Алиса Лунина
В центре циклона
Заводские пейзажи, наконец, сменились видами провинциального маленького городка: неосвещенные улицы, сугробы, невысокие дома. «Все, приехали, спасибо, отец!» – кивнул Данила и щедро, по – столичному, вознаградил водителя.
Данила ринулся к дому своего детства, вошел в подъезд, взбежал на третий этаж, потянулся к кнопке звонка и… замер. Сердце кольнуло недобрым предчувствием. В воздухе стоял запах несчастья. Запах большой беды.
* * *
Конец декабря
Москва
С того самого дня, когда дожидавшегося в лесу верной смерти Семена Чеботарева спасли неизвестные люди и предложили ему работу в агентстве, специализирующемся ни много – ни мало на чудесах, Семен чувствовал себя игроком, вступившим в игру со слишком мудрёными правилами, и с передёргивающими карты партнёрами. За два месяца работы в агентстве он так и не понял ни против кого он играет, ни каковы ставки в этой игре. Не сказать, что Семену нравилось такое положение дел, но поскольку выбора у него не было, ему приходилось играть дальше. В одной команде с другими сотрудниками агентства.
Вот уже несколько дней Семен Чеботарев, согласно придуманному криэйторами агентства сценарию «Принц и нищий», вел наблюдение за неким Сергеем Рубановым – простым русским миллионером, заскучавшим от своей обеспеченной, предсказуемой жизни до степени готовности поменяться ею с последним нищим. Собственно, именно такого рода метаморфозу «из принца в нищие» криэйторы агентства и сочли спасительной для Сергея. Роль же Семена в предстоящем сценарии перезагрузки сознания Рубанова заключалась в подготовке предстоящей «операции».
…Семен наблюдал за «объектом», фиксируя его привычки, распорядок дня, круг общения; ни малейшей симпатии к своему подопечному Семен при этом не испытывал и про себя называл пресыщенного жизнью скучающего миллионера едким словом «зажравшийся». «Ну зажрался товарищ, бывает, надо просто немного его поучить, показать, что за пределами Садового кольца бывает и другая жизнь, – рассуждал Семен, дожидаясь Рубанова у его офиса, – глядишь, мужик раскроет глаза на реальность и перестанет дурить».
Рубанов, наконец, вышел из офисного здания и пошел к дорогой машине. Кашемировое пальто, кейс, и на лице особенное выражение – вселенской скуки.
«Ну-ну, – хмыкнул Семен, провожая «объект» глазами, – поскучай еще немного, скоро тебе будет не до скуки».
* * *
Конец декабря
Москва
А в это время в странном «космическом доме», глядя на множество включенных мониторов, человек, называвший себя Четвергом, наблюдал за своими героями. На одном из экранов красавица Ая старательно морщила лобик, пытаясь разгадать придуманный им квест; следующий экран показывал задумчивого писателя Осипова, склонившегося над печатной машинкой, на экране другого монитора безмятежно болтали в ЦУПЕ рыжая девушка и худой подросток в очках. Мистер Четверг видел Кирилла и Тину, застывшего от предчувствия страшной беды перед дверью материнской квартиры Данилу Сумарокова, и страдающего от невыносимого чувства вины и призраков прошлого Ивана Шевелева.
«Что же – спектакль продолжается, – усмехнулся Четверг, – до финального занавеса далеко, в этой истории еще многое произойдет: кому-то предстоит выйти на сцену и сыграть главную роль, а кому-то суждено ее покинуть. Все только начинается, мы сыграли первый акт нашего спектакля, начинаем второй».
Глава 2
Конец декабря
Москва
Вдохновенно, забыв обо всем на свете, Тина вместе со своим виртуальным двойником сражалась в придуманную Кириллом игру – ускользала от врагов, рисковала, зависала над пропастью, сражалась со злом, но вдруг… На этот раз девушка на экране не смогла избежать опасности – она и ее верный спутник – огненный кот Лис попали в смертельную ловушку. Увидев, как герои умирают, Тина обмерла: неужели это конец? и в ту же секунду поняла, что экранные Тина и Лис погибли. Девушка сжалась от боли, по ее лицу покатились крупные слезы.
Кирилл поспешил утешить подругу: – Ну что ты, это всего лишь игра! Да и наша версия мира – всего лишь одна из тысяч возможных!
Тина глотала слезы – в этой версии мира ее горе было беспредельно.
– Тина, – вздохнул Кирилл, – просто представь, что здесь и сейчас разворачивается только один из возможных вариантов событий, а на самом деле их тьма тьмущая. Где-то в одной из мульти вселенных рыжая Тина сейчас танцует, радуется жизни, и ее судьба складывается не так, как здесь. А в другой версии вселенной – все иначе, может, та Тина вообще не любит танцевать, у нее не рыжие, а малиновые волосы, и она обо мне знать не знает. И этих вселенных, как тропок в дремучем саду – офигенное множество, Тина, выбирай любую!
Тина перестала реветь и с недоверием посмотрела на Кирилла: скажешь тоже?!
– Точняк, – кивнул Кирилл, – так и есть. К тому же из квантового опыта мы знаем, что именно разум может создавать реальность, и в этом смысле вселенная – ментальная конструкция. Знаешь, один умный дядька-физик сказал, что вселенная больше похожа на великую мысль, нежели на гигантский супер механизм, и что-то становится реальным, лишь становясь объектом нашего внимания. Короче говоря, это мы сами объективируем реальность, секешь?
– Ну видишь, я же говорила, что реальностью можно управлять! – вскинулась Тина.
Кирилл огорчился, потому что Тина «усекла» его мысль неправильно, сведя все к своему излюбленному трансерфингу, и с досадой помотал головой: – Нет, не управлять, я имел в виду другое…
Тина махнула рукой – разве ей разобраться в этой сложной физике?! Переведя взгляд на экран монитора, она всхлипнула: все-таки ей было жаль свою экранную сестру и Лиса.
– Не расстраивайся! – взмолился Кирилл. Отчаявшись утешить Тину, он решил сегодня же переписать версию игры с тем, чтобы сделать ее проще.
Увы, – он не мог переустроить вселенную так, чтобы исключить из нее боль и страдания, но он мог хотя бы переделать эту конкретную игру, сделать так, чтобы в самом опасном месте компьютерной Тине стало чуть легче – дать ей больше шансов на выигрыш.
– А смерть? – вдруг тихо спросила Тина. – Что ты думаешь о смерти?
Кирилл растерялся – вопрос застал его врасплох. В конце концов, кто знает о смерти что-то определенное? Лично он предпочитал верить в то, что сознание в нашей бесконечной мультивселенной не умирает вместе с физической оболочкой – телом, а переходит после смерти в параллельный мир – на новый этап развития.
– Я думаю, что смерти вообще нет, – улыбнулся Кирилл, – на самом деле мы верим в смерть, потому что нас заставили в нее поверить, внушили нам эту мысль. Вот мы и считаем, что с отмиранием нашей физической оболочки для нас все заканчивается, но это не так – умерев, мы просто перейдем в параллельный мир.
Тина покачала головой: красивые теории, параллельные миры, и все-таки жизнь – одна, и… смерть – одна.
* * *
Ноябрь
Мехико
Впервые Агата задумалась о смерти в пять лет, когда умерла ее бабушка. Бабушкина смерть была внезапной, по крайней мере, для Агаты: вот только что она гостила у бабушки на выходных (пироги с капустой, подарки, сказки на ночь для любимой внучки) и вдруг «бабушки больше нет». Агата даже сначала не поверила, что так вообще бывает – что кого-то родного, близкого вдруг может не стать; внезапно не стать – так быстро, что ты к этому не успеешь подготовиться. Не стать папы. И мамы. И кота Буси. И целого мира. И ее самой. Нет, поверить в это невозможно. Ей казалось, что это какая-то злая сказка, в которой с ее бабушкой случилось что-то недоброе, но при этом бабушку, конечно же, можно спасти, как и делают в сказках – окропить ее мертвой водой, а потом живой, и смерть отступит, потому что в сказках смерть всегда отступает перед сильными и умными героями.
Чтобы узнать, где же взять эту живую и мертвую воду, Агата стала лихорадочно (нужно успеть!) изучать толстенный, подаренный бабушкой, сборник сказок – там – то должны рассказать, где можно добыть волшебной воды?! Она листала страницу за страницей – всю ночь накануне похорон, потом продолжила искать «оживляющую воду» днем, когда родители уехали на кладбище (на похороны бабушки Агату не взяли – родители сочли, что лучше избавить ребенка от стресса). Сказка за сказкой – где же рецепт спасения?! К вечеру, так и не найдя рецепта и не поняв, как отменить бабушкину смерть, Агата расплакалась; впрочем, она и тогда не поверила в то, что бабушка умерла.
На следующий день Агата сбежала из детского сада и понеслась в любимый бабушкин двор. Старый дом, заросли сирени, обшарпанная парадная, второй этаж – изо всех сил молотить кулаками в дверь! Сейчас бабушка откроет! Так было всегда – сначала за дверью раздавались шаги, потом распахивалась дверь, и радостная бабушка бросалась навстречу Агате, бормоча: давай же быстрее, пирог остывает! и вот уже позвякивали чашки, и по квартире тянулся вкуснейший сдобный запах.
Теперь за этой дверью была тишина. И пустота. Агата долго стучала, потом стала кричать – в квартире было тихо и пусто. Смерть – это когда тихо и пусто, – поняла Агата и отчаянно разревелась под бабушкиной дверью. В тот день она поняла, что в любой миг может стать «тихо и пусто» и для нее, и для мамы с папой, и для кота Буси, и никакая волшебная вода от этого не поможет. Все могут умереть. И она может. И когда Агата это поняла, она испытала такой ужас, словно бы провалилась в черную яму – без дна. Да, у охватившего ее ужаса не было дна – падай и падай – бесконечная бездна.
Родители, узнав о ее переживаниях, постарались утешить дочь, как могли: надарили подарков, повезли к морю, а главное, заверили, что они никогда ее не оставят. «Клянетесь?» – уточнила Агата. Родители обещали, что всегда будут с ней. Такое же обещание Агата взяла с кота Буси: «котя, ты ведь никогда не умрешь?» Кот заурчал, свернулся клубком у нее на коленях – нет, умирать он не собирался.
И постепенно Агата успокоилась – смерть отступила. А потом стал умирать Буся. Он умирал долго – полгода старый кот угасал, проваливаясь в смерть: перестал есть, исхудал, его шерстка поблекла, а в глазах застыла такая тоска, что Агата боялась в них заглядывать. Кота возили к ветеринарам, пытались лечить – не помогало, Буся попросту был стар – кончался его звериный век. Двенадцатилетняя Агата садилась рядом с ним, обнимала его и шептала – просила, чтобы кот выздоровел. «Не уходи, Буся, не бросай меня, помнишь, ты обещал». Кот смотрел на нее, тоска из глаз сочилась слезами (Агата точно их видела) – он просил у нее прощения за невыполненное обещание, и прощался. В день, когда умер Буся, Агата перестала разговаривать – замолчала. Ее снова обступили тишина и пустота.
Взволнованным родителям врачи говорили, что молчание девочки – «реакция на сильный стресс», и что со временем это пройдет. И точно – через месяц Агата заговорила, постепенно возвращаясь к обычной жизни. В юности ведь жизнь такая полнокровная, что о смерти некогда думать – в ненасытной жажде юность стремится высосать из жизни «весь ее спинной мозг». Юная Агата жила, влюблялась, спешила совершать ошибки, опьянялась, разочаровывалась – надо спешить жить! При этом за спиной она всегда чувствовала надежный тыл – родительскую поддержку. Родители – великая сила родительской любви – позволяли ей оставаться ребенком, даже когда она уже стала взрослой женщиной.
Все изменилось после их смерти, – она вмиг осиротела и повзрослела. Из этой пустоты и оглушающей мертвой тишины было очень сложно – практически невозможно выбраться. Кто – то верно сказал, что наши родители, пока они живы, словно бы стоят на краю бездны и защищают нас от смерти, а когда они умирают, мы оказываемся беззащитны. Похоронив родителей, Агата долго жила с ощущением вот этой открытой, распахнутой бездны. Но жизнь вновь постепенно взяла свое: замужество, рождение сына, карьера – пустота заполнялась. Агата надолго – на годы – забыла о смерти. Но месяц назад, когда Агата узнала свой диагноз, смерть вышла откуда-то из темноты и предъявила на нее права: «ты – то обо мне не вспоминала, а я всегда была рядом!» Что-то черное, злое тянуло к Агате руки, стараясь утащить ее за собой – в абсолютную пустоту.
Отчаяние, страх боли и смерти были настолько сильны, что Агата, скорее всего, покончила бы с собой, не дожидаясь мига, когда ее убьет болезнь, если бы вдруг, невесть откуда не появились странные люди из странного агентства, предложившие ей исполнить ее заветную мечту о настоящем морском путешествии. Отчаявшаяся Агата приняла их предложение, решилась на безумную авантюру и отправилась в путешествие со своими попутчиками Иваном и Варей, однако вместо моря ее зачем-то привезли сюда, в Мексику, на праздник мертвых.
…С самого начала все происходящее здесь шокировало Агату и казалось ей омерзительным. Наблюдая повсеместный нелепый маскарад, Агата чувствовала сильнейшее раздражение: «ну что эти люди знают о смерти?! Устроили пляски на костях, играют дурной, пошлый спектакль!». Ее, считавшую смерть чем-то сакральным, исполненным ужаса и трагизма, оскорбляла такая опереточная игра в смерть. Ей не хотелось покидать отель и выходить на улицу – она не желала вливаться в этот безумный карнавал, не желала не то, что разделять, а и просто видеть всеобщее ликование и радость. Но даже в отеле было невыносимо, безумие просачивалось и сюда; посреди гостиничного холла стояли два гроба, подаренные хозяевам их друзьями, а стены «украшали» плакаты с объявлениями об экскурсионных турах на кладбища.
К вечеру первого дня в Мехико Агата почувствовала такую усталость и растерянность, что заперлась в своем номере и твердо решила не выходить в город вплоть до самого отъезда из Мексики. Она лежала на кровати и давилась слезами, когда в дверь постучали.
На пороге стояла Варя. Улыбаясь, Варя предложила Агате поехать на кладбище вместе с хозяевами отеля. «Нас приглашают на большой праздник, едем?»
Агата вздрогнула, но почему-то сказала: да.
* * *
Ноябрь
Мехико
Зажженная неизвестно кем свеча мерцала на подоконнике; на вечерний Мехико наступали сумерки. Иван подошел к окну и увидел, как прямо под окнами отеля танцуют два скелета – он и она; страстно прижимаются друг к другу, целуются, изображая этакое «танго смерти». «Вот ведь – другая культура и совсем другое отношение к смерти, – усмехнулся Иван, – своеобразная местная экзотика. Но разве меня можно удивить, а тем более, напугать экзотикой?!» Уж он – то с лихвой навидался и экзотических стран, и странных ритуалов в своих военных командировках. Кстати, может, именно из-за военных командировок все южные страны у него теперь ассоциируются с войной и опасностью? И даже сейчас, здесь, в фешенебельном отеле в центре Мехико, он чувствует себя как на войне. Правда, он пока не понял, за что воюет, и за кем будет победа, но то, что это война – дело ясное; именно война, но не та – внешняя, в которой все предельно понятно, где есть враги, цели для поражения, рубежи Родины, которую нужно защищать, а внутренняя – борьба с самим собой и своими страхами, неуверенностью, слабостью – война, где ты и есть свой главный страшный враг.
В этой поездке Ивана не покидало чувство, что судьба сейчас испытывает его на прочность, и что это самое главное испытание в его жизни. Признаться, ему было объективно тяжело со своими спутницами – Агатой и Варей. Мало того, что женщины, так ещё и с какими странностями! С ними ему было тяжелее, чем со своими самыми невыносимыми сослуживцами из предыдущей жизни – а таких там было немало. Особенно нелегко ему приходилось с Агатой. Поначалу он совершенно не понимал, как ему к ней относиться, и как себя с ней вести. Ну как себя вести с человеком, который обречен, которому жить осталось месяц-два?! Он боялся сказать не то, посмотреть не так, а потом махнул рукой: как будет – так будет.
Бывало, кстати – по – всякому. Иногда Агата плакала, порой жаловалась на физическую боль, временами срывалась на истерики, задавала гневные вопросы. Сегодня, к примеру, Агата спросила его «зачем мы здесь?!», имея в виду, что на ее мечту о морском путешествии эта мексиканская экзотика никак не похожа. Иван вздохнул: что он ей мог ответить? Что поездка в Мексику – часть сценария, придуманного для нее криэйторами агентства, а он – всего лишь солдат, выполняющий их приказы?!
…Простодушный солдат Иван Шевелев не знал, что криэйторы агентства «Четверг» придумали сценарий не только для Агаты, но и для него самого.
* * *
Незадолго до описываемых в Мексике событий
Москва. Офис агентства «Четверг»
Несмотря на то, что сценарий помощи Агате Смолиной был продуман и выверен, включая все организационные моменты ее будущего путешествия, Ае казалось, что в нем не хватает чего-то важного. В очередной раз, просматривая вместе с Егором, составленную и согласованную маршрутную карту путешествия Агаты, Ая не выдержала и обратилась к напарнику:
– Давай немного изменим наш план? Пусть перед морским путешествием по Карибам наши герои посетят Мексику?!
Лицо Егора вытянулось: это называется «немного изменить план?» А с чего вдруг? И почему Мексика?!
– В ноябре в Мехико пройдет праздник мертвых, и Агата должна его увидеть! – заявила Ая.
Егор недоуменно пожал плечами, не понимая логики Аи. Разумеется, он знал про экзотические традиции празднования «дня мертвых» в Мексике, – вот и в недавнем фильме про Джеймса Бонда его герои оживлённо перестреливались под пляски маскарадных скелетов, но во всём этом был явный перебор в латиноамериканском вкусе, и Егор не мог взять в толк, зачем их героине нужна такая театральщина.
Понимая, что ей нужно убедительно обосновать новую идею, поскольку без согласия Егора – второго криэйтора агентства, она не могла внести в сценарий изменения, Ая попробовала объяснить Егору свое видение ситуации.
– Понимаешь, главная проблема нашей героини заключается даже не столько в болезни, сколько в самом отношении Агаты к смерти. Для Агаты мысль о предстоящей смерти невыносима, что соответствует психологии человека европейской культуры, ведь в западной традиции смерть воспринимается как нечто глубоко трагическое и страшное, в определенном смысле ее считают неким наказанием или приговором. При этом в других культурах существует и иное отношение к ней. Ну вот в большинстве восточных традиций смерть понимается, как некий неизбежный переход в другое состояние, но – чтобы под этим состоянием ни подразумевалось – она не является конечной точкой человеческого пути. Смерть – лишь промежуточная станция в нашем бесконечном путешествии, и мексиканский культ праздника мертвых построен на этой интуиции… – Ая замолчала и взглянула на Егора.
– И к чему ты ведешь? – насмешливо спросил Егор.
– Я считаю, что мы должны показать Агате совершенно иное восприятие смерти, возможно, то, что она увидит в Мехико, поможет ей изменить ее отношение к смерти и к своей болезни. Кстати, речь в этой истории, собственно, идет не только о ней. Вот, взгляни… – Ая протянула Егору бумажную папку.
Увидев на обложке имя Ивана Шевелева, Егор удивился:
– Это касается нашего Ивана?
– Да. Три дня назад Четверг прислал мне материалы на Шевелева, – Ая помахала увесистой папкой, – здесь история Ивана. Видишь ли, Ивану самому нужна помощь, в определенном смысле это путешествие ему тоже необходимо, как некая перезагрузка сознания. Да и с Варварой Воеводиной не все так просто, в ее случае, увы, нам тоже есть с чем работать.
– Я слышал от Тины, что у Варвары есть сестра и она больна?
– Да, с ее сестрой случилось несчастье, – по лицу Аи пробежала тень, – это давняя семейная трагедия, повлиявшая и на жизнь Варвары. Наша бедная Варя тоже могла бы стать одной из героинь агентства «Четверг», нуждающейся в «переформатировании» сознания и судьбы. Суммируя все вышесказанное, я считаю, что всем нашим путешественникам пребывание в Мехико пойдет на пользу.
Егор пожал плечами: – Ладно, давай обсудим возможные варианты сценария.
* * *
Ноябрь
Мехико
Не зная о планах криэйторов агентства, Иван Шевелев так и не смог ответить Агате на ее вопрос, зачем они здесь. Зачем?! Как – будто он знает, зачем это раскаленное синее небо, нестерпимое солнце – зачем все как в той стране? Вспомнив ту страну, Иван зябко, как от холода, что было довольно странно в этот жаркий день, поежился.
Проклятая свеча на столе, выложенный из цветов «алтарь между миром живых и мертвых» в коридоре отеля, предательская дрожь в руках, полезшие из всех щелей памяти, как призраки, страшные воспоминания, и вновь возникшее – удавкой на шее – чувство вины.
Однажды гадалка сказала Ивану, что его внутреннее состояние на данный момент олицетворяет карта «повешенный»: «вы есть, но вас как бы нет…»; и ему, в самом деле, кажется, что это правда – он действительно словно бы кем-то проклят, навсегда приговорен к своей петле.
…Услышав стук, Иван вздрогнул – нервы были напряжены. Дверь открылась, на пороге возникла Варя; улыбаясь, девушка сказала, что они с Агатой и другими туристами собрались на вечернюю экскурсию на кладбище.
Иван кивнул и спустя паузу спросил, не Варя ли выложила дорожку из бархатцев в коридоре, ведущую к его двери.
Варя покачала головой:
– Нет, но я видела, как горничная сооружала цветочный алтарь на первом этаже, наверное, она принесла цветы и на наш этаж.
Иван усмехнулся: – Может, эту дурацкую свечу тоже зажгла горничная?
Варя ответила ему недоуменным взглядом.
Иван махнул рукой: ладно, все нормально. Глядя вслед уходящей Варе, он вдруг почувствовал, как к горлу подступила тошнота – этот удушливый, сладковатый запах в коридоре, сводил его с ума. Ему показалось, что здесь пахнет смертью. «Так пахнут эти чертовые цветы», – сказал себе Иван, возвращаясь в номер.
Иван не знал, сколько прошло времени – он просто смотрел на свечу и ждал.
Его приближение Иван не то, что услышал, а почувствовал. Интуиция не подвела старого воина, и вскоре Иван увидел, как тихо, практически бесшумно повернулась дверная ручка.
Дверь медленно приоткрылась.
* * *
Ноябрь
Мехико
Уже на подходе к кладбищу, оглядывая многочисленные торговые ряды, уставленные сахарными черепами и «хлебами смерти», Агата подумала, что происходящее напоминает ей, если сравнивать с Россией – какое-нибудь массовое гуляние – что-то очень разношерстное и многолюдное, масленицу, к примеру, или первомайское шествие, а если вспомнить другие страны, то бразильский или венецианский карнавал. В этот день кладбище Мехико превращается в шумный, пестрый город, куда приезжают целыми семьями. Люди украшают могилы свечами и бархатцами, раскладывают на могилах еду, здесь же устраивают пикники. Взрослые едят, пьют, дети веселятся, резвятся среди могил – и, похоже, никто не боится смерти. Всюду звучит бравурная национальная музыка, и разные мелодии, доносящиеся со всех концов кладбища, сливаются в общий своеобразный гимн смерти.
Бредя среди могил и наблюдая эти песни-пляски на костях, Агата чувствовала себя на этом празднике то ли жизни, то ли смерти инородным телом. Тем не менее, она отметила, что приподнятое, праздничное настроение людей не казалось натужным или искусственным, напротив – было очевидно, что люди на самом деле воспринимали происходящее, как праздник. И это как раз поражало ее больше всего.
Вернувшись в город, Агата с Варей остановились на одной из центральных улиц, чтобы посмотреть, как за бродячими оркестрами в карнавальном шествии идут толпы людей в масках, олицетворяющих смерть. В какой-то миг совсем рядом с Агатой и Варей прошла толпа ряженых под предводительством «смерти», облаченной в белую простыню и маску со страшным оскалом. Неожиданно «смерть» повернулась и пошла прямо к Агате. От ужаса Агата вскрикнула и закрыла лицо руками; «смерть» обняла ее и жестами позвала за собой, – пригласила присоединиться к карнавальной толпе.
Встревоженная Варя бросилась на помощь, но Агата остановила ее: – Ничего… Все хорошо.
Выдохнув – как перед отчаянным прыжком – Агата пошла за «смертью» и влилась в шествие.
Сопротивляться этой силе, пульсирующей радости и всеобщему ликованию было невозможно. Энергия толпы подхватила Агату и увлекла ее за собой. Растворившись в карнавальном шествии, Агата ощущала, что в нее словно вливается радость этих людей, их безмятежность и уверенность в том, что в смерти нет ничего страшного, что она есть лишь переход в новую жизнь. И улыбки на лицах горожан, и музыка уличного оркестра, и звезды над Мехико говорили о том, что смертью ничто не кончается, что жизнь бесконечна, что смерти нет, что все мы созданы для вечности, и надо радоваться этому и благодарить Того, Кто все придумал таким чудесным образом.
Сотни «мертвецов» шли по городу, музыка звучала так громко, что ею можно было пробудить мертвых. И в этой музыке и гомоне толпы Агата слышала: «Эй, бейте в барабаны – смерти нет! Ликуйте и славьте радость жизни! Пусть все слышат наш гимн бессмертию и вечности. Мы пляшем и поем, потому что знаем – смерти нет».
Агата шла в толпе, плакала и смеялась, переживая боль, восторг, страх, изумление, радость – все эмоции и чувства, какие только может испытывать живой человек. Как тысячи живых людей в этом радостном шествии.
* * *
Ноябрь
Мехико
Мертвый мальчик входит в комнату: огромные черные глаза жгут огнем, в уголках губ запеклась кровь. Мальчик останавливается против Ивана и прожигает его взглядом беспощадных глаз.
Иван цепенеет, но его сердце колотится так, что, кажется, сейчас разворотит грудную клетку. Съежившись, он умоляет мальчика о прощении, говорит, что не хотел его смерти, что он лишь исполнял свой долг солдата.
Но лицо мальчика не смягчается.
– Я не знал, что в твоей деревне жили мирные жители, – шепчет Иван, – если бы я мог что-то изменить, поверь, я бы это сделал.
Лицо мальчика по-прежнему бесстрастно. Горят нестерпимым огнем глаза. Глаза палача.
– Я и сам не живу, – оправдывается Иван, – в моей жизни нет ни радости, ни смысла…
И снова не то. Иван сникает – нет таких слов, чтобы вымолить прощение.
– Чего ты хочешь от меня? – кричит Иван. – Зачем пришел? Зачем ты всегда ко мне приходишь?
Мальчик смотрит – выдержать этот взгляд невозможно. Иван закрывает глаза руками. Когда он снова их открывает – в комнате никого нет.
«Наваждение, порожденное жарой, расстроенные нервы?» – вздыхает Иван, и тут же видит, что дверь в номер приоткрыта, а по полу стелется чуть смятая дорожка из бархатцев.
