Алексей Пехов
Ткущие мрак
– Да, я сейчас словно маленькая собачка, к которой вернулся хозяин. Готова прыгать и визжать, и лишь мой степенный возраст мешает вести себя подобным образом. Предвкушаю корзину куриных яиц и ванну. Ладно, раз вы сегодня настолько неразговорчивы, то начну со своих целей. Мне бы стоило вернуться в Пубир.
– Неожиданно. – Шерон продолжала смотреть на море. – К чему? Шрев же мертв.
– То есть я просто так не могу вернуться в город моей молодости, чтобы доживать в нем свои последние годы? – делано возмутилась Лавиани.
– Ты? «Просто так?» – Бланка рассмеялась. – Думаешь, хоть кто-то из нас в такое поверит? Что ты перестанешь быть шилом и усядешься на скамеечку греть на солнышке старые кости?
– Сплошные скептики вокруг. И каждый мнит себя умнее другого. Шрев, конечно, мертв, но Борг жив. И он не забыл, как я выпотрошила его гадючье гнездо, в том числе и в Треттини. Он потерял меня до поры до времени, но рано или поздно его глаза и уши найдут бедняжку Лавиани, и тогда прилетят новые сойки. У него их вполне достаточно по мою душу. И здесь возникает кое-что меня беспокоящее. А именно – когда придут из Пубира… заметьте, не «если», а «когда»… вы будете слишком близко к опасности.
Бланка, не веря услышанному, подняла посох к небесам, словно призывая их в свидетели.
– Слишком близко к опасности? Ближе, чем в Туманном лесу к Сегу? Или ближе, чем в Эльвате к воинам герцога? Или ближе, чем в даирате к сулла? А может быть, ближе, чем к мэлгам, шауттам и искари в Аркусе?
– О, рыжая. Я понимаю, к чему ты клонишь, но лучший способ избежать опасности – это ее отсутствие рядом с тобой. Потому что все случается, как бы уверен в своих силах ты ни был. Смерть приходит за всеми и порой в самый неожиданный момент. Так что от Борга следует избавиться, а для этого мне требуется отправиться в Пубир и найти его. Я и так уж больно сильно протянула с этим. К тому же у меня к нему много вопросов. Хотелось бы узнать причину, по которой он решил забрать у меня сына. Самому ли это ему пришло в голову или кто надоумил.
Они помолчали, идя вдоль береговой линии и слушая шум прибоя.
– И когда ты хочешь уехать? – наконец спросил Тэо.
– Я еще не думала об этом, – уклончиво сказала Лавиани. – Мы долго находились в стороне от цивилизации. Хотелось бы сперва узнать новости, посмотреть, что да как, а потом уже решать. Я же пока просто говорю о целях и мечтах.
– Если говорить о том, чего хочу я… – Бланка ловко перешагнула через ямку, оказавшуюся у нее на пути, и сойка отметила для себя, что стоит с ней поговорить при случае. Если рыжая начнет выкидывать такие фокусы на людях, то те не в меру заинтересуются, как незрячая так хорошо видит, что лежит у нее под ногами. – То я не хочу ничего. Кроме как видеть.
– Ну, это известно. И твоя цель быть поближе к нам.
– Хоть это и не всегда комфортно, – усмехнулась госпожа Эрбет.
– Неужели ты не хочешь вернуться в Варен?
– Родной город, где никого не осталось? Нет, Шерон. Не хочу. Я не привязана ни к нему, ни к имению мужа. Точнее, моему имению. Ненавижу его. Я могу жить где угодно, и если выбирать, то купила бы дома в Рионе и в Карене. В последнем есть университет и не самые глупые люди в мире. Денег у меня вполне достаточно, а пара умных служанок обеспечили бы меня не только надлежащим комфортом, но и читали бы книги.
– Да. Звучит куда приятнее, чем брести по пустой дороге, стараясь не наступить в лошадиное дерьмо. С тобой все понятно. Попрыгун?
– Хочу вернуться в цирк.
– Серьезно?
– Конечно. Это мой дом и моя жизнь. Я люблю то, чем занимаюсь.
– Фургоны, труппа, вечная дорога и зеваки на площадях. – Лавиани сделала над собой усилие, чтобы не скривиться. – Оно, конечно, не самый плохой выбор в жизни, но я досыта наелась цирком за время путешествия до Бренна. И значит, ты вернешься?
– При первой возможности. – Он грустно улыбнулся. – Ну, я утешаю себя этим. Потому что асторэ, магия, шаутты… Я не знаю, что со всем этим делать. И как поступать. Пожалуй, в первый раз в жизни, даже теперь, понимая, кто я. До Туманного леса была цель – найти Тиона и справиться с водоворотом. Потом… отыскать вас. Затем добраться до обжитых земель. Что делать теперь – я не знаю. Буду с вами, а там посмотрим.
– А ты, Шерон?
– Найти Мильвио. Узнать, что с Найли. Отправиться на Талорис, чтобы ее спасти. Ну и учиться, разумеется, – не задумываясь ответила девушка.
– Быть некромантом.
– Скорее, как не навредить большему количеству людей.
– А если у тебя все выйдет, осядешь на Талорисе, девочка? Думаешь, твой волшебник отправится с тобой?
Ответ перестал ей быть интересен, так как путь делал резкий поворот от моря, ныряя еще в одну сосновую рощу. Редкую, светлую, сквозь которую была видна низкая, всего лишь в половину человеческого роста стена, сложенная из розоватого необтесанного камня. За ней начинались невысокие дома то ли маленького городка, то ли большой деревушки.
Разумеется, на них глазели. Женщины в синих юбках и рубахах с голубой вышивкой по рукавам подзывали мужчин, занятых работой. Те, с загаром, который, казалось, вечно не слезал с их кожи, отчего светло-серые или светло-зеленые глаза становились еще более яркими, молчали, глядя из-под широкополых соломенных шляп, никак не выражая эмоций.
– Не очень они дружелюбны для южан, – проворчала Лавиани, косясь на прохожих. – У каждого нож на поясе. Таким свинью насквозь проткнуть можно.
Свинья обнаружилась возле первого же перекрестка, рядом с одноэтажным постоялым двором. Ее зарезали прямо недалеко от крыльца (кровь все еще впитывалась в землю, оставив на ней темные пятна) и, обложив соломой, опаливали шкуру.
Один из мясников, завидев, что сойка решительно направляется к зданию, что-то крикнул на треттинском, и в дверях появился невысокий усатый человек, вытирая крупные ладони о передник.
– Не пущу, – сказал он на всеобщем. – У меня приличное заведение. Не для бродяг.
Лавиани подумала, сколь смиренной она стала за время путешествия с Летоса. Всего лишь несколько лет назад она бы забила этому дураку в глотку зубы, а теперь ищет иные пути решения проблемы. Это ли не старость?
Хотя Тэо назвал бы подобное не иначе как мудростью. Но что взять с наивного циркача?
Сойка достала из внутреннего кармана крупную серебряную монету, чем привлекла внимание трактирщика.
– Мне самой это неприятно, уважаемый. – Последнее слово пришлось из себя выдавить вместе с улыбкой, больше похожей на гримасу сраженного припадком. – Поэтому много горячей воды. Каждому из нас. Комнаты, если они у тебя есть. Новую одежду для всех. Полагаю, в вашем славном городке найдется что-нибудь. А мне еще и обувь. И еды. Им – чего они захотят, а мне куриных яиц. Дюжины три.
– Три?! – вытаращился он.
– Да. Ты прав. Я не подумала. Четыре дюжины. – Серебряная монета легла на широкую ладонь.
– Оно хорошо, любезная сиора. Но одной рен-марки на все не хватит.
Лавиани печально вздохнула и показала марку. Золотая монета решила все возможные вопросы, и недавние бродяги мгновенно превратились в дорогих и долгожданных гостей.
Час спустя, выбравшись из ванны, облачившись в синюю юбку и рубашку с вышивкой, зашнуровав ботинки (пусть чуть великоватые, довольно поношенные и стоившие неадекватно дорого даже для Рионы, не говоря про эту дыру), Лавиани вышла в маленький зал, где ее друзья уже пировали за столом возле открытого окна с видом на дорогу.
Сойка умяла дюжину яиц, пока терла себя мочалкой, но это ничуть не уменьшило ее аппетит. Сев на лавку, она стала брать из лукошка следующие, выпивать их залпом, одно за другим, сдавливая скорлупу и небрежно выкидывая ее в окошко.
– Как в тебя столько вмещается? – изумился Тэо. – Всегда было интересно.
– Тьма его знает, если честно. Когда я стала тем, кем стала, полюбила птичьи яйца. Чувствую их вкус. А у другой еды вкуса нет. Можно с таким же удовольствием жевать глину. Хотя, конечно, насыщать всякая колбаса и яблоки насыщают. Но вот что это за радость?
– И у всех других со… – Акробат осекся, решив, что не стоит говорить лишнего в подобных местах. – У всех так же?
– Не спрашивала. – Очередная скорлупа улетела в окошко. – Какая мне, к шауттам, разница, что жрут другие? Я мало с кем общалась из этой братии. Нормальных среди нас мало, и от большинства стоит держаться как можно дальше. Но мой сын любил много разной еды и никогда не жаловался, что не ощущает вкуса. Возможно, дело в рисунках. Да и какая теперь разница. Хм… Они думают что-то делать с этой свиньей или оставят ее тут до появления новых великих волшебников?
– Хозяин отправил своих работников куда-то, – не поднимая головы от тарелки с куриным супом, сказала Шерон.
– Вот как? – прищурилась Лавиани. – Отправил, значит… Вы какие-нибудь новости у него спрашивали? Ясно. Ну, хоть узнали, где мы?
– Риколи.
– Никогда не слышала.
– Городок в пяти днях пути от Рионы, как говорит трактирщик.
– Пяти днях пешком?
– На лошадях.
– Хм… не близко. Так. Что вы говорили хозяину?
– Ничего.
– Значит, этот добрый человек не любопытствовал на наш счет, а просто накормил, обогрел, помыл и нарядил, не взяв плату историями. Воистину – непознаваемы дела Шестерых, раз хозяева постоялых дворов перестали собирать слухи от странных приезжих.
Впрочем, удивление Лавиани разрешилось довольно быстро, когда трое вооруженных всадников въехали во двор. Сойка оценила широкие клинки, длинные кинжалы, легкие топоры, притороченные к седлам, кирасы и полосатые береты, украшенные значком в виде зеленого пера.
– Приятно знать, что я не ошибаюсь в том, что происходит вокруг. – Сойка с вызовом рассматривала спешивающихся. – Всего-то трое…
– Они не ждут проблем от нас. Много женщин, один мужчина. – Шерон удостоила происходящее на улице равнодушным взглядом.
– Ты не удивлена.
– Я поступила бы точно так же, как трактирщик. Позвала бы стражу Нимада проверить внезапно появившихся незнакомцев, даже если бы их карманы были полны звонких монет.
– И что будем делать?
– Говорить. – Она подняла на Лавиани светлые глаза. – А там посмотрим. Не стоит начинать приезд в новую страну с кровопролития.
– Вечно ты стараешься быть хорошей. Может, они мерзкие люди.
– Так давай это выясним.
Трое вошли в помещение, кивнули встретившему их трактирщику. Уже не молодые, представительные, с густыми усами и, как большинство треттинцев, высокие. Человек с лохматыми бровями и горбатым перебитым носом сказал, останавливаясь перед ними:
– Сиор, сиоры. Мы из стражи провинции, и Риколи находится под нашей защитой. Откуда идете?
– Из Карифа, сиор, – улыбнулась Шерон, опережая уже открывшую рот Лавиани, которая хотела сказать, что это не их дело. – Прибыли на корабле.
– Высадились в Сине?
– Простите, сиор, – еще одна улыбка, – но моряки привезли нас на шлюпке, и первый город, который мы увидели, – этот.
Она не знала, есть ли Сина или ее проверяют, и не хотела попасться на вранье.
Командир троицы подкрутил ус:
– Кто вы?
– Путники. От нас не будет зла, если кто-то беспокоится об этом.
– Ну, сиора. Тут уж мне решать. Вы довольно странная компания, как говорят. И пришли чуть ли не из Мертвых земель. Никто из местных не замечал никаких кораблей, и вид у вас был не самый представительный. Чем вы занимаетесь?
– Мы цирковые, сиор, – проронил Тэо. – Едем в Риону.
– Выступать?
– Найти новый цирк. Прежний остался в Карифе.
– Отчего же?
– Не сложились отношения. С хозяином.
Солдат осмотрел их внимательно, словно пытаясь догадаться, кто из них кем бы мог работать в цирке, но спрашивать об этом не стал. Просто что-то отметил для себя.
– Долго вы собираетесь пробыть здесь?
– Завтра хотели выехать.
Кивок.
– Мастер Клизе, подойди, – наконец подозвал он.
Подошел трактирщик, покосился на Лавиани, которая решила не терять времени и приканчивала последнюю дюжину яиц.
– Они говорили что-то?
– Нет, сиор Феланьи.
– Проповедовали? Склоняли тебя или жителей?
– Нет. Даже не заикались. И между собой ничего такого не обсуждали.
Треттинец чуть расслабился:
– Что же. Это говорит в вашу пользу.
– В пользу, сиор? – Шерон подняла брови. – Простите, но я не понимаю. Полагаю, никто из нас.
– Не понимаете. Или делаете вид. – Он внимательно смотрел на нее умными глазами, словно сам гадал, как поступить.
– Кариф далеко, а плавание вышло тяжелым. Мы не знаем новостей. Проповедовать? Склонять жителей? Вас не затруднит объяснить?
Он вновь подумал несколько мгновений, перенес внимание на Бланку.
– Эй, Тремо, – подозвал он одного из напарников. – Эта Рукавичка ведь слепая.
– Сам знаешь, что слепая, – проворчал жилистый тип, сунувший берет за пояс. – Но никто не говорил, что она варенка и рыжая. Незрячих в мире много. Да и нечего ей тут делать, она сейчас с проклятущим герцогом.
– Я Бланка Эрбет. И ваш человек прав, сиор. Слепых в мире предостаточно.
– Поступил приказ от его светлости герцога де Бенигно. Ловить всех, кто проповедует против Шестерых. Тех, кто прославляет Вэйрэна Темного Наездника и смущает народ. Обычно это чужестранцы, которые появляются на наших границах, в маленьких городках.
– И мы вызываем у вас подозрение, – с пониманием кивнула Шерон. – Как мне убедить вас, что это ошибка, добрый сиор?
– Полагаю, действительно произошла ошибка. Но всегда есть шанс, что вы не те, за кого себя выдаете. Я не могу отпустить вас, пойдете с нами в Брегэ, лейтенант сам решит, что делать.
Лавиани скрипнула зубами, и ее взгляд говорил Шерон: «Ну? Долго ты будешь болтать?»
– Сколько стоят ваши лошади, сиор Феланьи? – Вопрос указывающей поставил в тупик всех присутствующих, кроме Лавиани, бросившей взгляд в окно.
Сойка с трудом сдержалась, чтобы не скалиться в улыбке.
– Ты хочешь их купить? – недоверчиво поинтересовался солдат.
– Нам надо на чем-то добраться до Рионы, сиор. А ваши лошади, пусть они и не благородных кровей, вполне способны справиться с этой задачей. Поэтому я дам вам хорошую цену за них.
Лицо Шерон оставалось серьезным, и солдат нахмурился.
– Допускаю, что ты не поняла, о чем я сейчас сказал. Мне повторить, как мы поступим?
– Ваше терпение делает вам честь, сиор. Вы не выволакиваете меня из-за стола, а пытаетесь говорить. Я благодарна за это. – Указывающая только теперь отложила ложку, с сожалением посмотрев на остатки супа в керамической тарелке, украшенной рисунком желудей и грибов. – Я слышала, что вы сказали. И поняла. Вы очень четко и доступно объяснили про подозрения в распространении веры Горного герцогства, про лейтенанта и поездку в другой город. В иное время я с удовольствием бы посмотрела Брегэ, все говорят, что Треттини прекрасна, а ее жители очень гостеприимны, но я и мои друзья действительно очень торопимся. А своему лейтенанту вы можете передать мои извинения и сказать, что Шерон из Нимада, некромант, спешит в Риону, чтобы встретиться с другом.
От последних слов даже Лавиани округлила глаза. Но, по счастью, никак не стала комментировать.
– Некромант? – недоверчиво хмыкнул солдат. – Как из старых сказок, надо полагать?
– Сиор, вы не задумывались, что если шаутты вернулись в наш мир, а в Шаруде горит синий огонь, то и тзамас могут существовать среди вас? – Ее спокойствие смутило треттинца, и теперь он решал, сумасшедшая ли перед ним или же…
Шерон помогла ему в решении, кинув кости на стол – те мягко покатились между тарелок, остановились… Полежали мгновение и под взглядами трех солдат и хозяина постоялого двора вернулись к ней на ладонь.
– Серьезно? – спросил Феланьи, наконец-то опуская руку на меч. – Меня должен убедить цирковой фокус? Люди из фургонов умеют плеваться огнем и разговаривать с эйвами, но это не делает их повелителями смерти.
– Так обернитесь, сиор. И решите сами, кто я. Мошенница или тзамас, – последовал все такой же предельно вежливый ответ.
В дверях, перегораживая выход на улицу, стояла свинья с обожженной шкурой и перерезанной глоткой. Она внезапно стала как-то больше, массивнее и свирепее, чем была. Загривок раздулся, ноги налились силой, морда вытянулась, в пасти появилось множество волчьих зубов. Такая если подомнет под себя человека, то раздавит в лепешку.
Хозяин заорал громко, пронзительно, отшатнулся назад, перевернул пустой стол, рухнул с грохотом за ним, опрокидывая лавку, и замер там, громко стуча зубами.
Солдаты, стоит отдать им должное, выхватили клинки. Сиор Феланьи соображал быстрее и, хоть побледнел порядком, приставил клинок к горлу Тэо.
– Отзови эту тварь! Живо!
– Спишем нападение на моего друга на ваше удивление. – Шерон как ни в чем не бывало улыбалась. – Сиор, вы не выглядите глупцом. Если мой друг умрет, я сочту это оскорблением, и тогда…
Свинья тяжело шагнула вперед, и в зале стало еще более тесно.
– К тому же вы забываете, что, если он умрет, в моих руках появится новый слуга и….
– И она заставит его сожрать твое лицо, – ухмыльнулась Лавиани, готовясь в любой момент использовать талант, чтобы спасти Пружину, стоит лишь треттинцу напрячь мышцы плеча.
Шерон, уперев локти в стол, сплела пальцы в замок, положила на них подбородок, словно задумалась над задачей.
Солдат, на лбу которого выступила испарина, покосился на неподвижную гору мертвого, но живого мяса и осторожно убрал клинок от Тэо, а затем и вовсе вложил его в ножны. Его товарищи с большим сомнением сделали то же самое.
– Прекрасно, – одобрила Шерон. – Продайте лошадей.
– Мы можем взять их и так. – Сойка решила озвучить очевидную вещь.
– Можем. Но они, полагаю, купили их за свои деньги. И подобная потеря довольно сильно бьет по кошельку. Зачем нам, чтобы эти люди вспоминали нас плохим словом?
– Они все равно будут.
– И все же – дай им хорошую цену. И за упряжь не забудь.
– Мои монеты не бесконечны, девочка, – проворчала та, но стала отсчитывать серебряные марки, думая о том, что в Рионе опять придется обчищать карманы какого-нибудь дуралея. Денег и вправду оставалось совсем немного. – Я делаю это только из-за хорошего отношения к тебе. Не терплю, когда мной командуют.
Треттинцы смотрели на это со злостью, но свинья, которой надо было сделать лишь несколько шагов, чтобы оторвать людям ноги, принуждала вести себя разумно.
– Вы помните, что должны передать лейтенанту, сиор? – Шерон одним движением брови приказала свинье отойти.
– Извинения. – Солдат не отвел взгляда от мертвого зверя. – Шерон из Нимада спешит в Риону.
– Это было глупо, – наконец сказала Лавиани, решив, что нет смысла орать. – Глупо. Тупо. И недальновидно.
Городок остался позади, и вечерний тракт был пуст. Тэо и сойка ехали на собственных лошадях, Бланка расположилась на лошади Шерон, сразу за указывающей.
– Ты вообще хотела их убить, – напомнил акробат.
– Ну и убила бы. В первый раз, что ли?
– А еще трактирщика. А еще мясников и всех, кто видел нас на улице. Перестань, – попросила Шерон. – Я осознаю последствия сделанного.
– Да неужели? Мало того что они могут отправить за нами погоню, так еще и когда новость дойдет до окружения герцога… Тебя будут искать. Никто не желает некроманта у себя под боком.
– Возможно.
– Не «возможно», а точно. Что ты вообще задумала?
– Слухи летят быстрее птиц. Ты права. И Мильвио будет знать, где мы.
– Так это все ради Фламинго?! Я уже говорила, что поступок глупый?
– А еще ты говорила, что мир велик и шансов встретить Войса немного. Я это изменила.
– Но ты ведь помнишь, что тебя ищет карифский герцог? Теперь он получит информацию, где ты.
– Значит, надо быть осторожными, пока не приедет Мильвио.
– Проще сказать!
– Дело сделано, Лавиани. Я выбрала. Пусть тебе это кажется глупым, но лучше так, чем годами ждать новостей. Мы все способны за себя постоять. А если герцог мало-мальски разумен…
Сойка фыркнула.
– Арбалетный болт прекрасно лечит проблемы некромантии. Приберегу «а я тебе говорила» для подходящего момента, который, без сомнения, наступит. И довольно скоро.
– Если, конечно, кто-то поверит свидетелям, – подала голос Бланка. – Велика вероятность, что скептики решат, что солдаты напились или сговорились.
– Поэтому я оставила свинью «жить». На какое-то время. Пусть все желающие убедятся.
Лавиани поежилась, покачала головой, сплюнула и буркнула:
– Рыба полосатая. Вы сведете меня в могилу своими идиотскими поступками.
И ей никто не посмел возразить.
Глава четвертая
Облако
«Канционе д’ачайо» говорят мастера фехтования Треттини, что означает: «песнь стали».
«Канционе д’ачайо» говорят тому, кто пришел в зал первый раз. Ибо он желает ее услышать.
«Канционе д’ачайо» говорят тому, кто стал мастером. Ибо он может ее петь.
«Канционе д’ачайо» говорят, когда закончился поединок, если он был прекрасен искусством. Ибо сила песни стали в ее красоте, эффективности и наследии школ.
«Канционе д’ачайо», прощаясь, говорят тому, кто погиб в бою. Ибо он ушел, создавая ее.
Мастер фехтования Луиджи Спади. «Трактат для достойных учеников»
– Сюда? – с сомнением спросил Вир.
Бард с лютней на широком ремне, в цветастом плаще, расшитом серебристой нитью, с удивлением посмотрел на внезапно заговорившего незнакомца.
– Это вопрос? Что это за странный язык, парень?
Мысленно кляня себя, ученик Нэ улыбнулся как можно более дружелюбно.
– Дурная привычка разговаривать с самим собой.
Бард, дагеварец с почти сросшимися бровями, чуть рыхлый, хотя в его теле чувствовалась большая сила, растянул губы, и тонкие усы над его еще более тонкой верхней губой от этого действия повторили улыбку.
– И вправду дурная, савьятец. Люди разные, и кого-то это может напугать. Двинутых головой никто не жалует, а в Лоскутном королевстве так и вовсе считают таких отмеченными шауттами. Сейчас в демонов стали верить гораздо больше, чем раньше.
Он, качая головой, пошел дальше по поднимающейся в горку улице, к лавке, торговавшей музыкальными инструментами. Скрылся в ней, перед этим еще раз оглянувшись на Вира.
– Сюда? – снова повторил тот.
Светляки молчали. Они часто не считали нужным повторять советы, которые давали. А совет был таким:
– Времени у тебя не так уж и много, – сказал скрипучим голосом Гром нынешним утром.
Вир, свесивший ноги с карниза в пустоту над старым грушевым садом, остановил движение колокольчика, обдумывая то, что услышал.
– Времени до чего?
– До всего. До жизни. А может, до смерти. До того, что уже случилось.
– Не понимаю.
Смех.
– Ты учишься. – Голос Катрин показался необычайно серьезным, и стоило прозвучать первым словам, как смех стих, словно некто задул свечу. – Быть тем, кто ты есть. И многого не поймешь еще долго. Этому нельзя научить, это нельзя объяснить. Оно идет от твоего сердца, от тех поступков, которые ты совершишь, и от твоей совести. Мы – лишь их выражение. Воплощение.
– То есть, – подумав, произнес Вир, – мои способности, то, какими они станут, зависят от того, как я буду поступать? Хорошо или плохо? Если плохо, я, например, смогу… ну… летать. А если хорошо, то поджигать взглядом врага?
– Ты не сможешь ни летать, ни поджигать взглядом, – терпеливо ответила Катрин. – Потому что ты не великий волшебник.
– И не сойка.
– И не таувин. Ты просто мальчик, что звонит в колокольчик. Мальчик Вир и пока еще… никто. Полетишь ли ты или упадешь, зависит не от нас, а от тебя. – Она ощутила его беспокойство, так как Вир вспомнил слова Нэ: «Лети или разбейся в лепешку». – Мы все прошли через это в разное время. Все звонили в колокольчик, ожидая ответа и того выбора, что предоставит судьба. И девочка, которую теперь ты знаешь как Нэ, тоже.
Вир застыл, открыл рот. Закрыл.
– У Нэ есть татуировки?!
Смех ветерком обвился вокруг башни.
– Ах, мальчик-мальчик. Нельзя рисовать на коже других, не имея собственных рисунков. Так пошло с Шестерых, так и продолжится. Или же закончится навсегда.
Ученик ошеломленно потряс головой. Выходит, что Нэ – сойка и скрывает это? За все время, что он был с ней, она ни разу не обмолвилась о своих способностях, более того, всячески давала понять, сколь неприятно ей слышать о тех, кому пришлось подарить рисунки.
– У нас мало времени. – Этот голос Вир слышал впервые. Низкий, властный, красивый. – Ты говоришь с ним о том, что не важно.
– Все важно, Мал…
– Ни к чему имена! – резко оборвал он ее. – Ты должен учиться, парень, и делать это быстро. Скоро мы замолчим навсегда, вернемся в сон до тех пор, пока новый достойный не возьмется за колокольчик. Рисунки дадут тебе силу и подскажут, но этого мало. Даже простая сойка сильнее тебя. Их тренируют годами, а у тебя нет учителя. Светлячки подскажут, но тело должно пробудиться и вспомнить то, чего не знает твоя голова.
И вот Вир здесь, на улице в районе Фехтовальщиц, перед невысоким зданием, потрепанным, с трещинами на бледно-розовой штукатурке, и сомневается, действительно ли он не ошибся и ему нужно именно сюда?
Впрочем, колебался он недолго, толкнул незапертую дверь с хорошо смазанными маслом петлями. Никто не выглянул в коридор, чтобы поинтересоваться незваным гостем, и Вир осторожно пошел, заглядывая в комнаты слева и справа, но так никого и не найдя. Лестницу, ведущую на второй этаж, он проигнорировал, услышал игру сонной лютни где-то впереди.
Как и многие треттинские дома, этот представлял собой квадрат, в центре которого имелся внутренний двор, скрытый стенами от чужих глаз. Здесь не росло деревьев или цветов (в Рионе часто устраивали маленькие садики в собственных жилищах), все вымощено широкими каменными плитами, сильно стертыми тысячами подошв. На плитах вился сложный рисунок из линий, складывающихся в треугольники и круги. Вир с удивлением понял, что эти линии не толще дюйма – сделаны из металла, который влили в канавки, пробитые в камне. И этот металл, вне всякого сомнения – серебро, за которым следят, не давая ему темнеть.
Оно оставалось ярким, блестящим и очень заметным.
По сути, под ногами Вира лежало целое состояние, из которого можно было бы отчеканить множество рен-марок. Довольно оригинально, даже для безумных южан.
По периметру двора стояли грубо сколоченные лавки, в правой части, там, где оказалась еще одна дверь, ведущая в помещения, – каменный колодец в виде черепахи.
Пахло вином, едким потом и вяленой рыбой.
На лавках, за бутылкой и снедью, сидели четверо мужчин с обнаженными торсами. Вся их одежда – широкие короткие пестроцветные штаны, белые гетры и кожаные мягкие туфли со смешными пушистыми бирюзовыми помпонами.
Один, с крепкими узловатыми пальцами, опустив голову, играл на лютне – и Вир не видел лица, длинные волосы, сильно припорошенные сединой, скрывали его. Мелодия из музыкального инструмента звучала незатейливая, но приятная, наполняя неприветливый двор хоть каким-то уютом.
Другой, совсем еще мальчишка, лет четырнадцати, высокий, жилистый, грыз полоски вяленой рыбы и со значением поглядывал на вино, которое пили товарищи. Но ему никто не спешил наполнять стакан или позволить это сделать самому.
Двое оставшихся треттинцев – пожилой, с животиком, густой растительностью на груди и не менее густыми усами, и молодой, с большим длинным носом да смешливыми лучиками морщин у глаз – листали тяжелую книгу, негромко переговаривались, не тревожа мелодию.
Вир помедлил несколько мгновений, решая, как ему следует поступить, и выбрал ожидание. Сел на лавку на противоположной стороне дворика, слушая музыку. Знал, что его заметили. Паренек с рыбой то и дело бросал на него быстрые и немного ироничные взгляды. Пусть треттинец был младше Вира, но держался он, словно считал себя кем-то очень важным.
Лютня замолчала, когда играющий накрыл все струны широкой ладонью и, подняв голову, прямо посмотрел на гостя. Вир выдержал взгляд, все так же продолжая сидеть, разглядывая музыканта. Сухощавое лицо. Темные мешки под зелеными глазами и высокий лоб.
Мужчина поманил его, сказал с некоторой усталостью:
– Полагаю, ты пришел сюда не случайно, сиор. Желаешь познать искусство?
Вир кивнул. На самом деле до сегодняшнего дня он не желал. Пока светлячки ему не сказали. И пришло осознание, что это единственный способ понять, кто он такой. А затем вернуться назад, в Пубир. Как говорила Нэ.
– Все желают. Не ты первый, не ты последний, сиор. – Мужчина бережно отложил лютню и взял стакан с вином. Глотнул, рассматривая гостя. – Ты из Савьята или Соланки?
– Я из Пубира.
– Далеко же ты забрался в поисках учителя. Но ошибся дверью. Наша площадка редко принимает новых учеников.
– «Редко» не звучит как «никогда».
Носатый молодой человек усмехнулся, усач так и вовсе рассмеялся низко и рокочуще, словно гром грянул из толстой тучи.
– Упорство – ценный ресурс, а, мессерэ Менлайо?
– Ты, как старший мастер, должен знать, что одного упорства недостаточно. – Лютнист даже не улыбнулся. – Видел вывеску, друг из Пубира?
– Да.
– А две монетки на ней тоже заметил?
– Серебряная и золотая, – подтвердил Вир.
– И что они означают?
– Есть вариант, что обучение стоит больших денег.
Плечи усатого старшего мастера задрожали, и Менлайо произнес с грустной обреченностью судьбе:
– Все-то тебе веселиться, Орсио. Золотая монета говорит о том, сиор, что эта школа в прошлом обучила человека, который получил знак золотого карпа. Полагаю, ты знаешь, кто носит такую татуировку.
Вир знал.
– А серебряная?
– Говорит о том, что мессерэ, владеющий школой фехтования в данный момент, подготовил золотого карпа.
– Самого мастера Алессио! Сейчас он служит да Монтагам, – с пылом произнес подросток, мгновенно смутившийся под резким, недовольным взглядом мессерэ Менлайо из-за того, что влез в разговор.
– Получается, эта школа за свою историю выпустила двух карпов, – подвел итог Вир.
– Да. Когда приходит новый мастер, монета становится золотой, потому что она – история школы. На площадку берут только очень талантливых. Ты из таких?
– Не знаю. Тебе придется самому решать, сиор.
– Скромный, значит. Эннио, еще вина, будь любезен.
Мальчишка исполнил просьбу, наполнив простой глиняный стакан почти до краев.
– И что же тебя интересует? Копье? Благородная алебарда или, быть может, сразу искусство длинного клинка? Тоже не знаешь, судя по твоим глазам. Интересный вы народ, чужаки. Выходит, ты выбрал мою площадку не из-за вывески?
– Она была первой на улице, сиор.
Кивок.
– Кто твой прежний учитель фехтования?
– Никто.
– Ясно. Значит, все же ничего не умеешь. Ну, кроме ножа, дубинки и уличной драки, если оценивать твой вид. Я могу посоветовать хороших мастеров, которые не против принять новых учеников. Сильвестро из «Пляски вуали», например. Скажешь, что от меня. Он научит стойкам и правильно двигаться и объяснит, что это такое… – Кивок в сторону серебряных линий.
– Это «Дорога Тиона», – внезапно для самого себя сказал Вир, название просто всплыло у него в голове. – А раньше ее называли «Путями стали», или «Сентьери д’ачайо».
Ровно так же неожиданно он вспомнил, куда надо поставить ноги, как сделать первый шаг, развернуться и, подняв руки, застыть в позиции «Аист выслеживает лягушку», что в северных школах звучит куда менее красиво и называется просто подвешенной стойкой. Вир моргнул, но не стал произносить этого вслух, лишь посмотрел на круги, понимая, как бы из этой позиции он пересек двор, следуя «Путям стали», и сколько бы ударов нанес.
