Алексей Петрович Бородкин
Ярость
Квантовая физика, физика заряженных частиц, плазма, распад частиц… водород этот, наконец, металлический – всё это ерунда, если вдуматься. Чепуха и прах – вот к какому выводу я пришел. Человеку нужен человек. Понимаешь? По-прежнему, как и раньше, как и сто лет назад, как и двести. Человек и ничего иного. Только так можно стать счастливым – познав ближнего своего. – Ингрид меня не перебивала, мои слова сыпались на неё с небес, как манна. – Из первого вопроса логично вытекает второй: как лучше узнать человека? Как его понять? Познать? Ответ очевиден – по мыслям.
– По мыслеобразам?
– Точно. Читать мысли глупо. Это как видеть в фильме кадры, а в книге буквы. Мыслеобразы – это слова, фразы, сцены из кинофильма. – Эмоции меня переполняли. В какой-то степени я репетировал выступление перед учёным советом. – Я научился читать и передавать мыслеобразы.
– А что, если ошибка? – спросила она. – Если твоя машина работает неверно?
Солнце мгновенно померкло, небо заволокло тучами. Ясный тёплый день в один миг превратился в осеннюю беспросветную слякоть.
Я грубо буркнул, что без ошибки не бывает науки. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. "Или занимается металлическим водородом!" – язвительно прибавил.
Она вдруг стала мне ненавистна: – А вообще… не пора ли тебе пойти, куда подальше, девочка? Ты слишком засиделась около меня. Вокруг полно других учёных, – кавычки двумя пальцами. – "Раскручивай" их на откровенность. Столичная журналистка.
Я сунул в урну недоеденное мороженое, поднял ворот рубахи (клянусь, в тот момент мне было холодно) и зашагал в лабораторию.
"Что, если она права? Что, если она права?" – мысль долбила в висок, как паровой молот.
– Исключено! – оптимизм Миши Слуцкого был непробиваем. – Я проверил аппарат на себе. Раз десять. Абсолютный результат. И на ребятах проверял.
"Безотчётный оптимизм дауна", – зло решил я. И предложил провести опыт на независимом пациенте.
– Валяй, – беспечно согласился Мишка. – Только где его взять? Не каждый захочет, чтоб его мысли стали известны.
"Да разве в этом дело? – рассуждал я. – Мысли-мыслишки, порочные желания, сплетни, лживые обещания. Кому это интересно? Разве есть на белом свете человек, который ни разу не обманул? Всегда был чист и честен? Есть ли у кого-нибудь право осуждать других?
Ингрид права – аппарат будут упрекать в неточности. В контурности мыслеобразов, в явных ошибках. Каждый застигнутый на гнусной мысли подопытный отречётся. Скажет, что он непорочен, аки ангел. Врёт аппарат! Мой аппарат множит ошибки, сеет ложь и обман… а что это значит? Что я опять второй! Мистер Секонд! Неудачник! Лузер!"
Страстно захотелось напиться. Напиться до бесчувствия. До чёрной воды.
Я заказал двойной виски и выбросил вилкой лёд.
"Надо же! В погоне за физикой я упустил моральную сторону вопроса. Доверие к аппарату – вот самое главное. Но как обеспечить это доверие? Как доказать, что аппарат работает безупречно? Без этого не будет гранта! Не будет денег – проект закроют. И что тогда? Опять лаборантом к Зорину? На приработки? Не-ет, Аркадий слишком благороден! Он выбьет мне ставку и должность. Что-нибудь вроде заместителя по общим вопросам. Как это унизительно! Твою ж мать!"
Вот так и ломаются судьбы. Один неразрешимый вопрос – и жизнь под откос.
Хрупкий человеческий каркас не выдерживает напряжения и через некоторое (весьма непродолжительное) время появляется вопрос: "Мне что? больше всех надо?"
"Но ведь я хотел сделать людей счастливее!"
…
"Ничего-ничего! – я отодвинул стакан с недопитым виски. – Как говорил Глеб Жеглов, мы ещё покувыркаемся! Рано ставить крест на моей работе. Вам нужен достоверный эксперимент, господа учёные? Вы его получите!"
Мишка спал. Пришлось долго барабанить в дверь, прежде чем она распахнулась.
– Пожар? – спросил он. – Или наводнение?
– И то и другое.
Я вошел в его номер, зажег настольную лампу. По стенам комнаты поползли призраки, на постели зашевелилась сумрачная тень. Рыже-пепельные волосы показались мне змеями.
"Что ж… это даже к лучшему. Хорошо, что это она. Не придётся выставлять голую девицу за дверь. Она и так слишком многое знает".
Мишка натянул штаны и рубаху. Концы рубахи завязал на пупке пионерским языкастым узлом.
– Нам нужен эксперимент, – сказал я.
– Ну.
– Убойный. Фактический. Броня.
– И?
– Такой эксперимент, чтобы все уверились – аппарат работает.
Мишка смутился: – Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Вам нужна феерия, мальчики, – сказала Ингрид. – Индийский танец катхакали.
– Ты права, – согласился я.
– А именно? – уточнил Мишка. – Что ты имеешь в виду?
Я начал предлагать варианты. Мишка кивал и соглашался. Ингрид снисходительно улыбалась. В тот миг я понял, в чём загадка Джоконды – она издевалась над Леонардо. И художник её ненавидел. Писал и ненавидел, писал и ненавидел. И чем яростнее он её ненавидел, тем гениальнее получалось полотно.
– Чепуха! – подытожила она. Голос низкий, волнующий. – Вам нужна картина жизни. Мыслеобразы всей, – она надавила на это слово, – жизни. Целиком. Тогда демонстрация аппарата устроит фурор.
– И как этого добиться? – спросил Мишка. Ему хотелось узнать, откуда мы с Ингрид знаем друг друга, но он стеснялся спросить.
– Очень просто, – ответила она, и я понял, что это будет совсем непросто. Однако я был готов на любой шаг, на любое безумство. – Не доезжая Ането (горный пик) есть обрыв. Узкая дорога, маленькое ограждение. Очень опасное место. – Я наслаждался её голосом. "Опасное место" и "узкая дорога" в её устах звучали, как музыка. Музыка, под которую пляшут катхакали. – Триста метров вниз без единого препятствия.
– И что? – спросил Мишка и перевёл взгляд на меня. – Нам это зачем?
Он не понимал, а я был в восхищении! Только изощрённый женский ум мог придумать такое! Абсолютная искренность и достоверность подопытного. И, при этом, полный эмоциональный спектр! О таком эксперименте можно только мечтать.
– У нас будет секунд пятнадцать. Считывающий сканер я закреплю на подголовнике водительского сидения. – Я уже прикидывал, как поставлю этот опыт. – Передатчик буду держать в руках.
