Алексей Кудесин
Хозяйка мертвой избушки
Глава 7 – Думала, что в сказку попала
– Кот! Ты говорил, что там будет еда, а за дверью – спальня.
Это были первые слова, которые она произнесла, выходя из комнатки. Уловки Котофея подвигли её быть с ним строже, а то, ишь удумал, будто может издеваться над новой хозяйкой.
– Мур, – кот изобразил оскорблённое достоинство и потёр усы. – Разве я виноват, что ты хотела спать больше, чем кушать?
Сам он не выглядел голодным, наверняка имел свои заначки, а то и охотился. Кот есть кот, не зря же давеча всë мышей поминал.
– Стой! Ты хочешь сказать?..
Алёнка аккуратно прикрыла дверь, помедлила немного и распахнула вновь. Внутри не было ни лежака, ни окна. Комнатка как будто сделалась просторнее, потолок выше. Стены от пола до потолка занимали полки, а на них… У Алёнки глаза разбежались. Ковриги хлеба, головки сыра, кувшины с молоком, творогом и сметаной. Гирляндами висели колбасы, целые шматки копчёного мяса. В нос ударил такой запах копчёностей и свежего душистого хлеба, что у Алёнки рот наполнился слюной.
– Не зря эту комнату зовут Любой комнатой, – мурлыкнул кот.
– Ух ты, – вскричала девица. – Как здорово!
Кот вытянул шею. Кусок мяса, что он стащил накануне, давно исчез в его пушистом животе и теперь он наметился…
– Сварю суп, – заявила Алёнка и подхватила небольшую корзинку, стоящую с краю. Бах. Дверца захлопнулась прямо перед мордой кота, едва не прищемив усы.
– Эй, зачем что-то варить, – заныл тот, – когда там столько всего вкусного и уже готового?
– Это неполезно, – строго заявила Алёнка, отходя от двери. – Меня тётушка Параскова учила – суп всему голова. Вот и Костяша подтвердит.
Морда кота вытянулась.
– Костяша?
Он уставился на череп и долго рассматривал его, щуря глаза и склоняя голову то так, то этак.
Алёнка поставила корзинку на стол и начала выкладывать из неё снедь.
– Никакой это не Костяша. Это хан Тапыр. Однажды поклялся, что накажет Ягу. В итоге наказал себя.
Кот забрался на лавку и стал наблюдать за ловкими руками Алёнки.
– И что теперь, не жить? – беспечно сказала Алёнка. – Был Тапыр, станет Костяша. Он меня поддерживает.
Кот тряхнул головой, словно отгоняя мух, и с участием взглянул на Алёнку.
– Ты уверена, что не сильно ударилась головой, когда тебя изба откачивала?..
Девица замедлила движения и нахмурила брови.
– Так ты и это видел? Подглядывал, значит.
Кот не стал отпираться. Только почесал за ухом и пробормотал задумчиво:
– Или Тапыра Яга полностью растворила, даже косточек не нашли… – он глянул на череп и махнул лапой. – Ой, не запомнишь с этими хозяйками…
Алёнка споро выложила на стол овощи, большой шмат мяса, сырого. Кот понюхал, фыркнул и бочком отступил к заветной дверце.
– Мур, пускай она там возится, а я покуда…
Он отворил дверь, зелёные глазищи полезли из орбит. За дверцей была маленькая коморочка, посреди которой стояла небольшая бутылочка, заткнутая пробкой.
– Возьми бутылочку и набери живой воды из озерца. Нам теперь долго путешествовать, в дороге все сгодится.
Кот опустил уши и сморщил морду. Цапнув склянку, так, что когти клацнули по стеклу, он побрёл к выходу.
– Костяша, а Костяша, – летел ему вслед звонкий голосок Алёнушки. – Кто ты? А, знаю, что нужно говорить.
Она откашлялась и начала голосом сказочницы:
– Коли стар ты, будь мне дедушкой. Коли середними годами, стань мне дядюшкой. А вот коли молод ты…
Она замолчала, кот увидел, выходя, как разгораются румянцем её щеки. Костяша, как обычно, промолчал.
***
Алёнка была спора на дело. Кот едва успел вернуться, как содержимое корзинки было порезано, уложено в чугун, залито ключевой водицей, щедро посолено и поперчено и теперь пускало пузыри из-под крышки в глубине печи.
От варева шли столь вкусные запахи, что даже Котофей перестал дуться и решил простить Алёнке смертельное оскорбление.
– Пер-рвый и последний, мур, раз, – проурчал он в усы, ставя бутылочку с живой водой рядом с Костяшей на верхнюю полку шкафа. Чуть позже он в нетерпении переминался с лапы на лапу у задвинутой заслонки печи и то и дело спрашивал: – Готово? А теперича готово?! А сейчас?!
Алёнка открыла рот, чтобы ответить ему в десятый раз, когда вся изба задрожала и начала дёргаться, будто Чудышко вдруг решила попрыгать с ноги на ногу, чтобы погреться.
– Чего это она? – спросила Алёнка, озабоченно поправляя варево в печи.
– Напоминает, – мурлыкнул кот. Видя недоуменный взгляд хозяйки, пояснил. – Видела корни внизу под избой? Они, ух, какие крепкие. Тонкие, как верёвки, но прочные, как жила Горыныча. Едва изба опускается к земле, они сразу зарываются и ищут питание. Коли задержаться надолго, они так глубоко зароются, что потом не вытянешь.
– Да? Так может и не надо никуда бежать. Осесть в каком-нибудь славном месте, вот как тут… – Алёнка поглядела озерцо живой воды. Изба издала трель и переступила с ноги на ногу.
– Тут нельзя, – потёр усы кот. – Живая вода в большом количестве дурманит. К тому же изба по своей сути путешественница. Такой её создал Лесной Мастер.
Пол мелко задрожал, будто изба мелко подпрыгивала от нетерпения.
– Без путешествий она зачахнет, – вздохнул кот. – А ты целые сутки, считай, продрыхла. Сейчас её затягивает сеть лесных троп.
Алёнка нахмурилась. Казалось жизнь впервые начала налаживаться, после того, как Яга принялась её варить, а тут столько непонятностей.
– Э-э? И что это значит? – осторожно спросила она.
– Надо указать ей, куда ты хочешь отправиться, – ответил Котофей. – Яга говорила, коли дело перемещения пустить на самотёк, может занести в такую глушь, откуда будешь век выбираться.
Он сверкнул глазами, Алёнка ощутила лукавство. Никак желает её напужать, чтобы самому подсказывать, куда ехать. Она хотела возразить, но тут ей в голову пришла мысль, которая заставила обо всем позабыть.
– Котик, миленький. Что же это выходит… – она остановилась, чтобы унять внезапно начавшее рваться из груди сердце, – …выходит, что Чудышко может отвезти меня, как в сказке, куда угодно?
– Конечно, – Котофей приосанился и пригладил усы. – Наша изба – всем избам изба. Для неё нет преград.
Алёнке вдруг стало не хватать воздуха. Она потянулась рукой к шее и почувствовала под пальцами платок. С тех пор, как полученный ей от Дремучего Леса лоскут был пришит на своё место, она взяла за привычку касаться его губами и подолгу замирать. Это весточка от мамы. И пронёс её Дремучий Лес. А изба в Дремучем Лесу, как рыба в воде. Не означает ли это…
От этой мысли сделалось жарко. Алёнка выбежала на крыльцо и свесилась через перила. Изба стояла, выпрямив ноги, земля терялась далеко внизу за ветвями елей, корни вяло шевелились, сбрасывая комья земли. Озерцо с живой водой и вовсе мерцает, как оброненное в траве зеркальце. Даром, что такое глубокое.
– Чудышко! – воскликнула девица. Голос ломался, будто стекло. Ей пришлось начинать сызнова. – Чудышко, моя милая!..
Она замолчала. Показалось, что настал момент истины. Здесь и сейчас она узнает, сможет ли отыскать маму. Так долго этого ждала, столько раз впадала в отчаяние. Выплывала обратно, в надежду. Годы сложились в дюжину, пока качалась на этих качелях от мечты к отчаянию. И вот теперь все закончится.
– Отвези меня к маме! – вскричала она и замерла.
Тишина. Даже деревья притихли, ветер замер в ветвях. Сердечко Алёнки остановило бег.
Крыльцо под ногами дрогнуло. Девица встрепенулась, надежда расправила крылья. Изба изготовилась сделать шаг, сейчас как сорвётся с места, как побежит…
Крыльцо качнулось, ещё и ещё. Только вот лес не спешил плыть по обе стороны от тропы. Изба переступала с ноги на ногу, не трогаясь с места.
– Что же ты? – проговорила Алёнка. Тут же пришло озарение. Девица рассмеялась от облегчения. Конечно, какая я глупая. Откуда избе знать мою маму. Нужно назвать имя.
– Отвези меня к моей маме, – громко сказала Алёнка. – Она потерялась пятнадцать лет назад. В Дремучем Лесу. Мою маму зовут – Калина.
Едва она выговорила это имя, изба задрожала и задёргалась. Крыльцо ходило туда-сюда, словно Чудышко мотало головой. Алёнка ухватилась за перила крыльца.
– Что происходит?
Чудышко взбрыкнула, словно ретивый конь и вдруг сорвалась с места. Алёнку едва не сдёрнуло с крыльца колючими ветками. Хорошо дверь была рядом, девица ухватилась, и её внесло в горницу.
– Что ты делаешь? – Перед Алёнкой возник кот, глаза распахнуты, морда оскалена. – Нельзя! Нельзя при избе называть это слово!
– Почему? – Алёнка прислушалась. Изба стремительно набирала ход. За окнами мелькали деревья. Пару раз они не успели отскочить, изба пролетела прямо сквозь них, тяжёлые стволы с хрустом распадались на куски и разлетались по лесу. Девица видела это в приоткрытую дверь, в горнице ощутился лишь слабый толчок.
– Что с ней такое? Будто с ума сошла.
– Это всегда так, – молвил кот. Уши его опустились, усы поникли. – Не знаю в чем тут тайна, но при слове "калина" изба безумеет и бежит, куда ноги несут. То ли хочет убежать от чего-то, толи что-то догнать. Бежит до изнеможения и каждый раз в разные стороны. Нельзя ей говорить это слово. Это бессмысленно и опасно.
– Но почему?! – Алёнка чуяла себя обманутой. Будто нащупала ответ, но одновременно он был недоступен. – Почему так?!
– Тайна, – важно изрёк кот. – Яга ушла, а я ничего не знаю. Ты сиди тут, я постараюсь её успокоить. А то и правда упадёт замертво. Или занесёт за край мира.
Он выскочил на крыльцо. Алёнка сунулась было следом, но кот так поддал лапой дверь, что та захлопнулась, едва не ударила Алёнку по носу. И сколь она не пыталась её открыть, ничего не выходило.
Девица забегала по горнице. Иногда она останавливалась и глядела в окно, но кроме бесконечной череды деревьев ничего не видела.
– Мя-а-а-а-а-ав! Мя-а-а-а-а-у-у-ур! Мя-а-а-а-а-ав! – раздались протяжные звуки. Кот успокаивал избу. Та и правда перестала дёргаться, ход сделался плавным и размеренным. Но скорости Чудышко так и не сбавила, бежала, как кот сказал, куда ноги несут…
– Калина. Не может же название простой ягодки так действовать на чудесную избу, – бормотала Алёнка. – Или ей что-то известно о моей маме? Петрусь оговорился о том, что тут замешана Яга. И бабушка призналась, что знает меня и маму.
Чем дольше она думала, тем больше вопросов возникало. И выходило, что ответов она не получит. В деревню не вернёшься, Яга неведомо где, избушка безумеет от одного упоминания имени матери. Алёнка тяжко вздохнула.
– Думала, в сказку попала, а здесь все та же суровая жизнь.
И тут она уловила краем глаза какое-то шевеление. Посмотрела на стену, где висела картина с пустым троном, да так и застыла.
Трон больше не был пуст. На нем восседал весьма молодой и очень красивый человек, который глядел на неё ледяным взглядом. Из резной рамки картины, как из окошка, медленно вытекал плотный белый туман.
Глава 8 – Властелин мёртвого мира
Губы человека на картине зашевелились, Алёнка моргнула – не слышно ни звука. Он нахмурился и снова что-то сказал.
Холеные руки сжались на подлокотниках трона, лицо исказилось. Он наклонился вперёд, словно хотел ухватить её ровными белыми зубами.
– Простите, я вас не слышу, – пролепетала Алёнка. Опять она сделала что-то не так. Красавец уже не смотрел в её сторону, продолжая говорить куда-то вглубь зала, девица не могла видеть, к кому он обращается.
Ног коснулось что-то мягкое, Алёнка глянула вниз и вскрикнула. Туман уже распространился по горнице и достиг сапог. Она подняла взгляд и вздрогнула. Незнакомец пристально глядел на неё.
В нем была какая-то фальшь, обман. Алёнка поняла – дело в глазах. Они выглядели неуместно на молодом гладком лице. Ведь это были глаза старика. Мёртвые, неподвижные, повидавшие тысячи лет и тысячи смертей. Как такое может быть?
Алёнка почувствовала щекотку, словно по коже вели невесомым пёрышком. Туман медленно поднимался вдоль ног. Она хотела переступить и поняла, что делает это с усилием. Туман ощутимо сопротивлялся её движениям.
А потом он сжался, словно хищная лапа, Алёнку изогнуло и приподняло над полом. По телу заскользила невидимая рука, на шее сжалась удавка. У Алёнки потемнело в глазах.
"Жертва Яги?! Отчего она одна?"
Эти слова прозвучали в ушах одновременно с мыслями о смерти.
"Убей её! Мне нужна Яга, а не её игрушки".
По тому, как двигались губы красавчика, Алёнка поняла, что это его голос. Теперь она может слышать его.
– Бабуш…ка… Яга уш… ла… – прохрипела она. Хватка тумана ослабевала на миг, чтобы она только-только могла вдохнуть и снова сжималась. Позвонки хрустели. – Я за.. её…
Хотела сказать: "Бабушка ушла. Я за неё осталась", но не могла выдавить ни звука. Туман то сжимался, то слегка отпускал. Голоса в голове то усиливались, то затихали.
"Что она там лепечет? Я же сказал – убей!"
"Постой. Вдруг Яга нашла возможность ускользнуть от тебя?"
Этот голос был иной. Если красавчик говорил мужским ледяным голосом, этот принадлежал женщине. Впрочем, и в нем теплоты было мало.
Алёнку дёрнуло, протащило по горнице и с размаха припечатало к картине. Незнакомец высился в полный рост. Алёнка смогла разглядеть его, словно заглядывала в окно. Это был стройный высокий мужчина в тёмном одеянии с воротником похожим на когтистую лапу. Лицом мужчина был очень молод, даже юн. Внешность его была бы привлекательной, даже красивой, если бы не глаза.
Вокруг незнакомца клубился туман. Именно этот туман выливался из картины и держал её за шею мёртвой хваткой. Лицо мужчины дрогнуло, и он пошевелился.
– Она видит нас… Только хозяйка избы может пользоваться картинами мёртвого мира… Что случилось…
Рядом с красавчиком соткалось из тумана полупрозрачное женское лицо. Прекрасное и холодное. Губы лица дрогнули, но Алёнка не услышала звуков. Женщина нахмурилась, объятия тумана налились силой и сжались, в глазах потемнело, а в ушах появился звон. Когда объятия ослабли, Алёнка вновь увидела картину и ощутила, как что-то тычет по подбородку и капает вниз.
Кровь. Она прокусила губу. Темные капли легли на туман, словно он был твёрдым. Это казалось Алёнке неправильным. Как может туман держать каплю? Впрочем, разве этот туман не держал её саму?
Она глядела, как капли втягиваются в белую поверхность, будто их выпили невидимой трубочкой. В уголке рта туманной женщины сверкнула красная капелька, отчего-то Алёнка сразу признала свою кровь. Женщина слизнула каплю и замерла, прислушиваясь.
– Я поняла, – произнесла она тихим шелестящим голосом. – Она настолько далека от мира мёртвых, что просто не слышит нас. Когда я сжимаю её, она приближается к смерти, и начинает ощущать…
Алёнку сжало до хруста костей и подтянуло к самой раме картины. Прозрачное лицо приблизилось с той стороны, пристально вглядываясь. Пока девица думала, что можно сказать, объятья тумана ослабли, ноги Алёнки коснулись пола. Она едва не упала.
– Так и есть. Кощей, взгляни – это новая хозяйка избы.
Кощей? Владыка мира мёртвых. Алёнка вспомнила идола, который стоял вдали от деревни у погоста. Если Велеса и Ярилу прославляли на праздники прямо в деревне, Кощея поминали только в определённые дни и то с опаской. Оно и понятно. Живым лучше не лезть в дела мертвецов.
Прозрачное лицо из тумана отодвинулось, красавчик разглядывал Алёнку и хмурился все больше. Потом взгляд его переместился на чаши песочных часов, он вскрикнул.
– Мара, гляди! Нижняя чаша пуста. Четверть века впустую.
Аленку замутило еще больше. Владыка мира мертвых Кощей и его супружница, призрачная Мара. Ей, в отличае от него, даже идола не ставили, настолько ужасной считали. Кощей да Мара, от них идут все кошмары подлунного мира. А эта картина, стало быть, прямой проход в мертвый мир. Девицу пробил озноб.
Лицо женщины вновь придвинулось.
– И правда. Стало быть Яга сумела. Интересно, как, учитывая прошлый раз.
– В прошлый раз мы пытались сделать хозяйкой неподходящего человека, – холодно бросил Кощей. – Изба даже имени её не терпит, не то, что…
Он резко оборвал речь. У Алёнки зачастило сердечко. "Имени её не терпит…" Неужели…
Холеное лицо заполнило всю картину.
– Кто ты, девица? – проговорил он и брезгливо сморщился, словно перед ним был противный слизняк. Хотя, в мире мёртвых наверно любят слизняков…
– Как сюда попала? И где Яга?
Алёнка силилась ответить, но кровь из прокушенной губы заливала рот и мешала говорить.
– Она немая, – лицо Кощей разочарованно вытянулось. – Начинаю думать, что мы переоценили избу. Коли она выбрала себе такую хозяйку, годна ли она для наших…
Алёнка позабыла про страх. Она сплюнула кровь и выдавила:
– Не смейте говорить так про Чудышко! Она хорошая! И на многое способна!
Капли крови брызнули во все стороны. Некоторые упали на туман. Белёсая поверхность вскинулась и забурлила. На женском лице отразилось блаженство.
– О-о, какая… у неё гор-рячая кровь… – прошелестела она. Алёнка вдруг поняла, что может разобрать каждое слово. Множество щупалец из тумана обвило её ноги, там, где не было одежды, ладони, потянулись к лицу. Алёнка почувствовала, как её кожу пробивает сотня крохотных иголочек…
– Мара, кончай, – рявкнул красавчик и вдруг умолк. Дин-дон, дин-дон. Звон заполнил горницу, взоры обратились к песочным часам. Несколько крупинок покинули верхнюю чашу и присоединились к той, что лежала на дне нижней колбы.
– Напомни, у Яги когда-нибудь падало по несколько крупиц разом? – проговорил красавчик.
– Никогда. У неё и одна то падала раз в год-два, – прошелестела Мара.
– Хм!
Холодные старческие глаза уставились на Алёнку.
– Любопытно. Ответствуй, девка. Кто ты и зачем здесь?
– Я Алёнушка. Попала в избу… случайно. Бабушка Яга меня скушать хотела, но даже на это я оказалась не годна. А потом бабушка нарекла меня хозяйкой и улетела.
Красавчик с женщиной переглянулись.
– Так значит, изба тебя признала? – брови Кощея сурово сдвинулись. – Ответствуй, какие способы применила? Пытку? Угрозы?
– Что вы, – вскричала Алёнка. – Добротой и хорошим отношением. Все ласку любят…
Глаза красавца расширились. Он столь пристально вгляделся в Алёнку, что той стало неуютно. А Кощей ещё и прислушался, не переставая её разглядывать. Будто раздвоился. Глаза глядели сосредоточенно на Алёнку, а уши прислушивались к чему-то внутреннему, к Алёнке не относящемуся.
– И правда, на ласку… – проговорил он. В голосе сверкнула сталь. – Изба, что же ты? Тебя так легко подкупить?
В голосе не было угрозы, но пол под ногами Алёнки дрогнул и просел. Девица ощутила ужас, исходящий от избы.
– Не пугай, Чудышко! – вскричала она. – Разве плохо она служила бабушке?
Кощей вышел из сосредоточенности и расхохотался.
– Аха-ха-ха-ха! – смех был настолько холоден, что Алёнка сжалась от озноба.
– Столь хорошо, что поменяла хозяйку при первом удобном случае?
Зрачки Кощея сузились до почти незаметных точек, Алёнке показалось, что из глаз красавчика на неё смотрят две взведённые стрелы, которые вот-вот сорвутся с тетивы.
Изба начала подрагивать мелкой дрожью, Алёнке было так жаль её, что она просто не могла промолчать. Не могла, хотя сама едва не падала от страха.
– Зачем вы так?! Что плохого мы сделали?! Чем заслужили?!
В горнице вновь раздался звон. Ещё одна крупица покинула верхнюю чашу. Зрачки Кощея расширились до обычного размера, он заговорил:
– Кажется, ты не понимаешь, с кем имеешь дело. Плохо-хорошо. Добро и зло. Это понятия людей. Мы – стихийные силы сего мира, находимся над этим. Вот скажи мне, разве может быть злым ветер? Или река? Может быть Дремучий Лес злой?
Алёнка замотала головой. Да, Дремучий Лес называли недобрым, ему приписывали множество страхов, но назвать Лес злым в человеческом понимании девица не могла.
– В отличие от вас мы вечны. Мы всесильны. Поэтому мы решаем, что есть добро, а что зло.
Алёнка ощутила за этими словами бездну. Если в деревне, когда её выгоняли, люди стыдились своего поступка, чувствовали, что делают дурно, если Петрусь боролся с недобрыми помыслами внутри себя, то у Кощея все было давно решено. "Мы сами решаем, что есть добро, а что зло". Это была не бравада, это была истина. И самое страшное заключалось в том, что в сферу интересов сего безжалостного и рационального существа попала маленькая и хрупкая Алёнка. Убежать и скрыться у неё не было никакой возможности.
– Ты зря печёшься об избе, – молвил Кощей. – Она всего лишь инструмент. А вот ты тот, кто этим инструментом для меня поработаешь. Стало быть, и дрессировать я стану не её, а тебя.
Он щёлкнул пальцами, ладошку Алёнки обожгло, словно она опять ухватила раскалённую заслонку. Девушка закричала и затрясла рукой, но боль не проходила. Кощей глядел на неё неподвижным совершенно бесчувственным взглядом.
– Я могу включить боль и забыть про тебя. Уйти и заняться делами моего мёртвого мира.
Он встал и вышел из поля зрения картины. Алёнка зарыдала, подрагивая всем телом. Руку держала на весу, зубы скрипели, она вся напряглась, лишь бы не закричать. Боль была такой сильной, что к ней невозможно было притерпеться, она будто обновлялась каждую минутку.
– Но я постараюсь не забывать, – шагнул обратно красавчик. – Потому как случалось, что прежние мои жертвы сходили с ума от этой боли. А твой разум мне ещё понадобится.
Он вновь щёлкнул пальцами, и Алёнка выдохнула, уронив руку. Боль была столь острой, что её отсутствие ощущалось, как наслаждение.
– Хорошо, – сказал он и изогнул тонкие губы в усмешке. – Видишь? Что для меня хорошо, для тебя боль.
Старческие глаза на молодом лице пронзили Алёнку насквозь, ей показалось, что взгляд вывернул её наизнанку.
– Теперь слушай. Твоя главная цель – усмирение рода людского. Слишком уж вы… распоясались. Много о себе возомнили. Среди вас начали появляться богатыри… И эти, как их? Жрецы новой веры. Если старые стараются для нас, то новые возомнили о себе…
Лицо красавца изуродовало брезгливое выражение.
– Усмирение означает уничтожение особо непокорных. И полное порабощение остальных. В этом деле хозяйке мёртвой избы отведена особая роль.
Он оборвал объяснения.
Уничтожение? Порабощение! Алёнка как-то разом и бесповоротно поверила в слова красавчика. Она зажала ладошкой разинутый от ужаса рот. В ушах её прозвучало злорадное хихиканье Яги.
– Об этом после. А пока – повелеваю тебе выбраться поближе к человеческим поселениям и захватить для меня хотя бы одну деревню. У тебя все для того есть, поглядим, как справишься.
Резанув на прощание болью в руке, Кощей исчез. Холст вновь показывал пустой трон в зале неизвестного замка. Туман потерял плотность и растёкся, медленно растворяясь. Алёнки рухнула на пол и залилась слезами.
– Не желаю! Не хочу! Не бу-у-уду… – выла она, скорчившись на полу.
Такой её и застал кот, вернувшийся с улицы. Нос его был задран от гордости, на морде сияло довольство.
– Алёнушка, я усмирил избушку, давай имать щи из печи… – он встал посреди горницы. Морда вытянулась.
– Чего же ты так убиваешься?! С избушкой все хорошо. Просто не упоминай при ней калину… – он приглушил голос и прислушался, словно ждал, что изба опять сойдёт с ума.
Алёнка глянула на него и зарыдала ещё сильнее.
