Алиса Макарова
Коварство потаённых
Глава 10. Маришка
Дни потекли как обычно, за исключением того, что Йомен теперь ходил по селу в состоянии какого-то приподнятого помутнения. Работа спорилась в его руках и, мурлыча под нос незатейливую песенку, за неделю он умудрился переделать всё, что было запланировано на месяц. Поспешавший, чтобы угнаться за ним, Петро в конце третьего дня выбился из сил и, плюнув, принялся двигаться дальше в своём темпе, лишь изредка вскидывая голову, чтобы подивиться на улыбающегося чему-то в собственном воображении Йомена и, качая головой, вернуться к молотку.
Дувшаяся весь первый день Анна к полудню второго оттаяла. Её ненасытная натура жаждала общения, и за обедом она принялась оживлённо пересказывать Йомену последнюю сплетню о том, как Маришке на ярмарке какой-то заезжий цыган подарил серьги из монет, да не простые, а заговорённые. Теперь, коли той вздумается, она может приворожить любого парня и взять над ним безраздельную власть. Вполне справедливое замечание Йомена о том, что единственное, над чем Маришка сможет взять безраздельную власть, так это свинарник Старого Эда, раззадорило её настолько, что, раздосадованная его неверием в чародейские серьги, она принялась спорить с ним. Слова сыпались с её губ, как отшелушиваемые белкой скорлупки с кедровых шишек. В итоге Йомен был вынужден сдаться, но ничуть не расстроился. По крайней мере, она говорила с ним. О большем мечтать ему пока не приходилось.
Сразу после свадьбы напустив на себя неприступный вид, к ночи Анна задувала все свечи, кроме одной, и, скрывшись за перегородкой, появлялась уже в спальной сорочке и с заплетёнными на сон косами, решительно шествуя мимо обескураженного Йомена к дальней половине кровати, всем видом давая понять, чтоб он и помышлять не смел о чём-то супружеском. Опасаясь навлечь на себя столь нежелательную сейчас порцию её гнева, он и не позволял себе ничего лишнего, рассматривая её украдкой в течение дня, пока она хлопотала у стола или, склонившись, разжигала огонь в печи.
В остальном же со стороны они казались обычной деревенской семьёй, каждый вечер зажигавшей начинавшие темнеть окна избы уютным домашним счастьем.
Так продолжалось бы и дальше, если бы не острый язык уязвлённой Маришки, затаившей кровную обиду на стайку сельских девиц, разнёсших по селу развесёлую байку о её ранней зорьке с удалым цыганом. Столкнувшись нос к носу с Анной на крыльце трактира, она вспыхнула кумачом, когда та принялась вполголоса шушукаться с подружками, исподтишка бросая на горевшую со стыда Маришку насмешливые взгляды. Решив, что этого недостаточно, Анна выступила вперёд и участливо осведомилась:
– А что, Маришка, много ль женихов уже приворожила? Али серьги-то оказались не волшебные?
Рассвирепев, та бросилась к обидчице и, отбросив природную кротость, завопила:
– А ты, ты сама-то приворожила кого? Али по отцовской указке спихнули замуж, да так и маешься, нос воротишь, да мужу в кровать к себе ходу не даёшь?
Обескураженная Анна захлопнула рот и, окатив Маришку уничижительным взглядом, молча прошествовала мимо.
Тем же вечером, словно стремясь доказать всем, что у них всё по-настоящему, она скинула с себя платье прямо у постели в свете свечей, не прячась за ширму, и, накинув полупрозрачную сорочку, обернулась к Йомену, с вызовом глядя ему в глаза:
– Ну, спать идёшь?
Не решаясь проверить, верно ли он истолковал сей призыв, он стянул с себя рубаху и, подойдя к ней вплотную, поколебавшись, несмело обвил рукой тонкую талию, робко привлекая её к себе. Однако он зря осторожничал. Ласково привечая его, она не оттолкнула прочь его руки, а поддалась настойчивым поцелуям, всё более уверенным градом покрывавшим её лицо.
После этого она уже не сторонилась и, не таясь, дозволяла ему прилюдно обнимать себя, мимолётно касаясь губами его щеки. Видя, что дело идёт на лад, Старый Эд воспрянул духом и, вызвав как-то Йомена на мужской разговор, пока женский пол, с ахами и вздохами тыкая пальцами в изящное кружево, восторгался новым платьем Анны, между делом даже обмолвился о внуках.
Впрочем, об этом судить было ещё рано. После той ночи Анна больше не подпускала его к себе. Но, наслаждаясь зыбким счастьем, Йомен всё равно упивался долгожданной возможностью каждый день быть рядом с ней. Просыпаясь посреди ночи и щурясь на заглядывающий в окна любопытный Полуночный Месяц, он слушал её мерное дыхание, уповая лишь на то, чтобы так продолжалось вечно.
Глава 11. Цыган
Блаженную тишину прервал стук калитки и ворчание во дворе. Всю последнюю неделю проходивший чернее тучи Петро изводил себя лютой ревностью. Вот и сейчас, прогрохотав башмаками по крыльцу, он брякнул кулаком по столу, объявляя, что, не медля ни минуты, отправляется на поиски коварного цыгана, столь полюбившегося Маришке, чтобы хорошенько растолковать тому, что ему следует подальше держать свои цыганские грабли от коварной искусительницы. Не горевший особой охотой влазить в чужие амурные дела Йомен поначалу наотрез отказался сопровождать друга. Лишь безрассудная ярость в глазах взвинченного до предела Петро заставила его передумать. Кто знает, каких дров мог наломать его приятель в состоянии испепеляющей невменяемости, тут и до смертоубийства недалеко.
В конце концов Йомен отправился с Петро, и, спустившись по лесной тропе к речному берегу, где деревенские сплетники последний раз видели цыгана, они разделились, чтобы прочесать Дубраву. Битый час безрезультатно проплутав по безлюдным дебрям, Йомен забрёл в тёмный угол чащобы. Свет Вечернего Месяца уже не пробивался сюда, и заросший густым кустарником подлесок недружелюбно царапал кожу незваного пришельца, тонкими когтистыми прутьями раздирая прохудившееся полотно рубахи. Распоров себе ногу впившейся кривой корягой, Йомен обозлился и уже вознамерился выбираться обратно, как вдруг его взгляд зацепился за чернеющий провал в сплетении ветвей.
Босую стопу обожгло огнём, и, не сдержавшись, Йомен изрыгнул себе под нос проклятие. Поросли молодой крапивы тысячами безжалостных колючек вонзались ему в кожу. Скрючившись, он приник к земле, неистово моля, чтобы чахлые стебли скрыли его от посторонних глаз, и крадучись пополз к дому.
Низкая хижина едва проглядывала среди протянувшихся со всех сторон изогнутых ветвистых обрубков, покрытых полчищами узловатых наростов. В полумраке они чернели мшистыми отростками, словно ощетинившиеся злобные чудища. Торчащие острые сучья так и норовили выколоть глаза, не пойми откуда взявшиеся громадные жирные мухи немедленно облепили лицо Йомена, непрестанно ползая и проталкивая свои жирные телеса ему в ноздри, не давая вдохнуть, а пальцы то и дело натыкались на противную слизь, полупрозрачной гнойной коркой намертво прилипавшую к ладони. Добравшись до покрытой седой паутинной вязью полусгнившей двери, Йомен заметил, что вместо ручки посередине зияет какая-то дыра, и, наполовину оглушённый бесконечным жужжанием мух, ворочавшихся прямо в его ушных раковинах, ткнул туда обмазанным зеленоватой смердящей жижей пальцем, но тут же отдёрнул его, содрогаясь от едкого жжения. Крохотная кровавая точка, примостившаяся на самой подушечке указательного пальца, разбухала на глазах. Острая боль не отпускала, и, наклонившись пониже, Йомен с ужасом различил шесть тонких щетинистых ножек, словно миниатюрные трубочки, торчащих из-под надутого кожаного боба, жадно впившегося в его руку. С отвращением отбросив от себя ладонь, Йомен что есть силы размазал проклятого кровопийцу о дверной косяк. Высосанная кровь багровым пятном плеснула на трухлявые дверные плашки и, скрипнув, дверь медленно подалась внутрь. Достав из-за пазухи склянку с дьявольскими грибами, Йомен энергично потряс её и, мотая головой, чтобы согнать с себя надоедливых мух, шагнул внутрь. Ядовитая горечь испарений немедленно поглотила его, забираясь прямо в нос и перша в горле, из глаз невольно засочились слёзы, но мириады мух, вероятно, избегая гибельного запаха, наконец, оставили его в покое.
Задевая головой свисавшие с потолка засохшие куриные лапы, растопырившиеся цепкими когтями, и, словно бусы, нанизанные на верёвку скалящиеся черепа каких-то мелких лесных грызунов, он осмотрелся. Покрытый ворохом женского тряпья, в углу стоял обитый кожей потёртый сундук, а больше в комнате ничего и не было. Подивившись, зачем цыгану столько девичьего платья, Йомен сгрёб в охапку груду разноцветных одежд. В нос ему пахнуло приторно-сладким ароматом спелой клубники и, нахмурившись, он воскресил в памяти обиженные сетования Петро на Маришку: «Ходит вся расфуфыренная, благоухает, будто ягода лесная». «Видать, здесь не обошлось без магии», – нахмурившись, подумал Йомен и торопливо разжал руки, низвергая на давно не подметавшийся пол пёстрый калейдоскоп юбок, рубах и сорочек. Вытащив из кармана перочинный нож, он приставил лезвие между крышкой и обшарпанным боком и, просунув в щель острый конец, продавил и повернул. Треснув, тяжёлое дерево подалось. Уперевшись ногой в пол, Йомен с усилием откинул дубовую крышку и, заглянув в ларь, охнул.
Всколыхнувшись под широко разлившимся сиянием грибов, беспорядочно разбросанные по дну серьги, браслеты и ожерелья резали ему глаза, вспыхивая в оранжевом свете сотнями сверкающих искр. Начищенным золотом, серебром и медью ярусами стелились монеты, витиеватыми гроздьями собранные в массивные серьги вроде тех, что он видел на Маришке. Краем глаза заметив какой-то всполох зелени, Йомен согнулся пополам и сунул голову в сундук, чтобы поближе рассмотреть отрывшуюся россыпь сокровищ. Отражаясь кристально прозрачной изумрудной каплей, камень размером с кулак переливался ровными гранями и словно манил своей насыщенностью. Горделиво выглядывая из золотой оправы, он прыснул в лицо Йомену ослепляющим блеском, и, отпрянув, тот почувствовал, как стынут его ладони.
Перед ним был тот самый камень, который он уже видел раньше, на шее у русалки в потайном гроте. Но как это было возможно? Слывшие властительницами вод, озёрные чаровницы избегали суши. Проникая взглядом в самое сердце гранёного самоцвета, Йомен, словно заворожённый, тонул в его манящей глубине и, опуская подбородок всё ниже, уже мог различить, как его дыхание оседает на зеркальных сторонах влажной туманной дымкой. Забыв, как мыслить, он боролся с непреодолимым желанием коснуться гладкой поверхности и, теряя контроль, погружался глазами в бездну колдовского кристалла. Не выдержав, он коснулся его губами.
Словно очнувшись ото сна, в ту же секунду Йомен засёк какое-то движение сбоку и, с шумом выдохнув, отпрыгнул от проклятого сундука. Мощный удар сотряс хижину и сбил его с ног. Покатившаяся по полу склянка высветила огромную тень нависающей над ним дьявольской фигуры, и, задрав голову, Йомен увидел мужика, в полутьме скалившегося в кровожадной ухмылке. «Цыган», – пронеслось в мозгу у Йомена, и, оттолкнувшись коленями от стены, он быстро перекатился в угол за ларь. Громкий треск разорвал тишину, и дощатый пол хижины застонал, проломленный массивным топорищем. Будто играючи, Цыган дёрнул топор на себя и, взмахнув им над головой, как пушинкой, сшибая связки костей и черепов, рассёк воздух над ухом Йомена. Едкая волна ударила тому в ноздри. Сгруппировавшись, Йомен кинулся противнику в ноги. Вложив в атаку всю свою мощь, он натолкнулся на глухую стену из непробиваемых, словно окаменевших, коленей и с грохотом сам рухнул ниц. Не шелохнувшись от такого натиска, напротив, возвышаясь, словно твердыня, Цыган хлестанул топором по его руке, отсекая палец. Алая струя брызнула Йомену прямо в раскрытый рот и, захлёбываясь солоноватым привкусом собственной крови, он заорал от дикой боли. Схватив поверженного Йомена за шиворот, как щенка, Цыган резко двинул ему коленом в зубы. Ощущая, как хрустят передние резцы, Йомен нелепо взмахнул изувеченной ладонью. Врезавшись в атласное полотно штанины, пальцы скользнули по ткани, успев захватить её в горсть, и, стиснув кулак, Йомен рванул вниз расписные шаровары. Слетев до пят, те многослойным гнездом укутали ноги Цыгана, и, словно стреноженный, тот заметался на одном месте, угрожающе раскачиваясь, как дрожащая осина на ветру. Подскочив на ноги, Йомен плечом пихнул его в бок и, хватанув из сундука первый попавшийся предмет, метнул противнику прямо в лицо. Тяжёлая россыпь монет звякнула, на лету рассекая тому бровь, но, не заметив заструившейся крови, Цыган поймал равновесие и ринулся вперёд. Падая навзничь, Йомен прокатился по полу ему навстречу, вытянув вперёд носок ноги, словно исполняя залихватское плясовое коленце, и подсёк рассвирепевшую тушу. С оглушающим рыком Цыган рухнул на сундук, размозжив глаз об острый деревянный угол. Не дожидаясь, пока тот очухается, Йомен содрал с потолка птичью лапу, расшиперившуюся острыми иглами когтей, и что есть силы вонзил Цыгану в плечо. Тот задрожал, но Йомен пяткой наступил ему на руку, всем весом давя на пальцы, сжимавшие заляпанный ошмётками плоти топор. Резко потянув рукоять, он завладел топорищем и, чувствуя, что Цыган силится подняться, рубанул потную засаленную шею. Словно не заметив удара, Цыган рывком выпрямился и как был со вскрытой шеей, зияющей рваной раной, стал наседать на Йомена. Он двигался, будто слепой, уставившись в одну точку. В его глазах Йомен прочёл бессмысленное выражение и на секунду отпрянул, невольно опустив лезвие.
Раздувая волосатые ноздри, тот продолжал наступать. Хрипящее клокотание вырывалось из располосованной шеи, а левое плечо с перебитой костью висело как плеть.
Придерживая топор двумя руками, Йомен крутанулся вокруг оси и с размаху всадил жалящий металл в податливое пузо. Оседая, Цыган сгрёб его за горло и, перебирая грубыми ладонями по лицу, цепкими скрюченными пальцами принялся корябать ему глаза. Ослепший от ярких вспышек, Йомен наощупь провернул топор, чувствуя, как из распоротого брюха под ноги горячим водопадом хлынули рассечённые внутренности выпотрошенного врага. Тот всё давил на веки, силясь размозжить Йомену глазные яблоки и натужно хрипя ему в рот. Поплывшие перед взором Йомена радужные круги сменились чернотой, и, ещё глубже всовывая топорище, он подивился тому, что Цыган никак не падает. «Да он как зельем опоен! Знать, изба-то ведьмина!» – вдруг озарило Йомена и, теряя сознание в неумолимых тисках, он обмякшим мешком осел на пол, обессилев от неравной схватки.
Тут глаза отпустило, и слёзы живительным потоком хлынули Йомену на лицо. Захлёбываясь, он отплёвывался, жадно хватая воздух ртом и чувствуя, что его вот-вот вытошнит.
В висках гулко колотились чугунные молоты. Зрение потихоньку возвращалось, и в полутьме он различил очертания Цыгана, распластанного на спине безжизненной жирной тушей, подмявшей под себя теперь уже не нужный топор. Не глядя нащупав свалившуюся с потолка связку черепов, Йомен на всякий случай метнул тяжёлые костяшки в раскинувшуюся перед ним буйными кудрями голову, но Цыган не пошевелился. Тогда Йомен дополз до порога и, вывалившись наружу, не оглядываясь, побежал прочь от ведьминской хижины.
Глава 12. Возвращение
Домой Йомен возвратился уже за полночь. Вдвоем с Петро они задержались у ручья, размышляя о том, что делать дальше.
На бегу зацепившись за шипастые побеги терновника, Йомен трясся всем телом, пытаясь освободиться, но с каждым рывком запутывался всё сильнее, пока, вконец потеряв остатки терпения, он не скинул с себя рубаху и не продрался сквозь куст в одних штанах. Пришлось знатно поплутать, чуть не наощупь отыскивая так и норовивший ускользнуть из-под ног еле заметный след примятой травы, но в итоге он всё же вышел к реке. Весь пропитанный кровью и грязью, Йомен стремглав бросился в воду, норовясь смыть с себя всякое воспоминание о колдовской избе.
Здесь его, продрогшего до нитки, и нашёл Петро, до первых звёзд бродивший по Дубраве в поисках соперника. Услыхав о безвременной кончине околдованного Цыгана, он озадачился, но тут же воспрял духом, памятуя о том, что отныне остаётся единственным претендентом на сердце Маришки. Решив поутру созывать мужиков и, засветло прошерстив лес, сжечь проклятую хижину вместе с её хозяйкой, они проследовали в трактир, где, всплеснув руками от такого безобразия, Марта, супружница Старого Эда, немедленно водрузила перед ними полную до краев тарелку ароматной мясной похлебки. Подсевший с краю скамьи Старый Эд, с уже раскрасневшимся носом, услыхав об их злоключениях, принялся травить байки о том, как в юности он с голыми руками ходил загонять ведьму, и за жаркими спорами, перемежавшимися взрывами оглушительного хохота, Йомен не заметил, как Вечерний Месяц уступил своё место Полуночному собрату, озарившему бездонное небо холодным безжизненным светом.
Спохватившись, Йомен наскоро распрощался с Петро и заспешил домой. Ускорив шаг, он перешёл мосток через ручей и свернул в знакомый проулок, всполошив взвизгнувшую от испуга хавронью, по-видимому, совершившую дерзкий побег из наспех закрытого сарая. Должно быть, Анна уже спала. Стараясь не шуметь, Йомен отворил незапертую дверь и ступил в комнату. Глаза, не привыкшие к темноте, повсюду натыкались на непроницаемый мрак. С преувеличенной осторожностью продавливая носком ноги так и норовившие предательски скрипнуть плашки пола, Йомен на цыпочках прокрался к кровати и, откинув край одеяла, уже задрал колено, чтобы, не раздеваясь, скользнуть в постель, как вдруг в темноте послышался звук яростного встряхивания, и, озарившись оранжевым светом, тьма трусливо отхлынула под кровать, унося обрывистыми клоками гротескно вытянувшиеся тени, пляшущие на стенах.
Держа в руке склянку с фосфоресцирующими грибами, Анна приподнялась на локте, щекоча пышно взбитую подушку беззаботно растрепавшимися кудряшками. В свете самодельной лампы её голубые глаза, отражавшие мерное золотистое сияние, казалось, подернулись зеленоватой дымкой. Глядя на Йомена, застывшего, словно одноногая цапля, она улыбнулась, и на её щеках заиграли ямочки. Вполголоса она спросила:
– Ты чего?
– Да мы с Петро тут задержались, пока по Дубраве ходили, потом в трактире, я-то думал, ты спишь уже, – невпопад затараторил он, срываясь на взволнованный шёпот.
– Не сплю. Я тебя ждала, – она кинула банку посреди вздымавшихся барханами складок одеяла, приглушившего и без того тусклый свет. – Гляди, что я купила на ярмарке.
– Что? – машинально ответил сбитый с толку Йомен, совсем запутавшийся от столь внезапной смены темы.
– Вот, посмотри, – поведя плечами, Анна скинула покрывавшую её до самого горла простынь, открывая перед остолбеневшим Йоменом переливающуюся перламутром ткань. Лёгкая, как паутинка, она мягкими волнами вилась вдоль тела, прилипая очерченным рельефом женской фигуры. На секунду ему показалось, что Анна промокла, но она подтянула ноги под себя, и атласная пелеринка оживилась рябью, показывая, что это всего лишь блеск шелковистой ткани.
– Нравится? – наклонившись вперёд, вкрадчиво спросила Анна, невольно обнажая соскользнувшим с плеч полотном полускрытый складками вырез на груди.
– Ага, – выдавил из себя Йомен, не слыша, что из разинутого рта не вырвалось ни звука, кроме тяжёлого выдоха.
– Иди сюда, – поманила Анна, откидывая край одеяла, мягким пушистым облаком скрывавшего белизну ног, теряющуюся под коротеньким подолом струящегося шёлка.
Повинуясь, Йомен закинул ногу на кровать, да так и остался стоять застывшим столбом, возвышаясь над Анной. С тихим смехом обхватив его за плечи, она притянула его ниже, пока их взгляды не поравнялись и, взмахнув ресницами, затрепетавшими длинными тенями, кончиком языка провела по полусомкнутым губам, маняще выдохнув:
– Какой ты робкий!
Словно прикованный, отслеживая глазами её движение по увлажнённым губам, Йомен протянул руку и коснулся её щеки.
– Анна, – только и успел дохнуть он в ответ, как она, прилегая податливой волной нежных локонов к его щеке, принялась лёгкими порхающими поцелуями покрывать его плечи. Зацепив пальцем её танцующий подбородок, он повернул Анну лицом к себе и, чувствуя, как леденеют кончики пальцев, нежно тронул губами её рот. Безвольно повисшая рука скользнула по отшлифованному зеркалу материи, ощущая её приятность, но, не поддавшись искушению, тут же пробралась под ткань. Онемевшими от холода шершавыми ладонями Йомен прижался к нежной коже, разгорячённой приливающим током крови. Раздвинув бёдра, Анна приникла к нему всем телом, наседая сверху, и Йомен, закрыв глаза, всецело отдал себя её упоительным объятиям.
