Алексей Пехов
Птицеед
– Дери вас совы, проклятые ублюдки! – сказал Манишка, в его голосе слышалось непередаваемое облегчение. – Едва нашли, среди этих хреновых кочек. Если бы не твой компас, Медуница, точно бы не выбрались.
– Кто это? – Капитан был сама любезность, но в светлых глазах застыл холодный расчёт.
Жан сбросил человека на землю, словно мешок с мукой. Стон был едва слышный.
– Дезертир, полагаю. Там целая рота попала на зуб к созданиям Отца Табунов. Пока они остальных жрали, мы этого увезли. Подумали, что он вам очень нужен. И, кажись, успели, а Колченогий?
Я склонился над раненым, пощупал слабый пульс, обратил внимание на белёсую, словно обсыпанную мелом кожу. Перевернул на спину, задрал рубаху и поморщился – укусы, вырванные куски плоти, потемневшие края ран. Даже странно, что он ещё жив, а не летит в ласковые объятья Рут.
Капитан у нас прагматичный ублюдок, как и всякий из нас – благородных. На его месте, признаюсь, я сделал бы то же самое, выбирая между чужим солдатом и своим. Командир шевельнул пальцем и Болохов шагнул к трофею Жана, вытащил нож.
Громила и Януш с видимым облегчением отпустили руки Колченогого, помогли подняться, хлопнули по плечам, мол всё в прошлом.
– Братцы! – дрожащим голосом сказал он двум вернувшимся разведчикам. – Братцы. С меня, как вернемся, выпивка!
– И не меньше бочки, – серьезно потребовал Манишка. Он никогда не отказывался от гулянки за чужой счёт.
Учёные нашего славного университета так и не пришли к единому мнению, что такое Ил.
Кто-то из них считает его нейтральным пространством между нашим миром и миром Птиц. Кто-то пытается доказать, что всё это части одного, великая задумка Одноликой, недоступная нашему разуму. Что Рут, спрятала дороги между некогда единым, чтобы не дать нам слишком уж много власти. А может, чтобы оградить человечество от созданий куда более древних и опасных.
Законы в Иле переменчивы, тропы опасны, и он никогда не был дружелюбен к чужакам. Он всегда лжет. Всегда ждёт, когда ты потеряешь бдительность, расслабишься. Всегда играет роль спящего старого хищника. О, он очень стар.
Но отнюдь не слаб.
Мудрость древнего чудовища – страшная штука.
Мы часто говорим о нём с Головой. Тот не только ставленник лорда-командующего, благородный сын влиятельного рода Айуэрэ, наблюдатель за нашим отрядом, но ещё и учёный. В отличие от меня не бросил университет Айбенцвайга на третьем курсе, а закончил все шесть, да потом ещё, благодаря протекции семьи, пошел дальше, в науку атт-эттир, ту, что изучает свойства рун.
У Головы много теорий на счет Ила. Одна другой интереснее. И спорнее, разумеется. Я стараюсь не опровергать его, по мере возможности. Ил для меня место хоть и ненавистное, но в чём-то сакральное, словно алтарь в церкви Одноликой. Это пространство живёт в моих костях. Его сила и воля – таково мое наследство, прошедшее через века от дальнего предка.
Я может и не понимаю Ил на все сто процентов, но ощущаю его. То, как он дышит и чем живет. И поэтому не всегда, но часто, помогаю «Соломенным плащам» избегать неприятностей и добираться до Шельфа с целыми руками, да ногами.
Я знаю, как он меняется. И чувствую время, текущее в нём, без ошибок. Он никогда не может меня обмануть, заставить задержаться здесь дольше, чем требуется, «отвести» глаза.
Наш отряд, растянувшись длинной цепью, на уставших лошадях, двигался к северу, прямо на месяц, висевший над безрадостными пустошами. Я вёл их по серебристым тропам, сложенным из мелких камней и осколков костей созданий, давно всеми забытых. Холмы исчезли за горизонтом, и лишь иногда слева и справа от нас оказывались парные, всегда парные, обветренные временем каменистые столбы, высотой в несколько десятков футов. Между ними стальные пауки с лицами младенцев ткали из лунного света пряжу, натягивая острые нити, способные перерубить любого, кто столь глуп, чтобы оказаться в этой ловушке.
Над сухой травой летело тихое вкрадчивое «ром-ром-ром». Шёпот моллюсков. Их сизо-лиловые витые раковины были видны над равниной, словно дома. Эти создания, дети Осеннего костра, брошенные и забытые Светозарной.
Они часто молятся розовому месяцу, наполовину вылезая из раковин. Тянут к небу бледные руки и поют на своем языке одну и ту же непонятную песнь. Неприятные твари. По мне, так более отталкивающие, чем те же настыры.
Когда они голодны, то разом забывают о молитвах и могут тащить на шести руках за собой раковины со скоростью поезда, и вполне способны обогнать лошадь на короткой дистанции.
– Сколько ещё? – Капитан поравнялся со мной.
Он неплохо чувствует Ил, водит отряд уже не один год и прекрасно разбирается во многих вопросах. Но так любезен, что не забывает о дани вежливости моим талантам.
– Шесть часов до Шельфа.
– Лошадям требуется отдых.
– У алтаря Рут безопасно. Полчаса отсюда, если мимо Гримдим.
Он покачал головой:
– Ребята из «Алых чулков» видели неподалеку от этой деревни жеребёнка. Я бы предпочел не рисковать.
На языке Капитана это означает «найди другой вариант». Я подумал немного, считая шансы на успех:
– Тогда час. Через Прудовые круги. Натрите лица.
«Ром-ром-ром», – пели нам вслед моллюски. В этой песне слышалось столько печали. Полагаю они были крайне недовольны, что никто из нас не приблизился к ним настолько, чтобы они смогли пожрать.
Глава вторая. В кольце
– Ох! – Голова зазевался, не успел пригнуться к лошадиной шее, и сосновая ветка хлестанула его по лицу, едва не сбив с носа большие круглые очки в тонкой золотой оправе.
Сильно искривленные сосны с грубой золотистой корой и необычайно длинными бледно-зелёными иглами. Обычные. Совершенно не похожие на многое, что растет в Иле. Они высятся широким кольцом, ограничивая от опасного мира маленький островок – лесную поляну, заросшую мелкими ромашками.
Болохов, приподнявшись в стременах, вдохнул густой смолистый запах, так отличающийся от всего, что можно унюхать, ступив за пределы Шельфа. Обычно мрачное лицо росса просветлело.
Здесь разлита древняя сила. Она почти ушла, истаяла за века, но до сих пор «держит» периметр, не дает никому кроме людей заходить сюда. Дарует им безопасность. И колдун, разумеется, ощущает её. Тех, кто владеет той или иной ветвью магии – место силы Рут лечит, словно хорошее аптекарское снадобье.
Мы останавливаемся здесь не в первый и не во второй раз.
Прежде всего, мне пришлось заняться лошадью. Я стараюсь не привязываться к этим существам и беру то, что выдают мне «Соломенные плащи». А после вылазки забываю о своем временном «спутнике».
Всё дело в том, что лошади куда более нежные и впечатлительные создания, чем люди. Ил разъедает их, точно ржа плохое железо. Капитан называет лошадей друзьями на один поход. И этот сукин сын, как всегда, прав. После возвращения в Айурэ животных можно отправлять лишь на бойню. Они не только болеют, но через несколько дней становятся уж слишком агрессивными, больше похожими на хищников, чем на травоядных.
Потому и не привязываюсь.
Я напился из неглубокого ручья, протекавшего через поляну к соснам, черпая воду горстями. Затем умылся, смывая с кожи не только едкую дорожную пыль, но и мазь, отпугнувшую прожорливых насекомых Прудовых кругов. От мази по воде поплыли радужные маслянистые пятна.
Посмотрел на свое отражение. Довольно отвратительное зрелище после стольких дней в Иле.
Я всегда бреюсь гладко, до скрипа, как велит благородным не военного призвания мода Айурэ. Но сейчас мое худощавое лицо, излишне скуластое, почти треугольное, заросло щетиной, что делало меня разбойником из кварталов Пальмовой рыбы. Всё портил надменный нос, выдающий в моем прошлом череду славных предков. Каштановые волосы, не убранные под шляпу, вьются и кажутся излишне длинными.
Я слишком долго смотрел на отражение, словно хотел, чтобы оно ожило и ответило на какой-нибудь важный вопрос. Ну, например, где Рейн? Я уже столько лет положил, чтобы найти его, но никаких новых следов не обнаружил. И на этот раз тоже.
Мои глаза, с радужкой болотного оттенка, веселились. Всем, кто видит их в первую минуту, кажется, что я вот-вот готов рассмеяться.
Довольно ложное впечатление, друзья мои. Я прекрасно знаю, на что способны люди с такими глазами. И по себе, и по моему старшему брату. И по бабке. Мы из породы славных шутников, порой способных идти босыми по горящей земле.
Немаловажным фактом будет то, что землю обычно поджигаем именно мы.
Я ударил по воде ладонью, стараясь этим жестом прогнать усталость, и направился к каменному обелиску в центре поляны. Прямоугольник из красноватого базальта, чуть выше шести футов, три трещины у основания, гравировка люпинов на каждой стороне. Место силы Рут.
Таких алтарей в Иле осталось мало. И большинство истощены или вовсе уже разрушены. Этот самый ближайший к Шельфу.
Плакса подошёл, как всегда неслышно, встал рядом, покосившись на меня то ли с сомнением, то ли с подозрением.
– Отдаешь дань почтения Одноликой? – голос у него излишне высок и больше походит подростку, чем тридцатилетнему мужику.
– Вряд ли оно ей требуется, – хмыкнул я, и Плакса фыркнул с особой степенью презрения к моему утверждению. Ростом, он, кстати говоря – чуть выше пяти футов. Заурядное несчастное лицо. Такие никогда не нравятся женщинам и раздражают большинство мужчин. То ли человек вот-вот заплачет, то ли начнет рассказывать о своих страданиях. Вечно красные веки, вечно опущенные уголки губ. Да и голос… раздражающий.
Плакса – главная мишень в кабаках для пьяных задир. Его вечно кто-нибудь цепляет. Что совершенно понятно. Такому хочется вмазать за все беды мира и твое дурное настроение. Недомерок не представляет угрозы. И на нём вполне можно хорошо выпустить пар и почесать кулаки, дабы улучшить своё настроение.
Плакса, несмотря на весь свой несчастный ранимый вид – упёртый отморозок. Если ему отвесить оплеуху, он саданет по затылку стулом. Если кто-то схватит палку и замахнётся, он возьмется за нож. Ему плевать на размер противника и количество врагов. Мне кажется, даже когда его будут убивать, он зубами станет цепляться за жизнь, чтобы забрать с собой того, кто посмел нанести смертельный удар.
Он лучший фехтовальщик в нашем отряде после Капитана.
– Ты так небрежен просто потому, что Ил над тобой не властен.
Я посмотрел на него, точно на идиота. Ил властен над всеми. Ил меняет всех. Это лишь вопрос времени и того, насколько далеко ты решишься зайти. Считается, что до Гнезда дошел только один Когтеточка. Остальные не решились проделать и половины пути. Плакса, кажется, сам понял, что сморозил глупость, достал из кармана сову —серебряную монету.
– Ну, ты в любом случае в лучшем положении, чем мы. Таскаешь на себе булыжники и хоть бы чихнул, – наёмник положил монету на алтарь. Он всегда так делал, когда мы оказывались здесь. Покупал у Рут удачу. С учётом того, что Плакса до сих пор жив, глупо говорить, что его странное подношение не работает.
Меня окликнул Ян:
– Твоя помощь нужна. Захвати инструменты.
Я безропотно сходил к седельной сумке, взял хирургический набор, уже примерно зная, что случилось, и догадываясь, каких сов от меня требуется. Но, как говорится, веселья и воображения Одноликой Рут хватит на умников, вроде меня.
Никифоров сидел на траве, больше удивлённый, что подобная дрянь произошла именно с ним, чем страдающий. Он ругался на своём мелодичном, немного протяжном языке и я, давно трущийся рядом с этим народом, понимал их некоторые ёмкие ругательства. Поминалась мать птиц, все драные под юбку дочери Осеннего костра и прочее-прочее-прочее.
Его лицо с правой стороны деформировалось из-за странного лилового отёка, глаз таращился, вот-вот готовясь выскочить из орбиты.
– Даже не думай! – сказал он мне, когда я присел на корточки, изучая его вздутую рожу, словно скульптор работу начинающего ученика – можно ли что-то отсечь и исправить или проще сразу махнуть рукой?
– Заткнись! – посоветовал ему Болохов. – Оно через час сожрет твой мозг, точно спелое яблоко. И ты доставишь кучу проблем, когда нам придется укокошивать то, что осталось.
– Полудурок, дери тебя совы, – процедил я сквозь зубы. – Я же сказал намазать лица. Неужели столь сложно было прислушаться?
Никифоров лишь ругнулся еще сильнее, но как-то сдался, принимая неизбежное, когда Громила опустил тяжеленные ладони ему на плечи.
Если кого-нибудь надо подержать, как Колченогого или вот сейчас Никифорова, зовут Громилу. Иногда я думаю, кого придётся звать, чтобы удержать Громилу, если случится такая неприятность? В одиночку с ним справится только Толстая Мамочка.
Росс проявил беспечность и натёр мазью не всё лицо. Где-то пропустил кусочек, и на Прудах его цапнуло одно из тысяч витавших там насекомых.
Экая ерунда. Подумаешь какой-то «комар». Но вот прошел час, и место укуса ничуть не напоминало комариный.
Я достаточно понимаю в ранах, чтобы заниматься этим пока нахожусь вместе с «Соломенными плащами». Но большинство светил медицины Айурэ, увидев мои хирургические потуги, бились бы в припадке на полу публичной прозекторской. Когда меня нет с отрядом – за такую работу ответственен Бальд, который сейчас выступает моим помощником. Но Бальд ещё больший коновал, чем ваш покорный слуга, просидевший в университете не полный курс медицины.
– Глаз ты потерял, – я сразу «обнадёжил» росса. Любая беспечность и небрежность наказуема.
Он негромко простонал что-то совершенно жалобное.
– Но сохранишь голову, если успеем. Так что хватит тянуть, мы сейчас соревнуемся наперегонки с личинкой. Давай. Соберись, если хочешь жить!
Он принял от Болохова шарик из свёрнутых листьев дурманящей берёзы, собранных только вчера, начал жевать, то и дело сплёвывая темно-зеленую слюну. В Иле, при его многочисленных минусах, всё же есть и плюсы. Это не только руны, которые можно здесь найти, но и растения. Те же солнцесветы, семена которых принёс из Гнезда Когтеточка. Во всяком случае, именно так говорят легенды.
Отёк рос с ужасающей скоростью, и я осторожно ткнул ланцетом в запястье Никифорова, но тот даже не дернулся.
Значит, листья уже действовали.
– Не будем ждать, – я торопился.
Достав из кожаного пенала векорасширитель, кивнул Бальду, чтобы тот не зевал и держал голову. Болохов сел на ноги соотечественнику, буркнув что-то ободряющее на росском. Вместе с Громилой они крепко прижали его к земле. Капитан, появившийся словно бы из ниоткуда, извлек из ножен кинжал на тот случай, если всё пойдет не по плану.
Ланцетом я проколол отек, рассек ткани и Бальд тут же сунул к ране бинты, даже не морщась от запаха. Я сосредоточенно работал, не обращая ни на кого внимания, видя, как в помутневшем зрачке отражаюсь не я, а то, что скрывается за ним. Гадина развивалась слишком быстро.
Приходилось гнать лошадей, быть грубым, работать без всякого изящества. Точно неумелый фельдшер какого-нибудь гренадерского полка после того, как солдаты попали под картечь.
Белый край глазницы, рассечение коньюктивы, мышц, а после зрительного нерва. Дрянная работа. Как только я убрал глазное яблоко, то сунул в окровавленную дыру зажим и зацепил личинку. Она уже успела отрастить ручонки и, даже несмотря на все мои предосторожности, извернулась так, что едва не оттяпала мне мизинец. Её уродливое, похожее на человеческое личико исказилось от ярости, когда это не получилось. Я отбросил тварь вместе с инструментом куда подальше, предоставляя Бальду право останавливать кровь.
Как уже говорилось, зона в пределах кольца сосен безопасна для людей и смертельна для существ Ила. Личинка кукловода визжала, корчилась, испускала дым. Сила Рут, это не шутка.
– Хорошая работа, – одобрил Капитан, убедившись, что тварь сдохла. – Точно только одна? Я не хочу, чтобы вторая такая забралась ему в мозг и начала управлять телом, нам во вред.
– Чисто, – буркнул Бальд, отбрасывая окровавленную турунду и вставляя в глазницу новую. – Я проверил за Медуницей. Всё уже. Отпускайте его.
Громила с облегчением встал, вытирая рукой выступившую на лбу испарину. Болохов поднялся следом – этот, в отличии от великана, потеть от такой ерунды не собирался. Зажим я возвращать не стал, вымыл инструменты и руки в ручье. Настроение было мерзким. Розовый месяц поднялся над соснами и выглядел как никогда зловеще.
Разбудили меня довольно грубо.
Никаких тебе поцелуев, кофе и тостов с говядиной. Просто резко потрясли за плечо.
Я раскрыл глаза, выбираясь из тягучего, кажется только-только начавшегося сна и увидел склонившегося над собой Голову.
Стёкла в его очках ловили отблеск вечного розового месяца, который продвинулся по небосводу совсем немного, что означало лишь одно – спал я не больше полутора часов.
– Поднимайся, – шепнул Голова. – Кое-что случилось.
Ну… ещё одна особенность Ила. Здесь «кое-что» всегда случается. Обычно в негативном аспекте.
– Никифоров?
– С ним всё хорошо. Он спит. Поднимайся.
Я сел, но спешить не стал. Голова кружилась. Дал себе минуту, чтобы хоть как-то прийти в адекватное состояние. Усталость накапливается и во мне её было что свинца в утке, которую нашпиговали из древнего мушкетона.
Возле места силы что-то обсуждали Капитан, Болохов и Толстая Мамочка.
Пожалуй, стоит сказать о килли особо. Никто не знает, как эти дружественные людям существа, живущие на Шельфе, выглядят на самом деле. Хотя с «никто» я, конечно, поторопился. Полагаю некоторые из Светозарных видели их истинный облик.
Килли – это рыцари нашей эпохи. Хотя бы потому, что их тела заключены в тяжелые доспехи. Они не снимают арбузные или пирамидальные шлемы, не едят и не пьют. Во всяком случае, на людях. Когда килли погибает, то доспехи оказываются пусты.
Этот немногочисленный народ Шельфа редко появляется в людских землях. В свои подземные города они никого не пускают, и я видел лишь троих из их племени, не считая Маман. Одна из них живёт в доме моей родственницы и помнит, как говорят, ещё моего прадеда.
Эти создания зверски сильны. Настолько, что их странные тонкие, похожие на спички металлические ножки, способны выдерживать вес массивного доспеха и… шестифунтовой пушки.
Толстая Мамочка козырь «Соломенных плащей». Тяжелый бог огня. Она способна легко, на огромной цепи, носить бронзовое орудие, которое в других случаях тащит четверка лошадей. И, кроме этого, килли несёт на спине два герметичных бочонка с порошком из сухого солнцесвета, а также три ядра и десять картечных зарядов в деревянных футлярах. То есть, эта обычно молчаливая натура заменяет нам целую пушечную команду. Главное не пускать Мамочку на болотистую почву – увязнет из-за веса и семь потов сойдёт, прежде, чем её выволочешь.
– Что стряслось? – из-за того, что я не выспался, настроение у меня было как у медведя с больным зубом. Хотелось кого-нибудь сожрать.
– Кто-то использовал магию, – поведал мне Капитан. Не сказать, что он выглядел обеспокоенным. Впрочем, он не выглядит обеспокоенным, даже когда кто-то прижимает ствол пистолета к его затылку.
Я с невысказанным вопросом повернулся к Болохову. Росс провел по пшеничным усам, подкрутил пальцами кончики и глухо пояснил:
– Перламутровая ветвь.
Все носители магии, каждый колдун, обладает той или иной гранью дара. Их принято называть ветвями и классифицировать по цветам, оттенкам или материалам.
Было глупо спрашивать у Болохова «ты уверен»? Он не ошибается.
За всю свою жизнь я был знаком лишь с одним таким носителем магии.
Одной.
Потому сказал:
– Перламутровые колдуны большая редкость. Сколько таких в Айурэ?
Капитан, наш великий всезнайка, задумчиво протянул:
– Один служит лорду-командующему и еще… несколько – Домам. Но сейчас армейские корпуса Грачей и Журавлей в Иле. Возможно, в каком-то из них был такой маг.
Экая недосказанность. Капитан вежливо умалчивает, что армейские корпуса этих Домов попали в переплёт, когда ломали ульи, не добились своего и теперь, разодранные в хлам, отступают, сами не знают куда, надеясь добраться до Шельфа.
Я устало потер глаза, в которых словно песка насыпали:
– Возможно. Хотя и очень сомнительно. И?.. Нам какой толк от этого? Мы же всегда сами по себе.
– Антон говорит, что там растеклась кровь и надо подтвердить возможную смерть мага.
Я не хотел никуда ехать:
– Колдун Перламутровой ветви погиб? Серьезно, Капитан? Это только если на него одновременно напала стая жеребят. А еще толпа мечтателей. И кто-нибудь из мозготрясов. А мы слишком близко к границе, здесь такие твари в подобном количестве не водятся. Не мне тебе рассказывать.
– Надо подтвердить, Медуница, – он был любезно-настойчив. Грубо говоря, на нашего Капитана как залезешь, так и слезешь.
Я пощелкал языком, посмотрел на всех них с плохо скрытым раздражением. Право, нет худшего человека на свете, чем я, когда не высыпаюсь. В Иле мы давно, и за время путешествия сна у меня было катастрофически мало. Приходилось приглядывать за безопасностью отряда (с переменным успехом).
– Я, признаюсь, плохо соображаю, Капитан. Но понимаю, что если что-то убило колдуна, то это что-то может прихлопнуть и нас. Это первое. Второе же, куда более существенно – Болохов не может использовать свои способности, если отряд наших разведчиков прижмут. Мы только что насытили цветок кровью того бедолаги, если потратим эту силу, то второй раз зарядить его не получится, даже если прибить Колченогого. Мы тут застрянем неясно на какой срок. Со всеми вытекающими последствиями.
– Не надо прописных истин, – с пренебрежением попросил росс.
Голова мягко кашлянул в кулак:
– Перламутровая ветвь – это всегда государственные служащие. Первая категория в табеле полезных людей города. Они как ведущие учёные, генералы…
Я вздохнул, понимая, куда он клонит:
– Да-да. Ты на службе у лорда-командующего и не можешь проигнорировать такие новости. Особенно, если кто-то из подобных людей попал в беду в Иле. По возвращению в город тебе придется доложить и, если мы откажемся помочь, у нас будут неприятности.
Голова немного виновато развел руками. Мол, простите, но здесь я не властен над законом.
– С нас семь шкур спустят в Фогельфедере, – пояснил Капитан, раз уж я пожаловался на то, что мои мозги с недосыпа плохо варят. Хотя и без него знал, что тайная служба лорда-командующего те ещё задницы. Проблем на наши плечи ляжет действительно много. – Если колдун мёртв, надо осмотреть тело. Если жив – узнать, не нужна ли наша помощь.
Перевожу сказанное на более понятный язык: если там мертвец, то неплохо бы разжиться его личной руной и возможно не до конца разряженным солнцесветом. Если жив, и мы поможем – это плюс «Соломенным плащам». Сильные мира сего не всегда склонны забывать добрые поступки.
– Как далеко отсюда? – с неохотой спросил я у Болохова.
Тот достал компас, откинул бронзовую крышку, наблюдая за капелькой крови, беснующейся под стеклом, возле буквы N.
– Полчаса. Или минут сорок на лошадях. Чётко на север.
Я подумал, прикинул.
– Это за Шайлестом. Ворота, полагаю. Что? В них полезем?
Ощущаете, как я горю энтузиазмом? Видела бы меня Элфи, обязательно сказала бы, что я веду себя, как настоящая бука. И я бы ничего не смог ей возразить.
Бука и есть.
– Ты просто доведи, мы не пройдем мимо колдуна, пока след его волшебства остается.
Угу. Я ощущаю Ил и веду спутников так, чтобы он не трогал людей, не проникал в них какое-то время.
– Мы можем никого не найти на кладбище. Там твой компас бесполезен.
– Попытайтесь, – проклятущий Капитан легко раздает наставления. Ему-то что? Когда мы уедем, отправится на боковую.
– Ну, хорошо, – сдался я, ибо спорить всё равно бесполезно. Проще убедить Светозарного стать паинькой, чем нашего командира свернуть с намеченного пути. – Давай попробуем. Я, Болохов, Голова. Кто ещё?
Капитан подумал:
– Колченогий и Сычик не спят. Пятерых достаточно?
– Да.
– Толстая Мамочка, – сказала Толстая Мамочка.
– Нет, – отмёл я кандидатуру килли. – Внутрь мы тебя всё равно не протащим.
Капитан одобрил, сказав нам всем:
– Туда и обратно. Не задерживайтесь. Если что-то опасное, плюйте на колдуна, я отвечу перед Фогельфедером. Болохов старший.
Мы с колдуном посмотрели друг на друга. В его ярко-голубых глазах промелькнуло нечто похожее на вопросительную насмешку. Раньше старшим назначали меня, потому что Ил – знакомая мне территория.
– Болохов старший, – без проблем признал я. – Во всем, кроме дорог и путей, которыми я веду отряд. И если говорю «стоп» все стоят. Или бегут, когда я кричу «караул»!
Росс лишь опустил веки, соглашаясь. Как бы он меня ни не любил, понимает, что я никогда не шучу и никогда не преувеличиваю опасности этого места.
