Алина Менькова
Юность, Мурманск и журфак
Я думала над тем, что людям надо умирать, чтобы их заметили. Децла уже давно не слушали, лет так 15 точно, но он умер… и мои одноклассники сейчас скидывают друг друга ссылки с его текстами. Все слушают, пытаются понять, что он хотел сказать нам… «рука руку моет, но остается грязной»… По ходу надо сдохнуть, чтобы стать популярным… А Юлия Началова… умерла, чтобы ее концерт показали по Первому в прайм-тайм? …А ведь голос у нее чудесный был, почему ее не замечали раньше?
Сегодня я плачу весь день. Мечтаю только об одном – о поддержке. Но когда тебе поистине хреново, никого рядом нет. У нас на районе забивают спайсы – единственное развлечение, по карману детям среднего класса. Я не хочу, мне бы только поддержки, а дальше сама. Жизнь такая странная штука. Она нам дана, но что с ней делать, никто не знает.
В этот день 10-классница N.N. выпила 14 таблеток снотворного из маминой косметички. Родители обнаружили ее только вечером следующего дня, когда заметили, что девочка не пришла на кухню к ужину. Откачать в скорой ее уже не смогли. Ее хоронили в розовом платье. Это был любимый цвет девушки. Об этом ее мать узнала из дневников N.N., которые перечитала за 3 дня… оказалось, что ее дочь уже год писала стихи и мечтала стать режиссером, еще она хотела, чтобы родители развелись и наконец, перестали мучить друг друга.
На похоронах, когда тельце подростка опускали в землю в дешевом бархатном гробу, к нему склонилась какая-то женщина лет 60-ти и бережно положила в него томик Блока.
– Девочка моя, все поверили так и живут… Но любовь она есть…здесь!, – и прислонила окостеневшие от ноябрьского ветра пальцы к замшевой куртке.
– Что вы имеете в виду?, – спросила заплаканная мать N.N. и прищурила глаза.
– Блока любила она. А вы не знали? Все стихи к месту читала.
– Нет, не знала, – сообщила женщина и со стыдом опустила глаза.
Девушку хоронили с томиком Блока и большим сожалением о том… что нужно порой сдохнуть, чтобы тебя по достоинству оценили.
Девочка в гробу была белая-белая, как снег, не познавшая мужской любви, физической близости, радости материнства.
После похорон ночью мать умершей позвонила незнакомому мальчику по прозвищу Борзый и прочитав ему в трубку строки: «Когда Сашка предложил мне встречаться, я так ей хотела это сказать. Не понимаю, как она это не заметила – мои глаза мерцали, как софиты. …», долго-долго плакала, ковыряя острой вилкой в остывшем пюре.
Главное, чтобы в окне всегда горел свет…
«Самая секретная формула семейного счастья звучит так: «Мама счастлива – все счастливы». Как вам такой ответ всем кризисам?»
Ольга Валяева
6.23… Д-з-з-з… Противный лучик солнца все-таки прорвался через плотную штору. Еще бы пять минуточек… День будет тяжелым, но завтра – суббота. И я посплю аж до… девяти, ведь это единственный день, когда можно перестирать эту кучу белья в тазу… Направляюсь к ванной комнате и включаю кран. Вода приводит в чувство. Вот уже и глаза окончательно открылись, и руки слушаются. Нужно приготовить завтрак. Машка любит с утра гречневую кашу с молоком, Саша – омлет с ветчиной, а я, как всегда, позавтракаю кофе. Горячим, ароматным, с обезжиренным молоком.
6.55. Завтраки готовы. Прохожу в детскую, бужу дочку. Открывает синие сонные глазки, говорит, что не хочет идти в сад. Так начинается каждое утро.
– А мы сходим завтра в цирк в пять часов? Там будет представление слонят. Это последний день. Потом цирк уедет. И Кирилл пойдет, и Таня, и Оля, и Миша.
Я киваю. В коридоре натыкаюсь на недовольного Сашу.
– Я вас сегодня не подвезу: у меня в восемь совещание, – констатирует он.
– Все нормально, – спокойно отвечаю я, а про себя, конечно, откровенно злюсь.
7.45. Саша позавтракал уже остывшей яичницей, прогрел машину и уехал. Я успела только накрасить глаза, застелить постель, одеть и расчесать Машку. И вот мы уже выходим, закрываю дверь.
– Мама, я писать хочу!
Пришлось вновь проделывать процесс переодевания.
9.15. Слушаю по телефону критику от рекламодателей.
10.30. Чувствую, рабочий день не задался. Выбираю пару минут, чтобы окончить анонс театрального сезона к сдаче номера в типографию, и натыкаюсь на фотографа Колю. Он, как всегда, светится, весь на позитиве, трогает за плечо:
– Лена, потрясающе выглядишь!
Мне нравится его внимание. Признаюсь – я с ним флиртую. Слегка, иногда, чтобы не забывать, как это делается. Я верна мужу, но по-прежнему нуждаюсь в мужском внимании, особенно когда Саша бывает безразличным и холодным со мной.
Коля уходит. Ловлю на себе завистливые взгляды женщин из информационного отдела. У них всегда открыта дверь, и они, как придирчивое жюри на конкурсе красоты, обсуждают каждую, кто появляется в фойе.
12.30. Голодная и злая, приезжаю со стажером-внештатником с фотосъемок из салона красоты. У него получилось только два кадра. Делаем коллаж со старыми фото вместе. Готовим рекламу. Сдаем.
13.40. Наконец дописываю статью. Несу редактору. После нескольких исправлений он ее принимает. Направляюсь в буфет. Заказываю грибной суп. Звонит подруга Настя.
– Ну что насчет завтра? Ты точно идешь к Кате на стрижку? Я тебя на полпятого записала.
Приходится отказаться, ведь завтра последний день выступления цирка. Катя противится, но все же переносит стрижку на понедельник. Хотя неизвестно, останутся ли у меня деньги после похода в цирк… Да и зарплата только в четверг. А Сашка опять все отдал за кредит. Звоню Гале. Она – в слезах.
– Как он мог, подлец?! Обманул меня! Представляешь, он с той Ритой полгода! Я ему опять поверила. Нет, это не он подлец, а я – полная дура! – сетует Галя и предупреждает, чтобы я тоже не верила мужчинам и обязательно выяснила, действительно ли Саша был вчера на рыбалке. Звоню Саше.
– Я очень занят, – сухо отвечает он.
Отгоняю дурные мысли. Сегодня ровно семь лет, как мы с ним познакомились. Но даже не думаю, что Саша об этом вспомнит. Снова расстраиваюсь.
Обед заканчивается. Еду по заданию редакции на интервью с пожилым, уволенным в запас подводником. Готовим материал к празднику моряков-подводников.
15.25. Звонит Коля и сообщает, что не может приехать на съемку по семейным обстоятельствам. Чувствую, как во мне нарастает негодование. Возвращаюсь в редакцию за фотоаппаратом. Еду на съемку. Делаю фото. Снова – в редакцию. Надо сдать материал до шести.
17.45. Заканчиваю писать интервью. Все корреспонденты уже разошлись. Мертвецки тихо, слышно лишь шарканье уборщицы на первом этаже. Дико уставшая, закрываю лицо руками.
17.50. Распечатываю интервью. Шеф доволен. Наконец покидаю редакцию. Иду к остановке. Прохожу мимо большого парфюмерного магазина. Внутри – толпа рассматривающих витрины молодых, красиво одетых девушек. И, конечно, меня манят эти сладкие и терпкие, фруктовые и ванильные запахи. Но на покупки уже нет времени. Машку надо забрать не позже… Ой, уже 18.10!
18.40. Выпрыгиваю из душной маршрутки. Бегу сломя голову в сад. На крыльце меня встречает воспитательница Машки и говорит, что ее забрал отец. Иду домой медленными шагами. Вдыхаю прохладный воздух, скольжу по ледяной дорожке вдоль аллеи. Успеваю остановиться и посмотреть на двор нашего дома. Удивительная красота – крепкие ветки деревьев под тяжелым снегом, серебристая площадка, рисунки инея на окнах. Здесь прошли все мои двадцать восемь (я редко вспоминаю о возрасте) лет жизни. Как хочется снова стать студенткой или даже школьницей, окунуться в эту мягкую зимнюю романтику. В радостную отстраненность, в юную беспечность… Ах, мечты… Смотрю на свое окно. У занавесок стоит дочка, машет мне маленькой ручкой. Тороплюсь домой.
