревает мордобой.
Рыжик переминался с ноги на ногу. Торопить не решался, но душой явно был уже за столом под навесом. Мунлайт неторопливо дернул травинку, зажевал кончик и кивнул.
– Ладно, пошли «кушать». А традиции накатить по сто, у вашего главаря нет?
Конопатый шутки не оценил, на Муна поглядел с укором. Смешной. Еще пару дней назад рыжий считал его врагом, ходил как мимо мебели и готов был морду расквасить, а теперь болтает без умолку и на самую гнусную подначку только глазки тупит. Как же, Резаный объяснил, что это не враг, а свой. А к своим отношение иное.
Но слово Резаного, выходит, кое-что здесь значит, раз его салабоны готовы, как по мановению волшебной палочки, отношение менять к вещам достаточно принципиальным.
Голоса нарастали. Вскоре из гудящего фона можно было уже вычленить отдельные реплики. Говорили про легендарных пасынков Зоны, о том же и спорили. Мунлайт поморщился, не иначе Резаный в свою мега группировку молодняка набрал.
Разговоры про Хозяев Зоны и прочие легенды – обычная болезнь новичков. Большинство попадающих в Зону поначалу грезят романтикой, тайнами и загадками, а себя мыслят первопроходцами подобно Колумбу. Зона рисуется местом романтическим и сталкерство выглядит чистой романтикой. Чем-то сродни детским играм в пиратов. Проходит время, молодняк матереет и понимает, что никакой романтики здесь нет. Есть рутина, будни. И если эти будни в отличие от каждодневных хождений в офис у какого-нибудь клерка куда опаснее для здоровья, это не значит, что они наполнены романтикой.
Это как с парашютом прыгать. Романтично до первого раза. А там к романтике примешивается множество всяких но. И либо ты уходишь, либо с этими, но примиряешься и начинаешь работать, либо остаешься восторженным идиотом. Последнее обычно не долго, романтики в экстремальных ситуациях долго не живут.
С этой мыслью Мунлайт вышел на двор, который еще днем был так же пуст, как и вся деревня. Рыжик, что все время шел плечо в плечо, выскочил на пару шагов вперед, напоминая охотничью собаку – дурную, но хорошую, радостно бегущую, торопясь сообщить всем: «Смотрите, кого я привел».
Под навесом их заметили и попритихли. Мун шел неторопливо, пожевывая травинку и оценивая ситуацию. Правда по внешнему виду предположить, что его вообще что-то волнует, кроме измусоленной травинки, было трудно. Внешне седой сталкер походил на человека, находящегося в полной гармонии с собой и такие мелочи, как два десятка молодых вооруженных мужиков, его не волновали.
Впрочем, если быть точным, под навесом сидело не два десятка человек. Чуть меньше. Во главе кишки из составленных в единую ленту столов с видом гуру восседал Резаный. Из всей кодлы он был на десяток лет старше прочих и похоже в разы дольше топтал Зону. Остальные «бойцы», как мысленно окрестил их для себя Мун, пороху нюхнуть судя по всему уже успели, но от детских болезней еще не избавились.
Опасную тактику Резаный выбрал. С одной стороны, молодняк, который подобрал у кордона, притащил в Зону и воспитал, в рот заглядывать будет всю оставшуюся жизнь и благодарность учителю, который не дал сдохнуть в самом опасном начале пути, останется до самой смерти. С другой стороны, этих желторотых еще вымуштровать надо. А это время, силы, траты. Воспитывай их, корми, а потом по наивной дурости сунется такой молодой необстрелянный куда не надо и поминай как звали. И все затраты впустую. А «куда не надо» здесь на каждом шагу. С третьей стороны, если историю вспомнить, на молодых, дурных, на амбразуры бросающихся много чего вытягивали.
Стоп, оборвал сам себя. Кто тут помнит историю? И войны тут нет. Чего бы не гундели зануды типа Угрюмого. Такая война в каждой подворотне идет с мальчишеских лет. Наши против не наших. Наш двор, наш подъезд, наш район. И по нарастающей. Потом я здесь точку держу, я этот район крышую. Мальчишки взрослеют, а игры и правила теми же остаются. И здесь, в Зоне, все то же самое. А война – это из другой категории. Там правил нет, и романтическая дурь из головы куда быстрее вылетает.
То ли дело здесь. Правила просты и понятны. Есть гуру, есть кучка молодняка, верящего в его непогрешимость, осталось только свое место занять. И Мун уверенно шагнул к голове стола.
– Привет, – махнул Резаному рукой, словно был знаком с ним с незапамятных времен, вместе девок портили, когда остальные сидящие за столом в пеленки мочились.
Тот поглядел косо, будто покушались на его авторитет, но на конфликт переть не стал. Вот и все, щелкнуло в голове, все правила соблюдены, игра сделана, дальше пойдет предсказуемый размен.
– Привет, – с намеком на угрозу в голосе произнес Резаный. – Как успехи? Ужин отработал?
– На неделю вперед, – небрежно кивнул Мунлайт, сплюнул травинку и оглядел сидящих по правую и по левую руку от Резаного. – Ты вот этих четырех бойцов отряди на прогулку.
– Зачем?
– За трофеем. Мы с рыжим вдвоем такую дуру не утащим при всем желании.
– А зачем тащить? Вообще-то шкуру с большого животного надо снимать сразу после отстрела, – тон Резаного приобрел занудно-учительские нотки. – «Мокрую» шкуру сворачивают в рулон, прокладывают слоем сухого сена сантиметров в шесть. А это уже не очень тяжело тащить. Главное «конвертом» не складывать, а то на шкуре на месте залома проплешины остаются.
– Да мне по фигу, – честно дослушав до конца, ухмыльнулся Мун. – Я не охотник. И договаривались мы, что я животинку валю, а не транспортирую. Так что отряди бойцов и пусть они тушку хоть тащат, хоть свежуют и сеном прокладывают.
Четверо парней, что сидели к Резаному ближе других, на Муна глядели недобро. Один осторожно покосился на сидящего во главе стола. Главарь незаметно кивнул. Впрочем от Мунлайта этот жест не ускользнул.
Парни, как по команде, поднялись с насиженных мест. Мун, не дожидаясь приглашения, подсел к Резаному и шлепнул ладонью по скамейке, приглашая Рыжика присаживаться.
Конопатый оглядел всех участников представления. Симпатии у Рыжика уже сложились, а вот как себя вести исходя из этих симпатий, он еще не придумал, потому только переводил взгляд с Мунлайта на Резаного, с Резаного на собратьев по группировке и снова по кругу.
Пауза затягивалась, и Рыжику пришлось принять решение. Скрепя сердце он опустился на лавку рядом с Муном, но как-то воровато и с самого краешка. Дескать, я не против вас и не против него, я со всеми.
– От выхода налево, – удовлетворенно принялся распоряжаться Мун. – Дальше по дорожке с километр. С боку от дороги дерево, под деревом кабан, – он поглядел на Резаного и ядовито добавил, – шкурка не порченая.
Молодчики смотрели хмуро, бежать за кабаном не торопились. Мун ждал.
– Идите, – велел Резаный.
И они пошли. Молча, неохотно, но покорно. Слушаются, отметил Мун. Даже если не согласны, прекословить старшему не станут. А он для них и в самом деле старший, может не отец родной, но Старший, которого уважают, слушают и с которым не спорят. Никогда.
– Метров через семьсот сорок по дороге справа у самой обочины птичья карусель, – не оборачиваясь бросил Мун.
Шаги уходящих замерли за спиной. Резаный уставился на Рыжика. Тот потупился:
– Не знаю, я не видел.
Мунлайт подтянул пустую миску и подцеплял в нее вареные картофелины из обшарпанной эмалированной кастрюли с закопченным днищем. На окружающих не смотрел, но почувствовал взгляд главаря уже на себе.
– Если хотите, можете проверить, – не отрываясь от своего занятия сказал он. – Болтик кинуть. Или кого помассивнее, чтоб зрелищнее получилось. Только тогда пятого с собой возьмите.
– Зачем? – не сдержался кто-то из стоявших за спиной.
– Втроем кабана не дотащите, а соломой набивать, конечно, хорошо, только соломы я там не видел, – охотно поделился Мун. – А живым из птичьей карусели еще никто на моей памяти не выбирался. Или вы решили двоих туда кинуть? Тогда вшестером идите.
– Хорош, – оборвал поток издевок Резаный. – Кир, слышал, чего Мун сказал? Зафиксируй и ступайте.
Рыжик немного осмелел, чувствуя, что гроза прошла мимо, уселся поудобнее и принялся за ужин. Мун наворачивал картошку с рыбными консервами в импортных плоских жестянках. Этими консервами был щедро уставлен весь стол.
– Приятного аппетита, – задумчиво прокомментировал Резаный.
– Спасибо. Откуда такая роскошь? – Мунлайт кивнул на импортную рыбу.
– А это мы ООНовцам на мелкие артефакты меняем, – объяснил подошедший доктор с седым ежиком.
За столом сидела дюжина человек, вместе с Резаным чертова дюжина. Да четверо ушли. Семнадцать. Да Рыжик с Айболитом, девятнадцать. Плюс мистический Фрез, которого он еще не видел, плюс Наталья с ребенком, но это скорее балласт. Разве что пожрать есть кому сготовить. Кстати, этих двоих за столом не было.
Ладно, итого. Два десятка человек вся группировка? Не густо. Хотя, кто его знает, сколько еще Резановских парней по Зоне топчется. Но в любом случае из двадцати человек постарше будут только Айболит, да сам Резаный, остальные – молодняк.
«Гуру», ухмыльнулся про себя Мун.
Молодняк на другом краю стола продолжил беседу, но уже не так яростно, как прежде. На этот раз героем стал Юра Семецкий. Кто-то помянул, другой поддержал, третий не согласился и покатилось.
Разговор из тихой беседы снова стал перерастать в дикий сырбор. Мнения разделились. Часть Резановских пацанов считала, что Семецкий великий фальсификатор и на самом деле он не умирает. Другая половина вопила, что Семецкий ежедневно умирает, чтобы возродиться снова. Эдакий Зональный феникс. На скептический вопрос, каким образом он стал бессмертным, приверженцы теории бессмертия Семецкого значительно пожимали плечами, дескать то одной Зоне ведомо.
После общения с неведомой аномалией Мун готов был поверить, что Юрий Михалыч и впрямь каким-то странным образом стал бессмертным. Хотя это он для школоты этой Юрий Михалыч, а для него…
– А я бы хотел убить Семецкого! – яростный вопль Рыжика оторвал от вялых мыслей.
Мунлайт поглядел на конопатого парня. Тот смотрелся весьма живописно. Волосы растрепались, глаза горели святым безумием, а на лице было такое выражение, что становилось ясно – дай ему волю, убил бы. И не только Семецкого.
– Да как ты… – задохнулся от негодования парень с той стороны стола. – Это же живая легенда.
– Вот я бы и посмотрел, живая она или мертвая. И способна ли эта легенда оживать, – горячился Рыжик.
– Молод ты еще Семецкого убивать, – ухмыльнулся Мун рыжему.
– А ты сам? – чуть сбавил обороты Рыжик. – Неужели не хотел бы его убить?
Мунлайт пожал плечами.
– Когда я его последний раз видел, у меня такого желания не возникло.
– А ты знаешь Семецкого? – впервые за все время вступил в разговор Резаный.
Молодняк попритих. На Муна смотрели со смесью недоверия и уважения. Вот же черт за язык дернул. Легендарного Юру он близко не знал, но пару раз пересекались. Более того, в Зону они ехали вместе. Из Москвы одним поездом. Там и познакомились, хоть никто и не обмолвился о том, куда едет.
Встречал он Семецкого и после. Уже в Зоне. Правда это было до того, как тот намылился к четвертому энергоблоку и пропал без вести на полгода. Больше Мун с Юрой не встречался. Сперва услыхал, что тот вроде как погиб, и даже расстроился. Потом стали долетать отголоски сплетен. Говорили, что Семецкий жив, потом, что мертв. А потом понеслись байки о том, что Юра живым и мертвым бывает по семь раз на неделе и запросто переходит из одного состояния в другое и обратно.
Семецкого бессмертного Мунлайт уже не знал.
– Встречались пару раз, было дело, – небрежно отмахнулся он.
– Расскажи! – запросил парень, что сидел напротив Рыжика.
– Да чего рассказывать, – пожал плечами Мун, припоминая вагон поезда и водку, чередующуюся с пивом под неторопливый разговор. – Нормальный мужик.
Во всяком случае был нормальный, пока не стал частью Зоны. Мунлайт припомнил тяжелое утреннее похмелье в поезде, украинских таможенников, требующих заполнить какую-то анкету, и Юру Семецкого, старательно вписывающего в графу «громадянство» «Михайлович». Помнится таможенник выпучился, как рак, пытаясь понять, где сие находится.
Да, Семецкий был хорошим человеком и нормальным мужиком, а теперь кто или что он такое, страшно даже представить. Мунлайт с удивлением понял, что он не хочет не только убивать Юру Семецкого, но и встречаться с ним теперь не хочет. Страшно с таким встречаться. Мелюзга-то этого не поймет. Да и сам бы он не понял еще неделю назад, когда волосы его были темными, а по Зоне не разгуливала его прозрачная копия.
Мунлайт молча поднялся из-за стола и пошел прочь.
– Гонит он, – донесся из-за спины тихий голос. – Не знает он Семецкого.
– Цыц! – одернул Резаный.
Мун не повернулся. Не было желания ни спорить, ни язвить. Хотя была б его воля, заткнул бы он сопляка, который усомнился в его словах. Да так заткнул, что тот больше никогда бы рот без дела не открыл. Но куража не было, только апатия.
Дверь привычно скрипнула. Мунлайт вошел в полумрак своей временной обители, которая до сегодняшнего дня была тюрьмой, а теперь вероятно переменила статус на гостиничный.
Снейк полулежал на койке. Рядом с ним сидел Натальин мальчишка. Он устроился на самом краешке, но койка была высокой и ноги мальчика все равно не доставали до пола. Паренек смотрел на бородатого практически с сыновней нежностью. Змей держал в руках замурзанный журнал «Огонек» невесть какого года выпуска. Некогда глянцевые страницы скукожились, но текст, по всей вероятности, остался читаемым. И Снейк читал, а Егор, закусив губу, слушал журналистские посылы из советского прошлого.
На вошедшего Муна оба поглядели без особого энтузиазма.
– Изба читальня, – озвучил собственное наблюдение седой и завалился на койку.
– Дядя Змей, я пойду, – тихо прошептал мальчонка и сполз на пол.
Снейк потрепал мальчишку по волосам и подмигнул.
– Завтра заходи, еще почитаем.
Егор кивнул и выскочил на улицу. Скрипнуло, тихо хлопнула дверь о косяк.
Снейк смотрел на закрывшуюся дверь с какой-то потаенной грустью.
– Я оформил нам полный пансион на неделю, – поделился Мунлайт.
Бородатый не отреагировал, словно вслушивался во что-то, неслышимое Муну.
– Хороший мальчишка, – произнес он наконец.
– Мальчишка хороший, – согласился Мунлайт. – Мать у него дура. Нашла место.
– Обстоятельства, – пожал плечами Снейк.
Обстоятельства, подумалось вдруг. Нет таких обстоятельств, которые заставляют рожать детей в Зоне отчуждения. Нет таких обстоятельств, которые заставляют ехать в Зону отчуждения с детьми. А если даже и есть, то нет таких обстоятельств, которые помешают оттуда вернуться к нормальной жизни.
– Мальчишке жить как-то дальше надо, – мрачно заметил Мун. Со Снейком мог позволить себе быть настоящим, без сальностей и скабрезностей. – А что из него здесь может вырасти? Бомж Иваныч вроде нас с тобой. Да еще и неграмотный.
– У нас пол страны неграмотные бомжи иванычи, – заспорил бородатый. – Если ты не знал, то за МКАДом есть жизнь и она сильно отличается от столичной.
– Если ты не знал, то я знал, – в тон ему отозвался Мунлайт. – Вот только про бомжей иванычей не надо. Все по-разному.
– Все по-разному, – кивнул Снейк. – Только люди, они везде живут. А жизнь – это не одна стрельба по монстрам и сбор артефактов. Дети – это тоже жизнь. И женщины.
– Достал ты меня со своими самками человеков, – отмахнулся Мун, возвращаясь к своей обычной манере.
Снейк насупился, но виду не подал.
– Ты ей понравился, – прогудел надутый.
– Сомневаюсь.
– Она про тебя говорила.
– О как! И чего говорила? Что я хам и шутки у меня дурацкие?
– Что видать не так уж и весело тебе жить. Но сил хватает отшучиваться.
– Можешь ей передать, что клоунов из себя корчат чаще от слабости, чем от силы.
– Не буду я ей ничего передавать. Нашел себе передаста. Сам скажи. Серьезно тебе говорю, ты ей нравишься.
– И что? – начал злиться Мун. – Мне теперь по этому поводу броситься к ней с распростертыми объятиями и завалить в ближайшем сарае на груду мусора за неимением сеновала? Я спермотоксикозом не страдаю, и при виде человека в юбке у меня, знаешь ли, возникают и другие мысли помимо желания юбку задрать.
– Причем здесь твои желания?
– А чьи? Ее? Так не всех, кому ты понравился, надо трахать.
– Адепт хаоса, – совсем расстроился Снейк. – Я ж не об этом.
– А о том вообще молчи, – разозлился вдруг Мун. – Это ты можешь баб любить и с детьми чужими нянчиться за неимением своих.
– А ты? – серьезно посмотрел Снейк.
– У тебя глаза добрые, – не слыша продолжал Мунлайт.
– А у тебя? Ты ж хороший мужик.
– Для тебя, – огрызнулся Мун. – Потому что ты свой. Может еще десяток человек наберется, для которых я хороший. Ты меня лечить вздумал? Еще один супер Радж на мою седую голову.
– Слушай…
– Отвали, – резко отрубил Мунлайт. – Смени тему. Говори о чем хочешь, только вот этими вашими интеллигентными копаниями меня доканывать не надо.
Снейк насупился и запыхтел в бороду, но продолжать не стал. Мунлайт лежал на койке и смотрел в изгнивший потолок. Та часть крыши, что была ближе к двери, обветшала уже до полупрозрачного состояния. Здесь, над головой, крыша была, видимо кусок ее настелили заново, но балки и обрешетка выглядели настолько паршиво, что навевали мысли о неминуемом падении потолка на голову.
Лучше на них вовсе не смотреть, решил Мун и повернулся к бородатому приятелю. Тот лежал с задумчивым видом и созерцал что-то внутри себя. Бородища отросла сильнее обычного и топорщилась непокорной лопатой. Викинг на привале.
Снейк почувствовал на себе взгляд, едва заметно вздрогнул и посмотрел на седого.
– Я ухожу, – сказал с какой-то философской обреченностью.
– Прямо сейчас? – ухмыльнулся Мун.
Бородатый подначки не заметил, а если и заметил, то внимания не обратил. Только головой покачал.
– Не сейчас. И не отсюда. Вообще. Только на ноги встану и ухожу. Я вот пока здесь валялся, все думал. Ведь если бы ты меня не нашел, я бы там и кончился в этом тумане. Не сразу, но шансов-то не было.
Мун прикинул расклад. Да, пожалуй. С простреленной ногой да со снейковым весом далеко не уползешь. Помощи ждать неоткуда. Костер не развести, пожрать и то с трудом. А в тумане – не на курорте, даже не на базе «Долга» или в деревне у Резаного, там, если верить самому Снейку, кто-то уже шастал. Ведь расстрелял же он в кого-то половину обоймы. В общем, по всему выходит, шансы у Снейка были либо помереть от голода и холода, либо стать для какой-нибудь дряни запасом харчей на неделю.
– Я думаю, это шанс, – продолжал бородатый. – То есть кто-то мне дал возможность почти умереть, вернуться с того света, остановиться и подумать. Кто я, что я, зачем…
– Ты здесь каждый день имеешь шанс пулю в голову словить, – фыркнул Мунлайт. – Если прикинуть, сколько раз ты умереть мог, шансы считать устанешь.
– Это другое, – не согласился Снейк, – то обычный риск. Каждодневный, будничный. А здесь все. Черта. Рубеж. Дальше либо понять что-то надо, либо отмахнуться и сдохнуть. А я не люблю раскидываться. Так что я ухожу.
– Нет, ты бежишь. Сбежать из Зоны. Был бы я по-талантливей, кино бы с таким названием снял.
Шутка вышла не смешной. Мун зажмурился и запустил пятерню в седые волосы. Пальцы судорожно стиснулись, грозя вырвать хороший клок белоснежной шерсти.
Понять что-то или отмахнуться. И это Снейку, которого он вытащил. А его самого кто вытащил? Господь бог? Провидение? Зона? Где он был и с какого света он вернулся? И если Снейк о таких вещах задумывается всего-то пулю в бедро словив, то уж ему-то точно глупо отмахиваться. Надо остановиться, подумать и понять. Хотя бы кто и для чего оставил ему жизнь, если большее даже не понимать, о нем задумываться страшно.
– Хорошо, уйдем вместе, – коротко бросил Мун. – Только одно условие.
– Какое? – выпучился Снейк, явно не ожидавший такого поворота.
– Прежде чем уходить, возьмем заказ. Один, но серьезный. Уходить без денег я не согласен. Надоело быть бомжем иванычем.
И Мунлайт растекся в хитрой лыбе.
