Alexander Sizenov
ЛК
Connaissances de base
Существует искусство ухода от того, что вокруг тебя, определенная церемония, необходимая для уничтожения материальных ценностей. Избавление от символов выраженных в инструментах. Это тщательное и методичное сжигание – когда-то скрытая мечта на задворках его сознания – медленно материализовалось в реальность. Угольно-черная пещера постепенно поглощает все, что может, одно за другим. Тот обычный осенний вечер начался как вдох, ожидающий выдоха, тишина нарушалась лишь шелестом одного хрустящего малинового листа под его ногами, как будто природа тоже начала отбивать похоронный звон на могиле его мирских привязанностей.
Когда он стоял в полумраке своей просторной гостиной, выражение его лица искажали не боль или тревога; это было предвкушение – предвкушение, которое заставляло его пальцы подергиваться, как за несколько минут до первого свидания. Его взгляд скользил по каждому предмету с порочной радостью, наслаждаясь роскошными тканями и сочными породами дерева, которые украшали его дом. Но теперь все они были мишенями для уничтожения, что свидетельствовало о его новообретенном знании.
Приступая к ритуальной чистке, он вонзил нож для резки картона в гладкую поверхность своего кожаного дивана. Он скрупулезно извлек из земли обрывки некогда эластичной ткани, теперь напоминающие ленты: клочья разлетались по холодному деревянному полу, как испачканное кровью конфетти. Он наслаждался реакцией, которую это вызывало: резким шипением лезвия, проходящего сквозь волокна, сухим шелестом разрываемой кожи, вздохом, который оно издавало, создавая вакуум, в котором его прежняя жизнь со скрежетом исчезала.
Уйти, оставить для других – было его единственной мантрой, стучащим барабаном в глубине его груди, тиканьем маятника, отмечавшего биение его сердца. Он повернулся к камину из жемчужно-белого мрамора, где лежала его ценная коллекция антикварных часов, отсчитывая последние секунды. Серебряные циферблаты часов сверкнули, словно подмигивая, когда он приветствовал их уничтожение. Размашистыми жестами он ударял по каждой детали его пожилого, каждый удар был подобен вулканическому взрыву, одновременно вызывая ликование и потерю каждой раздавленной шестерней и треснувшим сапфировым стеклом. Наше время закончилось.
Книги: следующая жертва. Он разрывал их колючки на части, как потрошат свежевыловленную рыбу. Держа их отрубленные тела, развернутые веером страницы, словно крылья охотничьего трофея, он подбросил их в воздух. Они грациозно описывали дугу, делая пируэты, когда плыли вниз, оскверненные истории о ныне списанных солдатах, возвращающихся на поле боя, – яркий ливень в оттенках сожаления и радости. Он собирал воспоминания, как грязные монетки, воспоминания расплывались и деформировались друг в друге, как слои расплавленного воска. Это та информация делающая нас такими, какими мы должны и уйти.
Ненасытный голод толкал его на материальные банкеты в других залах, каждый из которых открывался ему со все возрастающим декадентством. Ванные комнаты, кабинеты, спальни – все было ободрано, сожжено и разорвано собственными руками, методичными, как у ремесленника. Холодные стены поглощали эхо каждого тщательного сноса, ни разу не позволив насладиться передышкой. Шрамы начали проявляться на его коже: синяки, царапины и порезы усеивали его плоть, как изломанные части его вещей.
Наконец, он добрался до своего будуара, что стало кульминацией его очистительного безумия. Он открыл двойные двери, за которыми стояла кровать, застеленная безукоризненно белым бельем, таким же нетронутым, как выпавший снег. Дрожащими руками и дрожащими губами он наклонился, чтобы запечатлеть мягкий, нежнейший поцелуй на полотне, прощаясь со своим последним пристанищем, прежде чем разорвать его в клочья, как останки любимого призрака.
Теперь, когда вращающийся волчок остановился на краю пропасти своего существования, он, спотыкаясь, бросился в объятия ночи, бродя по улицам в поисках спящих душ, которым мог бы отдать остатки своей опустошенной жизни. Луна была свидетелем того, как он осторожно вложил фрагмент своей истории в руки дрожащего бродяги. Звезды бдительно следили за его действиями, когда он наполнял почтовый ящик матери-одиночки бумажными кульками с остатками своей жизни.
Приближался рассвет, туман рассеялся, сменившись тихим приятием того, что ночная работа прошептала о своем окончании в его усталых костях. Солнце медленно пробиралось в этот мир, как тень ледяной бутон цветка осмеливается распуститься, освещая его прерывистое дыхание – мечтатель, наконец, пробуждающийся от лихорадочного сна.
Его мир, теперь очищенный и пустой, был наполнен лишь отголосками прошлого, блистательными моментами, одновременно блестящими и зловещими. Стены вздохнули с облегчением, когда его палец зашевелился, синхронизируясь с торжественным ритмом его сердцебиения. Теперь, пустой, как кенотаф, он обнимал пустоту со всем чувством очищения, обновления, перерождения.
В его святилище грифельная доска была начисто вытерта, чистый холст, лишенный красок, которые когда-то составляли мозаику его существования. Бесконечную рекурсию с обрывками последних деталей? Которые он так скрупулезно хватал своими ладонями. То, что раньше пристально смотрело на него, дразня калейдоскопом материального изобилия, сменилось мрачной тишиной и забытым покоем, которые шевельнулись в нем. Пустота была такой же резкой и шокирующей, как внезапное погружение в ледяную воду, но это была метаморфоза, кокон сбрасывал кожу гусеницы, чтобы выковать крылья бабочки.
Когда он стоял в центре своего нового царства, на его потрескавшихся губах расцвела улыбка. Хаос, окружавший его, закончился, передышка наступила в криках и звоне бьющегося фарфора. Именно в этой безграничной тишине он почувствовал, как мир внутри него пробуждается: его чувства обострились, ветер пел ему, омывая его раны, а солнце заново раскрашивало его душу мазками надежды. Эта чистая смерть материализма не была решением, рожденным страданием или даже отчаянием: это была коронация в муках прекрасного, блаженного забвения – рождение человека, который стремился жить в отражении освобождения. Спотыкаясь об окно, он слышит долгожданный хлопок за спиной.