Лежал московит блаженно, нежился. Голова в тумане, из раны кровь хлынула.
Услышал, как Серке рядом остановился, поинтересовался:
– Что это с Ереке стряслось? Жив ли?
И прежде, чем ему ответили, издалека закричал какой-то постреленок:
– Серке-батыр, быстрее! Бандиты на аул с другой стороны напали. Ваши люди еле держатся.
Где уж здесь до раненого северянина. Услышал Ерофей топот. Забыли про него. Помчались на выручку. Серке на ходу кому-то объяснял:
– Это, наверное, Заки и Кармыс дерутся. Вот почему их тут не было.
Ох и больно же. Мочи нет.
А Серке крикнул, уже издалека:
– Сасыкбай-ата, останьтесь, помогите Ереке.
Не оставил все-таки, молодец. Теперь и забыться дозволено. Закрыл глаза Ерофей. Окунулся в беспамятный сон.
Очнулся северянин вечером. Двинулся, зубами заскрипел от боли. Тело изранено, еле шевелился.
Повертел головой. Полумрак. Справа от него на кошме Заки. Голова обмотана белым тряпьем, на ткани темные пятна крови. А дальше кто лежит?
Приподнялся Ерофей на локте, поморщился. Тощий силуэт, угловатый череп, длинный лук. Ясно дело, стрелок. Лежал рядом с Заки, постанывал. Видать, крепко досталось.
Встал Ерофей. Отпил воды из кувшина. Вышел из душной кибитки.
Солнце село. Небо темно-синее, ранние звездочки подмигивают.
– Ну как, урусут? Очухался?
Оглянулся Ерофей. Оказывается, у кибитки Сасыкбай сидел.
Кивнул. Сел рядом. Старался дышать потихоньку, рану не бередить.
– Сейчас ужин принесут, перекусишь.
Помолчали.
Старик наклонился, выплюнул насвай.
– Молодцы вы, ребята. Отбились от Кокжала. Ты еще и пулю ему в лоб залепил.
Ерофей молчал. Прикрыл глаза, на стену кибитки откинулся.
– Славное дело сделали. Как говорится, даже мелкие пташки в нашем краю становятся орлами! Хорошо, все живы остались.
Неподалеку замычала корова.
– Ты куда путь держал, Ереке? В Чач, кажись?
– Да.
– Отлежись у нас поначалу. Сразу не уезжай.
– Еще невестимо, уцелеем ли, – пробурчал Ерофей.
– Как это? – удивился Сасыкбай. – А кто нам еще грозит? Ойраты, что ли?
– Мы с Кокжалом еще не закончили.
Старик хрипло засмеялся.
– Остынь, Ереке. Кончился Кокжал. Ты настоящий батыр. Сначала Шону завалил, потом Кокжала. У вас на севере все там такие умельцы?
Ерофей покачал головой.
– Ничего не кончено. Кокжал жив. И скоро опять придет.
– Кокжал трусливая тварь, может только с женщинами и детьми драться. На низкую стену любой взберется. А он получил отпор, теперь не сунется.
– Он придет, – терпеливо повторил Ерофей. – Надо готовиться.
Сасыкбай вздохнул.
– Хотите еще полежать на наших корпешках, пощупать девушек, всех баранов съесть?
Ого, такого Ерофей не ожидал.
– Аксакал, ты чего злой такой? Тебе старушку под бок надо, полегчает.
Старик отвернулся.
– Если бы кто другой про старуху сказал, Ереке, а не ты, я бы его пинками прочь погнал. Что ты знаешь о моей старухе? Или тебе уже напел кто-то из наших?
– Ничего не знаю.
Сасыкбай помолчал. В темноте его лицо еле виднелось.
– Шона двух моих дочерей забрал. Натешился вдоволь, а они в реку бросились. Не выдержали сраму. Моя жена лицо ему расцарапала, не хотела дочерей отдавать. Он и приказал ее привязать к хвосту коня и отправить в степь.
– Неужто можно так с людьми? – спросил Ерофей. Оказывается, у других еще хуже бывает, чем погибель всей семьи от хвори.
– Можно, оказывается. Барабан уже привык к ударам. Я тогда в отъезде был. Сын мой на войне с ойратами погиб, защитить семью некому было.
– Ты, это… Крепись, старик.
– Да, я еще крепкий. Не берет меня смерть. Жаль только, что это не я убил Шону и Кокжала. Своими руками.
– Послушай, Сасыкбай. Кокжал еще жив. А вы уже хотите выгнать нас из аула. Что будете делать, коли они вернутся? С чего вы так взъелись на нас?
Дед повернулся, спросил, глядя исподлобья:
– А вы точно отличаетесь от Кокжала?
Ну, это уже чересчур, пожалуй. Поднялся Ерофей с кряхтением, хотел в кибитку войти.
– А что, разве не так? Вон, ваш мальчишка опять куда-то побежал. Не иначе, как Буркановой дочке под платье залезть. Не уймется никак.
Остановился Ерофей. Пошел искать Серке. Пусть вразумит несмышленыша. Не то и впрямь разъяренные старички вытурят их из деревни.
Аул еще не спал. На привязи ржали лошади. Как там Сивка да Каурка поживают, кстати?
Возле кибиток дымили казаны. Женщины жарили лепешки. Одна старушка заметила Ерофея, угостила ароматными кругляшами, дала кислого прохладного айрана.
Перекусил московит, пошел дальше.
– А, Ереке! – закричал какой-то старик, выйдя из кибитки. – Ты чего хмурый такой? Давай праздновать победу над проклятым Кокжалом, да поразит тарантул его черное нутро.
Ерофей глянул в кибитку через откинутый полог, заметил внутри Буркана, отца Гайни. Заторопился.
– В другой раз, почтенный. Я Серке ищу, знаешь, где он?
– Как где? Опять с Абдикеном, что-то обсуждает.
Ну конечно, где еще ему быть?
Ерофей пошел к большой кибитке старосты. Откинул полог на входе, шагнул внутрь.
Серке и впрямь оказался здесь. Разговаривал с Абдикеном и тремя другими старцами. О том же, о чем и Ерофей с Сасыкбаем говорил. Обрадовался северянину, спросил:
– А вот он то же самое скажет, я уверен. Как думаешь, Ереке, сломили мы Кокжала окончательно?
Ерофей потрогал повязку на ноге, поморщился от боли. Отодрал окровавленную тряпицу. Покачал головой.
– Конечно же, нет. Он жив. Скоро придет сюда.
Абдикен недовольно скривился.
– Я своими глазами видел, как урусут прострелил мерзавцу голову. Он подох, как бродячий пес. Его шайка разбежалась.
Серке махнул рукой.
– Легче повернуть вспять Коксу, чем переубедить упрямца. Сколько вы даете нам времени?
Абдикен глянул на других стариков.
– Три дня. Потом ты и твои люди должны уехать из аула.
В кибитку вошел отец Гайни. Беспокойно спросил:
– Кто-нибудь видел мою дочь?
Началось. Жаль, не успел предупредить Серке.
– А где ваш молодой козлик? – спросил Буркан у батыра. – Случаем, не увязался за моей дочерью?
Серке нахмурился.
– Буркан-ата, мои люди славно воевали сегодня за ваш аул. Атымтай хорошо дрался, и сейчас отдыхает после боя.
– Никогда не поверю лживому молокососу. Он спит и видит, как обесчестить мою дочь.
– Мы можем прямо сейчас проверить, чем он занимается. Ереке, Атымтай спал в одной юрте с вами. Ты видел его, когда уходил?
Все глядели на Ерофея. Он замялся.
– Ну, как сказать… В кибитке было темно. Я не заметил парня.
– Я хочу видеть его! – закричал Буркан.
Вышли наружу. Старики гурьбой направились к кибитке, где лежал Ерофей. Серке подошел к московиту.
– Тебе кумыс в голову ударил? Что значит, не заметил?
– А то и значит. Нет Атымтая. Сасыкбай видел его с дочкой Буркана.
Серке пробормотал проклятье и поспешил вслед за стариками.
Ерофей присел отдохнуть.
Рядом махал хвостом небольшой песик. Выпрашивал угощенье. Белоголовый. Это же любимец Таумана. Куда подевался сам великан?
Ерофей погладил щенка. Присел на землю, закрыл глаза. Раны побаливали, не хотелось двигаться. Хорошо снаружи, свежо, ветерок обдувает. Не то, что в душной кибитке. Коли удастся поспать, раны затянутся. Марфа всегда говорила, что болячки на нем заживают, как на собаке.
Подремал немного. Услышал, как его зовут, недовольно вздохнул.
Встал.
Из мрака вынырнул Серке. В руке горящий факел. Рядом Абдикен.
– Ереке, где ты был? Видел, куда пошел Атымтай?
– Нет. Что я, следить за ним должен?
– Поймаю, поотрываю все, – пообещал Серке. Щенок Таумана тявкнул и отбежал в темноту.
– А где Тауман? – спросил Ерофей. – Мне кажется…
Где-то вдалеке послышался глухой рев. То ли быка, то ли человека.
– А вот и ваш обжора, – пробормотал Абдикен. – Чего он разорался? Неужто проголодался?
К реву прибавились тонкие крики. Вдобавок в той стороне, где шумели, вспыхнуло красное пламя.
Серке поглядел на Ерофея. Московит сразу догадался, в чем дело. Заковылял в свою кибитку, крикнул:
– Я за оружием.
Серке побежал на крики. Обернулся на ходу:
– Поднимай наших, без них не справимся.
Абдикен растерянно топтался на месте.
Ерофей дохромал до кибитки. Пищаль заряжать времени не было. Крики с окраины аула все громче. Главное, чтобы тати не прорвались в аул.
Вбежал в кибитку, нашарил бердыш. Второпях задел лежащего человека. Тот застонал. Наклонился, потряс за плечо. Это был Заки.
– Вставайте. Кокжал опять напал.
– Чтоб мне сдохнуть, – пробормотал Заки, и отвернулся.
– Где Беррен?
Чуть дальше лежал Кармыс. Он тихо сказал:
– Северянин, в этот раз без нас обойдетесь. Ты знаешь, сколько Заки крови потерял?
Ерофей отдышался. Ответил:
– Ладно. Обойдемся.
– Эй, северянин, не обижайся. У меня стрел не осталось. А Беррен уже там, наверное. Его хлебом не корми, дай подраться.
Ерофей вышел из кибитки. Рана открылась, по ноге потекла кровь. Жаль, не удастся сегодня отдохнуть.
Припадая на больную ногу, побрел на крики и зарево пожара.
Когда добрался, увидел, что дело плохо.
Бандиты, видно, сумели просочиться сквозь частокол в темноте. Несколько человек. И, на беду, наткнулись на Таумана. Теперь лежали на земле со свернутыми шеями.
Остальные пытались прорваться через повозки, сваленные в кучу у прохода. Тауман, Беррен и Серке отбивались. Старики и женщины кидали камни в ночных гостей. Рядом полыхали две кибитки, освещая схватку.
На глазах Ерофея разбойник змеей прополз через тын, с воплем бросился на Беррена. Со спины. Благо, что московит успел подсобить. Взмахнул алебардой, перерубил лиходею шею.
Беррен обернулся, кивнул благодарно.
Тауман снова взревел. Оказывается, один из раненых им бандитов изловчился, подполз к гиганту. Приподнялся на локтях, впился зубами в ногу.
Тауман повернулся, схватил кусаку. Оторвал от себя. Поднял одной рукой, с хрустом вывернул голову. Швырнул в двух татей перед собой.
Рыча от ярости, схватился за повозки на входе.
– Не трожь! – закричал Серке.
Поздно.
Великан раздвинул телеги. Лиходеи еще ползли по ним.
Выбежал за проход. Только огромный силуэт виднелся в темноте. Поднял и опустил руку с палицей. И так несколько раз. Слышались глухие удары и стон жертв.
Серке зарубил противника. Пробормотал вслед великану:
– Что за глупец.
И побежал наружу.
Ну что же. Здесь, в ауле остались только несколько скрюченных разбойников на земле. Там, снаружи, гораздо интереснее. Вон, и Беррен помчался.
Ерофей захромал следом.
Выбрался, и сразу бросился в бой. Ударил ближайшего лиходея, перерубил ноги другому.
Его пихнули.
Московит отлетел в сторону.
Чуть не упал.
А потом остановился. Прислушался. В темноте неподалеку слышался топот ног множества людей.
Что за звуки?
Повернулся к степи.
Сжал бердыш покрепче.
Кто-то из аула выбросил за ограду пылающую головню. На миг осветилось все пространство перед тыном.
Оно оказалось заполнено людьми Кокжала. Готовыми к бою, с обнаженными саблями в руках. Казалось, их тысячи в темной степи.
– Чтоб мне сдохнуть… – удивился Серке.
Тауман застыл на месте.
Разбойники завопили разом. И бросились на защитников аула.
– Назад! – закричал Серке. – Уходим обратно.
Изогнулся, рубанул татя перед собой мечом. Схватил Таумана за рукав, потащил в аул.
Беррен, забрызганный кровью ворогов, уже бежал перед ними.
Ерофей шагнул следом.
Наступил в лужу крови.
Поскользнулся.
Упал.
Услышал, как за спиной торжествующе орут враги.
Оперся о влажную землю, пахнущую кровью, попытался встать.
И его ударили по голове.
Ерофей потерял сознание.
Очнулся, а вокруг светло. Утро уже, значит.
Он кулем лежал на седле. Поперек, лицом вниз.
Потряхивало на ходу.
Только и видно, что копыта скачущего коня. Да выцветшая трава.
Голова дико болела.
Пахло конским потом.
Руки затекли. Попробовал пошевелить, не получилось. Связаны.
Приподнял голову.
Везде, спереди и сзади, люди в пыльных халатах. Везут куда-то. Видать, на свою стоянку.
Повернул Ерофей голову чуть назад.
Ого.
Знакомые лица.
На другом коне лежал связанный джигит. Атымтай. Лица не видно, но и так понятно.
А рядом скакал конь с девушкой. Тоже связана, брошена поперек седла. Черные растрепанные косы касались земли. Гайни, дочь Буркана, кто же еще.
Что ж, с друзьями и помирать веселее. Улыбнулся слегка Ерофей, да и вновь окунулся во тьму.
К полудню пересекли вброд реку. Взобрались на крутой берег, почти обрыв. Вот и стойбище татей. Добрались.
Пленников сбросили с коней. Подняли, повели на негнущихся ногах к Кокжалу.
Ерофей шел, спотыкался. Вокруг стояли люди, ухмылялись. Глянул в сторону, заметил возле кибитки косматую старуху. В руке глиняная чаша. Пробормотала чего-то, сплюнула, плеснула на пленников вонючей жижей. Достойный прием, в общем.
Возле самой большой кибитки в центре стоянки ждала группа людей. Впереди горой возвышался Кокжал. Голова обмотана окровавленной тряпкой. На плотном туловище рубаха, закатанные до колен штаны, сапоги.
– Жив-таки, что я говорил, – тихо сказал Ерофей.
Предводитель отряда, что напал ночью, поведал Кокжалу о налете. Тот слушал, хмурился.
Потом заметил пленников, улыбнулся. Во рту не хватало передних зубов. Шагнул вперед, распахнул объятия. Обнял Ерофея за шею. Провозгласил:
– Какие почетные гости к нам заглянули!
И тихо спросил:
– Слушай, поделись секретом. Кто у вас там такой бессмертный? Как ни отправлю отряд, так всех вырезают под корень?
Замер в ожидании ответа. Лицо совсем близко очутилось. Глазки маленькие, поросячьи. Глубоко посаженные. Щеки толстые, обветренные.
Промолчал Ерофей, по привычке.
Тогда Кокжал пнул собеседника в живот коленом. А когда пленник согнулся, добавил кулаком по затылку. Сказал:
– Ох и придется с тобой повозиться, чует мое сердце.
Повернулся к Атымтаю.
Юношу тоже обнял, по спине похлопал.
– Я вижу, нам подрастает достойная смена.
И ударил лбом в лицо. Так, что у юнца что-то хрустнуло. Парень завалился на спину.
Разбойники одобрительно засмеялись.
А Кокжал уже приблизился к Гайни. Отвел густые черные волосы с лица, взял за подбородок, приподнял. Полюбовался, отметил:
– Ты, красавица, вовремя приехала. Я как раз по женским ласкам соскучился.
И провел, похабник, рукой по щеке, плечам, потрогал за бедра. Гайни ударила по руке, отпрянула назад.
– Не трожь, скотина.
Кокжал улыбнулся.
– А ты норовистая кобылка. Это интересно. Ничего, я тебя скоро объезжу. Как настоящий мужик, не то, что твой молокосос.
Его люди снова засмеялись.
Ерофей, хрипя, попробовал встать. Остался на коленях. Дальше не получалось. Воздух со свистом выходил из легких.
Кокжал подошел к нему. Здоровый, аки бык, солнце заслонил.
– Ты хороший боец, урусут. Я видел, что ты сделал с Шоной. Меня чуть не застрелил. Кстати, где твое гром-оружие? В ауле?
Это он о пищали, что ли?
– Где еще, там, конечно, – ответил Ерофей. – В следующий раз не промахнусь, обещаю.
– Дерзкий ты, урусут, – пожаловался Кокжал. – Давай попробуем тебя обломать.
Махнул людям.
– Тащите его в яму.
Ерофея подхватили и поволокли. Разрезали путы. Швырнули в дыру.
Дно неглубоко, в два человеческих роста. Но упал Ерофей неловко, как куль с мукой. Бок отшиб, сломанные ребра и раненая нога обожгли болью.
Услышал, как Кокжал приказал где-то сверху:
– Тащите Балгу. Посмотрим, кто кого.
Боль чуть утихла. Ерофей сел на землю. Потер онемевшие руки. Огляделся.
И впрямь яма. Небольшая, прямоугольная. Тати сверху столпились, глядят, улыбаются. Кокжал рану на лице пощупал.
Что за напасти? Землица местами сильно влажная. Кровью да нечистотами смердит.
Тати расступились, пропустили тощего верзилу. Голый по пояс, в штанах из козьей шерсти. Морщинистый, сутулый. На голове жидкие волосы. Спрыгнул в яму, поглядел на московита. Улыбнулся. Зубы острые, будто заточил намеренно.
Какие тут все весельчаки, однако.
– Это Балга, урусут, – пояснил Кокжал. – Лучший боец. Мы всех, кто к нам попал, бороться заставляем. Кто победил, тот и жив остался.
Балга весь в шрамах, жилистый. Силен. Руки длинные, до колен. Видать, давно здесь бьется.
– Вставай, урусут, – закричали разбойники. – Дерись!
Ерофей руку поднял, помотал головой. Сказал собрату по несчастью:
– Не надо, друг. Давай не будем устраивать им потеху.
Балга оскалился.
– Зря стараешься, – заметил сверху Кокжал. – Мы не кормим пленников. Едят, что придется. Обычно собачатину и трупы побежденных врагов. Балга уже давно на этом корме. Ты для него очередное блюдо.
Пригляделся Ерофей. Глаза у верзилы мутные. Взгляд безумный. Ничего не поделаешь, придется биться.
– Ну все, хватит разговоров. Начинайте бой.
Сверху швырнули саблю. Она воткнулась между пленниками в землю, закачалась.
Балга бросился к оружию.
Тати разом закричали.
Долговязый схватил саблю.
Кинулся на Ерофея.
Замахнулся.
Пришлось кувыркаться в сторону.
С раненой ногой, с изломанным телом.
Еле успел.
Развернулся Балга, снова ударил.
Руки длинные, задел чуть по спине.
Взвыл Ерофей от боли.
Скоро живого места не останется.
Подхватил на ходу горсть земли, швырнул в противника.
Моргнул долговязый, вытер лицо.
Ерофей сбил его с ног.
Уселся на грудь, сдавил.
Сабля улетела в сторону.
Балга извивался длинным телом. Пытался скинуть московита.
И сумел ведь, образина.
Задел по сломанным ребрам.
Ерофей охнул, накренился.
Балга его опрокинул. Взобрался сверху. За горло схватил, зубами у лица защелкал. Аки пес бешеный.
Волосы Балги в рот полезли.
Захрипел Ерофей, туман глаза застил.
Что делать, пришлось угомонить вражину неистового.
Обхватил руками его голову костлявую. Пальцами большими нащупал глаза. И надавил, что есть силы. Аж брызнуло чего-то.
Балга закричал, как резаный.
Ерофей сбросил его. Опять навалился сверху.
Верзила выл дурным голосом. Вместо глаз темные провалы, кровь сочится.
Хотел московит попросить его угомониться, а из горла только сип тихий лезет.
Да и бессмысленно это. Потерял давно разум Балга.
Завизжал еще громче.
А разбойники по краям ямы умолкли. И только Кокжал крикнул:
– Давай, урусут, прикончи падаль. Все равно он не жилец теперь.
Ерофей саблю поднял, занес над Балгой. Утих долговязый, перестал шевелиться. Ждал, чего там победитель решит. Хоть и одичалый, а разумеет понемногу.
Ладно, отдыхай. Опустил Ерофей саблю, стукнул рукоятью по лбу. Балга обмяк, раскинул руки-ноги недвижимо.
– Добрый ты, урусут, – удивился Кокжал. – Плохо это.
Ерофея вытащили из ямы. Кокжал подошел, похлопал по плечу.
– Хороший бой. С Балгой еще никто справиться не мог. Потешил ты нас, молодец. Не надумал еще про ваших в ауле рассказать?
Промолчал северянин. Еле стоял, качался.
– Ладно. Ты устал. Вместо тебя сейчас мальчишка все расскажет, – главарь повернулся к Атымтаю, стоявшему неподалеку. – Эй, сосунок, у тебя с этой девкой любовь на все времена?
– Не трожь, – прохрипел Атымтай. Из носа кровь течет, под глазом синяк. Рядом тать стоял, ткнул юнца тупым концом копья в живот. Охнул недоросль, согнулся.
Кокжал подошел, схватил парня за волосы. Заверил:
– Да ты не боись. Я с ней немного развлекусь, потом мои люди. Весь наш отряд. По очереди. А потом забирай ее. И идите, куда глаза глядят.
– Я тебе лично сердце вырежу, – пообещал Атымтай, глядя снизу вверх.
– Ох, напугал, – улыбнулся вожак.
Выпустил юношу, подошел к Гайни. Взял за руку.
– Эй, красавица, пойдем. Покажу двери в рай.
– Отстань от нее, – простонал Атымтай. – Я ее не трогал. Невеста это моя.
Ого, а наш сластолюбец, оказывается, и впрямь влюбился. Только зря сознался. Зачем дразнить голодного зверя?
– Сегодня отличный день, столько подарков навалило, – удивился Кокжал. – Ну, тогда пеняй на себя, сосунок. Сейчас я сделаю из твоей невесты женщину.
Гайни попробовала вырваться. Бесполезно. Бандит ударил ее по лицу, схватил за косу, потащил к своей кибитке.
Атымтай вскочил, рванулся следом. Его повалили, утихомирили ударом по голове.
Ерофей тоже шагнул было. Ближайший разбойник огрел древком копья по спине. Рухнул московит лицом вперед.
И чуть не пропустил самое важное.
Уже рядом с кибиткой Гайни сунула руку за пояс Кокжалу. Выхватила кинжал. Полоснула по руке главаря. Вырвалась, и помчалась прочь.
Рядом никого не оказалось, а Кокжал не сразу опомнился. Девушка побежала к окраине стойбища. Видел Ерофей, как светлое платье мелькает средь кибиток.
– Куда бежит, дура? – сказал один из татей. – Там же обрыв, к реке ведет. Не денется никуда.
Встал Ерофей, вгляделся.
Белое пятно отделилось от черных кибиток, добралось до края косогора, заметалось. К ней тянулись темные точки преследователей.
Ерофей посмотрел на Атымтая, лежащего без сознания. Пробормотал:
– Прыгай, девочка. Лучше уж так, чем…
И Гайни послушалась. Подбежала к прерывистой линии, бросилась вниз.
– Во дает, отчаянная, – поразился все тот же разбойник. – Там же высоко, костей не собрать.
Неужто разбилась? Сжал Ерофей кулаки, застыл на месте. Смотрел на реку. Ждал.
Кокжал и его люди собрались на краю обрыва, тоже вниз глядели. Прыгать не рискнули.
– Говорю же, сдохла девка, – решил разбойник.
И только Ерофей подумал было так же, как далеко посередине реки всплыло светлое пятнышко. Отчаянно замахало ручками, пытаясь удержаться на плаву.
– Ты смотри-ка, – опять удивился рядом тать. – Выжила. Вот только доплывет ли? Там глубоко, течение быстрое.
Гайни барахталась в воде. Потихоньку плыла к другому берегу. Но и силы теряла.
– Нет, не доплывет, – заявил разбойник. – Ослабла уже. Хотя ей чуть-чуть осталось.
Девушка, видимо, совсем утомилась. Плыть перестала. Ушла под воду.
– А что я говорил? – сказал тать. – Жаль, красивая была. Я бы ее с удовольствием…
Повернулся Ерофей, со всего маху ударил его по уху. Достал со своими разговорами. Болтун грохнулся наземь.
Нацелился было московит на другого, рядом. Думал, тот его сейчас бить будет.
Да только замер на месте.
Потому как разбойник про пленников напрочь забыл.
Глядел Ерофею за спину, на реку.
Еще и пальцем показывал:
– Это чего там делается?!
Обернулся Ерофей. Присмотрелся, да чуть не оторопел.
С другого берега, куда Гайни плыла, из зарослей, выскочили люди. Бросились в воду, подхватили девушку. Потащили на сушу. Тот, что девушку нес, настоящий гигант. Тауман, конечно, кто же еще.
Другой, пониже, на берег вылез, стал Кокжалу кулаком грозить, да всякие неприличные слова кричать. Серке, понятное дело. Дальше, в зарослях, другие люди. На конях.
Молодцы, спасли-таки девушку.
Стойбище змеиное зашевелилось. Кокжал и его подручные на коней прыгали, к реке скакали. Большая часть в погоню отправилась, только десяток остался, пленников сторожить.
Серке и другие спасители скрылись в кустах.
А Ерофей сел устало на землю. Нет больше сил на ногах стоять.
Чуть погодя услышал топот копыт. С другой стороны от речки, со степи, к опустевшему стойбищу неслись трое всадников. Впереди Беррен и Кармыс. Чуть поодаль Сасыкбай.
Оказывается, и про Ерофея с юнцом не забыли. Явились-таки, не запылились.