Алексей Кулаков
Государь
Глава 3
Бескрайняя чаша пронзительно-синих небес над московским Кремлем еще была светла, да и алое солнышко только-только примерялось, как бы ему сподручнее спуститься к виднокраю – но в малой горнице, где сидел насупленным сычем хозяин усадьбы, уже было темно. Верней сказать, очень сумрачно и тихо. Тени же старый князь принес с собой из Грановитой палаты, прямо с заседания Думы Боярской: и было тех теней столько, что на стенах не помещались! То и дело ревниво толкались и выпихивали друг-дружку под дрожащий свет малых лампадок в красном углу, скользили растрепанными нитями по побеленому свежей известью потолку, падали чернильными пятнами на добротно отскобленый пол… И главное, укутали толстым слоем душу и разум думного боярина и царского ближника князя Ивана Федоровича Мстиславского. Было ему до того душно и муторно, что совсем не горячило кровь густое и сладкое рейнское вино, да и любимая кулебяка с вязигой и пироги с осетриной совсем не лезли в глотку. Что там: даже близость большой медной жаровни, что стояла за спиной и приятно грела поясницу, и то не могла отвлечь князя от тяжелых мыслей – уж больно поганое настроение им владело, изредка прорываясь и на уста:
– Аспид подколодный… Т-тварь неблагодарная!
Десятилетний княжич Васька, сунувшийся было приласкаться к грустному тятеньке – услышав такое его шипение, сначала застыл в дверях, а потом быстро-быстро на цыпочках сдал назад. Это пусть старшие брательники смело на глаза раздраженному отцу выставляются и огребают, а Василий… А он обождет возле подклета самого старшего из братанов – Федьку, и загодя его предупредит! И потом же, при случае, попомнит и выпросит под это дело у него что-нибудь интересное. Или вкусное? Хм, лучше и того, и другого, и чтобы побольше! Ждать и маяться скукой юному засаднику пришлось почти до вечернего благовеста – благо, что на женской половине был небольшой переполох со сборами сестрицы Настьки, и его толком не искали… Наконец, под ленивый лай дворовых псов и протяжное мычание стельной коровы из хлева, на подворье отчего дома пожаловал загулявший где-то Федя. И два сопровождавших его средних брата, Иван Большой и Ванька Меньшой – в раскрытых нараспашку шубах, несмотря на пощипывающий нос и щеки февральский морозец, и притом явственно чем-то довольные. Выкатившись из темного угла чуть не под ноги старшему братцу, младший княжич тут же был им облаплен, поднят и почти что прижат к усапанному снежинками бобровому воротнику – но мужественно ойкнул и быстро протараторил важное донесение про гневного отца. Кивнув, Федор поставил мелочь обратно на тесаные плахи и легонько подтолкнул в сторону теплых покоев:
– Молодец.
Видя, как Меньшой и Большой неуверенно переглядываются, направил следом и их:
– Скажите Насте, позже зайду!
Подождав, пока за родичами гулко хлопнет толстая дверь, наследник рода Мстиславских неспешно скинул шубу на руки пожилого челядина и пошагал в отцову любимую горенку – где тот любил посидеть в тишине, неспешно обдумывая все услышанное и увиденное за день. Коротко стукнув в резную створку, сунулся головой, затем зашел весь, заодно знаком указав миловидной теремной девке-холопке освежить накрытый стол…
– Пшла вон, дура! А, это ты, сын…
Вяло пошевелившись, грустный родитель молча проследил за мельтешением расторопных слуг, всего лишь раз одобрительно кивнув: когда Федор указал подсыпать древесного угля в рдеющее багровыми огоньками чрево жаровни.
– Что-то ты сегодня припознился, мы уж и поснедали.
– Да и ладно, батюшка. Я у Димитрия Ивановича с братцами гостил, уж там нас так попотчевали – три раза пояса перевязывали, чтобы не треснули!
Шевельнув бровями, глава семьи с хорошо скрытой тревогой поинтересовался:
– Что там с нашей Настькой, не передумали? Берет царевна ее с собой в Вильно?
– А как же! Им с Фимой Старицкой и Марфой Захарьиной-Юрьевой уже и отдельный санный возок готовят – своими глазами видел!
– Н-да?
Настроение князя на малую капельку, но все же улучшилось.
– А когда в путь?
– Сначала хотели дождаться прибытия инокини Александры с Горицко-Воскресенского монастыря, но февраль-то движется к исходу, а там ведь и весенняя распутица не замедлит. Я слышал, что вроде бы через пять дней от нонешнего? Дмитрий Иванович хочет к люду московскому со словом выйти, вот сразу после того, и… Но пять сотен Постельничей стражи уже выступили, и еще пять собираются – и сменных лошадей для санного поезда, говорят, изрядно по пути приуготовили. Дмитрий Иванович на сегодняшнем пирке даже пошутил, что дней за десять до Вильно добраться хочет!..
Проведя ладонью по лицу и бороде, родитель еще немножко распрямил плечи и ворчливо заметил:
– Да, народцу на Москве-матушке нынче изрядно набилось. Пока от казны царской им хлеб да кров дают, так и будут торчать в городе… Инокиня Александра? Помню я Ульянку Палецкую, помню – хорошая из нее жена для младшего брата Великого государя вышла. Тихая да скромная, и не лезла никуда с ненужными советами… Значит, все же она будет девиц наших духовно окормлять, и за их благонравием приглядывать? А мне мыслилось, что на тот чин боярыню Захарьину поставят.
Мимолетно стрельнув глазом на полнехонький кувшин с рейнским, сын почтительно согласился:
– И ее тоже отправляют.
– О? Ну, два пригляда и в самом деле лучше, чем один. Боярыня Анастасия, поди, попутно еще и своим сыновьям жен поглядит-присмотрит, и другим боярыням-княгиням о хороших невестах отпишет… Мудр Великий государь!
Скребнув пальцами по ровной глади скатерти, родитель с подозрением потыкал пальцем в высокую стопку пирогов и кулебяк (горячие!) и прислушался к себе: не успокоилась ли душенька, не хочет ли вкусной рыбки с румяной корочкой на тесте?
– А князья Палицкие-то ныне в чести, да. Иоанн Васильевич их сегодняшним днем на Дорожный приказ головами поставил – и на Каменный приказ их третьего братца тако же думает…
– Сразу на два Приказа?!? Так они же в зодчестве и прочем строительстве ничего не понимают?
Отмахнувшись, думной боярин вновь поковырял румяный бочок одного из пирогов:
– Первые они такие в Думе, что ли? Зато царю свойственники чрез сестру, вдову его покойного брата Юрия Васильича. А что до службишки, так старого градостроителя дьяка Выродкова со всеми его сынами из Разрядного приказа перевели в новые заведения – они и будут все дела на себе тянуть.
Не сказать, что разумник-сын не понимал таких простейших вещей, но ведь батюшку-то успокаивать надо, а что может быть для этого лучше, нежели тихий разговор с отеческими наставлениями?
– А-а!.. Это тот Иван Григорич из казанских походов, про которого ты мне в детстве сказывал? Коий целую крепость Свияж всего за месяц на пустом месте поставил, и тем предрешил падение басурманской Казани?
И вновь хандра старого князя поуменьшилась: всегда приятно вспомнить былое, особенно если в нем хватало больших и славных побед. А уж разгром Казанского ханства событием был немалым – иным за всю жизнь и половины того не выпадает!
– Да, он. Большой разумник… И сыны его явно в отца пошли.
Дернув щекой, Иван Федорович едва заметно потемнел лицом и равнодушно поинтересовался:
– На пирке у государя, поди, и Петька Горбатый сидел?
– Сидел, батюшка.
– Снял с него, значит, опалу Димитрий…
– Так его о том Великий государь попросил. Как отцу отказать в такой малости?
Согласно вздохнув, князь все же переложил к себе на блюдо кусок пирога, раскрыл его и малой четырехзубой вилочкой начал закидывать в рот аппетитно выглядящие кусочки рыбы.
– Поди, злорадствовал? Ведь службу твою ему отдали. Тоже мне: еще молоко на губах толком не обсохло, а уже поди-ка ты: целое посольство доверили! Тфу!!!
– Нет, батюшка, даже не местничал. Его возле царевича Ивана посадили – Петька конечно дурак, но не настолько, чтобы при нем зубы скалить.
– Ну да, ну да… Меньшой Басманов по сию пору дома отлеживатся, дырку в плече заращивает.
Коротко хохотнув, старший Мстиславский наконец «заметил» очередной быстрый взгляд сына на рейнское, и плеснул ему немного в деревянный кубок. Отхлебнув, довольный Федор продолжил радовать-веселить родительское сердце:
– И посольство мое ему не досталось! Отправится морем с одним из государевых стряпчих в Гишпанию – поговорить о любви и мире меж нашими державами с кем-нибудь из королевских ближников. И договориться на будущее о прибытии настоящего Великого посольства. Ну, еще себя показать, да на других посмотреть…
От таких новостей у батюшки и впрямь захорошело настроение.
– Вот значит как? Благостно, как есть благостно… А стряпчий при нем, чтобы дури не натворил?
– Нет, тятя. Тот будет с гишпанскими купцами дружбы и взаимной торговлишки искать. И речи держать перед Ме́стой[19] – это в Гишпании такое большое товарищество дворян, у которых обильные стада овец. Попробует договориться, чтобы от них к нам кораблями везли шерсть овечью и шкуры, а мы в обрат всякое поделие из тульского железа и доброго уклада. Даже пару новых пушек и пищали на смотр с собой возьмут!
– Ну… Тоже полезно, да.
Зажав бороду в кулаке, старый князь раздумчиво пробормотал:
– А ведь говорили мне что-то про купца Тимофейку Викеньтьева, что, дескать, товарищество для строительства мануфактур собирает, и не по чину размахнулся – а оно вон как… Гм, может и нам войти в это дело казной?
Вдруг перекривившись ликом, Иван Федорович шумно вздохнул – да и сам приник к кубку с рейнским.
– Что такое, батюшка? Опять в поясницу вступило? Или нога заныла?
– Да какая нога, говорил же, Дивеева хорошо залечила… Про казну семейную вспомнил.
Пододвинув к себе блюдо с пирогами, молодой княжич выбрал наиболее достойный его рта кусок и переложил к себе:
– А что с ней не так? Вроде бы все хорошо.
– Было хорошо. После сегодняшнего заседания Думы Боярской придется сундуки-то распахнуть на полную… Как бы по миру с того не пойти, не приведи господи!
Троекратно перекрестившись на иконы в красном углу, князь забормотал кратенькую молитву – наследник же, выждав до окончания оной, отхватил крепкими зубами кус румяной выпечки, медленно прожевал-проглотил, сторожко присматриваясь к родителю… И только убедившись, что тот спокоен, поинтересовался:
– Я слышал, сегодня в Грановитой палате было шумно?
Покатав пустой кубок меж крепких ладоней, думной боярин нехотя кивнул:
– Князя Хованского на суд царский приводили.
– О-о? И как?!?
Вновь покатав в ладонях серебрянный цилиндр с искусной чеканкой на боках, родитель брякнул посудой о стол, и чуть помедлив, щедро плеснул сначала себе, а потом и сыну. Жадно отпил, едва не ополовинив немаленький кубок, вновь брякнул им о стол, и не сдержавшись, прошипел:
– Шакалиное отродье! Яко прыщ гнойный лопнул, и нечистотами своими всех окатил!!! Ему бы язык свой поганый втянуть в зад, где тому самое и место, а он… Т-тварь неблагодарная!
Дернув шеей и плечами так, что в горнице раздался слабый хруст, старший Мстислвский успокоился столь же резко, как и вспыхнул, продолжив рассказ:
– Сначала нам жалобную челобитную ярославцев зачитали, потом дьячки Большой казны огласили все, что они там вместе с дьяками Сыскного приказа нарасследовали. Воровал и хапал в три горла, ну и насчитали тоже – полной мерой! Этому поганцу пасть бы перед Думой на колени да повиниться, милости просить, глядишь бы и… Князь ведь, Гедиминова корня. А он такое говорить начал!
Иван Федорович непроизвольно сдавил пальцами посудное серебро, но крепкий металл устоял.
– Веришь, сыно – ведь каждому из думцев на душу умудрился наступить, смачно в нее харкнуть и сапогом растереть! Кто чем дышит и на чем тайный доход имеет, кто в обход казны с иноземными купцами торговлишку ведет, про иные негораздые делишки… При всех думных чинах, при митрополите и царе, при псе его рыжем Малюте!.. Вот уж на чьей улице праздник случился – лыбился так, что едва рожей не треснул. Тьфу! Мало того, Хованский ведь еще и всех рюриковичей матерно облаял, сказал – воры почище него самого, мол, самих судить надо!.. И наипервейший разбойник среди всех, сам Великий государь! Представляешь?!? Падаль этакая, как у него язык-то повернулся такое молвить?!
Слабая улыбка медленно исчезла вслед за румянцем с лица молодого княжича-гедиминовича, который весьма живо представил, каково было слышать такое царю крови Рюриковой от князя-потомка литовского Гедимина.
– Князь Андрей что, с глузду[20]съехал, такие речи держать?!? Может, опоили его чем? Или затмение какое на разум сошло?..
– С-сволочь он!!! Мы там все разом как сидели, так и онемели, пока этот пес шелудивый на всю Грановитую палату вещал!.. Благодарение Спасителю, Думной голова Бельский его заткнул – тем, что об этого иудушку начал посох свой обламывать. Жаль не прибил его до конца: только морду в кровь и рассадил, а там уж рынды царские оттащили…
Помолчав и дернув несколько раз кадыком в пересохшем горле (от таких новостей рука сама к кубку с вином тянулась!), Федор осторожно поинтересовался:
– И что опосля? В смысле, что Хованскому присудили?
Видя мучения сына, отец вновь щедрой рукой плеснул рубиновой влаги сначала ему, а потом и себе.
– За нарушение крестоцеловальной клятвы на верную службу Великому государю – он и семья его навсегда лишена родовых вотчин и прочих имений. За деяния и речи, невместные для русского князя и христианина, будет отправлен на каменоломни, где и останется до самой смерти своей. Но до того – извергнут из княжеского достоинства принародно, и тем навеки опозорен.
Похлопав глазами, позабывший о вожделенном сладком рейнском княжич с довольно глупым видом повторил:
– Извергнут? Это как?
Отхлебнув вина, родитель мрачно пояснил:
– Выведут на лобное место, зачитают все вины его. После огласят повеление Великого государя и решение Думы Боярской. Затем поставят на колени и сломают над склоненной главой нарочно скованный для того клинок – в знак лишения чести и звания княжеского, а так же всех полагающихся к ним прав. Новая казнь, Иоанн Васильевич самолично ее измыслил для… Таких вот особых случаев.
– А что его семья? В монастырь на покаяние? Или за пристава, под строгий надзор?
Криво улыбнувшись, предводитель придворной партии князей-гедиминовичей и прочих союзных им семейств и родов, негромко поведал:
– Владыко Филипп за них вовремя попечаловался. Так что взамен отписанных в казну вотчин княжатам Хованским назначили на прокормление большой кус землицы под новое родовое поместье. Соседями будем! Я в тех местах как раз пару небольших городков с десятком деревенек заложить думаю – как будущие вотчинки для братцев твоих, Меньшого да Большого. А княжата, получается, верст на тридцать далее будут обустраиваться на житие.
– Погоди, батюшка. Так это же за пределами Большой засечной черты? Почитай, Дикое поле?
– Вот-вот, сыно. Милостив Великий государь…
Вновь хрустнув шеей, царский ближник не стал развивать опасную тему и вспоминать покойных князей Шуйских, которых тоже вот так же милосердно отправили на новое место жития за Камень Уральский, где те через некоторое время все разом и сгинули. Вместо этого он сдвинул в сторону беспощадно истерзанный кусок пирога и откинулся на спинку резного стульца, тут же ощутив всей спиной приятное тепло жаровни.
– Остальных тоже не стал карать за оглашенные иудой-Хованским вины. Просто приговорил выплатить положенное в казну со всех своих тайных дел торговых, ну и – войско в Сибирский поход должно быть числом никак не меньше пятнадцати тысяч добрых ратников. А ежели воинства православного все же будет поменее, то дьяки Большой казны с псами Сыскного приказа со всем усердием помогут сыскать недостающее – в людях ли, али в воинской справе.
Помолчав, старший Мстиславский тускло заметил:
– Теперь, сынок, хочешь не хочешь, а придется семейную казну растрясти как следует, и наши вотчины без должного пригляда оставить. Не совсем, конечно, полсотни надежных послужильцев и боевых холопов останется, но… Хорошо хоть, что ты у меня большая умница и у государя Димитрия Ивановича в чести.
Княжич, прочувствовав размер той ямы, куда со всего маха ухнула семья, удручённо кивнул.
– Дед, поди, на радостях светился, аки блюдо фарфоровое?
– Горбатый-Шуйский? Ну, не без того. Он сейчас на коне, обласкан царской милостью – как же, главный воевода Сибирского похода!
– Кони, бывает и спотыкаются.
– Хорошо бы, но – вряд ли. Тесть мой как человек слова доброго не стоит, но как воевода… Чуток получше меня будет.
Последнее признание бывший зять сделал очень неохотно. Но себе-то врать глупо и даже опасно, а правда редко бывает приятной.
– Если бог сподобит, побьет он и вогульских и пелымских князьцов, и Кучумку-хана отловит, и башкир изрядно примучает… А после, как за ним водится, три шкуры с них обдерёт. После тестюшки даже жидам добычи нету: всех похолопит, всё заберет! Ничего, будет и в нашем доме праздник, уж я постараюсь…
Густое рейнское наконец-то добралось не только до желудка, но и до разума главы семьи, пригасив пламень сжигающего его изнутри гнева.
– Тебе бы, тятя, вздремнуть малость. День был тяжелый, а утро вечера всяко мудренее?
Звучно хмыкнув, родитель все же признал, что было бы неплохо отдохнуть от трудов праведных. Вздымая на ноги порядком уставшее и огрузневшее от вина и пирогов тело, князь напоследок ворчливо распорядился:
– К сестре зайди. Поди, измаялась в ожидании добрых вестей…
* * *
Хмурым утром вьюжного и холодного позднего февраля, в Кабинете государя Московского и Великого князя было откровенно свежо и прохладно – а возле окон так и вообще холодно. Однако двух одетых в домашние наряды братьев, что стояли возле разложенного на столе Большого чертежа Мира, такие мелочи занимали мало. Особенно царевича Ивана, у которого за прошедшую ночь накопилась целая гора вопросов – и который так жадно и внимательно рыскал глазами по прекрасно отрисованной цветной карте, что, пожалуй, не заметил бы под ногами и целого снежного сугроба!
– …смотрел на батюшкиной Сфере, но там все так мелко!
– Ну так глобус для другого и предназначен – чтобы все земли умственным взором охватить, а не… Тц!
Обнаружив, что у овальной кедровой палочки в его руках совершенно некстати сломался толстый грифель, хозяин покоев перевернул ее другим концом и использовал на манер указки, небрежно «располовинив» целый североамериканский континент:
– От сих и до сих – это самое малое, что тебе надобно будет взять под себя.
Пока будущий Великий князь оценивал свои возможные владения, Дмитрий дотянулся до небольшого ножичка для очинки перьев. Перехватив изукрашенную синей шпинелью рукоять, в три движения отточенного лезвия превратил несуразно-короткую указку в хорошую чертилку с красным грифелем – которым и начал плавно рисовать небольшие кружочки на плотной бумаге:
– Стольный град лучше всего ставить – здесь, здесь или здесь. Обязательные для устроения порты – вот тут, и где-то в этих местах…
– Гм. Река Гудзон… Чудное какое словцо, Мить. А что значит?
– Ты на местные прозвания земель и рек внимания особо не обращай: все под себя переименуешь. Вернее – обязательно все под себя переиначь!..
– Ну да, чтобы все русским было… А где земли тех племен, о которых ты говорил? О, все: уже и сам их вижу!
Слегка вытянув шею, средний братец начал водить указательным пальцем по карте Северной Америки, негромко зачитывая вслух:
– Тут мохоки, здесь онайда и онондага, а вот в этом углу кайюга и сенека. Гм! Митя, а сколько их там всего живет? Ну, хотя бы примерно?
– Что-то около сорока тысяч…
– Всего-то?!?
– Ратников-пешцов.
– О-о?!?
– Всего же, навскидку, не менее двухсот тысяч. Кроме них еще есть разные союзные и родственные племена – о которых ты почитаешь вот здесь…
Пощелкав наборным замком угловатого стального хранилища, Дмитрий извлек из него пухлую папку, крест-накрест перетянутую крепкой бечевой. Причем в покрытом серебряными узорами хранилище виднелась еще парочка таких же укладок толщиной в половину локтя – хотя Ивану хватило и первой. Жадно и торопливо пошелестев исписанными с двух сторон листами желтоватой бумаги, разложив-сложив небольшую карту на обтрепанном куске просоленного пергамента, и ненадолго вчитавшись в опросный лист одного удачливого капитана испанского галеона, он вновь обратил внимание на Большой чертеж Мира. Не праздного любопытства ради! А пристрастно разглядывая выбранный для строительства будущего города-порта полуостров на побережье Тихого океана, где проживало мирное индейское племя олони. Кое с испанскими мореплавателями дел покамест не имело, на своей земле миссию святого Франциска Ассизкого не принимало, и уж тем более слыхом не слыхивало о том что залив, возле которого они живут, оказывается, зовется Сан-Франциско!.. Впрочем, даст Бог, тамошние людишки никаких дел с испанцами и прочими европейцами иметь и не будут. И миссий папежных не дождутся, да и латинских названий не услышат: уж Иван о том позаботиться. А названия… Да в церковных святцах столько православных святых и великомучеников записано, что на все его будущие земли с ба-альшим запасом хватит!
– Калифорния? Ой, сколько племен-то! Тц, и все мелкие!.. Ух ты, и золото есть?
– Там и иного полезного хватает, как видишь: весьма пригожее место для твоего стольного града может выйти.
– Вижу…
Обласкав взглядом россыпь разноцветных условных значков, юноша бережно сложил поистине драгоценную карту, собранную-склеенную аж из шести листов тонкой велени. Впрочем, не златом единым жив человек:
– Митя, а вот тут у тебя наособицу указаны Великие озера, и… Гм, и Великие равнины. Там и вправду пасется такое неисчислимое множество тех больших горбатых быков?
– Бизонов там десятки миллионов. Если добывать разумно, то мяса и кожи хватит о-очень надолго! Особенно если по краям тех равнин поселить кого-то вроде наших казачков – эти и за скотом присмотрят, и чужих охотников окоротят.
– Да у нас на Руси и казаков-то столько не найдется! А если татар на равнины пустить… Нет, сие не благостно: прадед наш с крымским Менгли-Гиреем тоже поначалу союзничал – и чем это закончилось?..
С большой неохотой захлопнув укладку и ненадолго зацепившись глазами за остальное содержимое братниного хранилища, Ваня вновь оценил предлагаемые ему владения – и надолго застыл перед картой Мира, что-то напряженно обдумывая. Выждав пяток минут, Дмитрий вздохнул и без особой надежды поинтересовался у шестнадцатилетнего мыслителя:
– Может, все же примеришься к шапке Великого господаря Молдавии? Народец тамошний примет тебя с радостью, да и от семьи недалеко будешь: чуть что, и помощь не замедлит – деньгами ли, хлебом или ратниками…
Явно удерживая себя от того, чтобы не зарыться вновь в лежащую под рукой укладку, молодой Иоанн Иоаннович на удивление серьезным тоном заметил:
– Сесть на престол в Молдавии легко – но воевать затем всю оставшуюся жизнь? Нет уж! Сестрица правильно указала, что с одной стороны будут давить турки, с другой – цесарцы, да и боляре тамошние закоснели в измене… Я не ты, долго терпеть рожи воровские не смогу, и ославят меня в веках Кровавым, или каким-нибудь Ужасным. А то и вообще вторым Дракулой-Колосажателем!
– Хм, ну не все так уж и плохо. К тому же, если не лежит душа к Молдавии, мы всегда можем присмотреться к другим…
Тряхнув головой словно норовистый (и уж точно очень-очень породистый!) жеребчик, царевич перебил старшего брата:
– Нет, Митя, я все крепко обдумал. Или ты опять меня проверяешь?
Вздохнув, государь Московский ловко крутнул в пальцах овальную палочку чертилки, и честно признался:
– Просто не хочу с тобой расставаться. Как правитель я рад безмерно, вот только сердце то и дело шепчет – «оставь Ваню поближе к себе». Ведь иначе меж нами будет целый окиан, и… Сам понимаешь.
Хрусть!
С недоумением склонив голову вниз, Дмитрий едва заметно поморщился, аккуратно стряхнул на стол переломленную надвое чертилку и сменил тему, повернувшись к карте Мира:
– Царству Русскому очень важно, чтобы на этих землях появилась и быстро набрала силу Новая Русь… Хм, вернее – Рось! Окиян, что разделяет наши континенты, защищает лучше иной Засечной черты: ни одна большая держава, кроме Испании, в ближайшие полвека не в силах послать достаточно войска и переселецев, чтобы силой утвердиться на севере Нового Света. Европейцы уже начали понемногу основывать свои поселения, но к нашему счастью и удаче, для них все племена индейцев – что-то среднее между полезными иноверцами и бесправным двуногим скотом. Так что если ты… Когда ты завоюешь уважение и доверие Союза ирокезов, то в краткий срок утвердишься там крепкой стопой. Люди Пяти племен любят и умеют воевать, очень ценят личную храбрость и сильную волю – но разве ты не таков? Завоюй их сердца, завладей их помыслами и поведи за собой: пусть они станут тяжким мечом в твоей деснице, коим ты повергнешь всех недругов в тех землях!..
Замолчав, Дмитрий коснулся кончиками пальцев еще по-детски нежной скулы младшенького, слегка провел рукой, ощутив пробивающуюся на лице и подбородке мягкую щетинку будущих усов и бороды… Вздохнул, уронил руку вниз и почти неслышно закончил:
– И кто знает, Ваня – возможно, уже твоему наследнику Золотая шапка Великого князя Росского окажется слишком тесной? А вот императорский венец станет в самый раз.
Полыхнув синевой глаз, Иван до скрипа сдавил в кулаке вощеную обложку укладки и сдавленно пообещал:
– Так и будет, брате!!!
Тихо постучавшись, в Кабинет сунулся доверенный служка – но увидев бешеный взор среднего царевича, моментально исчез, оставив толстую створку двери приоткрытой.
– Утишь переливы Узора, пока челядь не побежала менять штаны. Да и Васька, вон, заопасился.
Смущенно и досадливо кашлянув, царевич прикрыл глаза, успокаивая прорвавшиеся наружу эмоции:
– Опять не сдержался…
Придержав створку, в Кабинет сторожко заглянул князь Старицкий: однако увидев спокойно беседующих братьев, тут же приосанился и во весь голос напомнил:
– Пора облачаться, государь!
– Иду, Вася, иду.
Вытянув многострадальную обложку укладки из цепких братниных пальцев, восемнадцатилетний слепец привел ее в порядок и довольно-таки небрежно закинул в распахнутый зев хранилища.
– Твой новый хран еще не готов – должны были успеть, да отливку запороли… Потому тебе перетащат этот: в нем почти все, что есть у меня по твоему будущему владению.
– Почти?
– Еще часть бумаг хранится у батюшки, но сначала ты прочтешь и заучишь то, что есть у меня.
– А-а!
Мазнув указательным пальцем по шестерке наборных дисков с внутренней стороны стальной дверцы, Дмитрий на всякий случай уточнил:
– Цифры ключа запомнил?
– Как Бог свят!
Закрыв хранилище, слепец парой движений сбил верное положение наружных наборных дисков и распрямился.
– Ну что, пошли готовиться?
Однако жажда знаний никак не отпускала среднего из царевичей, так что стоило им выйти из Кабинета, как он немедля послал подвернувшегося служку в свои покои – с распоряжением нести его сегодняшний наряд прямо сюда. Ну а пока бегали за одежкой, Ваня пристроил свои тылы на мягком войлочном полавочнике, и стал наблюдать за кружением доверенных челядинов вокруг старшего брата. Который, к слову, прекрасно уловив все сомнения, одолевающие младшенького, повернул голову в его направлении и на отличном фряжском языке заметил:
– Замысел о своих землях за окияном родился не сейчас, брате: мне было десять лет, когда батюшка впервые задумался о сем деле. С той поры все и готовилось: осторожно, всегда тишком, да через вторые-третьи руки. В позапрошлом году из Балтики отплыли три крепких каракки с опытными и жадными до золота купцами-капитанами, которые повезли наших прознатчиков в Новый Свет…
Едва заметно нахмурившись, средний царевич поинтересовался на том же языке далекой Италии:
– А почему я не знал?
– Всякому плоду свое время и место, Ваня. Вспомни себя всего лишь год назад: разве тебе подобное было бы интересно?
– Ну…
– Ты тогда вовсю готовился подловить войско крымчаков при Ахуже. Теперь же тебе пришло время готовится к иному, но так же основательно – и по-прежнему сохраняя весь замысел в строгой тайне.
Задумавшись (в последнее время юноша частенько этим занимался), Иоанн Иоаннович согласно тряхнул головой.
– И когда вернутся корабли?
– Ежели бог будет к нам милостив, этим годом. Прознатчикам дан наказ пригласить к нам в гости десятка два крепких воинов, столько же женщин в возрасте матерей, и десятка три уважаемых племенами старцев. Чтобы было с кем говорить о любви и мире меж нами – ну и им на нас поглядеть, да себя показать.
Мельком глянув на вернувшегося в покои Василия Старицкого, что под наблюдением двух постельничих стражей внес в покои бархатную подушку с лежащим на ней золотым оплечьем-бармами – юный, но уже победоносный воевода царских кровей с сомнением пробормотал:
– Посольство от всех племен?
Итальянский говор Иоанна Иоанновича ничуть не уступал гладкости речи старшего брата.
– Ну, посольство это громко сказано…
– Нет, я о ином – согласятся они ли плыть в неизвестность?
Подняв руки вверх, Дмитрий перетерпел не сильно приятный процесс облачения в царское платно. Которое, из-за обилия золотого шитья и драгоценных камней, весило как хороший новгородский колонтарь из толстых железных пластин – и так же драло жесткой изнанкой лицо. Затем у государя Московского забрали его любимые домашние тапочки, заменив их шитыми жемчугом короткими чёботами с загнутыми вверх носками – вдобавок нанизав на растопыренные пальцы четыре перстня с крупными каменьями.
– Так мы же не просто так пригласили, а честь по чести: щедрые дары вручили и гостей-заложников взамен оставили. Заодно те местные языки подучат как следует, а то с толмачами прямо беда!
Распахнувшаяся дверь оборвала практику царевичей в итальянском языке, пропустив в покои веселого и нарядно одетого царевича Федора – явившегося к старшему брату с небольшим ларцом наперевес. Пристроившись на дальнем конце широкой лавки и аккуратно уложив на колени продолговатый гостинчик, «украшенный» аж тремя грозными печатями алого сургуча, юный творец пожаловался-похвалился:
– Ф-фух, ну и умаялся я с твоей придумкой, Мить! Пока сообразил как все правильно сделать, да пока мастера сработали – с них семь потов сошло! Кстати, Домна тебе на меня еще не жаловалась?
Поведя плечами (парадные одеяния лучше любой кольчуги заставляли держать правильную осанку), наставник и господин фактической хозяйки Аптекарского приказа с легким удивлением поинтересовался:
– А должна?
– Еще бы: я же у нее все запасы натрия выгреб! И другого кой-чего изрядно растратил на опыты.
С ответом пришлось погодить: на младшего соправителя Царства Русского как раз начали надевать ожерелье-бармы, отягощенные семеркой драгоценных медальонов-запон, так что ему поневоле пришлось задрать вверх подбородок и держать закрытым рот. Ну а потом отвечать и вовсе не понадобилось: сначала прибежали челядины с нарядом Иоанна Иоанновича, тут же утянувшие своего господина в свободный угол и поднявшие там небольшую суету. Следом в палатах как-то незаметно образовалась ученица Аглая Гуреева, подсевшая к разорителю ценных алхимических припасов – который, в свою очередь, тут же начал с ней о чем-то весело шушукаться. Ну и наконец, очень шумно прибыла царевна Евдокия, которая так торопилась, что не смогла разминуться с посохом старшего брата, спокойно дремавшим до этого в специальной резной стойке.