Алиса Лунина
Осторожно, меняем судьбы!

Полная версия

Тина

Тина сразу почувствовала, что с Егором что-то не так. И что ему угрожает опасность – она тоже догадалась. Она всегда умела чувствовать такие вещи.

…Еще в детстве Тина Скворцова поняла, что она не такая, как все. Во-первых, она притягивала к себе металлические предметы. Ей достаточно было приложить к своему телу что-то металлическое, и предмет прилипал к ней, словно к магниту. Такое редко, но встречается. Она могла расхаживать с приклеенной ко лбу ложкой и демонстрировала фокусы с притяжением разных столовых предметов, изумляя окружающих. «У девочки какой-то странный магнетизм», – растерянно говорила мать Тины, не досчитавшись очередной ложки, вилки или даже ножа.

Во-вторых, у маленькой Тины была сильная интуиция. К примеру, она могла вдруг увидеть, как ее мать, возвращаясь домой с работы, поднимается по лестнице, и бежала открывать ей дверь, не дожидаясь, когда мать позвонит в звонок или откроет дверь ключом. Или Тина могла почувствовать, что с ее бабушкой, живущей на соседней улице, стряслась беда, и помчаться к ней домой, а когда она прибегала, выяснялось, что у бабушки действительно случился сердечный приступ, и своевременное появление Тины, вызвавшей «Скорую помощь», спасло ей жизнь. В общем, что-то необычное в девочке было… Ну и, наконец, Тина обладала необычной внешностью.

Когда она училась в первом классе, ее одноклассница Ира, носившая титул самой красивой девочки класса, сказала Тине с явным пренебрежением, что та – некрасивая и вообще похожа не на девочку, а на клоуна. После Ириных слов Тина подошла к зеркалу и долго изучала свое отражение: полноватая фигура, огненно-рыжие волосы, и впрямь чем-то напоминавшие клоунский парик, глаза странного кошачьего цвета – зеленые с желтыми точечками, смешной нос и пухлые губы, расплывшиеся в нелепой, будто приклеенной улыбке.

Да, вот улыбка от нее никогда не отлипала. Тина не перестала улыбаться даже в тот миг, когда, разглядывая себя в зеркало и впервые отождествляя себя с этим конкретным образом, поняла, что она некрасива. Ну да, некрасивая, так что с того? Разве это повод печалиться и злиться на мир?! К тому же мама с бабушкой любили ее и уверяли, что она – самая лучшая девочка в городе, стране, вселенной; и Тине маминого и бабушкиного тепла и любви хватало с лихвой, чтобы чувствовать себя счастливой. Мама звала ее солнышком, бабушка – лучиком, и что-то она действительно излучала такое, что заставляло людей улыбаться, глядя на нее. По-доброму улыбаться. Кроме всего прочего Тина сочла, что походить на клоуна совсем не плохо (клоуны веселят людей, значит, радуют), и уж совсем хорошо – быть похожей на свою любимую героиню Пеппи Длинныйчулок. Потому что Пеппи, между прочим, обаятельная и к тому же яркая индивидуальность; сложим эти качества вместе, и получится больше, чем просто красота.

У Тины вообще была странная жизненная арифметика. Она искренне считала, что плюсы надо рисовать из минусов, ну потому что откуда их еще брать? И вообще каждый человек сам творец своего счастья и сам себе математик: хочешь – всюду рисуй жирные минусы, а хочешь – легко переправляй их на плюсы, все в твоих руках!

С такой жизненной арифметикой Тина была абсолютно счастлива, хотя не всегда все складывалось так, как она хотела. К примеру, ее мечта о балете не сбылась.

В возрасте шести лет Тина, с раннего детства мечтавшая о балете, отправилась сдавать приемный экзамен в балетную школу. Когда ее, дожидавшуюся своей очереди среди других маленьких девочек, пригласили пройти на сцену, чтобы оценить ее данные, преподавательница балетной школы – сухая дама с сиреневыми волосами, чем-то похожая на стрекозу, – увидев Тину, ахнула: вот это в балет?! Господи помилуй! Тина между тем старательно исполняла танец «умирающего лебедя».

На середине танца засушенная балетная дама, не выдержав, замахала руками: хватит, хватит, и обратилась к матери Тины: «Разве вы не видите, что у вашей девочки нет данных? У нее же… – дама на мгновение запнулась, – тяжелые кости!»

Может, кости у Тины и впрямь были тяжелыми, зато человек она была легкий. Она не стала печалиться из-за того, что ее не взяли в балет, и продолжила заниматься хореографией в танцевальном кружке детского дома творчества. Тина танцевала с азартом и вдохновением, несмотря на то что к окончанию школы ее вес приблизился к роковой черте. По поводу своей полноты она не комплексовала и даже смогла досадный минус своего лишнего веса превратить в плюс. В двадцать лет, узнав о существовании танцевального шоу толстушек, она прошла кастинг в группу и стала заниматься любимым делом – танцевать. Девушка-праздник, девушка-лучик, Тина Скворцова шла по жизни, смеясь и не унывая, и лишь однажды – когда умерла ее бабушка, погрузилась в глубокую, искреннюю печаль.

После смерти бабушки Тине в наследство достались ее квартира и бабушкины кошки в количестве семи штук. «Хорошее число!» – сказала Тина, приняв свое мяукающее хозяйство и как-то сразу его полюбив.

В общем, Тина жила с кошками, танцевала в шоу, любила кино и театр и радовалась жизни. И все бы хорошо, но вот ее личная жизнь не складывалась. Когда месяц назад Тине исполнилось двадцать девять лет, ее мама с грустью заметила, что Тина, как магнит, притягивает не только металлические предметы, но и неприятные ситуации и мужиков-подонков.

…Первый мужчина появился у нее, когда ей уже было двадцать семь. Неискушенной в любовных вопросах Тине показалось, что это – то самое настоящее чувство, которого она так долго ждала. Ее избранник переехал к ней, и стали они жить-поживать. Тина пекла возлюбленному пироги, стирала его рубашки, махала ему рукой из окна, когда он уходил на работу или возвращался со службы, но он все равно сбежал от нее через три месяца. На Тинин вопрос, почему он уходит, мужчина ответил, что у него выявилась аллергия на кошек.

Через год после расставания с обладателем стойкой аллергии на кошек, Тина познакомилась с другим мужчиной, которого звали Виктор. Она сразу честно предупредила его о наличии большого количества кошек в ее квартире, но новый кавалер великодушно сказал, что он любит животных. Виктор с Тиной зажили в полной гармонии; Виктор нахваливал ее пироги, кормил кошек, когда Тина с группой уезжала на гастроли, а если она выступала в Москве – посещал ее концерты. У Виктора в отношении Тины вообще были очень серьезные планы, настолько серьезные, что он даже предложил ей выйти за него замуж, но перед этим улучшить их жилищные условия: продать квартиру Тининой бабушки, добавить денег и прикупить квартиру побольше. «Заведем детей и еще парочку кошек?!» – уговаривал Виктор, и Тина согласилась. Она написала доверенность на право продажи ее квартиры на имя Виктора и на полтора месяца уехала гастролировать по городам Сибири со своим танцевальным шоу.

Сибиряки тепло принимали шоу толстушек, один город сменял другой, все было хорошо, но Тина скучала по Москве, Виктору и кошкам. От скуки в один из вечеров она пошла на выступление некого гастролирующего коуч-тренера, который читал лекции об управлении реальностью в тех же залах, где выступали танцовщицы-толстушки (он даже жил с ними в одной гостинице). Лекции колоритного, бородатого коуч-тренера неожиданно сильно заинтересовали Тину, равно как и идея того, что реальностью, а значит, и всей своей жизнью можно управлять. Тина настолько прониклась этой теорией, что стала ходить на все выступления лектора, благо их гастрольный маршрут пересекался, и перечитала все книги об управлении реальностью. По вечерам она звонила Виктору и рассказывала ему о своих новых открытиях из области трансерфинга; Тина надеялась, что, когда она вернется домой, они с Виктором вместе будут управлять реальностью и вселенной. Однако в один из дней, примерно через месяц после ее отъезда, Виктор вдруг перестал выходить на связь, и Тина почувствовала недоброе. В тот же вечер она вылетела в Москву.

Перепуганные кошки бегали по двору и соседним подвалам, в квартире жили чужие люди, утверждавшие, что они ее купили. Позже выяснилось, что Виктор продал Тинину квартиру и скрылся с деньгами по-английски – не прощаясь. Тина была подавлена – не такого развития событий она ждала от вселенной.

Отойдя от шока, она сняла квартиру, перевезла туда кошек и стала жить дальше, продолжая – вот это было самое удивительное – верить людям и верить в любовь. Вот такая она была – Тина Скворцова.

Переехав в съемную квартиру, она оказалась соседкой Егора Осипова. Увидев Егора в первый раз – грустные, темные глаза, усталая, ироничная улыбка, – Тина сразу поняла, что Егор – необычный человек, и решила познакомиться с ним поближе.

Она стала ходить к нему в гости. Сначала пару раз в неделю, затем через день, потом поняла, что должна видеть его каждый день. По мере того как она узнавала Егора, Тина все больше укреплялась во мнении, что Егор – незаурядный. Он казался ей немного заброшенным, несчастным и очень одиноким. Тине захотелось согреть его и сделать счастливым. А когда он рассказал ей о своей книге, она поняла, что Егор – талантливый. Необыкновенный. Лучший в мире. И любовь пронзила большое и доброе сердце Тины. Все ее прежние любовные увлечения были забыты; Тина поняла, что до встречи с Егором она никого не любила, а принимала за любовь ее жажду.

В Егоре ей нравилось решительно все: его яркая внешность – темные уголья глаз, черные, длинные, чуть вьющиеся волосы, несовременная манера одеваться (он любил длинные плащи, брюки и белые рубашки); музыка, которую он слушал, – джаз тридцатых-сороковых годов. Ей нравились его пристрастия к книгам и шахматам. Наконец, ей нравилась его слегка обшарпанная, но весьма стильная квартира с массивной благородной мебелью, тяжелыми бархатными шторами, полностью изолирующими хозяина от внешнего мира, старинными настенными часами с боем, письменным столом, уставленным чернильницами, статуэтками, шкатулками и книгами, книгами. Тина приходила сюда как в музей – разглядывала многочисленные диковины на столе Егора, рассматривала корешки его книг, благоговейно дотрагивалась кончиками пальцев до клавиш его раритетной печатной машинки, а когда Егор уходил на кухню, чтобы сделать им чай, она тайком брала его портсигар и вдыхала запах табака – запах любимого мужчины.

Она была готова смириться даже с недостатками Егора; к примеру, остроумный, ироничный Егор зачастую переходил грань допустимого и становился язвительным, но Тина оправдывала его тем, что под маской иронии он скрывает свою подлинную натуру и что на самом деле он – тонкий, добрый, не слишком уверенный в себе человек. Она понимала, что Егор, как всякая творческая личность, – сложный и противоречивый и что он подвержен приступам хандры и резкой смене настроения. Его настроение действительно часто менялось, порой Егор казался сумрачным и депрессивным, иногда излучал обаяние и был веселым и обаятельным.

Приступы его плохого настроения она научилась пережидать; приходя к Егору, она просила разрешить ей посидеть в уголочке, чтобы якобы осязать так хорошо струящиеся сквозь это место потоки реальности. Егор пожимал плечами и разрешал. Она могла сидеть так часами, смотреть на то, как он работает или играет в шахматы сам с собой, но Егор ни разу не предложил ей прочесть его роман или сыграть с ним в шахматы. А Тина не обижалась: на гениев – а Егор был гением, в этом она не сомневалась, – не обижаются. Им нужно служить – самозабвенно, безропотно, и Тина была готова посвятить Егору и его литературному таланту всю свою жизнь. Она уверяла Егора, что вопрос его признания всего лишь вопрос времени, и рассказывала ему о трансерфинге реальности, правда, Егор отмахивался от этих разговоров, не воспринимал их всерьез, но Тина знала, что когда-нибудь он все поймет.

Неделю назад она решилась признаться ему в любви – написала письмо, вручила. Но реакция Егора на ее признание оказалась не такой, какой она ждала; увы, он не прижал ее к груди и не сказал: да-да, я тоже тебя люблю, и отныне мы будем вместе! Нет. Она сжалась, увидев его помрачневшее лицо. Особенно больно ей было от того, что он явно избегал смотреть на нее. «Он не любит меня!» – поняла Тина и едва не вскрикнула от пронзившей ее боли. Она была несчастна целых три дня – предельно, абсолютно несчастна; не могла танцевать, не выходила из дома, лежала на диване, отвернувшись к стене, иногда смахивая облепивших ее кошек. А потом она подумала: ну да, он не любит меня, но… когда-нибудь он меня полюбит. Это вопрос времени. Вселенная хочет, чтобы мы были вместе, и все устроится.

Успокоившаяся Тина встала с дивана и пошла на концерт; в этот вечер она танцевала с небывалым вдохновением. На следующий день она испекла пирог – совершенно особенный, по новому рецепту, и отнесла его Егору.

А сегодня она пришла к нему, чтобы пригласить его сходить вместе с ней на лекцию о трансерфинге, но, как только Егор открыл ей дверь, Тина поняла, что с ним что-то случилось. Егор был странно взволнован, буквально не в себе – потерянные глаза, сбивчивая речь. Он сказал ей, что уходит из дома, и, оттолкнув ее, куда-то помчался. «Ему грозит опасность!» – ахнула Тина.

На раздумья времени не было: в окно лестничного пролета она увидела, что Егор пересекает двор. Она поняла, что должна идти за ним. Проследить. Уберечь. Защитить. И Тина ринулась за Егором.

Выбежав из подъезда, она поспешила за ним, вместе с Егором свернула на соседнюю улицу, перешла через сквер. Как в каком-нибудь шпионском фильме она шла на безопасном отдалении от Егора, чтобы не быть замеченной. Впрочем, с Егором провернуть сей шпионский трюк было совсем несложно: погруженный в себя Егор не заметил бы преследования, даже если бы за ним по следу шла вся армия Наполеона.

Увидев, что Егор входит в здание метрополитена, Тина, не задумываясь, нырнула в метро следом за ним.

* * *

Егор вышел из метро и побрел в сторону ВДНХ – встреча была назначена у северного входа. Встав рядом с легендарным памятником, этой каменной громадиной, считающейся эталоном социалистического реализма, он стал ждать. Временами Егор запрокидывал голову и смотрел в небо. Осенью случаются такие солнечные дни, когда небо кажется особенно синим, бездонным. Сегодняшний день был из таких. Осеннее солнце плыло над Москвой, символ советской эпохи – Рабочий с Колхозницей – вот уже восемьдесят лет неустанно несли серп и молот. Прохожие спешили в парк, чтобы насладиться в осенних аллеях последним теплом. Происходящее словно раскладывалось на кадры какого-то красивого, но безумного фильма и казалось Егору нереальным; он будто наблюдал за всем со стороны. Вот он – неудачливый литератор, стоит, дожидаясь встречи с кем-то неведомым, волнуясь, будто от этой встречи зависит его жизнь. Словно бы он – писатель Осипов – неожиданно стал героем чужого романа, автор которого пока неизвестен.

Прошло двадцать минут – к нему никто не подходил.

«Постою еще пять минут и пойду», – подумал Егор. Вчерашний звонок, странное предложение теперь казались галлюцинацией, наваждением, порожденным обычной писательской шизофренией.

И тут к нему подошли…

Их было трое – мужчины в добротных черных костюмах. Высокие, широкоплечие. На серьезных лицах ни эмоций, ни тени сомнения. Они были похожи на киношных агентов спецслужб. Вежливые, да – очень вежливые. Исключительно вежливо они попросили его пройти следом за ними и сесть в их машину. Егор на минуту замешкался, но затем согласно кивнул. Они пошли по направлению к черному автомобилю, стоящему неподалеку, и тут как черт из табакерки откуда-то с другой стороны памятника выскочила Тина Скворцова и закричала:

– Егор, что тут происходит?

Егор побледнел – такого поворота он не ожидал. Он был готов рискнуть собственной жизнью, но жизнью этой нелепой девицы…

– Уходи, пожалуйста, уходи, – прошептал он и сильно сдавил руку Тины.

Тина вцепилась в его плащ:

– Я тебя не оставлю!

В голосе – тревога, в глазах – готовность к самопожертвованию.

На доселе бесстрастных лицах людей в черном появилось некое подобие замешательства – похоже, их компьютеры «подвисли». Один из них растерянно стал кому-то звонить и что-то спрашивать. Очевидно, его телефонный собеседник дал своей команде указания, потому что мужчина в черном сказал Тине:

– Вы можете ехать с нами!

– Да-да, я поеду, – кивнула Тина и полезла в машину.

Егор тяжело вздохнул.

Ая

Темно-зеленый «Купер» летел по московским улицам. Наконец Ая остановилась. Она приехала к месту встречи, которая была назначена у входа в парк «Сокольники». Подумав, Ая решила не выходить из машины; из салона прекрасно просматривался вход в парк, и она бы сразу увидела того, кто назначил ей встречу. Правда, Ая не знала, кого ждет, но была уверена, что как только незнакомец появится, она поймет, что это он. Оставшись в салоне, она давала себе шанс – в последний момент отказаться от встречи, не попасться в ловушку, мало ли кто расставляет сети и мало ли кого она сейчас увидит? В конце концов, у нее есть возможность – ударить по газам и уехать, если вдруг она увидит то, что ее насторожит…

«Странно, почему встречу назначили в парке? – подумала Ая. – Не белочек же покормить меня сюда позвали…»

Таинственный незнакомец пунктуальностью не отличался – прошло пять минут, десять, пятнадцать… Сердце бешено стучало, внутри разливался странный холодок. Было ли ей страшно? Да. Но желание узнать, кто был тот человек, что звонил ей вчера, пересиливало страх.

«В том букете было десять роз, десять, Ая!» – она словно услышала вчерашний голос и зябко повела плечами: но откуда, откуда? Не явился же он из своего ада, чтобы убить ее еще раз?!

В стекло постучали.

Дальнейшее показалось ей похожим на шпионский фильм. Трое хорошо одетых молодых мужчин предложили ей выйти из машины и пересесть в их «транспортное средство».

– Почему я не могу поехать за вами на своей машине? – спросила Ая, но, увидев их бесстрастные, непрошибаемо вежливые лица, махнула рукой – что ж, пусть так…

– Не беспокойтесь, – сказал ей один из незнакомцев, – вашу машину отвезут к вашему дому и поставят на обычное место.

– А вы знаете, где я живу и даже где я обычно паркуюсь? – удивилась Ая. – Любопытно…

Она вышла из своего «Купера» и пошла за ними. Пока шли, Ая успела подумать, что, если сейчас увидит космический корабль-тарелку или похоронный катафалк, ничуть не удивится.

Увидев вполне банальный черный «Мерседес», она все-таки удивилась – надо же, ничего инфернального! – и села в него. Впрочем, Ая не зря ждала подвоха – обычным «Мерседесом» не ограничились. Примерно через час ее привезли на какой-то небольшой аэродром, где предложили пересесть в вертолет.

– А теперь полетаем, да? – мрачно усмехнулась Ая.

Что ж, не космическая тарелка, но в целом довольно необычно. Ладно… Полетели.

Глава 3
Данила

Не таким Данила Сумароков представлял себе возвращение на родину; впрочем, если быть честным – возвращения на родину он вообще не представлял, потому что не собирался приезжать в Россию в ближайшие лет двадцать. Так что факт пересечения российской границы уже казался Даниле удивительным, а обстоятельства, при которых это произошло, и подавно.

Данила смотрел в окно вертолета: внизу расстилались леса Подмосковья, тронутые пожаром осени. Данила не знал, ни куда он летит, ни зачем, а спросить было некого. Трое бравых парней, сопровождавших его с самого начала путешествия, были молчаливы, как рыбы. Да и пилот вертолета не вступал в разговор; на вопрос Данилы: «Куда летим, старина?» – лишь уклончиво ответил: «Там узнаешь». Все это, конечно, выглядело куда как странно. И перемещение в Россию оказалось весьма необычным: Данилу привезли в закрытый терминал аэропорта страны, которую он теперь так стремился покинуть, и посадили в небольшой частный самолет. Что самолет частный, можно было догадаться по его размеру и отсутствию других пассажиров – кроме самого Данилы и сопровождавших его парней, в салоне больше никого не было. Данила – балагур по натуре, попытался пошутить, сказав парням, что он и не думал, будто он – такая важная птица. В ответ парни промолчали и наградили его тяжелым взглядом, явно не оценив его юмора.

Пока летели, у него было время подумать о прошлой ночи и попытаться восстановить хронику событий с тем, чтобы объяснить смерть незнакомой девушки, однако тщетно – и на сей раз воспоминания ограничивались вечеринкой в ночном клубе, а что было после клуба – он не помнил. Так что версий, объясняющих смерть девушки, у него по-прежнему не было, как и гипотез относительно того, зачем кто-то захотел его спасти, да еще столь экстравагантным способом – на частном самолете, в сопровождении охраны. Кстати, оставался еще один хороший вопрос, может быть, самый интересный: а какой платы от него потребуют за оказанную услугу? Не окажется ли так, что ему было бы лучше остаться в той комнате наедине с покойницей? Что ж – скоро узнаем…

В Москве, когда он вышел из самолета, его попросили пересесть в вертолет.

– Опять летим? – удивился Данила.

Да, полетов что-то многовато. При этом все предельно зашифровано, а у сопровождающих его людей такие постные лица, что к ним не подступиться. На их фоне – серьезные физиономии, деловые костюмы, он – абсолютный раздолбай в купальных сланцах и белых шортах, небритый и слишком загорелый для Москвы, с вытатуированной на левой руке надписью «Не парься!» – выглядел нелепо. Не парься! Эти-то парни в черном подобной жизненной философии, по всему видно, не разделяли. И даже его багаж выдавал в нем исключительно несерьезного человека – кроме любимой электрогитары, он с собой в Москву ничего не взял. Дело в том, что, когда он вчера в спешке покидал свою квартиру, ему разрешили взять только самое необходимое. Хмурый дядька в черном так и заявил: у тебя на сборы три минуты. В итоге Данила схватил электрогитару и уже было потянулся за доской для серфинга, но тут дядька грозно зыркнул на него и сказал: «В ближайшее время, парень, тебе это не понадобится». И в его голосе прозвучал такой металл, что Данила как-то сразу ему поверил: да, в ближайшей жизни покататься на доске уже не получится, похоже, волна навсегда ушла.

Уходя из своей квартиры, он не смог удержаться – оглянулся, посмотрел на мертвую девушку, с сожалением подумал: красивая, жаль, могла бы кого-то осчастливить. Что же все-таки произошло той ночью? Данила не мог поверить в то, что это он ее убил. Он никогда не смог бы убить человека. Но это в нормальном состоянии не смог бы, а кто знает, в каком измененном состоянии сознания он находился той ночью? Он ведь даже не помнит, что принимал. Подумав об этом, Данила тяжело вздохнул: нет, что угодно, только не убийство…

И снова нескончаемые леса, подмосковные поселки. Интересно, они когда-нибудь доберутся до места назначения?! Странно все это… Хотя если так подумать, то в его жизни странностей, иррациональных и необъяснимых событий вообще было куда больше, чем в жизни среднестатистического человека.

Начать с того, что он никогда не знал, кто его отец. Всякий раз, когда он спрашивал об этом мать, та молчала, словно здесь была какая-то тайна. Данила даже заподозрил неладное – если его исключительно «правильная» мать, профессор, заведующая хирургическим отделением городской больницы, человек незыблемых моральных устоев, умалчивает об этой части своей жизни, значит, что-то там не чисто. «Мой папаша не иначе был либо женатиком, либо бандюганом, а может статься, каким-нибудь слишком известным чуваком?!» – терялся в догадках Данила.

Когда ему исполнилось шестнадцать лет, случилась другая странность – на его имя кто-то стал присылать денежные суммы. Большие денежные суммы. «Охренеть, какие большие денежные суммы!» – возликовал Данила, потому что до этого они с матерью скромно жили на ее врачебную зарплату. Данила, разом получивший много новых возможностей: модную одежду, технику, другой уровень жизни и перспективы, черт побери, перспективы на будущее, обрадовался, даже не особо интересуясь, откуда, собственно, приходят деньги. А вот его мать огорчилась, испугалась, встревожилась, сказала, что эти деньги нельзя брать, что от них нужно отказаться. Тогда Данила вспылил, показал зубы – с какой стати он должен отказываться от денег, которые присылают на его имя?! – и заявил матери, что эти деньги – его будущее. Через год он окончит школу и уж, конечно, не задержится в этом Задрючинске – он поедет в Москву, поступит в хороший вуз, и поскольку на осуществление его амбициозных планов нужны средства, от денег он не откажется.

С первого денежного перевода Данила, с детства помешанный на рок-н-ролле, купил себе электрогитару и кучу фирменных шмоток. А в семнадцать, получив аттестат об окончании школы, он действительно уехал в Москву и поступил в МГУ на философский факультет. И вот что странно – и в Москве тоже каждый месяц на его имя продолжали приходить денежные переводы. Хотя он не уведомлял своего таинственного благодетеля о смене места жительства, создавалось ощущение, что тот знает обо всех переменах в жизни Данилы и наблюдает за ним. Впрочем, Данилу это не слишком волновало. Забот в новой, разгульной столичной жизни у него и без того хватало: девушки, вечеринки, ночные клубы. Мысль о том, что в этой жизни главное – не париться, пришла ему в голову уже в студенческие годы. А потом в его судьбе случился новый крутой поворот. На пятом курсе он бросил институт, Москву (да ну эту вашу Россию – здесь слишком скучно), свою тогдашнюю девушку – и рванул к океану: кататься на серфе, поигрывать на электрогитаре, любить красивых женщин, ловить от жизни кайф – а разве на свете есть другие стоящие вещи? Тем более что таинственный благодетель продолжал посылать ему деньги и после того, как Данила уехал из России, и о материальной стороне жизни можно было не беспокоиться. Данила рассчитывал провести так если не всю оставшуюся жизнь, то весьма долгое время, однако же сегодня рок, фатум, судьба или какие-то обдолбанные уроды, убившие его подружку, вмешались в его планы, и все полетело к чертям.

И теперь его куда-то везут под конвоем серьезных людей с непроницаемыми лицами, а впереди у него полная неизвестность. При этом за свою жизнь он не особенно переживает – и по этому поводу нечего париться! – но ему жалко мать. По правде сказать, он никогда не был хорошим сыном. Когда он уехал из России, они с матерью перестали общаться. Мать была против его эмиграции, ей не нравился его образ жизни; она – гордая, принципиальная, и он – упертый: нашла коса на камень. В последнее время их размолвка стала его беспокоить, саднило внутри; он хотел наладить отношения, но пока не успел. И если сегодня для него все закончится, у него не будет шанса что-то исправить.

Данила поглядел в окно: вертолет стал снижаться.