Алиса Лунина
Открытки счастья
Но Вася была доброй девушкой, она благородно отпустила Толю в его жизнь: иди и будь счастлив. И дала ему хороший, от чистого сердца, совет насчет подарка, который бы понравился любой девушке.
На какое-то время Вася даже отчасти подрастеряла свой природный оптимизм. Когда ее психолог Галина на очередной консультации напомнила о необходимости позитивного мышления, Вася озадачилась: я и так всегда была позитивным человеком, уж куда больше и дальше, но этот факт не отменил неприятных событий в моей жизни. Тогда Галина сказала, что, если изменить какие-то вещи не в наших силах, мы все-таки должны попробовать взглянуть на ситуацию с другой стороны и увидеть в ней плюсы. Вася пожала плечами – да я всю жизнь примерно так и делаю. Ладно, продолжу в том же духе.
И она честно постаралась следовать этой установке. Как быть с тем, что Толя женится и она теряет хорошего друга? Что ж, ну это же Толина свадьба, а не похороны. Хуже было бы, если бы Толик помер. Наверное… Тут Вася неуверенно вздохнула. Что работы нет – ну что-нибудь придумаем. Тем более что на днях состоится розыгрыш целых пяти лотерей, и может статься так, что выигрыш в какой-нибудь на раз решит все ее проблемы.
Вася прикупила еще билетов спортлото: десять билетов «Пять по пять» и «Вираж 84». В «Пять по пять» Вася выиграла двадцать рублей. Правда, вообще на билеты она потратила в сто раз больше. Мироздание удивило Колокольцеву своей черствостью, эти двадцать рублей вместо заказанных ею миллионов и тонн счастья казались какой-то издевкой. Мироздание не хотело ей помогать. Ну что ж, Вася вздохнула: ладно, придется прорываться самой!
А между тем вчера в новостях сообщили, что какой-то мужик из Саратова выиграл миллиард. Хорошо ему теперь там, наверное, в Саратове с миллиардом. Хотя с миллиардом будет неплохо в любом городе. А почему так – одному миллиард, а ей вот двадцать рублей? Есть в этом мире вообще справедливость или нет?
***
–Справедливости нет, – хмуро сказала Вася Оле, когда они встретились в кафе.
– И не говори, – легко согласилась Оля. – Справедливости нет.
Оля была печальна в унисон Васе.
Две грустные петербургские девушки сидели за столиком кофейни и, как фарами, перемигивались своей печалью.
Это была книга жалоб без предложений: а мужик из Саратова выиграл миллиард, а мне шиш, а мой друг Толя женится, и наш клуб бывших закрывается, и знаешь, мне жаль терять такого хорошего друга! А я вообще осталась без работы, и мой Новый год сломался.
Но по меньшей мере одна из этих девушек долго грустить не могла.
– Ладно, – махнула рукой Колокольцева, – как-нибудь устроится. Есть у меня одна идейка! А хочешь, я и тебе дело придумаю?
Оля, помня Васины авантюры и их сокрушительные провалы, вздрогнула:
– Спасибо, Васечка, не стоит, я как-нибудь сама. Иногда думаю, что, может, я просто неудачница?
Вася закатила глаза от ужаса:
– Нельзя так про себя говорить! Нужно внедрять в жизнь позитивное мышление. Кстати, давай я тебе подарю сертификат на посещение моего психолога. Сходи к ней, она дает дельные советы.
Но Оля, казалось, не слышала подругу. Она по-прежнему отчаянно переживала закрытие музея.
– Да не расстраивайся так, – вздохнула Вася. – Ну что из-за одной дурацкой жалобы ваш музей схлопнется?
Оля пожала плечами:
– Наш директор считает, что нас, наверное, прикроют. Ему в администрации сказали, что в двадцать первом веке такой анахронизм, как наш музей, никому не нужен. А тем более если есть жалоба!
– Тайный недоброжелатель, говоришь, написал? – Вася вспыхнула, как от спички. – Ну так я найду этого недоброжелателя и уши ему отрежу. Подумав, она добавила:
– Или скальп сниму.
Оля удивленно посмотрела на подругу.
– А что? Зло должно быть наказано! – гневно отчеканила Вася – маленький рыжий Зорро. – Мне бы только узнать, кто эта таинственная личность.
– Да, я бы тоже хотела узнать, кому мы так помешали. Нет, я понимаю, двадцать первый век на дворе, технологии, интерактивные музеи, цифровизация! – вздохнула Оля. – Но ведь должно быть что-то живое, настоящее.
Вася с сочувствием посмотрела на Олю. При всей любви к подруге она иногда считала, что Оле не двадцать восемь, а сто пятьдесят восемь лет.
Чтобы как-то взбодрить подругу, Вася метнулась к прилавку и вернулась с удвоенной порцией пирожных – ты ешь, Оля, ешь.
Но даже превосходные эклеры не могли развеять ее грусть. Оля вздыхала и смотрела за окно, где, как назло, было серо, промозгло и печально.
Вздохнув, Оля промолвила куда-то в ноябрьскую унылую хмарь:
– Ворон на ветке. Грустно.
– Ты чо? – испугалась Вася и даже оглянулась назад. – Какой ворон?
– Да так, стихи, – отмахнулась Оля. – Японское хокку.
– Да не переживай ты, – Вася ободряюще потрясла эклером, – мы что-нибудь придумаем. Сейчас главное пережить этот ужасный ноябрь. Унылый месяц, всем тяжело.
***
По дороге домой Вася купила еще тридцать билетов спортивной лотереи «Три по семь», потом подумала и докупила еще билеты спринт-лотереи. Развернув их прямо здесь же, не отходя от прилавка, Вася узрела все тот же кукиш от мироздания. Ну что ж – она по крайней мере поддерживает отечественный спорт. Не великое утешение, но хоть что-то.
По дороге домой меценат отечественного спорта Вася Колокольцева зашла в ближайший супермаркет. А в супермаркете уже подсуетились деятельные люди, эксплуатировавшие идею Нового года. Красные колпачки для доморощенных дедов Морозов всех размеров, гирлянды, шары и стеклянные звери разной степени симпатичности напоминали о предстоящих новогодних праздниках.
«Новый год! – осенило Васю. – Я тоже могу сесть в новогодние сани! Кажется, я знаю, чем буду заниматься в эти праздники!»
***
Чем заниматься в новогодние праздники, Оля не знала. Да и снега, несмотря на первые числа декабря, по-прежнему не было. Словно бы темный ноябрь подвис; программа сбилась, и вместо декабря – опять ноябрь. И снова.
В тот вечер Оля сидела дома; настроение было «то ли повеситься, то ли выпить чаю», как говорил один прекрасный русский писатель. Но вдруг тишину лиловых сумерек разрезал дверной звонок.
Колокольцева в фиолетовой шапке «вырви глаз» влетела в прихожую с какой-то трубой и вручила ее Оле.
– Это что? – удивилась Оля.
Помпон на Васиной шапке весело запрыгал.
– Телескоп, подарок тебе на день рождения!
– Так у меня день рождения в марте! – ошалела Оля.
Вася махнула рукой:
– Да я помню, конечно, но ты такая грустная в последнее время, что я подумала: надо тебя спасать, и решила вручить подарок сейчас. Держи, будешь смотреть на звезды!
Растерянная Оля взяла трубу – спасибо!
А Вася уже вытаскивала из сумки какой-то тазик и пакет с мандаринами.
– Тут салат, я сама делала, сейчас будем отмечать праздник!
– А какой праздник?
– А такой! – Вася тряхнула рыжей гривой. – Считай, репетиция Нового года. Вот у меня в тазике оливье, а тут мандарины! А что еще надо для Нового года?
– Настроение, – грустно сказала Оля. – А его нет.
– Будем искать, – подмигнула Вася, – глинтвейн сварим!
Пакет в ее руках лопнул, и оранжевые мандарины полетели в разные стороны.
Пока Оля собирала на стол и варила глинтвейн, Вася поделилась с подругой новостями: навещала вчера своих минипигов, поздравила бывшего мужа со свадьбой, нашла себе занятие на Новый год, буду выпекать пряники и продавать их в торговом центре. Все свои новости Вася выпалила со скоростью пулемета: свиньи, Новый год, пряники.
– Васечка, ты собираешься печь пряники? – Оля постаралась ухватить самую суть.
– Ну, – Васин пулемет сломался.
– А ты разве печешь? – сильно удивилась Оля, потому что Вася никогда не выказывала в себе не только кулинарного таланта, но даже склонности его приобрести.
– Ну, теперь пеку, – рассмеялась Вася. – А что – делов-то?! Нашла рецепт русских пряников, козули называются, купила формочки для выпекания, знаешь, петухи, гуси, коты, арендовала отдел в торговом центре, там как раз новогодняя ярмарка в декабре открывается, и буду продавать эти глазированные пряники. Но главное, знаешь, что?! В чем уникальность моего предложения?
Когда Вася что-то придумывала, она была одержима этой идеей и полна энтузиазма, и энергии в ней было, как у атомной станции.
Оля засыпала в кастрюлю с вином пряности, от которых по кухне тут же потянулся терпкий аромат, и вопросительно взглянула на воодушевленную подругу.
– Я буду начинять пряники разной начинкой, секретами, – пояснила Вася. – Если попадется монетка – человека ждет богатый год, перец – острый год, с приключениями, клубника, ну тут сама понимаешь, любовь и все такое. На палатке повешу плакат «Рождественские гадания на пряниках» или «Козули удачи», еще не решила. Хорошая идея, да?
– Хорошая, – кивнула Оля.
– Просто я не могу сидеть без дела, ты же знаешь, – улыбнулась Вася. – Так что до старого Нового года буду мутить с пряниками, а после праздников придумаю что-нибудь другое. Ну а ты, Оль, что? Рефлексия, думы о высоком, куча прочитанных книг?
Оля пожала плечами:
– Примерно такой сценарий. Все надеюсь, что, может, наш музей откроется. Глинтвейн готов, идем праздновать непонятно что.
Оля выдала Васе уютный клетчатый плед, и подруги вдвоем забрались на подоконник, где уже стоял поднос с кувшином обжигающего ароматного глинтвейна, блюдо с мандаринами, тарелки с едой и свечи.
Подоконники в Олином старом доме такие широченные, что на них можно жить, а из окна открывается вид на городскую площадь. На площади уже поставили большую елку, которая сейчас светилась огнями.
Глинтвейн обжег теплом, и подруг потянуло на задушевные разговоры.
Очистив мандариновую шкурку, Вася пожаловалась:
– На самом деле, Оль, и у меня бывает хандра и все такое. А в последнее время у меня сплошная непруха. Вот думаю, в чем причина? Может, я человек плохой?
– Ты хороший человек, – убежденно сказала Оля. – Очень хороший. Просто бывают периоды, когда не везет.
– Но у меня затянулся. – Вася глотнула еще глинтвейна.
Вася с Олей обнялись.
– А хочешь, я тебе минипига подарю? – предложила Вася.
Оля вежливо улыбнулась – да нет, не стоит.
После глинтвейна сварили какао; ну а что, в борьбе с хандрой надо задействовать все меры сопротивления и усилить их воздушными эклерами. Потому что горячий какао с эклерами и дружеское тепло – проверенное средство в борьбе с хандрой и с любым, в том числе душевным, ненастьем.
После разговоров поставили старый, любимый фильм. Трогательная, местами грустная, местами смешная история – большой город, людей много, все несчастные, одинокие, и все очень хотят простого человеческого счастья, для себя и для близких.
Горела свеча, за темными окнами накрапывала какая-то морось, то ли дождь, то ли снег, а в комнате было тепло и уютно.
Гора мандариновых шкурок на подоконнике росла.
Подруги засиделись до полуночи, и Вася заночевала у Оли.
***
Утром Колокольцева натянула фиолетовую шапку с помпоном, поцеловала Олю и ускакала.
А минут через пять после того, как она ушла, раздался звонок в дверь.
Со словами «Вась, ты что-то забыла?» Оля открыла дверь.
На пороге стояла не Вася, а хмурый мужик в одежде работника почты.
Услышав свою фамилию, Оля кивнула – да, это я.
Почтовый курьер протянул ей бандероль.
– Я вроде ничего не жду, – растерянно заметила Оля.
– Скоро праздники, Новый год, – строго сказал почтальон. – Никто не ждет, а они случаются.
– Кто «они»? – окончательно растерялась Оля.
– Ну чудеса всякие, подарки, – пожал плечами почтальон.
Суровый дядька на работника резиденции Деда Мороза никак не походил – в обычной синей униформе, усталый.
– В общем, вы, главное, распишитесь в получении, а там уж как-нибудь разберетесь!
Когда дядька ушел, Оля раскрыла бандероль. Внутри оказался аккуратный, перевязанный ленточкой сверток, на котором было написано: «Для Оли».
Глава 4
ПИСЬМО ИЗ ПРОШЛОГО
Внутри свертка оказалось несколько перьевых ручек, пара баночек чернил и пачка старых открыток. Бегло оглядев кипу открыток, Оля заметила, что только одна из них, самая верхняя в пачке, лежащая как бы отдельно от остальных, подписана.
На ней прекрасным каллиграфическим почерком (такой почерк мог быть только у одного человека на свете!) было выведено: «Дорогая Оля, поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Прими в подарок от меня эти открытки. Оленька, в канун Нового года подпиши их добрыми пожеланиями и раздай людям. От меня же тебе только одно пожелание – просто будь самой счастливой! Любящая тебя Вера Павловна».
«С наступающим, Вера Павловна!» – вздохнула Оля и коснулась карточки с такой нежностью, словно руки Веры Павловны.
Оля перебирала открытки и вспоминала тот морозный декабрьский день, случившийся восемнадцать лет назад, когда она познакомилась с Верой Павловной.
***
Санкт-Петербург
Декабрь, 2005 год
Грустная Оля шла из школы вдоль замерзшей реки Фонтанки. И то, что завтра Новый год, любимый праздник, ее сейчас совсем не радовало. Сегодняшняя тройка в четверти по математике, которую десятилетняя Оля несла домой в дневнике, была для всегдашней отличницы Петровой тяжелой, как гора, ношей. Ко всему прочему, днем в школе Оля умудрилась поссориться со своей подругой Васей Колокольцевой. А отчего, зачем? Вася что-то выпалила, Оля не сдержалась, и – поссорились. И вот еще одна тяжесть на сердце. Снег валил уже сильной метелью. Оле хотелось поскорее оказаться в родных стенах, спрятаться от всех и, может быть, даже поплакать.
Она вошла в парадную старого здания, в котором жила, и тут поняла, что потеряла или забыла дома ключи от квартиры. Теперь придется до вечера ждать маму, пока та не придет с работы. Оля присела на ледяной подоконник в подъезде и уставилась в промерзшее окно. На лестничной клетке приоткрылась дверь, и на площадку вышла Олина новая соседка – пожилая женщина в темном платье.
Позже, сопоставляя, Оля подсчитала, что Вере Павловне тогда и шестидесяти не было. Какая уж пожилая? Впрочем, когда тебе десять лет, все, кому больше тридцати, кажутся тебе людьми серьезного возраста.
Увидев соседку, которая недавно переехала в их дом, Оля кивнула: здрасьте.
– Здравствуй! Давай знакомиться! – предложила соседка. – Меня зовут Вера Павловна, а тебя?
Узнав, что Оля потеряла ключи, женщина пригласила девочку к себе: идем пить чай, это лучше, чем сидеть в холодном подъезде.
Оля оглядывалась по сторонам – квартира Веры Павловны была скромной, без затей. Ничего лишнего: много книг и старых черно-белых фотографий, репродукций русских художников на стенах.
Вера Павловна поставила чай. Оля, все еще не выходя из состояния насупленной печали, молчала. Хозяйка расставляла на столе чашки, разливала в розетки сливовое варенье и чему-то улыбалась. За окном шел снег, такой густой, что казалось, будто кто-то затянул город белой завесой.
Вера Павловна посмотрела в окно и произнесла:
Первый зимний дождь.
Обезьянка – и та не против
Соломенный плащик надеть…
Оля представила эту обезьянку и невольно рассмеялась: вот идет по Фонтанке обезьяна в соломенном плаще, ну дела! Сегодняшняя тройка, ссора с Васей стали тускнеть, как будто теряться в метели, а настроение, словно бы Вера Павловна тихонько подкрутила какой-то нужный рычажок в правильную сторону, улучшаться. Увидев в комнате банки с чернилами и листы бумаги, испещренные буквами, Оля подошла к столу. Вера Павловна протянула девочке старую перьевую ручку, обмакнула перо в чернильницу и предложила Оле попробовать написать какую-нибудь фразу, ну хотя бы изобразить точку.
Лист бумаги был белый, как снег за окнами, как белое полотно Фонтанки. Оля взяла перо и коснулась им бумаги. На белом снегу листа появился черный знак, похожий на какой-то птичий след.
Вера Павловна в это время написала что-то на своем листе и протянула его Оле. «Не стоит обижаться на мир, когда в нем столько прекрасного!» – прочла Оля. Она поняла намек, но ее поразило другое.
– Какой у вас красивый почерк! А где вы так научились?
Вера Павловна рассказала, что уже много лет увлекается каллиграфией – искусством красивого письма, и этому умению ее когда-то давно научил человек, с которым она познакомилась в северной экспедиции, где работала топографом.
В тот день Оля и не заметила, как наступил вечер – мама, должно быть, уже пришла с работы, а значит, можно было бы вернуться домой. Но Оля так хотела научиться ставить точку восемью способами, о которых ей рассказала новая знакомая, что забыла обо всем на свете.
После той зимы пришла другая и – следующая со своими снегопадами. Зимы сменяли друг друга, звенели весенние капели, над Петербургом вставали белые ночи, золотели и краснели осенние клены – Оля росла. И так получилось (настоящая удача – встретить человека, под присмотром которого ты сможешь расти в полную силу своей души), что Вера Павловна всегда была рядом.
Завязалась дружба. Всякий раз в состоянии «унылой печали», как в тот сумрачный день их знакомства, Оля приходила к Вере Павловне за напоминанием о том, что глупо злиться на мир, когда в нем столько прекрасного.
«Прекрасным» Вера Павловна делилась щедро – она научила Олю искусству «красивого письма», привила ей любовь к каллиграфии, поэзии и к долгим прогулкам, во время которых они разговаривали обо всем на свете.
От Невы до Фонтанки, вдоль по Мойке, а потом долго идти по извилистому каналу Грибоедова и вести беседы об архитектуре, графичности Петербурга (ты только посмотри, Оленька, какой сегодня серебряный день и как снег подчеркивает архитектонику города), о геологоразведочных экспедициях, в которых Вере Павловне когда-то довелось побывать. Оля особенно любила слушать истории, связанные с путешествиями своей старшей подруги; Вера Павловна, топограф по образованию, много лет проработала в экспедициях в самых разных точках страны – в Приморье, на Камчатке, на Таймыре, на Кольском полуострове.
Умный, замечательный рассказчик, она делилась воспоминаниями о Севере, о своих друзьях по экспедициям, о том, как в одной из них познакомилась с мужем, с которым они потом душа в душу прожили многие годы. Про то, что после смерти мужа десять лет назад она осталась одинокой, Вера Павловна никогда не упоминала и ни на что не жаловалась.
Зимой и осенью Оля с Верой Павловной часто коротали дни, занимаясь каллиграфией, летом гуляли в парках, и во все времена года Оля нередко забегала к соседке просто так – принести пирог, который испекла мама специально для Веры Павловны, или яблоки из бабушкиного сада, а Вера Павловна в свою очередь несла Оле и ее родителям что-то свое. Так и жили – делились, чем могли, заботились друг о друге, поддерживали.
Но однажды, лет десять тому назад, Вера Павловна сказала: мне больше нечему тебя научить, Оленька, а еще я уезжаю.
Она перебиралась в Москву, к своим родственникам, и, хотя Москва находится не на другой планете, Оле было грустно расставаться.
В день прощания они долго гуляли, проходили свой излюбленный маршрут вдоль Фонтанки. В какой-то миг Вера Павловна остановилась на набережной и, облокотившись на ограду моста, рассказала о понятии «нагори» – чувстве сожаления или печали о том, что уходит.
Ноябрьский снег падал в реку и тут же таял, сливался с водой. Серая река, серебряный день, усталый голос Веры Павловны – так и осталось в памяти у Оли. В тот день она впервые услышала это слово «нагори».
– Такая грусть сегодня, печаль от того, что что-то уходит. Я знаю, будет новое, возможно, не хуже утраченного, но эта печаль по уходящему такая большая и долгая, как наша Фонтанка.
После отъезда Веры Павловны Оля иногда звонила ей, пару лет назад в свой приезд в Москву навестила ее. И все это время она неизменно поздравляла старую знакомую с праздниками; вот и в этом году она собиралась позвонить Вере Павловне тридцать первого декабря – поздравить с Новым годом.
***
Оля звонила на мобильный телефон Веры Павловны, но сигнал уходил в пустоту. Ей ответили только, когда она набрала городской московский номер знакомой.
– Да, тетя Вера умерла в начале ноября. Возраст, сердце, – сказал пожилой усталый голос. – А вы Оля из Петербурга? Я вам отправил бандероль. Да, открытки, она просила вам передать. Я – ее племянник, Михаил. Она вас вспоминала, Оля. Всего вам доброго.
Оля застыла с трубкой в руках, подошла к окну. За окном шел снег. Ей хотелось написать на этом белом полотне слова любви, печали и благодарности, так много сделавшему для нее человеку.
И долго, так долго, что, если бы это письмо действительно было написано на снегу, его бы давно замело, она стояла у окна.
***
Оля забралась на подоконник и стала перебирать открытки. Почти все они были новогодние и относились к советскому периоду. Оля помнила, что прежде, в праздники, Вера Павловна всегда подписывала много поздравительных карточек своим коллегам по геологоразведочным экспедициям. В институте геологии, где она работала в последние годы, у нее было общественное поручение – поздравлять с праздниками всех многочисленных бывших и нынешних сотрудников института. Вера Павловна обычно покупала большое количество поздравительных открыток и подписывала их, при этом Оля ей иногда помогала.
«Возможно, эти открытки остались у нее с тех времен?» – предположила Оля.
Кремль, рубиновые звезды, часы, стрелки которых вот-вот сойдутся в полночи, лесное зверье и птицы, летящий на ракете Дед Мороз, старые Москва и Ленинград. «Олечка, подпиши эти открытки добрыми пожеланиями и раздай людям!» – раздался знакомый голос где-то рядом.
Неожиданно из кипы чистых открыток выпала одна подписанная. Перевернув старую карточку со снегирем, Оля прочла на обороте:
«Женя, любимая, поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Ты сейчас так далеко, а я здесь, на Севере, и не проходит ни дня, чтобы я не думал о тебе. Я теперь жалею о том, что не успел сказать тебе самого главного – как сильно я люблю тебя, Женя! На память долгую и хорошую шлю тебе этого снегиря! А скоро приеду и сам. Обниму тебя сто тысяч раз, Женька, и у нас всё, вот увидишь, будет хорошо!
Любящий тебя Леонид.
31 декабря 1969 года».
Незнакомый Леонид, видимо, хотел сказать этой далекой Жене так много всего, что старался вписать в небольшое пространство открытки как можно больше слов и поверх них выразить свои чувства. Оттого и писал он мелким, убористым почерком. Но это был совершенный по красоте почерк. Рассматривая его, Оля подумала, что так писать мог бы только настоящий каллиграф. Каким образом карточка затесалась в пачку неподписанных, кто такой Леонид, кому он писал, какое отношение эта открытка имеет к Вере Павловне и к ней самой, Оля совершенно не понимала.
Открытку со снегирем она пока отложила в сторону и, посмотрев на внушительную кипу чистых карточек, задумалась: как ей выполнить просьбу Веры Павловны?
***
Вася перелистнула пачку открыток:
– Конечно, я помню твою Веру Павловну, ничего себе привет из прошлого! Ну и что собираешься делать? Раздавать эти открытки?
Оля взяла принесенные официантом кофе и десерт и уже хотела было попробовать пирожное, которое всегда брала в этой кофейне, когда Вася закричала:
– Погоди, не ешь!
– Ты чего? – испугалась Оля.
– Да вот пряники же! – Вася вытащила из сумки пакет с покрытыми глазурью пряниками. – Я вчера пекла. Козули удачи!
Оля недоуменно смотрела на пряники – глазурь местами осыпалась, и в целом Васины пряничные звери получились кривоватые, у белочки одно ухо вместо двух, у зайца смазана мордочка.
– Это бракованные, – улыбнулась Вася. – В смысле, пробная партия, но я еще научусь, вот увидишь! До Нового года целый месяц!
Оля осторожно попробовала Васин пряник – ничего, вкусно, правда, можно бы… Деликатная Оля замялась.
– Соды поменьше, ага, – закивала Вася, – в следующий раз так и сделаю. Так что с открытками будешь делать?
Из всей пачки Оля пока подписала только одну карточку – любимой подруге.
Оля протянула Васе открытку, на которой изящным каллиграфическим почерком было написано:
Уж осени конец,
Но верит в будущие дни
Зеленый мандарин.
Вслед за поэтом Басё Оля приписала уже от себя: «Дорогая Вася, пожалуйста, никогда и ни при каких обстоятельствах не теряй свой природный оптимизм и чувство юмора! И пусть мой любимый зеленый мандарин получит все, о чем мечтает! Люблю, Оля».
Прочитав, Вася рассмеялась – точно, я и есть этот самый зеленый мандарин, который всегда, хоть бы ему на голову падали кирпичи неприятностей, верит в будущие дни. Спасибо, Оля.
Оля вздохнула:
– Я раздала знакомым уже штук тридцать. Но остается еще двести открыток. Ума не приложу, что мне с ними делать.
– Может, подписать и распихать по почтовым ящикам в любом подъезде? – предложила Вася.
Оля пожала плечами – распихивать поздравительные открытки, словно какие-нибудь рекламные листовки, она не хотела. Да и люди вряд ли таким открыткам обрадуются – скорее всего, выбросят их в помойку.
– На улице раздавать? – подмигнула Вася.
Этот вариант Оле тоже не нравился, он мало чем отличался от первого. Ну что она будет, как городская сумасшедшая, бросаться к прохожим и предлагать им открытки? Да и вообще люди сейчас стали подозрительными, они не верят, что им могут что-то давать бесплатно, просто так; сразу предполагают, что есть какой-то подвох, скрытое мошенничество. И в принципе «счастье даром» теперь воспринимается как кодовое слово аферистов. Хотите счастья? И большинство ответят: ну уж нет, на такую муру я не поведусь, и не считайте меня идиотом!
– Хотя да, – согласилась Вася, – граждане нынче стали недоверчивые. Вот я работала в прошлом году продавцом в кондитерской, и после работы мне отдавали нереализованные пирожные. Первые две недели я их ела сама, а потом, когда уже смотреть на них не могла, я стала их всем предлагать. Как-то еду вечером домой в битком набитом автобусе и говорю: люди-человеки, кому пирожных совершенно бесплатно, пирожков вот еще! И представляешь что? Никто не хочет брать! Смотрят на меня с подозрением, как на отравительницу, будто я им пирожные с ядом предлагаю. Я говорю: да нормальные они, берите, очень мне надо вас отравлять! Нет, не верят. Один алкаш только взял – видать, совсем терять было нечего.
Вася задумчиво перебирала открытки, словно о чем-то думала, и вдруг ее осенило.
«А почему бы тебе, Оля, не монетизировать свое увлечение каллиграфией? Ты можешь поставить стол в торговом центре «Нептун» рядом с моей пряничной палаткой, повесить плакат «Открытки счастья» и подписывать их всем желающим своим прекрасным каллиграфическим почерком! И открытки раздашь, и денег немного заработаешь!»
Оля задумалась: а почему бы и да?! И в итоге согласилась, что это хорошая идея.
– Только я бесплатно буду подписывать, – решила Оля. – В память о Вере Павловне, тем более она просила их раздать.
– Ну хоть символическую цену поставь, – предложила Вася, – уверяю тебя, так лучше дело пойдет.
Оля взглянула на снеговика с крайней открытки, который ей словно подмигивал, и кивнула – ладно.
– С завтрашнего дня начинаешь! – обрадовалась Вася.
