Алесь Мартинович
Ожерелье княжны Гальшки
Беата, видя, как муж ни минуты не отдыхает, а к вечеру ног под собой не чувствует, иногда не удержится, упрекнет:
– Аль тебе больше других надо?
А Илья посмотрит на нее, улыбнется так нежно и открыто, что сердце ее растаять готово:
– Не о себе, женушка, думаю, а о сыне нашем.
Ведь с начала беременности уверен, что обязательно сын родится. Беата тоже против этого ничего не имела, хотя и на дочку была согласна.
Но сын, что бы ни говорили, лучше: подрастет – законным преемником отца станет. А дочка родится – думай-гадай потом, кого она в мужья себе возьмет. Желающих породниться с Острожскими (а Острожской с момента женитьбы Беата себя с гордостью называет. Иногда в момент уединения не удержится, несколько раз вслух повторит: «Княгиня Острожская», – и от этого словно еще моложе становится) немало найдется. Однако зятем может стать и тот, кто, прибрав к рукам все богатства, начнет транжирить их направо и налево.
Этого Беата больше всего боится. Потому что ее это достояние. И будет его еще больше. Думая о богатствах, начала постепенно свыкаться с мыслью, что и дочка ей не помешает.
Когда же первый раз почувствовала, что ребенок в животе шевельнулся, побежала к Илье:
– Сынишка наш о себе дает знать!
Эта радость передалась и ему, однако для убедительности все же переспросил:
– Так и ты сына хочешь?
– Хочу, – ответила искренне. Потому что и в самом деле была уверена, что обязательно родится мальчик.
Но, видимо, не только мыслью о сыне жил князь Острожский в это время. Через минуту его радость сменилась печалью. Глаза Ильи стали грустными. И хотя старался виду не подать, Беата сразу все поняла.
– Ты чем-то расстроен? – в этом ее обращении заключался не только вопрос, присутствовало желание успокоить мужа, вселить в него надежду.
– Знаешь, в последнее время плохие сны приходят, – по тому, как это было произнесено, поняла, что Илье давно хотелось выговориться, но все не находил времени, а, скорее всего, не хотел отвлекать ее напрасными разговорами.
– Почему думаешь, что плохие?
– А как иначе объяснить это?
– Что?
– Снилось, что поднимаюсь в гору. И чем выше взбираюсь, тем труднее идти…
– Так в этом ничего удивительного нет!
– Не перебивай, дослушай, – попросил супруг.
– Извини.
– Поднимаюсь я в гору, казалось бы, до вершины добрался, а тут огромный камень на меня готов обрушиться. Я в сторону…
– Уберегся?
– Уберегся, но следом за этим валуном другие посыпались. И так много, что, если бы не проснулся, они бы погребли меня под собой.
– Но проснулся же, – успокоила его, – значит, ничего плохого не произошло.
– А если бы не проснулся?
– Если бы, если бы… А если бы мы с тобой не встретились?
Беата уже прекрасно знала, как можно легко оторвать Илью от самых тревожных мыслей. Обычно, когда произносила нечто подобное, печаль у мужа сразу исчезала. Будто и не было ее. И теперь не ошиблась. Князь сразу повеселел, словно подменили его:
– Как ты можешь такое говорить? Я представить не могу, как жил, пока не встретил тебя. Знаешь…
Она знала, что после этого признания он готов долго-долго говорить о том, как любит ее. И обычно слушала с удовольствием, но теперь оборвала:
– Знаю, родной, знаю. Прости, я пойду.
– Тебе неинтересно? – радость исчезла с его лица.
– Пойду отдохну. Сам понимаешь, в каком положении.
– Понимаю.
Поверил, не догадался, да и подумать не мог, что она способна в этот момент врать. Но Беате очень хотелось остаться одной. Она боялась: Илья после рассказа о своих снах догадается, что они по-настоящему встревожили ее. Чувствовала – не случайно это. Понимала, что камни, готовые раздавить мужа, – плохое предзнаменование. Надежду вселяло лишь то, что ему удавалось увернуться от них.
Была бы рядом мать, поделилась с ней. Но она далеко. Поехать к ней, конечно, можно, однако Илья сразу заподозрит неладное. А этого Беата боялась не меньше, чем его плохих снов. И не хотела, чтобы он потерял веру. Ибо как без веры жить? Она была католичкой, а Илья православным, и когда познакомились, надеялась перетянуть его на свою сторону. Он же, только услышав об этом, решительно запротестовал:
– Православным буду всегда. До последнего вздоха.
– А разве католиком хуже? – все еще пыталась переубедить, однако он и слышать не хотел. Даже приводил примеры, как представители этой веры, язвительно подчеркивая «твоей веры», вершили и вершат далеко не праведные дела.
Тогда Беата не знала, что и ответить. Понимала, что не все православные такие уж хорошие, как кажется, только примеров у нее не было.
Илья был очень образованным, это она понимала, но когда поселилась в Остроге, узнала, что его отец, князь Константин Иванович – истинный поборник православия, самоотверженно служивший ему, сделал все, чтобы своим детям привить веру.
Да что дети, все окружение Острожских с гордостью называло себя православными, но в тоже время предвзято относилось к католикам. Если же кто-либо исповедовал эту веру, то должен быть делать это неприметно. Чтобы исповедоваться, нужно было идти в окрестные деревни, в которых не везде католицизм был изжит.
Беата не к матери поехала, а поспешила в одну из таких деревень.
Встретил ее хорошо знакомый ксендз – немолодой, с морщинистым лицом, именно таким она больше доверяла, чем тем, которые только начинали нести службу.
– Давно не видел тебя, княгиня, – чувствовалось, что он ожидал ее прихода.
– Все времени нет, святой отец. Да и сам знаешь, какие нравы ныне в Остроге царят.
– Молодые князья непримиримы к нашей вере, как их отец?
– Константин-Василий, можно сказать, – дитя еще…
– Щедро посеянные злые семена рано всходы дают, – ксендзу не понравилось, с каким спокойствием она говорила о том, что происходит в Остроге. – Но не столько это страшно. Все, что ни есть на земле, благодаря Божьей благодати к жизни тянется. Беда в том, что, к сожалению, немало тех, кто спешит попробовать плод созревший, не задумываясь о том, к каким последствиям это может привести. А ты, княгиня, говоришь, что юн князь Константин-Василий. Он как раз в таком возрасте, когда энергии много, но не всегда она в нужное русло направлена.
Беата готова была слушать до бесконечности, потому что со всем была согласна.
Согласилась даже и с тем, что брату мужа возраст не помеха свое дело вершить. И хотя с Константином-Василием они никогда эту тему не затрагивали, чувствовала княгиня, что он совсем не такой, каким показаться желает. Догадывается Беата, как много у него на душе такого, что спрятано и только со временем раскроется, обретя свой истинный смысл.
– А муж твой, князь Илья, как себя поводит?
– Из-за Ильи, святой отец я и пришла.
– Спасение ищешь, ибо к вере своей принуждает?
– Как раз и не принуждает.
– Остепенился? Это хорошо. Глядишь, на свою сторону его и перетянешь.
– Я давно, святой отец, об этом мечтаю. Да вот беда…
– Какая еще беда?
– Нездоровится князю Илье.
– В чем-то перед Богом, значит, провинился.
– Святой отец, – Беата заплакала и стала на колени, – прошу тебя, сделай так, чтобы выздоровел муж мой. Молись за его здоровье, как и я, несколько раз на день.
– Твоей просьбе, княгиня, я внемлю. Но не только потому, что ноша, Богом мне данная, такая, а из уважения к тебе. А еще верю, что послушается тебя князь Илья, смирит гордыню свою. Если нашу веру не примет, то хотя бы с пониманием к ней начнет относиться. Вреда приносить не будет. Да и детей своих в нее посвятит.
– Посвятит, святой отец!
– Хорошо, что ты в этом уверена. Совершенное тобой, княгиня, воздастся благодатью Божьей. А с Божьей помощью и постоянным молением мы добьемся, что выздоровеет твой муж.
Вселилась надежда в душу Беаты после разговора. Но той убежденности в лучшем, о которой говорил ксендз, княгине мало показалось. Не могла забыть, какие плохие предчувствия вызвал рассказ Ильи о своих снах. Решила с ворожбиткой поговорить, которая проживала при замке.
Выслушала та, как и подобает, Беату внимательно.
Карты перед собой разложила. С места на место их перекладывает. Что-то при этом себе тихо говорит.
Видит княгиня, как постепенно лицо гадалки все больше сосредоточенным становится, а узловатые пальцы то одну, то другую карту придерживают. Не нравится, что они показывают. Наконец положила карты перед собой, задумалась.
Тревожно стала Беате. Чувствует, ничего хорошего карты не сулят. А гадалка только время выигрывает, чтобы сразу не опечалить. Помолчала она, помолчала, да и сказала:
– Не хотелось бы мне, княгиня, тебя печалить, только такая уж доля моя – говорить правду даже тогда, когда она горькая.
Не сказала гадалка еще правды этой, а Беата не просто заплакала, а слезами горькими залилась.
Гадалка даже растерялась:
– Что же это ты, княгиня, такая слабая.
– Не слабая, а за мужа своего боюсь.
– Мужа ты можешь еще спасти.
– Могу? – обрадовалась Беата.
– Можешь, если меня внимательно выслушаешь.
– Я готова.
– Раскладка карт такая, что беда над князем Ильей нависла. Неслучайно камни на него беспрерывно летят. Как не случайно и то, что он успевает увернуться. Значит, Богу на земле еще нужен, поэтому его и бережет. Но и Богу без помощи трудно.
– И что же я должна сделать?!
– Знаешь старую ворожбитку?
– Что-то слышала о ней.
– Я на картах гадаю, а она заклинания ведает. И зелья всякого лечебного у нее много. Эта старуха жила еще, когда моя мать молодой была. Никто не помнит, сколько ей лет. Однако люди уверены, многие убеждались, что помочь может, но не всем. Нутром чувствует, что за человек перед ней. Недобрый придет, сразу назад отправляет.
– Как же мне быть?
– А тебе чего боятся?
– Да мало что.
– Тогда скажи, что я тебя прислала.
Поблагодарила Беата гадалку и сразу же пошла к ворожбитке. А та словно ожидала ее. Услышала о князе Илье, и растаяло сердце ее:
– Добрый человек наш князь.
– Плохо ему, – пожаловалась княгиня.
– Плохо говоришь, деточка?
– Плохо.
– Хворь какая-то одолела?
– Часто нездоровится ему. Да беда в том, что никто понять не может, чем болеет.
– Дам я тебе трав своих, скажу, как пользоваться. А ты делай так, как посоветую.
– Согласна.
Ворожбитка начала выкладывать перед Беатой травы из своих припасов. Увидела княгиня их – глаза разбегаются. Чего только здесь нет! Будто все, что растет в лесу и огороде, собрала старуха. А она все откладывает травы разные, а затем и цветы засушенные, коренья диковинные в маленькие мешочки да Беате предлагает. А перед этим объясняет, как пользоваться, приговаривая:
– Запомни, доченька.
– Запомню, бабушка.
Вернулась княгиня повеселевшая. Ничего не сказала ни о разговоре с ксендзом, ни о том, что с гадалкой встречалась, а от ворожбитки травы принесла, но потихоньку начала ему отвары давать.
Как будто лучше стало князю. Лицо посвежело, глаза обрели прежний блеск, а главное, перестал жаловаться, что плохо себя чувствует. Подумала, что беда миновала их дом. И ошиблась.
Когда лето на закат пошло, одаривая людей щедростью полей, словно подменили Илью. Еще недавно бодрым был, а тут одышка появилась, ноги тяжелыми стали. Прошло несколько дней, и совсем слег.
Все надеялись, что ненадолго. Как раньше, похворает немного и снова сможет заниматься повседневными делами. Но облегчения не наступало.
Беата ни на шаг не отходила от больного. Видя, как тяжело ей, как переживает за мужа, Константин-Василий предложил подменять ее у кровати. Но Беата не только не согласилась, а и нервозно отреагировала.
– Никому не отдам его!
– Ты о чем? – Константин-Василий ничего не понимал.
– Мой он! Понимаешь, мой!
Все начали бояться, чтобы она из-за переживаний не лишилась рассудка. Но вскоре пришла в себя, согласилась, чтобы иногда ее подменял брат или кто-либо из прислуги.
Бессонные ночи сделали свое: она едва держалась на ногах. Да и положение Ильи настолько осложнилось, что он часами лежал без сознания, а придя в себя, долго не мог понять, где находится, что с ним.
Ни для кого уже не являлось секретом, что дни князя сочтены. Особенно после того, когда приглашенный издалека врач ничего вразумительного сказать не смог. Вот тогда Беата и встревожилась не на шутку.
Даже не из-за того, что боялась потерять мужа. С неизбежностью утраты она уже смирилась. Но не могла простить себе, что так и не удосужилась поговорить с ним о составлении завещания.
Теперь этот просчет обязательно нужно было исправить. Однако следовало дождаться, чтобы Илья пришел в себя. Поэтому строго наказала прислуге и Константину-Василию, чтобы, если князю станет хоть немного лучше, сразу позвать ее.
Однажды под вечер прибежала взволнованная сиделка:
– Княгиня, князь приоткрыл глаза!
Подойдя к кровати больного, она готова была закричать.
Перед Беатой лежал не Илья, а лишь напоминавшая его тень: глубоко запавшие глаза, цвета воска лицо, взлохмаченные волосы, бесцветные губы с запекшейся на них кровью – ему было невыносимо больно.
Беата едва не закричала, но сдержала себя. Только тяжело вздохнула, к горлу подкатил ком горечи.
Одного боялась, что не узнает ее, а тогда разговора о завещании не получится. Правда, успела еще подумать, что бесчеловечно в такой момент о себе беспокоиться, а не о нем, умирающем, но быстро отогнала эту мысль, успокоилась. Ничего в этом плохого нет. Его все равно уже ничто не спасет. А ей жить. Ей и будущему сыну. Нужно сделать все для того, чтобы достойно жить и как можно меньшая часть богатств Острожских отошла Константину-Василию.
– Илья, это я, твоя жена.
– Какая жена?
– Разве забыл? У тебя одна жена – Беата. И я пришла к тебе.
– Но меня хотели оженить на Бар…
– Ты же отказался от нее. Ради меня.
– Беата, ты?
– Да.
Она присела у кровати, взяла его руку и едва не оттолкнула. Рука была холодной, вялой и до того мокрой, что, казалось, ощущаешь слизь. Но преодолела отвращение. Не только не оттолкнула его руку, а наклонилась и поцеловала Илью в такую же холодную щеку, спросив:
– Так узнал меня?
– Узнал, – ответил он и не известно, кто больше обрадовался: сама Беата или Илья.
Ей хотелось, чтобы он обязательно написал завещание.
Илья же был счастлив, что появилась возможность поговорить с женой. Будто сам Бог помогал ему в этом.
На удивление, речь князя становилась все более осознанной.
Наконец он спросил:
– Как наш сын?
Она подумала, что Илья потерял чувство реальности, хотела сказать, что сын еще не родился. Но, оказалось, Илья мыслит трезво:
– Он дает о себе знать?
– Постоянно чувствую его.
– Только… – Илья замолчал.
И Беата догадалась, о чем он теперь думает. Попыталась успокоить:
– Все будет хорошо. Поправишься…
– Хорошо, но без меня, – ответил удрученно.
– Ты мне не веришь?
– Не надо об этом. Я хочу, чтобы наш сын был счастлив.
– Он будет счастлив, если ты…
Она не договорила, потому что Илья, догадавшись, что интересует ее, сказал:
– Не волнуйся, дорогая. Завещание написано, Ничего тебе не сказал только потому, что брат дал четное слово познакомить тебя с ним. А брату я верю.
У Беаты отлегло на душе.
– Но хотелось бы попросить тебя, – Острожский внимательно посмотрел на нее.
– О чем?
– Дай слово, что ты не перетянешь сына в свою веру.
Понимая, что нельзя у постели умирающего плохо думать о нем, она все же не удержалась, появилась злорадная мысль: «Опять за свое! Одной ногой уже в могиле, а каким был, таким и остался!» И попыталась уговорить его:
– А разве мы не одной веры?
– Не понял. Я – православный, ты – католичка.
– Но ведь мы оба – христиане.
Казалось, этим аргументом Беата должна убедить его. Но он даже заерзал на кровати, откуда и силы взялись:
– Православный я!
– Успокойся. Я ничего против этого не имею.
– Но ты так и не ответила.
Беата задумалась. Ей очень не хотелось утвердительно отвечать на то, о чем просил Илья. Но она боялась, что, если не даст такого слова, он может потребовать у брата завещание и переписать его. Конечно, при этом сына не обделит, но может урезать ее права. А этого княжне меньше всего хотелось, потому что желала быть полноправной хозяйкой в Остроге.
– Ты согласна исполнить мою просьбу? – князь настоятельно требовал ответа.
И Беата все же решилась:
– Богом клянусь: не стану принуждать нашего сына быть католиком! – как ни тяжело ей было принимать такое решение, но произнесла она это на одном дыхании.
– Я от тебя иного и не ожидал, – глаза Ильи повеселели.
Он не заметил (или не хотел замечать), что, увидев его радость, Беату передернуло. Зато почувствовал, насколько изменилась она. Покидая его, не пообещала, как всегда, быстрого выздоровления, а только сказала:
– Отдыхай.
Но ему уже было все равно. Не успела закрыть за собой дверь, как Илья погрузился в забытье. Прошло несколько дней, и он, так и не придя в себя, спокойно и с чистой совестью отошел в мир иной.
Глава 6
Первые дни после смерти мужа Беата была сама не своя. Настолько глубоко переживала его преждевременную кончину, что хорошо знавшие ее начали опасаться, хотя бы не сошла с ума.
Беата и в самом деле словно помешалась. Никого не замечала вокруг, ни с кем не хотела разговаривать, а только ежедневно, уединившись, молилась, прося у Бога для себя и ребенка, который вскоре должен родиться, большей благосклонности. Ей хотелось, чтобы сын стал достойным преемником своего отца, а главное, чтобы, повзрослев, продолжал лучшие традиции рода Острожских. Только похоронив Илью, Беата поняла, как сильно любила его.
Оставаясь наедине, неизменно слышала в другой комнате его неторопливые шаги, будто князь бродил там, присматривался, все ли осталось так, как было при нем. Проходило еще немного времени, и Беата чувствовала дыхание Ильи рядом. Ей казалось, что он готов обнять ее, прижать к себе и произносить ласковые слова, шептать их так нежно, как умел только он.
Ночью часто просыпалась, ибо чудилось, что кто-то смотрит на нее. Хотя не видела никого, догадывалась, что это приходит супруг. И нисколько не боялась его присутствия. Наоборот, чтобы задержать при себе, старалась с ним поговорить.
О многом рассказывала, но обязательно заводила разговор о сыне. Зная, что Илья очень ждал его появления, напоминала, что сынишка все требовательно заявляет о себе.
– Непоседливым будет, как и ты, – произносила, всматриваясь в уголки комнаты.
Мерцание свечей при этом начинало колебаться, словно дыхание кого-то невидимого тревожило пламя. И княжна, встав с кровати и подойдя к свечам поближе, просила:
– Илья, хоть слово скажи… Это же я, твоя Беата.
Немая тишина постепенно выводила ее из себя. Княгиня бросалась на смятую кровать. Горько плакала, безудержно причитая:
– Илья, отзовись.
Рыдания постепенно становились настолько громкими, что кто-нибудь из слуг подходил ближе к двери, но войти в комнату не решался. Беата не любила, чтобы в ночное время ее тревожили.
Когда же свечи постепенно гасли, она, сморенная бессонницей, постепенно засыпала, но спала тревожно, часто просыпалась, поэтому поутру чувствовала себя уставшей. Но отдыхать не собиралась. Снова молилась за упокой Ильи и просила Господа, чтобы обязательно принес счастье ее сыну.
А еще проводила время за чтением духовных книг, отдавая предпочтение тем, в которых рассказывалось о жизни святых и праведников. Потом снова молилась. И так продолжалось до бесконечности.
Даже знакомый ксендз, к которому она регулярно наведывалась, начал беспокоиться о ее здоровье и душевном состоянии. Неоднократно просил успокоиться, смириться с мыслью, что мужа не вернешь. Напоминал, что это надо не только ей, но и сыну, потому что ребенок должен родиться здоровым. А еще убеждал, постоянно помня об ушедших, ни в коем случае нельзя забывать, что с уходом их земная жизнь продолжается. И они достойны не только памяти, а и добрых дел, которые невозможно вершить, если уединиться в себе.
Однако Беата была глуха к подобным пожеланиям. Ее душа, казалось, противится всему земному. Будто тесно и неуютно ей среди живых, хочется лететь в мир вечности, туда, где обрели покой умершие, где находился князь.
Рвалась душа княжны ввысь, очищенная от всего второстепенного, а чтобы избавиться от него, княгиня не только регулярно молилась, но и соблюдала пост. До того строгий, что бывали дни, когда она от усталости и изнеможения не могла стоять на ногах.
Просили ее одуматься. Напоминали, к чему это может привести. Умоляли подумать о ребенке. Ведь он из-за истощения и переживаний матери может появиться на свет слабым и немощным.
Она не принимала этого, да и понимать не хотела.
Она жила так, как казалось ей единственно правильным в этот момент. Она помнила мужа, ждала сына.
Ребенок родился через три месяца после смерти Ильи, но это был не долгожданный сын, а дочка.
Девочке дали польское имя Гальшка, хотя некоторые называли ее Елизаветой, а то и Еленой. Но для большинства, а тем более для самой Беаты, она оставалась Гальшкой.
Но это было потом, а сначала княгиня, узнав о рождении девочки, очень расстроилась. Поскольку связывала свое будущее с сыном, посчитав, что тем самым многие ее надежды останутся неосуществленными. А это снова привело к депрессии.
Как и до этого, считала, что вся ее жизнь утратила смысл. Прожитые дни стали похожи друг на друга: утренняя молитва, чтение духовных книг, снова молитва. И, как раньше, строгий пост. А о дочке совсем забыла. Воспитанием Гальшки занимались только няньки, но и те понимали, что ей, прежде всего, нужна мать. А для матери девочка словно не существовала.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не вмешался князь Константин-Василий. К жене умершего брата, иначе как к старшей сестре, он не относился. И Беата была довольна этим, потому что ему исполнилось только двенадцать лет. Но когда он начал делать замечания о том, что негоже забывать о собственном ребенке, взорвалась:
– Обойдусь без твоих советов!
После такой реакции молодой князь попытался успокоить ее:
– Пойми меня правильно. Я не хочу вмешиваться в твои личные дела, но память перед братом…
– Со своей памятью я сама разберусь! – Беата еще больше обозлилась, готова даже была уйти.
Однако князь остановил ее:
– Илья хотел, чтобы его ребенок всегда был присмотрен.
– Илья хотел сына! – она в упор посмотрела на Константина, будто он был виновен в том, что случилось: и в смерти брата, и в рождении девочки.
– А разве он от дочки отказался бы? – молодого князя невозможно было вывести из себя.
Беата промолчала, только продолжала смотреть на Константина с неприязнью, но он не пытался больше ее в чем-либо переубеждать, понимая, что это ничего хорошего не даст.
Так и разошлись ни с чем. Сделали это преднамеренно, чтобы не обозлиться, ибо знали, что вскоре предстоит решать наследные дела. А договариваться лучше при взаимопонимании. Правда, каждый был убежден, что трудно будет его добиться.
Константин понимал, что Беата вряд ли свое упустит. Впрочем, он не собирался ущемлять ее права. Однако не хотел остаться обделенным.
Беата же, в свою очередь, боялась, что ее права на богатства Острожских ограничатся только так называемым «вдовьим уделом», а значит, получит только часть. Это беспокоило ее в первую очередь. Особенно после того, как все больше убеждалась, что Константин также отступать не собирается.
Из ситуации, которая сложилась, для нее был один наиболее приемлемый выход. Поскольку брат Ильи еще несовершеннолетний, следует добиться у короля права опекунства. Поэтому не нужно слишком обострять с ним отношения. Став же опекуншей, она не ограничится «вдовьим уделом», а будет распоряжаться всеми имениями и богатствами умершего супруга.
Шаг для примирения сделала первой. Молодой князь дал слово уладить наследные дела как можно быстрее. Вскоре Сигизмунд поздравлял свою дочь с тем, что она стала наследницей огромных богатств. Беата ощутила себя счастливой. Даже удивлялась, как до этого не могла додуматься раньше. Видимо, на самом деле сказались переживания, связанные с преждевременной кончиной супруга. Да и с тем, что вместо ожидаемого сына родилась дочь. А ведь именно появлению на свет дочери она и должна радоваться.
Возникнет немало трудностей, чтобы подыскать Гальшке достойного мужа. Но когда это еще будет! А сегодня она своим рождением развязала ей руки относительно честного слова, данного Илье, когда он просил, чтобы ни в коем случае не пыталась привить сыну католическую веру. И она, хотя внутренне и тяжело это далось, согласилась. Но сына нет, значит, и клятва утрачивает силу. А дочь, подрастая, будет исповедать ту веру, которую пожелает она. Конечно же, католическую.
После смерти мужа Беата не чувствовала себя так прекрасно, как теперь. И никогда раньше удача не следовала для нее полоса за полосой. Получалось прекрасное наважденье.
Удачное решение вопросов, связанных с наследием. Возможность прививать дочери веру, какую пожелает сама. А значит, воспитывать ее так, как посчитает нужным. А еще…
Беата впервые за несколько последних месяцев подошла к зеркалу. Но, посмотрев в него, ужаснулась. На нее смотрела совсем чужая женщина. Разве только в отдельных чертах угадывалась былая красавица. Глубоко запавшие глаза, взлохмаченные волосы…
От увиденного стало не по себе. Присела, обхватив голову руками. Однако это продолжалось недолго. Решительно поднялась, снова подошла к зеркалу. Еще раз оглядела себя. Но не с изумлением или осуждением, как до этого. А пристально, сосредоточенно. Мысленно подсказывая себе, на что, прежде всего, нужно обратить внимание, чтобы вернуть облик прежней Беаты, от которой все были в восхищении на королевских балах.
С этого времени распорядок ее дня резко изменился. Стала больше отдыхать, не так часто проводила время за чтением, больше прогуливалась в окрестностях Острога. А если молилась, то не часами. И это дало пользу. Вскоре стала лучше прежней, когда радовалась своему семейному счастью. Многие, кто не видел княгиню несколько месяцев, удивлялись, насколько удалось ей преодолеть себя, поняв, что жизнь со смертью мужа не завершилась, а продолжается. Пускай в несколько ином измерении, но она достойна того, чтобы радоваться, обретая новое счастье.
Если кто и разочаровывался, так те, кто занимался воспитанием Гальшки – няни, а также мать Константина, княгиня Александра. И, конечно, он сам, все больше привязываясь к племяннице. Их тревожило, что Беата снова перестала обращать на дочь внимание.
Вскоре ей и вовсе стало не до этого, потому что начала вести шикарную светскую жизнь. Но не в замке, поскольку не хотела, чтобы лишние глаза видели, чем занимается, а выезжая в Краков, Вильно, где у нее было немало старых знакомых и где быстро заводила новых. Ими зачастую становились обычные ночные бабочки, которые любили красивую жизнь, изысканные развлечения и, как перчатки, меняли кавалеров. Для этого нужны были деньги, которых у них, к сожалению, не было и которые, к счастью, всегда находились у Беаты.
О балах, организованных ею, начали ходить легенды. Имея богатую фантазию, она придумывала такие развлечения, которым завидовал даже король. Поговаривали, что стоимость некоторых из них обходилась в такую сумму, что за нее легко можно было вооружить небольшое войско. Но Беате и этого казалось мало.
Начала приглашать на балы иностранных артистов и музыкантов. И все для того, чтобы развлечения принимали еще больший размах, а потом месяцами шли разговоры об этом. Балы танцами не ограничивались. Заводились интимные знакомства, к которым, правда, сама Беата отношения не имела. Погулять с размахом любила, а вот чтобы дозволить себе случайные связи…
Видимо, жила у нее память об умершем муже. А еще причина была в том, что, на удивление, она являлась очень набожной женщиной. Даже не верится, как можно было совмещать в себе стремление к разгульной жизни с желанием найти утешение в служении Богу. Но не нужно забывать, что Острожская была яркой индивидуальностью, а подобные люди легко могут сочетать несочетаемое.
Зная о набожности княгини, на нее обратило внимание высшее католическое духовенство. Да и сама была не прочь наладить контакты с католической церковью. Ей уже не хватало проповедей, которые проводил с ней ксендз, к которому она обращалась еще с того времени, когда был жив Илья.
Однажды решила через людей, которым особенно доверяла, обратиться непосредственно к папе Пию V. Перед тем как отправить письмо, старательно обдумала его содержание, чтобы не упустить ничего важного. Как истинная католичка, Беата была обеспокоена, что князь Константин, как и его отец, ведя наступательную православную агитацию, притесняет истинных католиков, не позволяя им служить той вере, которую эти люди считают своей. Беата убеждала Пия V, что она, владея огромными богатствами, согласна выделять большие суммы на содержание католических храмов, на подготовку священников. Но успех будет еще более значимым, если католическое духовенство получит поддержку короля.
В конце послания добавила:
«Ваше Высокопреосвященство!
Больно смотреть мне, как души людей питает не истинная вера, а та, которая верой считаться не может. Чтобы не позволить ей в дальнейшем набирать силу, прошу, Ваше Высококопреосвящество, прислать в Острог своего духовного наставника, который бы души заблудшие на истинный путь наставил, а тем, кто на распутье, помог найти правильный путь. Этот наставник стал бы и для меня истинным помощником в том деле, которому решила посвятить свою жизнь. Хотелось бы его дождаться как можно скорее. Пока могу полагаться только на священника одной из окрестных деревень, которому больше всех доверяю и через которого, Ваше Высокопреосвящество, передаю это послание.
Княгиня Беата Острожская».
Закончив писать, поспешила к своему ксендзу. Увидев княгиню очень возбужденной, он поинтересовался:
– Что случилось, раба Божья?
– Святой отец, я об этом в последнее время много думала.
– О чем, княгиня?
– О том, чтобы непосредственно обратится к Его Высокопреосвяществу папе Пию V.
– С какой просьбой?
– Чтобы прислал в Острог своего посланца!
– Разве мало тебе, княгиня, тех бесед, которые с тобой провожу я?
– Не об этом разговор, святой отец.
– А о чем?
– Мне нужен человек, который был бы наделен властью Его Высокопреосвящества. Только он сможет добиться, чтобы в Остроге и его окрестностях более не сеялась смута.
– Правильно говоришь, дочь Божья. Я и сам над этим неоднократно задумывался, ибо мало моих желаний, возможности мои далеко не беспредельны. А посланец из Рима возьмет на себя то, чего я сделать не смог.
– Значит, я правильно поступила?
– Не только правильно, но и своевременно.
– А могу ли я, святой отец, рассчитывать на вашу помощь?
– Если дела праведные творятся, я всегда готов помочь. А в чем твоя просьба, княгиня?
– Святой отец, это послание как-то нужно передать Его Высокому Преосвященству.