Алина Менькова
Юность, Мурманск и журфак
Время отягощает сознание, переплетает кадры жизни, запутывает, подталкивает к стене. Нет тупиков. Но люди их ищут. Время не лечит. Время не знахарь. Люди только сами в состоянии что-либо забыть. Время играет ими. Оно логично расставляет все по местам. Все временно. Никто никому не должен. Ничего. Никогда. Кажется, проснешься сегодня утром, и жизнь станет сказкой. Но сказки у каждого свои. Но не все хорошо заканчиваются. Есть плохие финалы, где опять на жизненные весы садится время. Время ставит какие-то непонятные рамки. То заставляет спешить, то наоборот останавливаться на «передоках». Время в этом Детском доме стоит. Холодные простыни. Тугие жгуты железного дна кровати сквозь тонкий матрац. Мальчик, глядящий в дырочку тапки. Глаза уже гаснут. Сон забывается. Сон растворяется… Сон разбивается о деревянный пол этого здания, по которому передвигаются взрослые. Кто они? Каждый идет своей дорогой по головам других. Каждый давит другого, чтобы быть хотя бы на сантиметр выше. Расслоение масс. Бедный, значит, ничтожный. Богатый – уважаемый. Человеческая жизнь продается и покупается, как любой товар. Индивидуальность потерялась под напудренными масками. А их не сорвать с лица. Только вместе с кожей. Интеллектуалы и маргиналы. Равенства нет. Не было и никогда не будет. Ни здесь, ни после смерти. Даже на кладбище пытаются выделиться памятниками. Нищие. Обеспеченные. Суд?! Разве что Божий. Земной тоже куплен. Жизнь справедливости ради. А есть ли она? Мальчик лет 14-ти вдыхает воздух, плывущий из открытого окна. Одинокий мальчик. Еще не гнилой внутри. Мыслящий не по годам. Слишком рано ставший взрослым. Свербящий ужас прилип засохшей коркой грязи к его детству. Тающая тоска по чему-то, по кому-то. Люди встречаются. Бывает так, что остаются вместе на всю жизнь. Любовь ведь все же есть. Она ведь должна быть, да? Любовь, если она настоящая, не умирает. Этот мальчик просто хотел, чтобы его любили. Он всего-навсего стремился стать очевидцем любви или ее частью. Попробовать ее на вкус. Попробовать как это… когда у тебя есть своя комната, свой письменный стол, свое собственное окно, своя мама. Когда есть кто-нибудь, кому ты не безразличен, кто заботится о тебе, видит, как ты растешь и какой ты все-таки удивительный ребенок. Один. А не такой, как все. Что ты ни на кого не похож.
Мальчик отошел от окна. В глазах стояли слезы. В его сердце словно залезли кием. Поворочали там. И кий не вытащить теперь из груди, он прирастет. И как его не крути там внутри, уже не вынешь.
Он знал одно – его сон никогда не сбудется.
О боли
– A где же люди? – вновь заговорил наконец Маленький принц. – В пустыне все-таки одиноко…
– Среди людей тоже одиноко, – заметила змея.
«Маленький принц». Антуан де Сент-Экзюпери
Я села в такси, когда боль уже затянула глаза. Вот так просто, без лишних слов, без последствий, и так прозаично он мне сказал, что он остыл. Остыл ко мне…К той самой, у ног которой просил родить ему ребенка, к той самой, которая прощала ему свои синяки, в чье тело он входил каждую ночь несколько лет подряд. Остыл… И я знала ее. Ту, к которой прикипел. Ее бедра, стянутые в узкую юбку, искусственный смех, белые зубы, приторный парфюм. Ее хамоватые интонации и раскачивающуюся походку. Она никогда не грустила. Ведь в ее жизни было все хорошо. Всегда. Обеспеченные родители. Сдержанные рутинеры. Престижная работа. Хорошие авансы, гибкий график. Отдых три раза в год за границей. Связи с Рублевки. И куча, большая навозная куча шмотья. Она блестела, совершенно не умея блистать. И от белизны ее зубов хотелось жмуриться. И она была так недоступна.
А кто я? Безработная домохозяйка с синим дипломом и помятыми от родов бедрами. Роющаяся в вакансиях сети. Еще ухоженная, но уже так уставшая от жизни. Бегущая или наоборот дремлющая. В сонном состоянии души. Фонтанирующая идеями, которые никогда не окупятся. Что было у меня? Наш общий ребенок, не пристроенный в сад. Родители, не достающие до среднего класса. Сердечные, с широченной душой. И зубы свои я чистила бленд-а-медом, но от этого они не становились белее… И я была доступна ему. Ежедневно, ежевечерне…
Мы едем. Шофер молчит. Автомобиль трясется на кочках.
Это происходит в раз. Просто люди живут, живут вместе, а потом вдруг один из них понимает: «Все. Больше так жить нельзя…». Но для другого это обух по голове. Его-то сердце еще любит.
«Я люблю ее»… – говорит он мне и медленно так, по носочку собирает в свой пакет. Ведь у него даже чемодана своего нет. Она ему купит. Она его купит. А он будет надеяться, что она, возможно, сделает его, наконец, счастливым…просыпаясь по утрам у нее под гладкоэпиллированной подмышкой. Она будет спать крепко. Ведь после ночи, проведенной с ним, хочется спать до полудня.
Боль заволакивает глаза. А за поволокой этой его родное любимое лицо, разные его выражения…морщинки, родинки, слезы, улыбки. Оно отпечатано у меня на нескольких пленках в моей голове. И я буду вспоминать, вспоминать, вспоминать, терзая себя и упиваясь горем разлуки. Но разлука – это ведь когда вдали, а не расставшись навсегда… А я навсегда, а мы навсегда, и «нас» больше нет… значит, это конец…конец всему…
Мы подъезжаем к моей улице. Сквозь окно авто я вижу человека. Он ниже машины, в которой я сижу. Он вообще какой-то маленький и невидимый. Он сгорбился. А там, где заканчивается его туловище, начинается доска…на колесиках. И он едет на ней, переставляя руки по асфальту. Глаза его еле заметны на сером лице, желваки нервно перекатываются, и уголки губ опущены… И вот он катится на зеленый свет среди рева сонмища этих грузных машин. И они так сильны, а он так…слаб… Сколько боли помещается у него внутри, там в половине его тела? Места мало, но одиночества много… Мне еще сильнее хочется плакать… может, мой конец еще не конец? А начало другой жизни……здоровой, нормальной, счастливой, просто без него.
О взрослении
Если не достигают желаемого, делают вид, что желают достигнутого. Мишель де Монтень.
«Когда я была маленькой, как ты…я делала также, любила тоже самое»… говорим мы своему ребенку. «Как же, неужели моя взрослая мама была такой? Могла меня понять?» – думает он. И на его недоумевающий взгляд в ответ нам самим как-то и не верится в свои слова. Вроде бы, вот оно, детство, рукой подать… и кто знал, что так рано можно стать матерью… Хотя в 24 женщины имеют и по трое детей, тебе кажется это невозможным. Это не с тобой. Это со взрослыми тетями, пригвожденными к земле своими проблемами, счетами, долгами, разводами, отпусками. А ты еще маленькая. Ты бы с удовольствием проснулась без этой тоски однажды утром, без этих тянущих от боли шишек на лбу, тех самых от граблей, на которые ты наступила по следам всех. С радостью бы отвела от себя руками весь груз ответственности. Ведь так приятно, когда ответственны за тебя, а не ты. Однажды утром, лет так в 13. И дожила бы до 18. Можно без сегодняшних «мозгов». И если с ними, тогда какой смысл? И осталась бы навсегда в этих теплых юных 18-ти. Не стареть. Не «мудреть». Ведь, как известно, знания приумножают скорбь. Не толстеть. Не потеть, как мышь, когда отводишь ранехонько ребенка в сад, и стремглав мчишься на работу. Не вступать в эти странные отношения. Которые называются – стабильные. А проще говоря, невозможные. Которые становятся мертвой акулой. Ведь как говорил культовый режиссер Вуди Аллен, «Отношения подобны акуле. Они должны быть вечно в движении, чтобы выжить». А движение-то заканчивается, где-то от года до трех. У каждых из них свой срок. Но это реальность. И ты просыпаешься в 24, 25, 26 лет. И понимаешь, как это глупо, бездарно, абсурдно, смешно! Смешно жить вместе, пытаться вести совместный быт, стирать его носки, засыпать в разных комнатах, когда в ногах усталость и от нервных ссор дергаются веки, чистить зубы, когда он рядом сидит на унитазе. А еще смешнее надеяться, уходя к другому, что с ним не будет так скучно. И он ведь, в свою очередь надеется, что его бывшая просто не способна была понять, что ему нужно. А все просто. Через время – и в вашей паре будет также. Состояние «разбивания надежд». Но есть короткий отрезок времени сжигающей страсти, ухаживаний, дрожащего тела… которые хочется вновь пережить, потешить кровь. Именно поэтому после долгой утомительной стабильности так хочется влюбиться. Беззаботно. Легко. И приятно.
