Алексей Малышев
Как Тёша стала русской рекой. Очерки истории и топонимики Окско-Сурского междуречья
© Малышев А. В.
© Издательство «Эдитус»
Москва, 2025
Очерк 1.
Реки России
Происхождение географических названий относится к числу тех, интерес к которым не иссякает с течением времени. Вопрос о том, как на территории Волго-Окско-Сурского междуречья, занятой в современности в основном русским населением, возникли названия, не имеющие к русскому языку ни малейшего отношения, всегда привлекал внимание краеведов и историков. Благодаря многолетним исследованиям в целом топонимика Среднего Поволжья получила достаточно полное освещение в научной литературе, но, на наш взгляд, несколько одностороннее, и в книге мы предложим несколько другое видение образования топонимов нашего края и Поволжья в целом.
Безусловно, изучение топонимики любого региона, тем более такого, как Среднее Поволжье, невозможно без обращения к истории края, особенно истории этнической. Ведь топонимика как раздел ономастики (науки об именах собственных) и есть научная дисциплина, изучающая названия географических объектов, полученные ими от этносов, на территории расселения которых эти объекты находились.
Топонимика Среднего Поволжья очень древняя, и её формирование началось задолго до того, как сюда пришли славяне, и задолго до того, как оно было присоединено к Московской Руси. На протяжении долгих веков здесь жили народы храбрых охотников, трудолюбивых земледельцев, отважных воинов. Среднее Поволжье входило в состав могущественных древних государств, и Волго-Окско-Сурское междуречье не было диким, неосвоенным захолустьем. Эти народы и государства оставили свой след в топонимике края, они живым потоком влились в этническую историю Среднего Поволжья, в этногенез современного населения, а языки, на которых говорили эти народы, формировали древнюю топонимику края.
При этом топонимика при отсутствии других исторических источников может сыграть решающую роль в установлении расселения древних племён, их движения в освоении новых территорий. Поэтому рассказ о топонимике будет неполным без рассказа о племенах и народах, населявших в давнее время Среднее Поволжье.
Интерес к происхождению географических названий возник ещё в древности. В Средние века зафиксирован ряд попыток создания лексических словарей, различные толкования географических названий встречаются и в русских летописях. В XVIII в. российские учёные В. Татищев, А. Сумароков, Г. Миллер в своих трудах делали попытки расшифровки топонимов. Эти попытки продолжались и в XIX в., но только в XX в. географические названия стали изучаться систематически. Были изданы первые топонимические словари, сложились научные школы, а топонимия оформилась как специальная географическая, лингвистическая и историческая дисциплина, обусловленная необходимостью установления постоянных имён географических объектов.
Людям нужно ориентироваться на местности, и прежде всего ориентирами служат названия рек, лесов, полей, гор, холмов, болот, селений и пр. В них отражаются признаки, свойства местоположения, какие-то события, произошедшие рядом с ними когда-то. Названия никогда не возникают без причины. Русский филолог Я. Грот указывал: «Топографическое имя никогда не бывает случайным и лишённым всякого значения, в нём по большей части выражается или какой-нибудь признак самого урочища, или характерная черта местности, или намёк на происхождение предмета, или, наконец, какое-нибудь обстоятельство, более-менее любопытное для ума и воображения».
Что касается топонимики Волго-Окско-Сурского междуречья, то даже при беглом взгляде сразу бросается в глаза множество названий, которые нельзя объяснить русским языком. Главным образом, это названия рек и вообще водоёмов: Ока, Сура, Тёша, Серёжа, Шилокша, Нукша, Нукса, Салакса, Калнакса, Велетьма, Сиязьма, Цна, Сарова, Мелява, Канерга, Урынга – и многие другие даны им какими-то древними народами, язык которых или забыт, или существует в виде реликта в местах первоначального расселения этих народов, там, откуда они начали свой путь по Евразии.
Учёные-топонимисты, изучая подобные, не выводимые из современных языков названия, как правило, делят их на части, и ту часть, которая встречается неизменной во многих названиях, именуют топоформантом. Например, в русском языке одним из таких топоформантов является слово «город» («град»), образующее такие топонимы, как: Новгород, Белгород, Ужгород, Волгоград и др. В нашем случае из названий поволжских и приволжских рек можно выделить топоформанты – ма, -ва, -ка (-га), – ша (-са, -за), – та (-да) и – ра (-ара), которые не используются для создания гидронимов ни в одном из современных языков поволжских народов. Эти топоформанты принадлежали языку обитателей берегов этих рек, живших здесь в древности.
В топонимии существует доказанное положение, что названия рек, озёр, других водных объектов отличаются большей древностью, нежели названия населённых пунктов, и имеют первостепенное значение для установления древнего населения. Эти названия, объединённые общим термином «гидронимика», служат своего рода каркасом любой топонимики, будучи первыми географическими объектами, которым люди давали имена.
Очевидно, что крупнейшие реки не только Поволжья, но и вообще всей России имеют названия не только не русского, но и даже не славянского происхождения. Это свидетельствует о том, что первыми жителями Восточной Европы были не славяне, а представители других народностей, передавшие пришедшим сюда позднее славянам эти названия.
Имена Дон, Днепр, Днестр и др. вряд ли могут быть объяснены в славянских языках. Хотя вот Волга – великая русская река – название, имеющее явно славянское происхождение от «влага», «волглый» (до сих пор в Среднем Поволжье употребляют это слово в значении «влажный»), но с Волгой история отдельная. Дело в том, что Волга – это уже третье имя великой реки. Древние греки называли Волгу Ра, но не они дали реке это имя – так называли реку индоиранцы, населявшие в древности её берега. Ра («ранха» – «поток») называли Волгу скифы и сарматы, и они передали это название другим народам. Волжские (восточные) финны, усвоив от иранцев корень ра, добавили к нему свой топоформант – ва и называли огромную реку Рава, но поглотившие иранцев тюрки назвали реку уже по-своему – Итиль (поток), и это название устанавливается на долгие столетья. Оно зафиксировано на многих средневековых картах.
Только с XVII в. на всём протяжении реки она стала называться по-русски Волга, хотя в том, что это русское название, есть большие сомнения. Известно, что тюрки не всю Волгу называли Итиль; выше впадения в Волгу Камы она называлась у тюрок Улга (Юлга), и приняли они это название, вероятно, от местных туземцев – угров.
Некоторые исследователи идут ещё дальше и выводят название великой русской реки из языка западных финнов, предкам которых в древности принадлежала Валдайская возвышенность, где Волга берёт своё начало. Финское слово valkea («белый») легло в основу многих гидронимов Финляндии. Валке-ярви («белое озеро»), Валке-акоске («белые пороги») и др. А недалеко от истока Волги начинается река Мста (финск. musta – «чёрный»), текущая в Онежское озеро. Если реку, текущую на запад, древние финны назвали Чёрная, то почему бы им реку, текущую на восток, не назвать Белая (Валкеа)? А уж пришедшие потом славяне переиначили Валкеа в Волга.
Древние славяне вообще неохотно меняли названия рек, предпочитая оставлять имена, уже данные им другими народами. Видимо, это связано с тем, что вода как основа жизни была сродни божеству, и менять имя реки казалось кощунством.
А Волга, текущая на протяжении 3 500 км, перетекающая из одной области в другую, постепенно освоила своё окончательное имя, полученное от маленького истока на Валдайской возвышенности.
В гидронимии южной части Восточно-Европейской равнины практически все крупные реки имеют названия, происходящие из языка северных иранцев, скифов и сарматов. Это говорит о том, что древние кочевники были господствующим здесь народом, превосходящим другие, живущие рядом этносы, в своём общественном развитии, раз сумели навязать им свои названия рек.
Но рубежом обитания кочевников была естественная граница леса и степи, а по ту сторону этой границы, в бескрайних лесах от побережья Балтийского моря на западе до предгорий Урала на востоке, жили древние прабалтские, прафинские и праугорские племена. Поэтому все крупные реки лесной полосы носят названия балтские и финно-угорские, и нет славянских. Славяне – это последние племена, заселившие леса Восточной Европы. Только Волго-Окский рубеж долгое время был для славян преградой. В конечном итоге был преодолен и он, и земли к востоку от этого рубежа были освоены славянами.
Современные жители Среднего Поволжья с полным правом именуют свою малую родину Россией, а себя – русскими людьми, россиянами. Однако можно быть абсолютно уверенным в том, что любой русский человек, родившийся в Поволжье или живущий на этой земле, хоть раз, но задавал себе вопрос: что означают названия Ока, Сура, Тёша, Иржа, Выкса, Ковакса, Ворсма, Сиязьма или Кулебаки, Саконы, Саваслейка, Липелей, Кужендеево и десятки других непонятных имён? Если с названием Рогово, Липовка, Гремячево всё понятно, то что означает имя Арзамас? Или Шатки? Что такое Размазлей? Или Мухтолово? Неужели вправду там было много мух и люди говорили: «Там мух толово» («толово» – старинное русское слово, означающее «скопище»), поэтому назвали посёлок так необычно?
В краеведческой литературе можно встретить много разных версий. Например, что Кулебаки – это два слова: «кули» и «баки» (дескать, здесь когда-то изготавливали мешки-кули и ёмкости-баки), название Мамлейка произошло от фразы-просьбы «мама лейка (воду)», а Арзамас назван так, потому что его основали мордвин Арзя со своей женой Масей. Или встречаются версии, трактующие происхождение названия просто по созвучию: те же Кулебаки названы так, потому что там пекли вкусные кулебяки (вид пирога), а село Степурино названо так якобы за помощь, которую его жители оказали Степану Разину.
Это всё примеры так называемой «народной» (по-другому «мнимой») этимологии топонимов. Мыслящий человек всегда хочет понять явления и имена, которые его окружают, не желает мириться с бессмысленностью названия и как бы подгоняет смысл, подбирает похожие по созвучию слова из родного языка, чтобы объяснить непонятное понятным.
Это нормально, именно с таких наивных предположений началась топонимия как наука. В XVIII в. поэт и филолог В. Тредиаковский утверждал, что название страны Италия произошло от слова «удалия», так как эта страна удалена на много вёрст от России. А «амазонки» произошло от русского «омужонки» – омужичившиеся грубые женщины. А «этруски» – от русского «хитрушки», «ибо оные этруски на всякие хитрости горазды были». Один местный школьный учитель утверждал, что река Тёша названа так потому, что вода в ней холодная, неласковая, как тёща (мать жены) у иных мужчин, вот древние мужички и назвали так речку. Вот такая этимология.
Между реками Ока, Волга и Сура расположено Волго-Окско-Сурское междуречье
Сегодня благодаря исследованиям многие названия географических объектов Волго-Окско-Сурского междуречья получили своё толкование, основанное на языках мордвы – финно-угорского народа, населявшего междуречье непосредственно перед приходом славян. Но остаётся целый пласт названий, в основном гидронимов, который невозможно этимологизировать из мордовских языков. Считается, что эти названия оставил древний народ, живший здесь до прихода мордвы и исчезнувший (растворившийся) в последующих волнах переселенцев. Однако ничто не исчезает бесследно, а уж тем более целый народ. Меняются, как правило, только имена и языки, на которых разговаривают люди, а любой существовавший и «исчезнувший» народ живёт в своих потомках, создавших или пополнивших новый этнос, подтверждением чему служат выводы науки антропологии, речь о которых пойдёт в следующем очерке.
Что до создания топонимов, то Волго-Окско-Сурское междуречье знаменательно именно тем, что в его освоении участвовали все упомянутые выше племена, начиная с иранцев и заканчивая славянами. Поэтому и топонимика края включила в себя названия, берущие своё начало из языков всех этих этносов. И, конечно, рассказ о топонимике будет неполным без краткого рассказа об историческом пути, который прошли эти этносы, потомки которых жили и живут на территории сравнительно небольшого уголка нашей страны, расположенного в западной части Среднего Поволжья, в междуречье рек Волги, Нижней Оки, Цны и Суры (в Волго-Окско-Сурском междуречье).
Очерк 2.
Археология и антропология
Дописьменную историю человечества, его материальную культуру и жизнедеятельность, а также вопросы происхождения народов, их этнические взаимоотношения изучают такие науки, как археология и антропология. Причём выводы и оценки, сделанные учёными на основании материальных останков и антропологического материала, зачастую не совпадают с выводами и оценками, сделанными при изучении письменных источников или данных этнографии и лингвистики. Тем интереснее будет краткое ознакомление с археологической и антропологической историей нашего региона и Среднего Поволжья в целом.
Об антропологии позже, а начать следует с археологии – науки, которая, благодаря раскопкам, восстанавливает социально-экономическую историю человечества, определяет места становления первых цивилизаций и пути миграций древнего населения, установив разделение дописьменной истории на эпохи и периоды.
Первые человеческие стоянки на территории Поволжья археологи относят ко времени среднего палеолита (то есть к периоду 30 000–40 000 лет назад). Широко известны стоянки верхнего палеолита (20 000–25 000 лет назад) на территории современной Владимирской области, возле местечек Сунгирь и Карачарово, относимые к этому периоду. Но активное заселение лесной зоны Восточно-Европейской равнины началось с эпохи мезолита (11–13 000 лет назад), сразу после отступления ледника. Это было последнее в истории Земли оледенение, Валдайское, после которого в северной части Восточной Европы стали устанавливаться природные и климатические условия, похожие на современные. От мезолита ведёт свою историю всё современное человечество.
Наступившее где-то порядка 10 000 лет назад послеледниковое потепление покрыло лесами холодные степи, оставленные ледником. Отступили на север мамонты и шерстистые носороги, а вместо них в леса пришли лоси и кабаны, косули, волки и медведи, и следом за ними – древние охотники – немногочисленные лесные кочевники.
Первые жители лесной зоны Восточной Европы, эпохи мезолита, обитали совсем рядом с нашим регионом – в бассейне Верхней Волги и Верхней Оки и в бассейне Клязьмы. Отсюда первобытные племена расселялись по окрестным лесам, вступив в эпоху неолита.
Наступивший 8 000–10 000 лет назад период неолита характерен тем, что древний человек уже начал осваивать навыки ведения примитивного хозяйства. Улучшились его орудия труда и охоты, с собаки началось приручение домашних животных. Племена росли, расселялись на все большей территории, появилась какая-то специализация, позволяющая археологам дифференцировать главным образом по керамике наиболее крупные археологические культуры.
В эпоху раннего неолита (6 000–8 000 лет назад) на территории бассейна Клязьмы в результате очередного потепления климата широко распространяется так называемая верхневолжская неолитическая культура. Племена этой культуры за 1 000 лет до возникновения Шумера и Египта достигли очень высокого развития, производили совершенные орудия труда, знали лук и стрелы, гончарный круг. Верхневолжская культура стала родоначальницей местных поздненеолитических культур, встретивших бронзовый век. Из этих культур для нас наиболее интересна волосовская культура, названная так по имени деревни Волосово (близ г. Навашино, в устье Велетьмы), где впервые были обнаружены её материальные следы.
Волосовцы, жившие 4 000–6 000 лет назад, расселялись и на юго-запад – в нынешние рязанские земли, и на восток. Первые стоянки неолитического человека, обнаруженные в нашем регионе, имеют возраст порядка 5 000 лет и относятся к волосовской культуре. Нужно отметить, что представители верхневолжской и выделившихся из неё культур были бесспорными европеоидами, и только волосовцы имели примесь лапаноидных черт, то есть в области расселения волосовской культуры уже проникали северные монголоиды из Приуралья.
На пороге бронзового века (4 000 лет назад) северная часть Восточной Европы подверглась нашествию с юго-запада племён «культуры боевых топоров» (фатьяновская культура). Археологи отмечают жестокие столкновения волосовцев с фатьяновцами и полную победу «боевых топоров», завоевавших Восточно-Европейскую равнину и поглотивших волосовскую культуру. Боевые топоры-фатьяновцы были ярко выраженными европеоидами характерного западного (условно германо-балтского) типа.
Начало бронзового века было периодом важных изменений и в экономике, и в социальной сфере всего древнего мира. Правда, в условиях достаточно сурового климата Поволжья развитие бронзы здесь несколько задержалось по сравнению с областями Южной Европы и Средиземноморья, где переход к бронзовому веку отмечался уже на рубеже 4 000 лет назад, а 2 500 лет назад там уже существовали земледельческие государства.
Где-то около 3 500 лет назад в Среднее Поволжье отмечается проникновение индоиранцев – представителей абашевской культуры, тесно связанной с другими культурами степной зоны Восточной Европы и Северного Казахстана (балановцы, андроновцы и др.). Абашевцы наряду с другими подобными им культурами объединены в археологии под общим названием срубной культуры, так как они хоронили своих покойников в деревянных срубах. Абашевцы были скотоводами – они разводили лошадей и принесли в Поволжье зачатки металлургии. Археологи также в этот период отмечают в Среднем Поволжье появление первых сельскохозяйственных растений. Абашевцы, поселившиеся в Волго-Окско-Сурском междуречье, вскоре выделились в отдельную срубную культуру – поздняковскую, названную по имени села Поздняково в Навашинском районе, где были впервые зафиксированы её следы. Поздняковцы, вобрав в себя фатьяновцев, вступили в бронзовый век.
Рост производственных форм ведения хозяйства способствовал развитию первобытных племён. Древние люди Среднего Поволжья стали больше заниматься земледелием, стали разводить свиней, лошадей, коров. Бронзовые орудия постепенно стали вытеснять из обихода каменные. Племена срубной культуры расселились на пространстве от современной Калужской области до степей Башкирии и продолжали занимать всё новые и новые территории, пока на них не обрушились с запада племена городецкой, а с востока ананьинской культур. Это случилось в самом начале железного века (2 700–3 000 лет назад). Следует отметить, что если представители городецкой культуры были абсолютными европеоидами северного типа, то ананьинцы были носителями финно-пермского антропологического типа (европеоиды с лапаноидной примесью).
Железный век изменил жизнь древних людей. Железный топор был дешевле бронзового, болотная руда была повсюду, железные орудия труда позволяли расчистить больше места под пашню, вспахать больше земли, получить больше урожая, благодаря чему увеличился рост населения. У занявших Волго-Окско-Сурское междуречье городецких племен археологи уже отмечают имущественное неравенство. Городецкие племена принято считать предками современных народов Среднего Поволжья, хотя сами археологи сомневаются и полагают их роль в образовании этих народов не главной.
К концу I тысяч. до н. э. городецкие племена, вобравшие в себя племена срубной культуры, расселились уже на всём пространстве от Верхней Оки до территории современной Самарской области. Позже они были оттеснены на север пришедшими в Поволжье скифами и сарматами. Скифы и сарматы – это дальние родственники современных жителей Ирана, вторгшиеся в южные степи из-за Кавказа и Аральского моря. Они полностью завладели степной зоной Восточно-Европейской равнины и постоянно проникали за границу леса и степи.
Таким образом, по мнению археологов, вся дописьменная этническая история Среднего Поволжья была историей европеоидов с некоторым попаданием сюда лапаноидного субстрата. Только на заре нашей эры в Средневолжский регион начинается проникновение древних представителей уральской расы, смешивающихся с местными европеоидами[1]. Территория Среднего Поволжья стала в это время контактной зоной двух рас и двух миров – лесного и степного, и такая ситуация продлится в регионе по большему счёту до нового времени.
Установить расовую принадлежность древних обитателей Восточной Европы археологам помогли антропологи.
Антропология в рамках археологии – наука о развитии и формировании облика современного человека. В более широком смысле она называется расологией и является наукой, изучающей проблемы классификации современных рас, а также распространение и формирование общества на основе расовой принадлежности. Расология в конце XIX – начале XX вв., развивавшаяся на стыке с дарвинизмом, мальтузианством и другими модными тогда европейскими течениями, превратилась в расизм – лженауку, обосновывающую тезис о физической и психической неравноценности рас и о решающем влиянии расовых различий на историю и культуру общества. Другими словами, расизм разделил людей на «высшие» и «низшие» расы. С правом «высших» повелевать «низшими».
К середине XX в. расизм вместе с национализмом и ещё одним модным тогда политическим течением – фашизмом превратился в высшую форму человеконенавистнического учения – нацизма. Нет нужды перечислять, какими усилиями и какими жертвами был побеждён нацизм. Какие семена ненависти были посеяны тогда и дают всходы до сих пор. Нужно сказать только, что расология как наука была очень сильно дискредитирована расизмом и нацизмом. Здравые положения, родившиеся в её рамках, «застенчиво» именуются сегодня антропологией и краниологией (наука о строении черепа человека), а главные выводы антропологии всегда сопровождаются оговоркой об «отсутствии влияния расового типа на социальное и культурное развитие общества».
На самом деле расизм (а уж тем более нацизм) имеет под собой весьма сомнительную научную основу. Тезис о превосходстве одной расы над другими был разработан в Европе в XVIII–XIX вв. как прикладной, оправдывающий колониальную политику европейских империй. До этого на протяжении всей европейской истории нигде никогда не ставился вопрос о превосходстве одной расы над другой. Вся средневековая история Европы представлена нам как идея превосходства одной религии над другими и ведущихся на этом фоне религиозных войн (Крестовые походы, Реконкиста, Тридцатилетняя война, Гуситские войны и др.), и нигде не было речи о расовом превосходстве.
Древняя история рабовладельческого Средиземноморья также нигде не знает даже намёков на то, что людей порабощали на основе каких-то учений о превосходстве одной нации над другой. Рабами становились военнопленные, но могли стать и соплеменники (должники, преступники), но никто из древних не разрабатывал концепций расовой нетерпимости. Да и в условиях средневековой религиозной вражды любому представителю гонимой конфессии всегда давался шанс (правда, порой теоретический) спасти свою жизнь, приняв веру победителей, независимо от своей расовой или национальной принадлежности.
Миф о превосходстве одной расы над другой развился, как это ни парадоксально, в просвещённой Европе и был немедленно принят на вооружение в «демократической» Северной Америке. Несмотря на длительную эпоху древнего рабовладельческого строя, о которой пишут школьные учебники, наивысшее развитие рабство получило именно в эпоху Просвещения, в XVIII–XIX вв., в южных штатах Северной Америки, где рабовладение составило основу экономики целого региона, причём приобрело самые гнусные формы. Чернокожий раб считался вещью; белый рабовладелец мог поступить с ним, как ему вздумается: продать, покалечить, убить.
Такое обращение с людьми, пусть и другого цвета кожи, вызывало возмущение в передовых кругах общества. Требования запретить рабство звучали в самых высоких кабинетах Европы, и тогда в недрах американской дипломатии родился тезис о «невозможности отмены рабства, так как негры принадлежат к “низшему человеческому виду” и нуждаются, чтобы ими управлял белый человек». Но этот тезис пришёлся как нельзя кстати и ко двору главных европейских колониальных империй и самой главной из этих империй – Британской.
Британская империя владела колониями по всему земному шару и была «владычицей морей». В оправдание колониальной политики в среде английских учёных была генерирована идея о том, что европейцы обязаны нести свет цивилизации всем остальным народам. Это был своего рода долг – «бремя белого человека». От этой идеи вкупе с выкладками американцев было рукой подать до расизма.
Расисты строили свою концепцию на изучении формы черепов, принадлежащих разным людям разных рас. Зная, что черепа европейцев (европеоидов) в ширину меньше, чем в длину (длинноголовость – долихоцефалия), а черепа негроидов (как и большинства других рас) своей шириной равны длине или больше её (круглоголовость – брахицефалия), они сформулировали положение о принадлежности всех долихоцефалов к «высшей расе», якобы существовавшей с глубокой древности и всегда повелевавшей «неполноценными» чёрными брахицефалами. Манипулируя данными измерений черепов, они убеждали общество в том, что «негры стоят в своём развитии почти на уровне обезьян и не могут считаться полноценными людьми».
В Европе под эти «исследования» подвели «научно- историческую базу». Когда англичане захватили в XVIII в. Индию, их поразила эта древняя цивилизация. Огромные города, великолепные храмы, глубокая метафизика философских учений ошеломили колонизаторов. После того как завоеватели ознакомились со священными Ведами, в которых была записана древнейшая история Индии, стало ясно, что санскрит, на котором сложены Веды, родственен европейским языкам.
Конечно, после этого европейские учёные пересмотрели многие свои выводы касательно древней истории. Но расисты, изучив легенды, записанные в Ведах, выдвинули теорию о существовании 1 500–2 000 лет назад некоего народа «белой расы», называемого в Ведах ариями (полноправными людьми). Расисты утверждали, что арии боролись с неполноценными людьми «чёрной кожи» и поработили этих людей.
Была генерирована идея о превосходстве «арийской расы» (к этой расе из-за сходства санскрита с европейскими языками были отнесены европейцы) над всеми другими расами[2]. Над туранцами («помесь» монголоидов с европеоидами), к которым отнесли тюрок, монголов, финно-угров, восточных славян и народы Дальнего Востока. Над семитами, к которым отнесли евреев, арабов, берберов. И, само собой, над хамитами (негроидами). Родилась теория о непрекращающейся борьбе арийцев с другими расами, в которой арийцы были носителями позитивного начала, а остальные – негативного.
Несостоятельность этих «научных изысканий» была видна уже тогда. Попытка смешения языковой и расовой классификаций и самим расистам виделась надуманной, но они выполняли «социальный заказ», то есть, по меткому выражению пропагандистов марксизма-ленинизма, наука о расах стала «продажной девкой на службе империализма». Зёрна теории «расового превосходства» упали на благодатную почву, а расизм ещё не раз потом подгонял свои выводы под нужды «заказчиков»[3].
На самом деле никаких мифических «древних ариев» не было. В текстах Вед речь идёт о действительно существовавшей культурно-исторической и языковой общности арья (так они себя называли), занимавшей огромное пространство древнего мира – от Дуная до Гималаев и от южнорусских степей до Персидского залива и Индостана. Но эта языковая общность включала в себя многие этнические группы, не представлявшие единой расы, хоть и говорившие на родственных языках.
В Европе это были скифы, которых греки описывали как светловолосых и голубоглазых дикарей, в Средней Азии и на берегах Персидского залива это были черноглазые и чернобородые персы, а в северных степях Казахстана это были (судя по описанию антропологов) рослые, крупноголовые европеоиды кавказского типа.
Что же касается разделения людей в Ведах на «высшие» и «низшие» касты (варны) (мы ещё будем впоследствии касаться этого вопроса), то известно, что члены этих каст делились не по внешнему виду, а по уровню развития, и переход из одной касты в другую считался возможным. Безусловно, из древних священных текстов иранцев-зороастрийцев (последователей пророка Заратустры-Зороастра) можно сделать вывод о борьбе древних ариев с окружающими их народами, но это деление носило социальный характер, а не расовый.
Люди во все времена отличали членов своего круга, рода, племени от других, не своих, чужаков, награждая своих близких всеми лучшими чертами характера и, соответственно, лишая этих черт «не своих». С первобытных времён так было и, видимо, так будет всегда. Во всех преданиях, мифах, народных сказаниях герои повествования – соплеменники автора (или авторов) представлены умными, добрыми и справедливыми, а их противники-чужаки, наоборот, злыми, коварными и кровожадными. Это надуманное превосходство одного народа над другим проще всего «научно обосновать» физическими различиями. Причём обосновывается превосходство одной расы над другой как в одну, так и в другую сторону – не секрет, что в XX в. получил развитие «чёрный» расизм, то есть «учение» о превосходстве негроидной расы над всеми другими.
Несмотря на это, антропология как наука о расах продолжает развиваться, и антропологические исследования часто вскрывают такие глубинные корни происхождения народов, какие недоступны другим специальным историческим дисциплинам. Краниологические исследования позволяют изучать расовые ареалы древности, движение народов, их взаимное проникновение.
На основании многолетних антропологических исследований советский антрополог В. Алексеев пришёл к парадоксальному с точки зрения современной письменной истории выводу. Он утверждал, что, несмотря на все описываемые в письменной истории этнические катаклизмы, «современные народы истоками своими уходят в глубокую древность, что человечество при всех событиях, потрясших мир, сейчас расселено приблизительно так же, как и несколько десятков тысяч дет назад, и, говоря о больших расах, их приуроченность к отдельным территориям – один из законов географии и истории человечества. На каждом материке историческое развитие шло в основном в его границах, и многие современные народы восходят корнями своими к верхнепалеотическим предкам, которые жили в тех же областях, где живут сейчас их потомки».
