Алена Даркина
Дары Всевышнего
…Всё происходит так неожиданно, что Рекем не успевает ничего сообразить. Вот они с братом несутся по лесу впереди всех. Собаки лают всё громче, значит еще немного – и они загонят оленя. А в следующее мгновение лошадь испуганно всхрапывает и поднимается на дыбы.
Он чуть не вылетел из седла. Еле успокоил ее. И только потом понял причину ее строптивости. Прямо на дороге лежит лошадь Яхина, жалобно ржет – нога явно сломана. А сам Яхин неподвижно валяется поодаль. Еще до того как он подбегает к брату, вокруг снова оказывается очень много людей, слуг. Они переворачивают брата на спину, один щупает артерию, прижимается ухом к груди. Наконец выносит вердикт.
– Маркиз Бернт мертв. Шею свернул.
Кто-то из женщин вскрикивает, кто-то падает в обморок, кто-то начинает громко рыдать. Мужчины предлагают перенести тело в замок, за спиной перешептываются о превратностях судьбы, и только он ревет, как раненый медведь.
– Это ложь! Он не может умереть. Лошадь не может сломать ногу на ровном месте!
Он рвется к Яхину, чтобы доказать, что они бестолковые врачи. Всех почему-то пугает его поведение, его пытаются удержать…
Рекем немного пришел в себя только к вечеру. Вдруг очнулся возле камина в гостиной с бокалом вина в руках и осознал, что его накачивают лейнским уже несколько часов. Вот только не берет нисколько. Хлебает его, как воду, а в голове по-прежнему звенящая пустота, ощущение, что он видит дурной, вязкий сон.
– Маркиз Бернт, леди Ароди хочет видеть вас.
Слуга почтительно замирает у входа, а он вскакивает радостно оглядываясь. Сон! Конечно, сон. Он выпил лишнего, вот и снится всякое. Где Яхин? Он оглядывается, выискивая брата среди людей, всё еще толпящихся в гостиной. Они смотрят так странно: с испугом, сожалением, некоторые со злорадством. Почему они так смотрят?
– Маркиз Бернт, что мне передать леди Ароди?
Рекем встречается взглядом со слугой и наконец понимает, что тот обращается к нему. Ну точно. Теперь он не граф Цаир, а маркиз Бернт. А безголовый Элдад сегодня стал графом Цаиром.
– Этого не может быть, – твердо повторяет он вслух – Лошадь не может сломать ногу на ровном месте.
– Не надо об этом так… громко, – выдыхает графиня Чанер. – Говорят, ведьмы могут слышать издалека.
И гости торопливо расходятся. Что если ведьма и видеть может издалека? Тогда Сайхат не понравится, что они поддерживали семью Ароди. Никому не хочется погибнуть, совершая верховую прогулку…
– Я совершу молитву.
Голос принцессы звучал виновато, хотя извиняться следовало ему. Он даже открыл рот, чтобы сделать это, но слова застряли в горле. Солнечный свет освещал Мирелу со спины, создавая вокруг нее золотое сияние, как обычно рисовали на картинах у святых.
Рекем склонил голову, но не услышал из молитвы ни слова. Напрасно он приехал сюда. Как эта девушка поможет ему? Она сама нуждается в защите…
– Кушайте, маркиз, – предложила принцесса. – Письмо отцу я уже отправила. Уверена, всё будет хорошо, – она мягко улыбалась.
Характером она походила на мать: и простотой в общении с подданными, и стойкостью, когда дело касалось ее принципов. Завтракая, девушка задавала вопросы, намеренно избегая болезненных тем. Рекем сам не заметил, как разговорился. Он рассказывал об общих знакомых, о происшествиях в детстве. Она весело смеялась, затем тоже рассказывала что-то. Завтрак давно закончился, горничная убрала со стола. Правила этикета требовали закончить аудиенцию, но он никак не мог уйти.
– Мы встретились в печальное время, – Мирела будто прочла его мысли. – Но ваш приезд – утешение для меня. До сих пор единственное, что я делала, – это читала Священные книги и молилась в часовне.
– О здешней часовне ходят легенды, – сообщил Рекем. – Я слышал некоторые еще в юности.
– Наверно, вы имеете в виду священника, которого пригласили, чтобы молиться об одной из предыдущих графинь Зулькад, потому что она никак не могла зачать наследника? – подхватила принцесса. – Да, здесь любят эту легенду. Священник молился почти целыми сутками, но выходил из часовни, пылая здоровьем, бодрый, с румянцем на щеках. А некоторые даже говорили, будто от него пахло костром и жареным мясом. Но главное – наследник всё же родился. Вам об этом рассказали?
– Да, – рассмеялся Ароди.
– Это было почти первое, что я услышала, когда вступила в этот замок…
– Госпожа! – в комнату, запыхавшись, вбежала горничная. – Госпожа, там какой-то граф от короля приехал, мне кажется, это Даут…
– Даут? – принцесса дрогнула.
Граф Даут когда-то познакомил короля с Сайхат – она приходилась ему племянницей. Когда ведьму казнили, он тоже впал в немилость, но это проявлялось лишь в том, что он меньше времени проводил в обществе короля. И теперь, когда Манчелу желал наказать кого-то из подданных, он посылал Даута. Без причины граф не приезжал.
– Маркиз Бернт, – Мирела встала. Рекем тоже поспешно вскочил, ожидая указаний. – Идите в свою комнату и там ожидайте… Будьте готовы… Если что…
Принцесса хочет, чтобы он сбежал, если Даут прибыл из-за него.
– Я буду готов, – он на мгновение преклонил колено и вышел.
В комнате он взял меч. Если его пришли арестовывать, он не сбежит и не сдастся. Всё равно умирать, так лучше в бою. А если помощь потребуется принцессе, он вступится за нее.
***
Мирела попросила горничную открыть дверь в гостиную и передвинула стул так, чтобы он стоял точно напротив входа. В коридоре послышался шум, тяжелые шаги, шелест платья. Видимо, Даут шел по коридору, а следом спешила графиня Зулькад.
– Леди Шедеур только что завтракала. Может быть… – послышался ее холодный голос.
Они появились в дверях. В последний раз Мирела видела графа около девяти лет назад, но он будто совсем не изменился: напыщенное, самодовольное лицо сильно сужается к подбородку, щеки выбриты до синевы, слишком большой, мясистый нос возвышается горой среди впалых щек. Ему исполнилось уже пятьдесят пять – он был немного моложе короля, но выглядел значительно лучше Манчелу, потому что, в отличие от короля, нисколько не поправился.
– Вина с дороги? – казалось, хозяйка замка заискивала перед графом.
– Позже, – отрезал он, пристально глядя на принцессу, гордо вскинувшую подбородок.
Мирела не знала, что делать. Даут с порога унизил ее, не только не поклонившись, но и не поздоровавшись. Встать ли ей и произнести протест, как учил ее духовник, или же сидеть, демонстрируя такое же пренебрежение?
– Леди Шедеур, – граф соизволил обратиться к ней, и Мирела вскочила.
– Я принцесса Кириаф-Санна и требую, чтобы ко мне обращались согласно моему титулу. Я не позволю, чтобы…
– Что ж вы так с порога? – с высоты своего роста Даут удовлетворенно оглядел строптивицу. – Вы ведь не знаете, с какой вестью я приехал к вам, а уже возмущаетесь.
– Я требую…
– Подождите требовать, – чуть насмешливо перебил мужчина. – Я к вам, даже не отдохнув, чтобы по приказу короля передать его письмо, – граф достал из-за пазухи сложенный и запечатанный сургучом листок и протянул принцессе.
Она приняла молча. Сломав печать, отвернулась к окну.
«Моя дорогая дочь, Мирела, – отец не назвал ее «леди Шедеур», как приказал, отметила девушка, а значит, хочет примириться. — Я рад был услышать, что вы хорошо себя чувствуете. Я скучаю по вам, и, надеюсь, мы скоро сможем увидеться. Я направляю к вам графа Даута. Вы можете доверять ему, как себе. Он приготовит вас к нашей встрече в Беерофе. Как только вы будете готовы, мы встретимся в столице, где вы публично признаете брак с вашей матерью незаконным. Я устрою ваш брак, мы больше не будем разлучаться. С нетерпением жду вас. Король Манчелу».
В комнате стояла мертвая тишина. Муха с мерным жужжанием летала вокруг Даута, ища, куда приземлиться.
– Леди Мирела, – заговорил наконец граф, – его величество король Манчелу желает вновь приблизить вас к себе. Условия очень просты. Перестаньте перечить его величеству, – предложил он. – Признайте, что брак с вашей матерью был незаконным, признайте, что благополучие страны зависит от того, как быстро мы избавимся от тварей, которые не являются людьми, и вы вновь станете любимой дочерью. Эль-Элион воздаст вам за вашу кротость.
– Вы вдруг вспомнили о Боге, граф? Может, вы хотите стать моим духовником? Извините, но это место занято. Отца Иавина нет здесь, потому что он отправился в соседний замок, там нужна его помощь. Но однажды он сказал мне, граф, – Мирела шагнула вперед, – что люди, лгущие ради выгоды, предадут и короля. Я не изменю ни королю, ни убеждениям. И от того, что я и моя мать находимся в тюрьме, мы не перестали быть первыми леди королевства. Обсуждать вторую часть этого требования в таком случае бессмысленно.
– Леди Шедеур, вы отказываетесь исполнить волю отца? – вскинул голову Даут.
– Я принцесса Кириаф-Санна, и буду повиноваться отцу во всем, что не противоречит воле Эль-Элиона.
– Я доложу об этом королю, а до его особых распоряжений, вы лишаетесь всех привилегий, – скривил губы граф.
Он обернулся. Графиня Зулькад с фальшиво-подобострастной улыбкой сообщила:
– Стол накрыт в большой зале. Или вы сначала искупаетесь?
– Графиня, – словно не слыша ее лепета, обратился Даут, – отныне король освобождает вас от обязанности присматривать за леди Шедеур. Она переходит под мою опеку, а вы должны позаботиться, чтобы мне и моим людям понравилось у вас в гостях, – он вновь повернулся к принцессе. – Сейчас вы, леди Шедеур, пройдете в спальню и не выйдете оттуда до особого распоряжения короля. А чтобы вы исполнили это повеление, двое моих людей будут караулить возле дверей.
– Вы не имеете права называть меня, не упоминая моего титула, – Мирела начала произносить протест, который выучила наизусть. – Вы не имеете права…
Даут повернулся спиной, отдавая приказ:
– Имна, Кеназ, проводите леди Шедеур в спальню. Если она будет сопротивляться, примените силу, – с этими словами он вышел.
Мирела вспыхнула, но спорить больше не имело смысла. Если она не хочет, чтобы ее унизили перед обитателями замка, ей придется подчиниться.
***
Принцесса безучастно сидела возле письменного стола, не слыша, о чем воркует суетящаяся вокруг нее Векира. Всё вернулось. Она надеялась, что жизнь налаживается, что отец любит ее и, освободившись от ведьмы, захочет вновь увидеть. Он ведь даже по ее просьбе помиловал нескольких дворян. Но всё вернулось. Неожиданно ей стало душно, и она рванула ворот платья.
– Госпожа, госпожа, дать вам вина? – переполошилась горничная.
– Нет, – Мирела стиснула зубы, чтобы не расплакаться. – Оставь меня, всё будет хорошо.
«Я выдержу, я смогу, – твердила она себе. – Разве не написано в Священной книге Людей, что Эль-Элион посылает лишь столько, сколько мы можем вынести?»
– Вот, выпейте, госпожа, – обратилась к ней горничная.
Принцесса словно очнулась. Она взяла бокал и, даже не пригубив, отставила его в сторону.
– Векира, надо предупредить маркиза Бернта. Теперь ясно, что я не смогу помочь леди Ароди. Ему надо как можно скорее покинуть замок.
– Да что вы, – всплеснула руками девушка. – Маркиз Бернт разве уехал бы? Видели бы вы, как он вступился за вас. И Даута не побоялся. Прямо как древний рыцарь против дракона, наскакивает на него – Даут-то его выше. А маркиз говорит: «Какое вы имеете право? Король не мог приказать так обращаться со своей дочерью!»
– Он сошел с ума!
– Да он, верно, влюбился в вас, – авторитетно заявила девушка. – Вон вы у нас какая хорошенькая. А и вам веселее будет. Вовремя он сюда прибыл.
– Векира, как ты смеешь?! – возмутилась Мирела. – Принеси мне вина и перестань болтать глупости.
– Вино вон рядом с вами стоит, – понимающе усмехнулась горничная. – Я уж не знаю, о чем там король распорядился, но Даут разрешил лорду Ароди с вами видеться, если вы, конечно, захотите. А покидать замок ему запретили. Сейчас я вам печеньев с кухни принесу.
Горничная вышла, и принцесса потрогала вспыхнувшие щеки. Они так пылали, что, кажется, приложи к ним бумагу – загорится. Девушка заглянула себе в душу: что ее так смутило? То, как смело Рекем вступился за нее, или бестактное замечание Векиры? Стыдно признаться, но ей было приятно слышать и то и другое. Но играть с чувствами других очень неприлично, поэтому, если придется видеться с маркизом, надо вести себя как можно сдержанней, чтобы он ни в коем случае не мечтал о несбыточном.
17 юльйо, Жанхот, королевский дворец
Семейный ужин, первый за этот месяц, где присутствовали все, состоялся. Как обычно, беседовали ни о чем, боясь затронуть опасные темы. Уже за полночь принц и принцесса покинули столовую, оставив королеву наедине с телохранителем.
– Как тебе это удалось? – спросила Эолин, пока они шли по галерее. – У меня не получилось!
– Он согласился ради моего приезда. Сказал, что только на один раз.
– Жаль. Но посмотрим. Я надеюсь, что помирятся, – оптимистично заявила Эолин. – Ты куда сейчас?
– Хотел уехать в Ецион-Гавер7, но Полад просил быть поблизости. Так что опять в домик лесника.
– Хотел уехать? – не поверила принцесса. – А как же Илкер? Она тут сохнет день ото дня.
– Кстати, о леди Лаксме. Мне нужна твоя помощь…
Они обсудили идею Ялмари на лестнице. Здесь принцесса должна была свернуть в галерею, ведущую к ее спальне, а принц, спуститься вниз, чтобы покинуть дворец. Как он и предполагал, Эолин восприняла его идею как очередное захватывающее приключение.
– Спасибо, сестренка.
– До завтра, Ллойд.
Ялмари чуть нахмурился, но промолчал. Слышать это имя из родных уст было неприятно, от других он терпел его потому, что они не знали правды.
Он доехал до домика довольно быстро.
Устроив лошадь в конюшне, взбежал на крыльцо. Распахнул дверь, шагнул внутрь и… задохнулся. Илкер была здесь. Он словно во сне брел по комнатам, повторяя ее путь: подошла к камину, дотронулась до спинки стула, постояла у окна. Поднялась в спальню, посидела на кровати. Аккуратно разгладила всё, восстанавливая идеальный порядок. Снова направилась к выходу. У самого порога он уперся кулаком в косяк и прижался лбом. «Ну давай, делай, как решил. Не видеться. Не разговаривать. Закончить всё разом, как будто ничего не было. Ты сможешь. Ты зашел слишком далеко, но ты знал, что сможешь остановиться. Должен остановиться». В глазах было темно от боли, а казалось, что темно было в душе. «Подумаешь, сердце из груди вынули. Ничего страшного. И без сердца люди живут. Давай!» – еще раз с каким-то ожесточением приказал он себе.
Стремительно вернулся в гостиную, выставил рамы одну за другой и постоял так, вдыхая запахи ночного летнего леса. Потом взбежал по лестнице в спальню и проделал то же самое там. Не раздеваясь, упал на кровать, уставился в потолок. Было такое чувство, будто из него утекла вся сила, все эмоции, желания. Не хотелось даже шевелиться. Он не ощущал ничего, кроме пустоты. Надо бы завтра приказать служанкам из дворца вымыть здесь всё с мылом и щетками…
17 юльйо, дом Каракара
Удагану не спалось. В последнее время происходило столько событий, что, казалось, еще немного и наступит обещанный в книге Вселенной конец зла: придут духи Эль-Элиона и выметут Гошту от всякой швали огненной метлой. Только, когда метут, пыль по всему дому стоит, а уж если метла огненная – всем достанется. Поэтому он должен быть ближе к семье. Да и у братьев, как назло, всё кувырком: Яст исчез, Алет вот-вот объявит войну Охотнику, и добром это не закончится.
В памяти всплыл весельчак Шела – темные волосы, озорной блеск агатовых глаз – он больше всех походил на отца. Братья между собой звали его Ястом. И в любви ему повезло, как отцу, хотя поначалу Авиел подозревал, что Катрис нужны только деньги – положение у семьи изгнанников тогда было не такое отчаянное. Но любовь молодых благополучно прошла все испытания, они даже не поссорились ни разу. Только вот счастье их было недолгим. Молодая жена даже не успела забеременеть. Если Яст погиб, Ал единственный, кто сможет продолжить род. Сам Удаган не в счет: что бы он ни делал, его сын не родится эйманом из дома Орла, и Каракар будет считаться проклятым. Нет потомков – значит, проклятый. Весь разговор. С проклятым никто не будет иметь дела. Вся надежда, что Яст найдется и у Ала всё наладится.
Он расслышал скрип половиц и привстал на постели. Еле слышно открылась дверь в коридоре. Удаган рассмеялся: завтра отец отдаст ему золотой – проспорил Каракар. Но всё же надо еще подождать, а то вдруг Ал выставит строптивую невесту обратно…
Вскоре сомнений в том, что Лев выиграл спор, не осталось. Он положил подушку на голову, чтобы не думать о том, что происходит в спальне у брата, но это плохо помогало. Да и воображение разыгралось. Стоило, наверно, побывать в Цартане, до того как приехать домой. Эйманы обычно посещали там салон мадам Жалма – единственное, за что можно поблагодарить Охотника. Халвард платил мадам за девочек, умеющих хранить тайны. Можно было отдохнуть там, не опасаясь, что кокотка неожиданно начнет тыкать пальцем в изменившуюся татуировку или, еще того хуже, вопить на весь дом. Обычно Удагану подобные заведения не требовались. Если он тратил деньги на женщин, то потому, что хотел их одарить, а не потому, что оплачивал их услуги в постели. Но за последние четыре года так многое изменилось…
Выждав еще немного и всласть поворочавшись в постели, Удаган понял, что надо перебираться в другое крыло. Он оделся, свернул покрывало и подушку, чтобы не будить ночью мать, и, выбрав момент, покинул спальню.
В центральном крыле его встретила звенящая тишина. Удаган порадовался этому обстоятельству. Но стоило пройти на цыпочках мимо комнаты родителей, как дверь отворилась.
– В чем дело, Ле? – неслышно спросил Каракар в спину.
Удаган остановился.
– Ты проспорил мне золотой, – выдохнул он.
Авиел хмыкнул и тут же осекся.
– Займи последнюю спальню, – распорядился он и исчез.
Парень замер: не попал ли он из кипятка на сковородку? Не хватало еще мешать тут родителям.
– Может, мне вообще уйти к Трис? – пробормотал он себе под нос и продолжил путь по темному коридору. Спальня была холодной – никто не предполагал, что Удагану придет в голову переместиться сюда посреди ночи. Но было уже всё равно: скоро утро. Он, не раздеваясь, упал на кровать. Итак, девочка-оборотень пытается вершить свою судьбу. Посмотрим, что из этого выйдет. Когда-то точно так же поступила Тана, и последствия этого Каракар до сих пор расхлебывает. Хотя, если бы отцу предложили вернуться в прошлое и всё исправить, вряд ли бы он расстался с женой, скорее, вел бы себя по-другому. Что сделает Ранели: спасет семью Каракара или окончательно ее погубит – сейчас не скажет никто. По крайней мере Ал немного ожил, а то они уже не знали, что делать с парнем. День и ночь лежал у себя в комнате, а эйм-алет летал возле девушки, следя за каждым ее шагом…
Впрочем, Алу еще повезло, у Льва нет и такой возможности. Эйм-лев сильнее сокола, но следить за кем-то птице удобнее. Может, поэтому дом Воробья – самый сильный Дом у эйманов.
Он вдруг, как наяву, увидел девушку – тоненькая фигурка, будто гибкое деревце, ласковая улыбка, строгий взгляд… Единственная, кого он любил и кого желал привести в дом. Или остаться с ней, если она захочет. Но только она не любила эймана. И он не мог ее видеть даже так, как Алет, – издалека. Хотя, может, это и к лучшему.
Удаган отогнал грустные мысли, но перед глазами тут же встал Халвард. Нынче, о чем ни вспомнишь, всё невесело.
Узнав, что Алет с невестой пошли к нему домой, Удаган с отцом тоже попытали счастья. Охотник вальяжно расположился на скамье под деревом, закинул ногу на ногу, явно ожидая их прихода. Он всегда знал, что происходит с эйманами. Никто бы не назвал его красавцем, но была в Халварде власть, которая привлекала женщин. Если бы он не был Охотником, был бы сердцеедом не хуже Удагана. Но Охотники – одиночки: ни жены, ни любовницы. Власть – единственное, что им дано в большом количестве. Он прекрасно знал, зачем подошли к нему Каракар и Лев, но с усталой усмешкой разглядывал их, не произнося ни слова. Барс тем временем подошел ко льву, обнюхал его. Кошки дружелюбно потерлись друг о друга и… начали играть. Эйманы могут ссориться и даже убивать друг друга, но эймы всегда дружелюбны. Если бы на месте барса был свистун или мамба, они бы мирно лежали рядом, не пытаясь причинить вред друг другу.
– Эймы сохранили то, что эйманы потеряли, – Охотник всё ухмылялся. А Удагана неприятно задело, что они с Халвардом думали об одном. Охотник прищурился. – Что, Ганни? Понадобилась моя помощь?
– Не смей называть меня так, – набычился Лев.
Халвард быстро поднялся. Тот редкий случай, когда противник смотрит глаза в глаза.
– А что ты сделаешь, Ганни? Я буду демонстрировать тебе свою силу и жестоко наказывать за любые попытки неповиновения. Чтобы другим неповадно было. Ты почему-то никак не смиришься с тем, что я сильнее тебя, – он тут же доброжелательно рассмеялся и кончиком сапога пошевелил траву, повернувшись к просителям спиной. – Почему ты младше меня, Ганни? Из тебя вышел бы замечательный Охотник. Загляденье просто. И из Алета тоже, – он повернулся быстро, чтобы взглянуть на Авиела. Отец на короткое мгновение потерял самообладание: словно судорога боли прошла по лицу. – Ну да ладно. Кто старое помянет…
– Охотник, скажи… Шела… – Каракар взял себя в руки и заговорил о том, зачем они, собственно, пришли.
– А вот из Шелы Охотника бы не получилось, – хохотнул Халвард и снова уселся на скамью, на этот раз не развалился, а будто сильно устал и ноги его уже не держали.
Тем не менее Удагану мучительно захотелось ударить его так, чтобы у него зубы вылетели. Но Запрет – что б его! Есть действия, на которые Охотник изначально накладывает Запрет, тогда и пальцем не сможешь пошевелить, чтобы воплотить свои мечты. Например, эйманам нельзя селиться вдали от Домов дольше, чем на полгода. Как бы далеко они ни уехали, ко времени осеннего и весеннего Обрядов, они должны быть в Ритуальном круге. Чтобы поздравить тех, кого Охотник благословил создать семью, тех, у кого родились мальчики, тех, чьи сыновья взяли имя. И разделить скорбь с теми, чьи сыновья в Ритуальном круге погибли.
Охотника нельзя бить – это тоже Запрет. А вот оскорбить его иначе – можно. Иногда Удагану казалось, что Халвард специально не накладывал Запрета на такой поступок. Ему нравилось наказывать болью тех, кто зарывался. Лев привык к боли. И он не позволит обижать отца. Он повернулся к Халварду и открыл рот, но Охотник его опередил. Потерев грудь возле сердца, там, где у эйманов татуировки, он сообщил, на короткое мгновение став серьезным.
– Шела жив, я чувствую его ястреба. Но Шелу не чувствую. Не знаю, почему так. Но, если бы с Шелой что-то случилось, эйм тоже бы погиб. Утешайтесь этим.
– А где ястреб? – зачем-то спросил Авиел.
– Тебе ястреб нужен? – Халвард вновь стал насмешливо-фамильярным. – Могу привести его сюда хоть сейчас. Я могу управлять эймом твоего сына и могу управлять твоим сыном. Когда чувствую его. На данный момент связь между ними разорвана, поэтому эйм ничем не поможет ни мне, ни тебе. Эль-Элион видит: я не меньше твоего хочу, чтобы Шела вернулся. Мне не нравится, когда эйманы обходят Запрет. Это чревато большими неприятностями. Некоторых после такого из Домов изгоняют.
– Да прекратишь ли ты, ублюдок? – разозлился Удаган. – Сколько можно издеваться над отцом?!
– Ганни, – взгляд Охотника меняется, он будто пьет жизнь Льва: втягивает в себя, словно вино через соломинку. – Не смей дерзить мне, Ганни. Если здесь и есть ублюдок, то это не я.
Удаган не отвечает. Внезапно на ум приходит, что, вероятно, именно так умирают люди, которые смотрят в глаза эйму.
– Да, именно так, – беззвучно подтверждает Охотник то ли свои слова, то ли мысли Льва. – Забери сына, Авиел, пока я не убил его. Где там твой средний сын? Что ему нужно?
– Алет хочет представить невесту, – говорит отец.
– Невесту! – Халвард тут же ожил. – Ну конечно! Алет и его долгожданная невеста. Жду с нетерпением!
Охотник отказался провести обряд над Алетом и Ранели. А потом еще о чем-то беседовал с девушкой наедине. О чем? Хотел бы он знать, да только Халвард наложил Запрет на вопросы, а сама Ранели не расскажет. Посчитает, что это ни к чему.
Небо за окном посерело. Надо хоть немного отдохнуть. Удаган повернулся на бок и представил то, что всегда вызывало в нем сон: высокие книжные полки, бесконечные ряды книжных полок, лес из книжных полок. На каждой множество книг: маленькие, толстые, в свитках, усыпанные драгоценностями и вообще без обложек. Вот он пересчитает книги хотя бы на одной полке и тогда…
18 юльйо, Жанхот
Вчера Илкер целый день не находила себе места. Сидя над книгой Вселенной, она пыталась сосредоточиться на священном тексте, но ничего не получалось. Девушка знала, что Ялмари вернулся: об этом ей радостно сообщила принцесса. Уезжая, он сказал, что после возвращения решит, стоит ли им встречаться дальше. Помня об этом, Илкер волновалась так, что дыхание перехватывало. Она заставляла себя глубоко дышать и уговаривала: «Чего же ты ждешь? Успокойся! Ничего не будет. Не будет!» Но уговоров надолго не хватало. Вот уже горничная по секрету сообщила, что Ялмари во дворце, беседует с королевой. Значит, после этой беседы…
Но проходил час за часом, а он не появлялся.
Когда день закончился, стало очевидно, что надо прекратить себя обманывать. Ялмари не пришел, потому что больше не хочет ее видеть. Кто знает, кого он встретил в этом путешествии.
Стало немного грустно, но в то же время легко. Можно не волноваться, ничего не ждать. Как чудесно всё устроил Эль-Элион. Всё разрешилось само собой. Она даже спала хорошо: без сновидений, очень глубоко. Так что, когда Пайлун разбудила ее, показалось, будто прошло одно мгновение, но чувствовала она себя очень бодрой.
– Госпожа, – прошептала горничная, едва Илкер открыла глаза. – Приходили от ее высочества, сказали, что через час она ждет всех в зале Славы.
Илкер тут же отбросила покрывало и вскочила: час – это не так много.
…Она подошла в условное место вроде бы вовремя, но всё равно слишком поздно: в галерее уже собрались все фрейлины. Илкер никак не могла привыкнуть, что ее высочество не должна ждать ни одного мгновения. Хорошо хоть она раньше принцессы успела.
Эолин, пришедшая к залу Славы примерно через четверть часа, была неестественно возбуждена, глаза лихорадочно блестели, хотя платье выбрала такое, в каком обычно ходила королева: траурное, кипенно-белое, без воланов, кружев и цветов. Лишь при близком рассмотрении можно было заметить вышивку серебром. Правда, тонкие линии подснежников делали платье еще более траурным: подснежники – живые или искусственные – считались уместными только на похоронах.
– Сегодня, дамы, – провозгласила принцесса, первой врываясь в предупредительно распахнутые слугами двери зала, мы проверим, как вы знаете историю!
Илкер еле заметно улыбнулась. Это могло быть интересно!
Эолин переходила от одного портрета к другому, выкрикивала имя какой-нибудь фрейлины и требовала, чтобы та рассказала о государе всё, что та знает. Высмеивала тех, кто говорил глупости или ничего не мог сказать, неискренно восхищалась теми, кто кое-что знал. Илкер, которой досталось рассказать об одном из первых королей Энгарна, правивших в дремучей древности, примерно тысячу лет назад, отлично выдержала экзамен и заслужила похвалу.
– Учитесь, дамы! Вот, что значит хорошее образование. Напомните, где вы учились, леди Лаксме?
Было очевидно: принцесса ничего не забыла. Всего лишь очередной спектакль для фрейлин.
Илкер ей подыграла.
– Меня учил отец, ваше высочество. Он очень любил историю.
– Я надеюсь, дамы, вашим детям достанутся такие же прекрасные отцы, каким был граф Меара! – пафосно произнесла Эолин.
Около часа понадобилось, чтобы кратко вспомнить всех, и наконец была рассказана история гибели дедушки и бабушки Эолин во время захватнической войны с Кашшафой.
В зале Славы осталось всего два портрета: королева Эолин с мужем и королева Эолин с детьми. Однако принцесса никого не стала о них расспрашивать.
– Дальше всё понятно! – провозгласила она и направилась к следующим дверям. – Идемте в Музыкальный салон.
Фрейлины шелестящей толпой направились за ней. А Илкер немного задержалась у этих портретов. Надо же ей хотя бы здесь взглянуть на сумасшедшего принца, раз вживую ни разу не удалось с ним столкнуться…
Он стоял за спиной у матери, двенадцатилетний подросток с напряженным, настороженным взглядом. Сердце Илкер ухнуло куда-то в желудок. Дыхание остановилось.
Эолин заметила ее отсутствие и тут же вернулась.
– Что случилось? – заинтересовалась она. Проследила за остановившимся взглядом Илкер. – Сильно возмужал, правда? – рассмеялась принцесса. Затем снова всмотрелась в фрейлину. – Только не говори, что ты не знала. Все знают, что принц называет себя другим именем, правда, дамы? – гул согласных возгласов разнесся по залу. – Его потому и называют сумасшедшим. Неужели ты не знала?
– Нет, – Илкер могла бы гордиться собой. Она ответила спокойно и даже как-то холодно, будто это внезапное открытие нисколько ее не взволновало. – Мне никто не сказал…
– Ну, теперь ты знаешь! Идемте в Музыкальный салон.
Девушка послушно присела в реверансе и последовала за принцессой, а в голове проносились все «случайные» встречи с Ялмари. Хотя теперь надо обращаться к нему «ваше высочество». Да уж. Она строила столько предположений о его тайнах, а всё оказалось так банально, что теперь даже удивительно, как она не догадалась раньше.
– Леди Лаксме! – в голосе принцессы слышалось раздражение. Илкер подняла на нее глаза. – Вы меня не слушаете? – ядовито поинтересовалась Эолин.
– Нет, – так же холодно ответила девушка, но тут же спохватилась. – Извините, ваше высочество. Новость оказалась для меня несколько шокирующей. Я исправлюсь.
И снова похвалила себя: вот как ответила, и голос не дрогнул, и глаз не отвела. Будто держит себя в руках. Будто не ушла только что земля из-под ног.
Принцесса недовольно поджала губы.
– Я надеюсь, ты всё же найдешь в себе силы исполнять обязанности фрейлины.
Илкер еле заметно кивнула:
– Я буду стараться.
Всё это время она, не отрываясь смотрела в глаза ее высочеству. И та не выдержала, опустила взгляд, спрятавшись за пушистыми темными ресницами. Впервые Илкер обратила внимание, что она не подкрашивает их, они от природы темные и густые – очень необычно для блондинки. Она не сводила глаз с Эолин. Та бросила на фрейлину быстрый взгляд и отвернулась. Потом произнесла капризно:
– Знаешь, если уж ты так шокирована, можешь пока пойти к себе. Присоединишься ко мне попозже, когда придешь в себя.
