Алексей Русанов
Темнейший путь
1
Посвящается Веронике, которая вдохновила меня на этот путь и помогла пройти его до конца.
2
Глава 1. В тихом Фолкрите
Кое-что он любил: гулять в одиночку в глухой чащобе, удить форель в горном ручье, разбирать под руководством наставника древние свитки. Но больше всего нравилось Мордану ходить на фолкритское кладбище, большое и старинное, бродить там среди замшелых полуутонувших в земле надгробий и в своих мыслях общаться с давно забытыми героями, похороненными там. Другие фолкритцы из суеверного страха старались на кладбище не ходить лишний раз, и это позволяло Мордану успешно прятаться там от родителей.
Любой, кто попал бы в дом Мордана и недолго понаблюдал за его семьёй, очень быстро бы всё понял. Например, рано утром Стемора, наварив клейкой и пресной овсянки, кричала зычным неженским басом: «Тефар! Лемме! Гемме! Идите снедать!». Имя Мордана не упоминалось, хотя оно вообще редко звучало, всем было достаточно «эй ты» или простого подзатыльника. Тарелок на столе стояло четыре, и когда Мордан робко садился на край скамьи, он смотрел, как черпак сначала наполняет тарелку Тефара, главы семьи, затем тарелку Стеморы, хозяйки, потом пара наполненных тарелок одновременно придвигается Лемме и Гемме, близнецам, похожим друг на друга, как две рукавицы. Перед Морданом молча ставился горшок, и он, скребя по стенкам деревянной ложкой, доедал пригоревшие остатки. После трапезы именно Мордан должен был собрать посуду, отмыть её в лохани с холодной водой и вытереть досуха, а если он вдруг взбрыкивал и убегал, не исполнив обязанность, вечером его ждала неизбежная, как закат солнца, порка. Оборонительный подъём локтя был самым обычным его жестом. Лемме и Гемме ни разу в жизни посуду не мыли, и наказывали их чрезвычайно редко. Словом, Мордан был приёмыш. Впрочем, это было понятно с первого взгляда, потому что в семье чистокровных нордов – светловолосых, голубоглазых, белокожих – не мог бы родиться мальчик с алыми, словно киноварь, глазами, с пепельно-серой кожей, с жёсткими чёрными волосами и бровями, изогнутыми резким углом, словно надломленная ветка. Всякий, кто хоть раз в жизни видел тёмных эльфов, безошибочно узнал бы в Мордане типичного данмера. И если бы он полюбопытствовал, откуда в скайримском захолустье взялся этот мальчик-данмер, то услышал бы целую историю.
Тефар и Стемора родились и выросли в тихом богами забытом Фолкрите, а когда пришла пора, родители их поженили. Жили они ладно, но одна беда – Стемора никак не могла понести. Она много молилась милосердной Маре, чтобы та послала ей ребёночка. Добрая богиня вняла её молитвам, и однажды туманным апрельским утром у двери своего дома Стемора обнаружила корзину, а в ней странный мяукающий свёрток. Развернув его, она увидала младенца, с серой кожей, красными глазами и острыми ушками. Тефар, отец которого участвовал в восстании Буревестника, эльфов недолюбливал и поначалу совсем не хотел оставлять подкидыша. Но разве может мужчина устоять перед женщиной, в которой вскипело материнское чувство? Разумеется, Стемора его переубедила, и он скрепя сердце согласился, хотя и проворчал: «Смотри, как бы потом пожалеть не пришлось». И как в воду глядел. Ровно через год Стемора забрюхатела и в положенное время явила на свет двух мальчишек. Роды были тяжкими, она чуть не померла, и, наверное, поэтому так трудно давшиеся родные дети стали Стеморе особенно дороги, а к чужому красноглазому подкидышу сердце совсем охладело.
Мордан рос, как чертополох у забора, никому не нужный, никем не любимый, всем чужой. Фолкритские дети не принимали в свои игры странного мальчика, не похожего ни на кого. Братья, видя отношение родителей, тоже его не любили, часто дрались с ним, и поскольку нападали двое на одного, всегда легко его побеждали. Единственным человеком во всём Фолкрите, кто относился к Мордану без неприязни, был старый жрец Аркея Улрин. Но он относился одинаково спокойно и снисходительно ко всем живым людям. Впрочем, к неживым он относился точно так же, поскольку его долгом было провожать их в последнюю дорогу. Кроме того, старик был единственным учителем в Фолкрите и задаром обучал местных детишек грамоте. Именно на занятиях в доме Улрина Мордан ненадолго мог почувствовать себя хоть в чём-то превосходящим других детей, потому что был он сообразительным, памятливым и раньше всех вскидывал руку, желая ответить, если учитель задавал вопрос. Так же быстроумие пригождалось и после занятий, когда дети пёстрой разновозрастной гурьбой вываливали на улицу и начинали развлекаться, обзывая и дразня Мордана.
– Эй, Морда! – окликал его Фир, толстый и тупой мальчишка, который постоянно громко портил воздух на занятиях.
– Чего тебе, пень с глазами? – моментально откликался Мордан.
– Ты – Морда! – повторял Фир, считавший это очень остроумным.
– А ты бочонок с протухшей капустой. Отойди подальше, воняешь!
– Морда-а-а! – присоединялась к дразнилкам рябая Берда, которая была ещё толще, чем Фир, и училась хуже всех.
– На свою морду посмотри, Берда! – отвечал ей Мордан. – На ней драугры горох молотили!
Среди детей слышалось хихиканье, но сразу обрывалось, как только разозлённая Берта оборачивалась в их сторону.
– Ты ублюдок красноглазый! А твоя эльфийская мать – шлюха! – кричал длинный золотушный Камерат, который на уроках Улрина ковырял в носу и втихаря поедал козявки.
– А твоя – корова безрогая! – парировал Мордан. – А отец – лесной спригган, корявый да трухлявый, поэтому и ты получился тощий, как палка, которой помои в ведре перемешивают.
Теперь все смеялись над Камератом.
– Эй, ты, серая сволочь! – выходил из глубины толпы рослый Болли, сын трактирщика и главный заводила среди мальчишек. – Иди сюда и поцелуй мой кулак.
– Не буду я его целовать, он у тебя навозом воняет, – отвечал Мордан, предусмотрительно отступая на безопасное расстояние, – потому что ты с навозной кучей обнимался. Она же твоя невеста!
Громовым хохотом взрывалась вся компания детей, Болли вспыхивал от обиды и кидался с кулаками на Мордана, но тот, хотя и не умел хорошо драться, зато отлично бегал. Поначалу ему легко удавалось сбегать. Но потом, видно, Болли сговорился с Фиром и Камератом, так что все трое кидались на Мордана одновременно с разных сторон, и в итоге он оказывался лежащим на земле, а сверху на него всей тушей усаживался Фир. Не спеша вразвалочку подходил Болли, брал Мордана за волосы и подносил к самому носу немытый кулак.
– Понюхай как следует, недоносок остроухий. Разве пахнет навозом? А? Пахнет? Пахнет?! Чего молчишь, красноглазый? Отвечай!
И с каждым вопросом кулак врезался в нос, из обеих ноздрей текла юшка. Но Мордан молчал, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Иногда, заслышав шум, выходил Улрин, похожий на тощего седого аиста в бесформенной бурой рясе, и разнимал дерущихся. Иногда не выходил, и тогда издевательства продолжались до тех пор, пока Болли и его подручным это не надоедало. И каждый раз вокруг стояли и смеялись другие дети, громче всех ржала рябая Берда, сводные братья Лемме и Гемме тоже скалили щербатые зубы. Только один человек не смеялся в такие моменты – Эйра, ровесница Мордана, дочь хозяина торговой лавки. Она плотно сжимала губы и, нахмурив брови, смотрела на Мордана. Из всех фолкритских детей только Эйру Мордан не презирал. Но не потому, что она не смеялась, когда его били, а потому что на уроках Улрина она была единственной, кто мог соперничать с ним в знаниях и сообразительности.
Через некоторое время дети поняли, что состязаться в обзывалках с Морданом бесполезно, и стали его просто сразу бить. Как-то раз Мордан украл у отца нож и, достав его, смог отпугнуть обидчиков. Они нажаловались на него своим родителям, те рассказали Тефару, и Мордан был избит дома так, что потом два дня отлёживался. Однажды ненавистная троица мальчишек повалила его на спину, на одну руку уселся Фир, на другую – Камерат, а Болли одно колено поставил Мордану на грудь, а другим стал медленно и неотвратимо давить на горло.
– Ну как тебе, грязная Морда? – с гнусной улыбочкой спрашивал Болли хрипящего Мордана. – А? Что? Не слышу?
Мордану не хватало воздуха, грудь не могла подняться, чтобы вдохнуть, горло сдавливалось, пока совсем не перестало пропускать воздух. Лицо Болли нависало над ним, приближалось, увеличиваясь и расплываясь, смешиваясь с алыми пятнами, плывшими перед глазами.
– Отпустите его! Вы его задушите! – вдруг услышал он рядом с собой тонкий голосок Эйры, которая не выдержала и бросилась на мучителей. Камерат приподнялся и оттолкнул её в сторону, но этого движения хватило, чтобы Мордан сумел высвободить правую руку, он упёр её в грудь Болли и уже угасающим путающимся умом представил, как всю свою злость, всю ненависть он направляет через эту руку в своего обидчика. Раздался душераздирающий визг, запахло палёным, и тяжесть моментально свалилась с груди и горла. Мордан глубоко вдохнул и мучительно закашлялся. У него звенело в ушах, и он не сразу сообразил, что звенит от воплей Болли.
– Что тут происходит, деточки? Кто кричал? – раздался спокойный голос Улрина.
Мордан приподнялся и увидел, что все дети с перепуганными лицами тычут пальцами в Болли, который, сидя рядом с ним на земле с разинутым ртом и зарёванными глазами, держится за грудь.
– Ну-ка, ну-ка, покажи, – сказал Улрин и осторожно убрал руку Болли в сторону. Под рукой оказалась здоровенная дыра в рубахе, с обугленными краями, а сквозь дыру багровел сильный ожог.
– Это Мордан! Это Мордан сделал! – загалдели голоса вокруг.
– Я ничего не делал! – попытался крикнуть Мордан, но из горла вырвались лишь невнятный сип и бульканье.
– Мы все видели: это он сделал. Мордан – колдун!
Улрин сдвинул седые брови.
– Мордан, Болли, пойдёмте со мной, – сказал он тоном, который не предусматривал никаких возражений.
Мордан встал и пошёл за учителем. Он шёл справа от старика, а слева, слегка подвывая, плёлся Болли. Они пришли в знакомый дом Улрина, где он проводил занятия с детьми, но прошли не в привычную залу справа, с доской и стругаными лавками, а налево, в жильё Улрина.
Мордан был здесь впервые. Он с любопытством огляделся: простая сосновая кровать, застеленная медвежьей шкурой, сильно потёртый половик на дощатом полу, добротные дубовые шкафы вдоль стен. Всё простое, ясное, светлое, похожее на своего хозяина. Из примечательного только небольшой алтарь Аркея в самом дальнем от двери углу, выточенный из лилового камня, да столик у окна, заставленный всевозможными банками, склянками, бутылками, коробочками. Под высоким потолком на верёвках висело множество пучков разных трав, и от этого в комнате витал странно-приятный травяной дух.
Улрин подошёл к одному из шкафов, открыл скрипучую дверцу. Внутри на полках оказалось ещё больше многообразных склянок разной формы, цвета и размера с налепленными на них подписанными бумажками. Жрец Аркея взял нужную ему склянку, затворил шкаф и, обернувшись, протянул её Болли.
– Держи, деточка. Будешь мазать ожог, и всё быстро заживёт. Не печалься, ступай домой. Да пребудет с тобой свет Аркея!
Болли схватил склянку и, бросив злобно-испуганный взгляд на Мордана, выскочил из комнаты. Стукнула входная дверь.
– А с тобой, Мордан, – сказал старик, усаживаясь на кровать, – нам нужно потолковать. Садись-ка рядом, деточка.
Сухая старческая рука похлопала по мохнатой шкуре справа от себя. Мордан осторожно сел. Он никогда ещё не разговаривал со жрецом один на один.
– Ты знаешь, что сегодня случилось, деточка? – ласковым спокойным голосом спросил старик.
Мордан молча помотал головой.
– В тебе проявилась магическая сила.
Мордан ошеломлённо уставился на старика. Тот пожевал губами и произнёс:
– Да-да. В тебе живёт магическая сила, как во многих детях твоего народа. Ты ведь знаешь, кто твой народ?
– Конечно! – ответил Мордан, презрительно скривив губы. Он не любил глупых вопросов.
– Существует великая сила, дарованная одним из создателей нашего мира древним Магнусом. Все племена эльфов особенно чувствительны к ней. В том числе и данмеры. У некоторых постижение магии занимает многие годы, а у тебя она проявилась сама собой. Да ещё и в таком малолетстве.
– Учитель, – с робкой надеждой обратился Мордан, – ты научишь меня с ней обращаться?
Лучистый взгляд Улрина вдруг погрустнел.
– Нет, детка. Не научу.
– Потому что сам не умеешь?
– Кое-что умею, – ответил старик, отводя глаза в сторону, – но учить тебя не стану. Сердце подсказывает мне, что магия не принесёт тебе добра.
Мордан понурил голову. Глупо, конечно, было надеяться.
– Не грусти, детка, – сказал Улрин и погладил Мордана по жёстким, как шерсть чёрного волка, волосам, мальчик лишь мотнул в ответ головой и отодвинулся. – Лучше я научу тебя благому искусству составления эликсиров и приготовления лечебных зелий. Лечить людей намного лучше, чем калечить или убивать. За это люди тебе всегда будут благодарны. Хочешь?
Мордан лишь молча кивнул.
После этого случая Болли и другие дети перестали задевать Мордана днём. Зато по ночам во сне ему часто стало видеться, как Болли садится к нему на грудь и давит, давит, давит на горло, воздуха не хватает, он задыхается, но руки-ноги обездвижены, он не может пошевелиться и понимает, что это всё, конец, сейчас он умрёт, и за секунду до смерти Мордан просыпался, тяжко дыша и слушая как кровь грохочет в ушах. Спал он на чердаке, заваленном ненужным старым хламом, на куче сена. Чердак был очень низкий, встав на колени, Мордан упирался головой в скаты крыши, но зато он был здесь один, и никто из семьи никогда сюда не заглядывал.
Улрин выполнил обещание и принялся заниматься с Морданом отдельно, посвящая его в тайны алхимии. Также к их занятиям присоединилась Эйра: её оборотистый отец решил, что было бы неплохо расширить семейную торговлю за счёт настоев, микстур и бальзамов. Мордану было скучновато зубрить рецепты снадобий, зато интересно было ходить с Улрином и Эйрой по окрестным лесам, собирая разнообразные грибы, травы, минералы и даже насекомых для зелий и эликсиров. Однако в глубине души он продолжал мечтать о магии. Однажды он видел, как проезжий меднокожий редгард на потеху зевакам сначала вскипятил дождевую воду в бочке рядом с таверной, а потом заморозил. В одно засушливое лето придворный маг ярла Фолкрита, редко показывавшийся на люди, вышел к делегации окрестных фермеров, выслушал их просьбу, сотворил заклятье, и за считанные минуты на небе собрались лиловые тучи и разразилась гроза с ливнем. Как-то раз на лесную поляну, где Улрин, Мордан и Эйра рвали горноцвет, вышел матёрый волчище, жрец Аркея сделал витиеватый пасс руками в воздухе, и волк, поджав хвост и заскулив, скрылся в чаще. Как ни умолял Мордан Улрина научить его этому заклинанию, старик остался непреклонен.
К шестнадцати годам у Мордана появился неожиданный друг. На лесной тропе он подобрал воронёнка, который, видно, ещё не умея летать, вывалился из гнезда и повредил крыло. Он выходил воронёнка, вырастил и дал ему имя «Фроди». Птица очень привязалась к хозяину, полюбила сидеть у него на плече и научилась хрипло выговаривать «Фррроди» и «Морррдан». Мордан по-прежнему часто ходил к Улрину, помогая ему как с зельеварением, так и со свершением погребальных ритуалов – главной обязанностью жреца. В отличие от суеверной Эйры, которая боялась даже перешагнуть порог Зала мёртвых, в котором проводились все заупокойные обряды, Мордан мертвецов совсем не боялся. «Бояться надо живых», – не раз назидательно повторял Улрин, укутывая в саван очередного покойника, а Мордан молча с ним соглашался.
– У тебя неплохо получается, детка, – как-то раз сказал ему Улрин, ставя толстую восковую свечу в головах у усопшего. – Ты не думал о том, чтобы посвятить свою жизнь служению Аркею? Ты бы стал моим отличным преемником.
– Думал. Возможно, я так и поступлю, – ответил Мордан, зажигая свечу в ногах. – Но я не уверен, что Тефар мне позволит. Он хочет, чтобы я горбатился на лесопилке, как и он.
– Почему ты говоришь «Тефар», а не «отец»? – с ласковым упрёком спросил Улрин.
– Он мне не отец! – резко ответил Мордан.
– Мордан, Мордан… – старик осуждающе покачал головой.
– Морррдан! – хрипло повторил Фроди, сидевший на плече. И учитель, и ученик улыбнулись.
Вдруг в дверь кто-то поскрёбся.
– Кто там? – крикнул Улрин.
– Это я, – послышался голос Эйры.
– Так заходи к нам! – с издёвкой в голосе откликнулся Мордан.
– Нет уж! – послышалось из-за двери.
Кряхтя и вздыхая, старик оторвался от своего занятия и пошёл на улицу. Мордан тоже вышел.
Быстро поздоровавшись, Эйра затараторила, рассказывая новость, которая, по её мнению, должна была заинтересовать жреца, по ходу рассказа постоянно поправляя непослушную белокурую прядку, упрямо спадавшую ей на глаза. Оказалось, что пару дней назад через Фолкрит проезжал какой-то бретонец, который всех уверял, что он выпускник Коллегии магов Винтерхолда. Однако каким-то образом у мага при себе оказалось совсем мало монет, и, чтобы собраться в дальнюю дорогу, он уболтал отца Эйры продать ему в долг всё необходимое, а в залог он оставил ни много ни мало – книгу, составленную им в Коллегии. Бретонец клятвенно пообещал на обратном пути из Сиродила, куда он направлялся по неотложным делам, выкупить книгу и с лихвой возместить все расходы торговца. Не иначе, как он применил какое-то волшебство, потому что прижимистый отец Эйры никогда никому в долг не давал, а тут поддался на уговоры. Эйра как самая грамотная в семье заглянула в книгу и обнаружила там много всего любопытного, в том числе разнообразные алхимические рецепты. Тут она вспомнила про Улрина и подумала, что ему было бы интересно на них взглянуть.
Старик поблагодарил девушку за это известие и пошёл вслед за ней в лавку посмотреть на такую диковинку. Мордан увязался за ним. Лавочник был рад визиту жреца, но «остроухому» заходить в дом не позволил, и Улрин попросил Мордана подождать его у крыльца. Эйра тоже осталась на улице. Мордан нечасто оставался с Эйрой с глазу на глаз, но всякий раз когда это случалось, у него что-то сжималось в животе, в голове становилось пусто и он совершенно не знал, о чём с ней разговаривать.
– Как у тебя дела? – первой заговорила Эйра.
– Как обычно, – буркнул Мордан.
Минута прошла в молчании.
– Как твой ворон? Говорят, что он разумный и умеет говорить, как человек. Это правда?
– Неправда. Он умеет повторять только два слова – «Фроди» и «Мордан». Фроди это его имя.
– А он может сейчас сказать?
– Не знаю. Он говорит, когда сам хочет.
– Ну попроси его! Пожалуйста! Ну пожалуйста!
– Ладно.
Мордан сунул руку в карман и нашарил несколько крошек от сухарей (своего сегодняшнего завтрака), вынул руку и поднёс ладонь с крошками к клюву ворона. Птица потянулась за крошками, но Мордан отодвинул руку.
– Скажи: «Фроди». Ну, давай, скажи! Фроди. Фррроди.
– Фррроди! – каркнул ворон, за что был сразу вознаграждён крошками.
– Как здорово! – Эйра счастливо засмеялась и даже захлопала в ладоши. – А можно ещё?
Но в этот момент из лавки вышел Улрин с увесистым свёртком в руках. Кряхтя, старик сошёл с крутого крыльца и кивком позвал Мордана за собой.
– До свидания, Улрин! – крикнула вслед Эйра.
– До свидания, детка, до свидания, – ответил старик.
– Пока, Мордан! Пока, Фроди!
Мордан ничего отвечать не стал и даже не оглянулся на Эйру. Они пришли в дом Улрина. Там старик водрузил свёрток на стол, бережно развернул, и Мордан увидел перед собой довольно толстую книгу в красивом коричневом переплёте из телячьей кожи.
– Там есть много интересных рецептов, – сказал Улрин. – Я договорился взять книгу на день, чтобы переписать из неё, что мне надо. Но вечером нужно будет её вернуть в лавку. Сам я не могу сейчас этим заняться. Меня ждёт старый Варди в Зале мёртвых. Ты не мог бы помочь мне, Мордан? Переписать для меня кое-что.
– Конечно, Улрин. Я помогу, – ответил Мордан, и в груди у него похолодело.
– Спасибо детка. Вот тебе бумага, – старик зашарил по шкафам, доставая письменные принадлежности, – вот чернила, перья. Я сейчас покажу, что именно нужно переписать.
Он открыл книгу, и сердце Мордана забилось так громко, что он побоялся, как бы Улрин это не услышал. Старик листал плотные пергаменные страницы, что-то пояснял, закладывал щепочками нужные места, а у Мордана звенело в ушах и всё плыло перед глазами.
– А? Что? – переспросил он, смутно поняв, что старик что-то спрашивает.
– Я говорю, успеешь за сегодня?
– Н-не знаю… Не уверен. Могу не успеть. Хорошо бы и завтра ещё раз её взять.
– Ты уж постарайся сегодня успеть, детка. Но если надо будет, я договорюсь. Пойду я, надобно обряд закончить.
Мордан только кивнул и, как только за стариком закрылась входная дверь, дрожащими руками схватился за книгу и стал жадно её листать. «Основы огненных чар»… «Магия отвода глаз»… «Заклинания ледяной стихи»… «… водной стихии»… «Отыскание сокрытого»… «Отворение замков и запоров»… «Подъятие и подчинение усопших»… В книге вперемешку с алхимическим рецептами были записаны разнообразные магические формулы! Заголовки на страницах мелькали перед глазами, и каждый вызывал вздох распирающего восхищения. Мордан отдал бы всё что угодно за эту книгу, но у него не было ничего, кроме Фроди, мирно дремавшего на плече. В отчаянии Мордан схватился за голову: он не знал, что ему делать? Как присвоить, как удержать это желанное и запретное знание, попавшее к нему в руки? Думай, голова, думай! Он чувствовал себя человеком, который нашёл целую гору золота, но у него нет ни телеги, ни лошади, чтобы увезти всё. Что ж… Придётся унести столько, сколько уместится в руках и в карманах. Весь день он мелким убористым почерком переписывал для себя магические заклинания и прятал исписанные бумажки за пазуху, и только ближе к концу дня спохватился и принялся переписывать рецепты для Улрина, едва осилив половину к моменту возвращения жреца.
– Не успел, детка? – спросил старик. – Ну, ничего. Завтра допишешь. А пока, будь добр, отнеси книгу в лавку, раз уж так уговорились.
По дороге Мордан тайком достал бумажки из-за пазухи и припрятал в дупле старого корявого дуба. Отец Эйри недовольно наморщил нос, увидев Мордана в своей лавке. Ни слова не говоря на приветствия и объяснения Мордана, он выдернул свёрток у него из рук, развернул убедиться, что с книгой всё в порядке, завернул обратно и спрятал в большой окованный железом сундук в углу, закрыв замок каким-то хитрым ключом.
– Что стоишь? Ступай! – буркнул он Мордану и махнул рукой в сторону двери.
В сенях он чуть не столкнулся с входящей Эйрой.
– О, Мордан! Здравствуй!
– Здоровались сегодня уже.
– А ты зачем заходил? К отцу?
– Книгу вернул.
– А… Ну ладно. Пока!
– Пока, – буркнул Мордан и вышел на улицу.
Но не успел он пройти нескольких шагов, как вдруг перед ним оказался не кто иной, как Болли. Удивлённый Мордан остановился. За эти годы Болли вырос в широкоплечего молодца, высокого, выше Мордана на целую голову, и все незамужние девицы Фолкрита тайно о нём вздыхали. По бокам от Болли стояли неизменные Фир и Камерат. Фир стал похож на средних размеров рыжего медведя, вставшего на задние лапы и натянувшего человечью одежду. Камерат стал ещё выше, ещё тощее, лицо его всё было усеяно прыщами.
– Привет, Морда, – опасно вкрадчивым голосом заговорил Болли. – Что это ты тут трёшься возле лавки?
– А тебе какое дело, огузок недожаренный? – ответил Мордан, задирая подбородок и следя боковым зрением за Фиром и Камератом, выдвинувшимися вперёд и вставшими по бокам от него.
– Да, в общем-то, никакого… – с нехорошей улыбочкой ответил Болли и вдруг резко ударил Мордана в лицо. Тот пошатнулся, невольно сделал шаг назад и, споткнувшись о подставленную ногу Камерата, опрокинулся навзничь. Все трое кинулись с остервенением бить его ногами. Вспорхнувший Фроди кружил над местом избиения и взволнованно каркал. Мордан попытался было встать, но под градом сыплющихся ударов это было невозможно, и он просто прикрыл локтями голову, чтобы каменно-твёрдые каблуки не проломили её. Мучители сочно хакали, втыкая носок сапога ему в живот или впечатывая всю подошву в хрустящие рёбра. Они даже не обзывали Мордана: берегли дыхание. Наверное, они забили бы его насмерть, если бы из лавки не выскочила Эйра и, вскрикнув, не кинулась бы к ним.
– Не надо! Мальчики, не надо! Перестаньте! – безуспешно взывала она, а потом бросилась к Болли и обхватила его сзади за плечи. – Болли, пожалуйста, оставь его! Я тебя прошу! Пожалуйста! Ради меня!
– Ладно! – сказал Болли, прекращая бить лежащего. – Всё, парни, оставьте этого недоноска.
Фир и Камерат тоже остановились и отошли на пару шагов от Мордана. Камерат, словно не в силах сразу отказаться от удовольствия, снова шагнул и от души со всей силы пнул Мордана в живот – напоследок. А потом ещё и плюнул на него.
– Хватит, я сказал! – скомандовал Болли, и Камерат отошёл с плохо скрываемым сожалением.
– Запомни, красноглазый, – сказал Болли, обращаясь к Мордану, осторожно убравшему одну руку от лица, – ещё раз тебя увидят возле Эйры, мы тебя убьём. И нам весь город только спасибо скажет. А ты, Эйра, больше чтобы слова с ним не говорила. Иди в дом!
Мордан остался лежать один посреди улицы, медленно затопляемой серой пеленой сумерек. Несколько минут он лежал плашмя и тяжело дышал. Потом, морщась и шипя от боли, поднялся на четвереньки. Откуда-то сверху слетел ворон, приземлился перед его лицом и нервно запрыгал, то недалеко отбегая вперёд, то возвращаясь к Мордану.
– Иду я, Фроди, иду, – сказал Мордан и сплюнул в сторону кровавый сгусток.
– Фррроди, – каркнула птица, и Мордану показалось, что в этом крике прозвучала жалость и сочувствие.
Дома его встретили, как всегда, неласково. Тефар ворчливо поинтересовался, где он весь день бездельничал, вместо того, чтобы по хозяйству помогать, а Стемора накинулась с упрёками, как это его угораздило так изгваздать в грязи и крови новую рубаху, которая она на него, дармоеда, недавно сшила. На разбитое лицо Мордана они даже внимания не обратили. Мордан вдруг встал посреди комнаты и, исподлобья глядя на приёмных родителей, неожиданно для самого себя громко заявил:
– Я хочу уйти из Фолкрита. Пойду учиться на жреца Аркея, как Улрин.
– Что? – возмутился Тефар и шагнул к Мордану. – Что ты сказал?!
– Я хочу уйти, – упрямо повторил тот.
– Ах ты щенок неблагодарный! – заорал Тефар. – Мы тебя столько лет поили-кормили, ты на нашей шее сидел-бездельничал, а сейчас, когда самое время за работу тебе приниматься, ты решил удрать? Ты у меня завтра же пойдёшь на лесопилку брёвна таскать.
– Не пойду, – мрачно глядя в пол сказал Мордан, впервые в жизни открыто возражая Тефару.
– Что-о-о?! – бешеным медведем взревел Тефар.
От его крика Фроди, как всегда, сидевший на плече хозяина, испугался и взволнованно каркнул.
– А ну заткни свою проклятую птицу! – заорал Тефар, и Фроди каркнул в ответ ещё громче. Тефар одним взмахом своей лапищи сорвал ворона с плеча и шмякнул об стену.
– Не трогай Фроди! – закричал Мордан, но Тефар одним толчком в грудь опрокинул его, а потом, к ужасу Мордана, шагнул к Фроди, который, топорща крылья, сидел на полу и ошалело крутил головой, приходя в себя от удара об стену, припечатал несчастную птицу к полу тяжёлым грязным сапогом.
– НЕТ! – не своим голосом заорал, срывая горло, Мордан, вскочил и с кулаками кинулся на Тефара. От неожиданности тот даже попятился на пару шагов, но потом заревел ещё громче:
– На отца? Руку посмел поднять на отца?!
– Ты мне не отец! – выкрикнул, словно плюнул в лицо, Мордан. В нём как будто пробудилась ярость берсерка: он бил, неумело, но бешено, стараясь сделать как можно больнее. Но сзади на него накинулись Лемме и Гемме, завернули за спину руки, обездвижили, и тогда Тефар стал его бить, смачно, с оттяжкой, то левой рукой, то правой – и по лицу, и под дых, и в пах.
– Так его, отец, так его, – приговаривала наблюдавшая за этим Стемора. – Чтоб знал!
Потом ночью Мордан лежал на чердаке и прислушивался к своему телу, на котором, наверное, не осталось ни одного живого места. Сознание его странным образом раздвоилось: тело с его болью было само по себе, а разум – сам по себе. Сначала он как будто со стороны наблюдал за ней, а потом она ему наскучила, и он стал обдумывать совсем другие вещи, никак с этой болью не связанные, и в процессе обдумывания как-то сам собой сложился план того, что делать и как дальше жить.
Когда за маленьким слуховым окошком ночная тьма начала набухать серым, Мордан, скрипя зубами от боли, приподнялся со своей кучи сена. Вдоль несущей балки у него были развешаны пучки трав, которые он насобирал вместе с Улрином. Он выбрал два – паслён и сине-лиловый колокольчик, сорвал и сунул за пазуху. Потом высунул голову в дыру в полу чердака, недолго послушал заливистый разноголосый храп, бесшумно спустился по лестнице и на цыпочках прокрался на кухню. Там он взял пестик и ступку, в которой Стемора обычно толкла мак для сладкого рулета, положил туда травы и растолок в мелкий однородный порошок. «Лучшее средство, коли в подполе злокрысы завелись», – прозвучал в голове как всегда спокойный голос Улрина. В очаге висел котелок, наполовину наполненный недоеденным вчерашним рагу из кролика. Мордан высыпал порошок в рагу, тщательно размешал всё поварёшкой, а поварёшку вытер полотенцем и положил, как лежала – на крышку котелка. Затем всё так же бесшумно он прошёл в кладовую и набрал там немало вещей: охотничий нож Тефара, его тёплый шерстяной плащ, заплечную котомку. В котомку легли копчёный козий окорок, добрый мешок сухарей, круг эйдарского сыра, пара бутылок эля. Всё так же тихо он обулся в новые сапоги одного из братьев и вышел, в последний раз затворив за собой дверь.
Начинало светать, но на улицах ещё не было ни души. Проснувшиеся птицы пересвистывались в кронах деревьев, совсем недавно одевшихся в новенькие зелёные листочки. Мордан направился к одинокому старому дубу, росшему на окраине возле городской стены. Его корявые ветви оставались угрюмо-голыми. Там он сунул руку в дупло, пошарил и извлёк на свет скрученные в свиток бумажки. Свиток он бережно спрятал за пазухой. Глухими проулками он дошёл до торговой лавки, взошёл на крыльцо и остановился у запертой дубовой двери. Сердце гулко бухало в груди. Мордан достал заветные записи, развернул и нашёл нужную – «Отворение замков и запоров», а дальше следовало заклинание. Прочистив горло, он приложил ладонь к двери, как того требовала запись, и, слегка запинаясь, громким шёпотом прочитал заклинание. Ничего не произошло. Страх неприятным холодком прозмеился между лопаток. Неужели не работает? Он надавил ладонью на дверь сильнее и прочитал заклинание ещё раз. Всё осталось по-прежнему. В отчаянии он представил, как с той стороны двери тяжёлый внутренний засов медленно отъезжает в сторону, словно отодвигаемый невидимой рукой, и медленно и максимально чётко прочитал заклинание в третий раз. За дверью раздался гладкий шорох и глухой стук. Мордан надавил, дверь поддалась и открылась совершенно бесшумно на хорошо смазанных петлях. Затаив дыхание, он шагнул внутрь лавки.
