Алексей Иванов
Псоглавцы
2
Лес рассеялся, и открылась мглистая пойма реки. Керженец оказался нешироким, тёмным, мутноватым от дыма. Деревня Калитино протянулась вдоль берега длинной прерывистой цепочкой домов. Над серыми и бурыми крышами поднимались жухлые копны деревьев и бревенчатые телеграфные столбы с перекладинами.
«Мерседес» дважды подпрыгнул, переезжая ржавые рельсы узкоколейки. Налево вдали рельсы поворачивали к деревне и заканчивались в каком-то запертом сарае. Направо – убегали за редкую рощу высоких старых тополей.
– Похоже, здесь уже и паровоз видали, – хмыкнул Гугер.
– Просто цивилизация добирается везде, – согласился Валерий. – Поглядите-ка вон туда…
Между рощицей и рекой, наособицу от деревни, стоял кирпичный двухэтажный замок с башенками, стрельчатыми окнами и кровлями из черепицы. Замок был обнесён глухой оградой из бетонных плит, поверху отороченной спиралью колючей проволоки. Железные ворота сторожил домик охраны, похожий на маленький бастион.
– Наверняка с той стороны на речке купальня, – предположил Валерий. – В Братеево такие же усадьбы понастроили.
– Вот откуда здесь связь и вай-фай, – сообразил Гугер.
На скате крыши у фронтона сидела огромная серебряная тарелка.
– Думаете, этой деревне нужен интернет? – спросил Кирилл.
– Телефоны-то всё равно нужны.
– Понимаешь, такие дачи в заповеднике строить просто так не разрешают, – тоном знатока пояснил Валерий. – Всегда навязывают обременение. Дорогу провести для деревни, водопровод, газ или вот связь. Новая экономика вытягивает деревни из совка. Социальная ответственность состоятельных людей.
Кирилл недоверчиво фыркнул. Лично его из совка вытягивала тётка. Социально-ответственных богачей на Кирилла не хватило.
Деревню окружали бугристые пустыри, заросшие бурьяном. Кое-где на них виднелись уцелевшие заборы, груды кирпича. Наверное, когда-то деревня была куда больше, чем сейчас. Пустыри остались от разобранных домов. Теперь их превратили в свалки. Из крапивы торчали скелеты кроватей, изгибы автопокрышек, кабина трактора, мятое железо. Поблёскивало битое стекло. Ветерок от проезжавшего мимо «мерседеса» лохматил мусор – клочья бумаги, рваные тряпки.
Возле первого деревенского дома на брёвнах у обочины сидели четыре загорелых мужика, то ли выпивали, то ли играли в подкидного, то ли чинили тракторный прицеп, что стоял за брёвнами на домкрате и без одного колеса. Мужики дружно проводили автобус взглядами.
«Мерс» ехал по улицам деревни Калитино. Обочины заросли травой и акацией, и в деревне все ходили прямо по дороге – автобус объехал старуху с вёдрами, мужика, толкавшего тележку с сеном, двух баб, что болтали на перекрёстке. Все дома поначалу казались одинаковыми, но потом Кирилл начал различать крыши: серые шиферные, ржавые железные, на сараях – из чёрного рубероида. Заборы разной степени сохранности прерывались только калитками или воротами гаражей. Поверх заборов Кирилл рассматривал дворы – то чистые и ухоженные, то захламлённые и заросшие. Кое-где во дворах на верёвках сохло бельё. В пыли проулка купались курицы. За проулком мелькнула река, на песчаном берегу лежали яркие резиновые лодки и суетились полуголые люди – туристы, что приплыли по Керженцу.
– Ну и какой же дом нам подойдёт? – хмуро спросил Гугер и нацепил чёрные очки, словно они помогали выбирать.
Кирилл прикинул, что в деревне домов пятьдесят. Жилыми казались два десятка, ещё столько же стояли с заколоченными окнами и запертыми воротами, но не выглядели брошенными. А совсем ничейные дома никак не привлекали: редкозубые заборы покосились, в крышах зияли дыры, под стенами топорщился огромный дремучий бурьян ростом выше подоконников.
Деревня закончилась, и Гугер притормозил. Впереди расстилалась унылая луговина, на которой вдали паслись коричневые коровы.
– Можно, конечно, вскрыть какой-нибудь дом, но это чревато, – задумчиво сказал Валерий. – Понимаете, бывает, что хозяева живут в городе, а деревенский дом держат как дачу. Нехорошо получится.
Гугер молчал. Кирилл вздохнул:
– Надо у деревенских спросить, какой дом можно занять на время.
– Ты и спрашивай, – тотчас сказал Гугер.
– Спрошу, – нехотя согласился Кирилл. – Поехали обратно к тем мужикам, что возле прицепа сидели.
– Не лучше ли какую-нибудь бабульку поймать?
– Просто спрашивать надо, так сказать, у дееспособных, – пояснил Валерий. – Чтобы потом не было конфликтов.
Гугер принялся разворачивать автобус.
Они вернулись через всю деревню, но теперь у тракторного прицепа с домкратом возился уже только один парень. Недостающее колесо прицепа было насажено на ось и привинчено.
Гугер остановился. Пока Кирилл выбирался из салона, парень сложил у домкрата ржавые станины и забросил его в кузов, а сам направился к «мерсу».
– Чего катаетесь тут? – спросил он у Гугера в окошке автобуса.
– Э… дом ищем, чтобы на недельку пожить…
– У нас дома никто не сдаёт, – отрезал парень.
– Да нам бы ничейный… – Гугер не был готов к разговору.
– Мы просто поживём немного и уедем, никому не помешаем, – наклонившись к окошку Гугера, убедительно пояснил Валерий.
Кирилл вышел из-за кормы автобуса и молчал. Парень был немного его постарше. Загорелый. Патлы выцвели почти добела. Грязные камуфляжные штаны. Босые ноги в резиновых бассейновых сланцах. Майка-тельняшка, под мышками кислая волосня. На плече – татуировка: крылышки с буквами «ВДВ», внизу подпись «ДМБ 2008». Ногти что на руках, что на ногах отросшие и чёрные. Рожа в белёсой щетине. «А тапки от каких-нибудь туристов, – подумал Кирилл. – Забыли на берегу. Или ворованные».
– Может, покажете нам какой-нибудь дом? – предложил Валерий.
– Полтинник, – с вызовом заявил парень.
– Пойдёт, – кивнул Гугер.
Парень обошёл автобус с кабины и по-хозяйски открыл дверку Валерия. Валерий сообразил, что ему надо убраться, и выпрыгнул на дорогу, уступая своё место. Вслед за Кириллом он полез в салон.
Усевшись, парень сунул Гугеру ладонь:
– Лёха.
– Г-г… Денис, – сказал Гугер, пожимая руку.
В кондиционированном салоне от Лёхи отчётливо запахло потом, маслом и перегаром.
– Очки-то сними, чего как пидарас.
Гугер послушно снял очки, повесил на зеркальце заднего вида и начал разворачивать автобус, отвернувшись от Лёхи.
– Много в деревне жителей? – спросил у Лёхи Валерий. Он сидел на том месте, где недавно сидела Лиза, и подался вперёд.
– Да хер знает, – не оглядываясь, сказал Лёха. – Летом много, из города приезжают. Зимой человек тридцать, если со старухами.
– Дома закрытые – это городских?
– Ихние.
Лёха смотрел по сторонам, словно что-то выискивал. Внезапно он опустил в дверке стекло, высунулся и заорал:
– Ты где шляешься с утра? Я через час приду, жрать готовь!
Кирилл отклонился, чтобы Валерий не загораживал ему окошко, и увидел молодую носатую бабёнку, отошедшую от автобуса на обочину. Волосы бабёнки были жестоко выбелены до синтетического отлива, а лицо – смуглое, загорелое.
– Явишься – и сготовлю! Я хер знаю, может, ты бухаешь! – яростно крикнула бабёнка в ответ.
– Сука Верка, – откидываясь на спинку сиденья, пробормотал Лёха.
Валерий деликатно помолчал, оставляя паузу для этой семейной драмы, а потом снова подался вперёд:
– А какая тут работа есть?
– Да никакой, – буркнул Лёха, глядя в лобовое стекло. – Какая нахер тут работа. Была зона – была работа. А ща только в заповеднике егерем. Кому охота, нахер, за гроши по лесам шарашиться.
– И что, все безработные?
– Работают, дебилы, егерями.
– А ты сам? – вдруг спросил Гугер.
– Я не долбанутый. Я рыбу глушу, туристам продаю.
– Чем глушишь? Взрывчаткой?
– Ну, не глушу, – скривился Лёха. – Заповедник, бля. Есть места, сыпанёшь пакет стирального порошка – без шума рыба всплывает.
– Она же отравленная будет, – осуждающе заметил Валерий.
Затылок Лёхи окаменел.
– Да чё отравленная-то? Нихера не отравленная. А вам-то чё? Нахера сами приехали? – Лёха посмотрел на Гугера.
– Мы… из музея, – нашёлся Валерий. – Будем вашу церковь… э-э… измерять, описывать…
– Нахера? – Лёха всё равно не оглянулся.
– То есть? – растерялся Валерий.
– Нахера? Кому она нужна? Была зона – ещё туда-сюда, а щас?
Валерий смешался.
– А где вообще церковь? – сменил тему Гугер. – Что-то не видно.
– Церковь там, далеко, – Лёха махнул рукой. – Вон лес, в нём кладбище. За лесом дом Шестакова. А уже за ним церковь.
Разговаривая с Гугером, Лёха смотрел на собеседника. Видимо, того, кто за рулём, он считал главным, равным себе и достойным общения. Все остальные были ерундой.
– Дом Шестакова – это особняк за бетонным забором?
– Угу.
Завидев какого-то встречного мужика, Лёха опять высунулся в окошко. Похоже, ему приятно было показать всем знакомым, что он едет в шикарной машине.
– Серый! – крикнул он. – Ты мне когда пилу вернёшь?
Ответа Серого Кирилл не расслышал.
– Кто этот Шестаков? – спросил Гугер.
– Шестаков-то? Мудила один. Депутат он там в Москве, что ли, или банкир. Отгрохал себе крутую дачу в заповеднике. У нас все бабы на него работают. Убираются, цветы поливают. Ништяк, но получают.
– Этот Шестаков часто здесь бывает?
– Иногда приезжает с корешами и блядями. А так тут его вертухай за порядком следит. Он и вызванивает баб, кому когда на работу надо.
– Но ведь деревне польза, – заметил Валерий. – Заработок.
– Польза, – нехотя кивнул Лёха. – Без Шестакова кончилась бы деревня. Осталось бы три двора, их бы отселили. Заповедник же, сука.
Валерий вздохнул:
– Да, вопрос с жильём везде самый острый…
– Эта хаза подойдёт? – Лёха указал направо за борт.
Автобус ехал мимо дома, одна половина которого была целая, а другая сгорела и вытянула, как чёрные пальцы, обугленные брёвна.
– Чего-нибудь получше бы, – ответил Гугер.
– Тогда сворачивай туда.
Гугер повернул в проулок.
– А есть у вас какие-нибудь легенды, предания? – спросил Кирилл.
– Сказки, что ли? – не оборачиваясь, скривился Лёха. – Нам тут, бля, не до сказок. Ничего тут нету. Мы не сказки сочиняем, а пашем тут на вас, москвичей херовых. Всю Россию, бля, обожрали.
Гугер молча ухмыльнулся. Кирилл подумал, как же тут Лёха пашет на Москву, в краденых-то сланцах? Рыбу травленную продаёт?
– Лизка! – вдруг заорал на улицу Лёха. – Ты куда это ходила?
Кирилл снова отклонился и увидел на обочине Лизу, которую они подвезли по дороге. Остаток пути до деревни Лиза прошла пешком. Пропуская автобус, она стояла в бурьяне в том же платочке и с рюкзаком за спиной. Автобус, который её напугал, в сочетании с Лёхой, похоже, напугал её ещё больше. На Лизе просто лица не было.
– А что, у вас в лесах собаки дикие бегают? – спросил Кирилл.
Лёха впервые обернулся назад и внимательно осмотрел Кирилла.
– У нас ваще собак нет, – веско произнёс он. – Нигде. Ни в лесу, ни в деревне. Дохнут, нахер.
– Почему? – холодно спросил Кирилл, не отводя взгляда.
– Я доктор, что ли, чтобы знать?
– А этот дом? – перебил Гугер.
Он притормозил возле длинного одноэтажного здания с большими одинаковыми окнами. Здание стояло посреди просторного заросшего двора. В чертополохе торчал ряд вкопанных автопокрышек, некогда окрашенных в синий цвет. Забор вокруг двора был вполне крепким. Из-за угла здания высовывался какой-то сарай с железной кровлей.
– Это школа, – пояснил Лёха. – Я в неё угланом ходил. Четыре года назад её закрыли.
– А если мы в ней поселимся?
Лёха подумал.
– Да так-то она ничья.
Гугер решительно завернул во двор и остановил автобус.
– Я посмотрю, – сказал он и выбрался из кабины.
– Вход назади там! – крикнул Гугеру Лёха.
Сначала Гугер заглянул в пыльное окно, потом ушёл за угол.
– Я тут сам недалеко живу, – сказал Лёха, оборачиваясь на Валерия и Кирилла. – Могу баню истопить, по сотне с рыла. Чё надо – дак спрашивайте. Годовалов я. Самогонка там, рыба, молоко, всё есть. Баб только нету. Но если чего не то начнёте, отмудохаю, пацаны.
– Проблем не будет, – вежливо сказал Валерий.
Возле автобуса появился Гугер.
– Жить можно, – сообщил он.
Валерий и Кирилл полезли из салона «мерса» на улицу. Потом из кабины выбрался Лёха и хлопнул дверцей.
– Хороший бэтээр у вас, пацаны, – похвалил он и пошлёпал автобус по капоту. – Давайте полтинник.
Валерий протянул Лёхе бумажку в пятьдесят рублей. Лёха сунул её в карман камуфляжных штанов и пошагал к воротам.
– Дегенерат, – вслед ему тихо сказал Гугер. – Аж курить хочется.
– Полный деграданс, – согласился Валерий. Гугер полез в кабину за сигаретами и с досадой присвистнул:
– Очки солнечные украл, сволочь.
– Догони, забери, – посоветовал Кирилл.
– «Труссарди», палёнка. За такое не стоит связываться.
3
Церковь стояла на вершине плоского бугра, наглухо заросшего бурьяном. Она была пятиглавой, но от малых глав сохранились лишь кубические тумбы на углах основного здания, а от большой главы на чёрном дырявом куполе торчал пустой барабан с узкими прозорами. Шатровая колокольня казалась обглоданной. Похоже, храм пытались как-то сохранить: окна и вход аккуратно заколотили досками. Вокруг храма, прижимаясь к стенам, разлапились огромные липы.
За излучиной Керженца дымился торфяной закат. Неестественный и воспалённый свет окрасил листву лип и лохмы бурьяна синевой, словно они были пришельцами с Венеры. Церковь, некогда белёная, а сейчас облупленная, выглядела багровой, как шмат мяса.
– Ближе-то не подъехать? – вертел головой Гугер.
– Уж сто метров можно пешком пройти, – укорил Валерий.
– Мне кабель тянуть, а не гулять.
Они выбрались из автобуса и через бурьян пошагали ко входу в храм, спотыкаясь о какие-то обломки, невидимые в зарослях.
В дощатом щите, что перекрывал портал, была прорезана дверь. Сейчас её запирал висячий замок в ржавых петлях.
– И где взять ключ? – обескураженно спросил Валерий.
– Щас принесу, – сердито буркнул Гугер и ушёл обратно.
– Лурия говорил, что здание не подлежит ремонту, – Валерий оглядывал колокольню, уходившую в ядовито-сиреневое небо, как баллистическая ракета. – Фундамент просел, стены треснули… Жаль.
– А чего жаль? – пожал плечами Кирилл.
– Ну, просто могли бы восстановить храм – и деревня бы ожила.
– Как?
Гугер вернулся с молотком и гвоздодёром. Он без колебаний подцепил одну из петель замка и со скрипом выдернул её.
– Взлом, – сказал Кирилл.
– Уже вертушка со спецназом летит, – проворчал Гугер.
Он распахнул дверь и перешагнул порог.
– Понимаешь, начались бы службы, люди бы вспомнили божьи заповеди, – назидательно продолжил Валерий, не двигаясь с места. – А там и себя просто в порядок бы привели, хозяйство бы наладили.
Кирилл оглянулся на перелесок с кладбищем, за которым скрывалась деревня Калитино. Ага. Колосятся золотые нивы, тучные стада пасутся на лугах, над которыми плывёт нежный колокольный перезвон. А вечерами в храм идут усталые жнецы и румяные босоногие селянки, что уже напоили бурёнушек медовыми росами.
– А ты бы в это время играл на рынке «Форекс» и смотрел 3D-блокбастеры, – сказал Кирилл Валерию. – Каждому по способностям.
Валерий молча пошёл за Гугером. Кирилл – за Валерием.
В церкви было темно, просторно и мусорно. На полу громоздились груды кирпичей, досок и арматуры. Потолка не было, вместо него где-то высоко сияла дырами ветхая кровля. От стены к стене над головами протянулись грубо врезанные швеллеры. Из щелей заколоченных окон бил красный закатный свет и прозрачными плоскостями резал объём помещения на ломти. В этих плоскостях, как в стёклах, заклубилась пыль, поднятая Гугером.
– Вот она, икона, – Гугер глядел на простенок между окнами.
Валерий и Кирилл подошли.
Псоглавец был изображён в полный рост. Он стоял на голубом фоне в синем одеянии и в чёрных сапогах, по голенищам которых были повязаны какие-то платки. Грудь и живот Псоглавца закрывал панцирь. В правой руке, слегка опущенной, Псоглавец держал хрупкий на вид крест с тремя перекладинами – маленькой, большой и косой. В левой руке, поднятой, у Псоглавца было тонкое и длинное копьё. С плеч Псоглавца складками свисал алый плащ, застёгнутый на горле.
Хотя главное, конечно, – голова. Тёмно-рыжая, шерстяная, с острыми звериными ушами. Впрочем, Кирилл не назвал бы эту голову собачьей. Тут была какая-то помесь муравьеда со щукой – наивная, нелепая и потому особенно правдоподобная. Думалось: художнику не сложно ведь нарисовать собаку, но если здесь – что-то другое, значит, автор не механически поставил пёсью башку на человеческие плечи, а срисовал это чудище с натуры. Выходит, оно существует в реальности. И золотой нимб казался каким-то воротником-жабо у средневекового барона оборотней.
– Оборотень, – убеждённо сказал Кирилл.
– Анубис, – снисходительно поправил Валерий.
– Гнолл, – хмыкнул Гугер.
Псоглавец опустил длинную, хищную, острую морду и со стены тихо смотрел на людей. Кириллу почудилось, что маленький глаз Псоглавца хранит в себе багровую искорку заката.
– Какую только хрень не нарисуют, – Гугер вставил в рот сигарету и закурил, разрушая гипнотическое оцепенение. – Везде вон нормальные апостолы. Обычные дядьки с обычными черепухами. Нафига этого гнолла намалевали? Ему ещё секиры не хватает. В натуре будет монстрюк типа из «Варкрафта».
Валерий протянул руку и указал на подпись под ногами Псоглавца: «Св. Христофоръ».
– Собачья голова святого – наследие языческих культов, – пояснил Валерий. – Отголосок тотемизма.
– Что такое тотемизм? – тотчас спросил Гугер.
– Почитание животных. Когда какое-нибудь животное объявляют священным, потому что оно покровитель племени. Или прародитель людей. Или после смерти души вселяются в этих животных.
– Как коровы в Индии, – вспомнил Кирилл.
– В образе Псоглавца крещёные язычники просто продолжали почитать своих богов-зверей.
– А какие тут язычники? – не понял Кирилл. – Тут давно уж одни крещёные, фреска – девятнадцатый век.
– Фреске сто пятьдесят лет, а почитание Псоглавца очень древнее. С тех времён, когда христиане крестили язычников.
– А-а…
– Церковь догадалась, что Псоглавец – языческое божество, и при Петре Первом запретила изображение святого Христофора с собачьей головой. Его можно было рисовать только с человеческой. А почти все иконы и фрески или уничтожили, или перерисовали.
– А эта как сохранилась? – удивился Гугер.
– Ну, она вообще не при Петре Первом сделана. Гораздо позже. Понимаешь, тут уже раскольники виноваты. Они же были за всё старое – против новых книг, новых обрядов, новых икон. Крестились двумя пальцами, – Валерий показал Гугеру два пальца, словно Гугер не понимал слов, – а не тремя. Раскольники из принципа продолжали изображать святого Христофора с собачьей головой – как в древности.
– Эта церковь не раскольничья, – сказал Кирилл и кивнул на соседний простенок.
Там на таком же голубом фоне была изображена женщина в ниспадающих одеждах. Под её ногами бежала надпись: «Св. Варвара». Женщина благословляла зрителя тремя пальцами.
Валерий задумался.
– Ну, да, обычная, – кивнул он. – Раскольникам вообще запрещали строить храмы. Но здесь, видимо, просто местный художник на свой страх и риск изобразил святого Христофора так, как принято у раскольников. Лурия же говорил, что в Калитино был местный культ святого Христофора. Деревня-то староверческая.
– А ты откуда всё это знаешь? – с сомнением сощурился Гугер.
– Просто есть такая штука – интернет называется.
Кирилл посмотрел вокруг: тёмная, гулкая кубатура храма, тусклые росписи, красные лучи больного и дымного заката, верещание птиц в листве лип за досками окон. Язычники, раскольники, Псоглавцы… Всё это было какое-то чужое, ненастоящее, случайное, не ему, словно кришнаиты в метро. Эта деревня вырожденцев, этот убогий мир – они, конечно, существовали, но никому не были нужны, даже себе. У этого мира прошлое не имело никакой цены, потому что в настоящем оно присутствовало только постыдной и мучительной разрухой. Индийские священные коровы и то были реальнее и важнее.
– Сохранилось только шесть православных икон с Псоглавцем, – продолжал Валерий. – На Русском Севере, на Урале, в Ростове и три в Москве. В Третьяковке, в соборе Кремля и в старообрядческом соборе.
– А где он?
– На Рогожском кладбище. Это между Таганкой и Лефортово, в районе «Авиамоторной».
– Странно, не знаю такого, – снова удивился Гугер. – У меня там френд живёт, надо спросить.
– И ещё есть три фрески. В Ярославле, в Свияжске и в Макарьеве, это около Нижнего. Наша фреска получается четвёртой.
– А в Европе про него знают? – Гугер указал на Псоглавца.
– Знают, но там к нему относятся как-то без пафоса. Из больших святых просто разжаловали в какие-то поменьше.
– И чего, он тоже с собачьей башкой?
– Нет, там его считают человеком, но великаном. Например, он покровитель Вильнюса.
– Эстония, нашёл Европу, – хмыкнул Гугер.
– Литва, – поправил Валерий.
Кириллу вдруг остро захотелось домой. Даже не домой – в город, к нормальной жизни, к нормальным людям, не псоглавцам.
– Слушай, Гугер, – спросил он, – а сколько тебе нужно времени, чтобы снять фреску?
Гугер деловито перевернул бейсболку козырьком вперёд.
– Завтра я вырежу её болгаркой по контуру, – Гугер пальцем очертил некий прямоугольник, словно раму для фрески, – почищу и пропитаю раствором на первый раз. Через сутки – второй раз, ещё через сутки – третий. Получается, на четвёртый день можно будет снимать. И ещё сутки надо будет подождать, когда пропитаю с внутренней стороны.
– Поня-атно… – удручённо выдохнул Кирилл. Пять суток…
– А как будешь снимать? – спросил Валерий.
– Видал – листы фанеры везём? Соберу из них щит по размеру фрески и наклею на фреску. Когда высохнет, подцеплю к щиту вибратор и тихонечко отделю штукатурку от стены. Амплитуду движения мне инструктор сказал установить на три миллиметра. Чудеса технологии.
– Вибратор? – поднял брови Валерий.
– Это не то, что вам нравится, девочки, – грубо ответил Гугер. – Это строительный инструмент. «Мерс» поставлю поближе, чтобы генератор не переть, шнур для болгарки и вибратора подтяну сюда.
– А бензина хватит для генератора?
– Если вы с Киром пить его не будете, то хватит.
Пять суток в этой глуши, с тоской думал Кирилл.
Ну чего – пять суток? Вроде, немного. В Хургаде две недели для него пролетели, как секунда. Но ведь то Хургада. А здесь, в Калитино, всё не так. Здесь словно бы в воздухе невидимые руины. И дело вовсе не в деревенских алкашах, не в нищете. Здесь какое-то осатанелое, раскольничье, дикое упрямство: мы сдохнем от цирроза, по пьяни порубим друг друга топорами, сгорим в торфяных пожарах, но не будем жить иначе, не будем делать свою жизнь лучше. Здесь люди ходят на двух ногах, носят штаны и говорят, но живут неизменно, как животные, – не зря, видно, их предки поклонялись человекозверю.
Наверное, он и сейчас ходит по этим лесам. Человек с головой собаки, с клыками собаки, с судьбой собаки. Может, и не во плоти, но он жив, он нюхает дым, он смотрит в окна, он не любит чужаков.
Вдалеке заскрипела, медленно отворяясь, дверь. Валерий, Гугер и Кирилл оглянулись. Вот сейчас в полосе света появится длинная морда то ли щуки, то ли муравьеда, подумал Кирилл. Лопатки под рубашкой взмокли. Кирилл обвёл глазами пространство вокруг себя – нет ли палки, арматурины…
Он увидел что-то иное, но не понял, что. Битые кирпичи, крошево штукатурки, серые обломки реек с ржавыми, кривыми гвоздями, литая станина какого-то станка, мятые пластиковые бутылки из-под пива «Красный Восток»… Не то. Огненные щели заката меж досок заколоченного окна… Фреска… Фреска.
Псоглавец на стене повернул голову и смотрел теперь на дверь.
Кирилл попятился. Нет, он точно повернул голову! Его морда раньше перекрывала крест в правой руке, а теперь перекрывает копьё в левой! Кирилл крепко-накрепко зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на Псоглавца. Псоглавец смотрел на дверь. Он всегда смотрел на дверь, сто пятьдесят лет. Почудилось. Почудилось.
