Алёна Ильинична Кощеева
Немая вода
На краю деревни закукарекал петух, переполошив всех куриц. В избах горели свечи, оставляя на земле оранжевые тёплые квадраты света. И от этого было как-то по-домашнему тепло и уютно. Только ощущение ледяного, затхлого дыхания Мораны не покидало. Будто отражение Дарёны с зелеными волосами из речной тины не осталось в лесу, а ходит за ней, нашептывая одни и те же слова.
– Мама, – сказала девушка, едва отперев скрипящую дверь, – у меня есть сестра?
Женщина хлопотала над закваской. Услышав вопрос, она выронила кувшин на пол и жидкость моментально просочилась сквозь половицы.
– Мать Сыра Земля отведает, – дрожащим голосом ответила она дочери, – что там сегодня, Дарёнка, всё хорошо? – уголки её рта прыгали то вверх, то вниз.
– Рубаху порвала, – девушка решила поступить мудро и не давить на мать, – ничего?
– Ничего, ничего, – пробормотала всё больше бледнеющая женщина.
Дарёна поцеловала мать в щёку и забралась на печку спать. Она прикрыла глаза и снова увидела своё лицо, будто в зеркало смотрится, но в обрамлении зелёных волос. Едва девушка начала погружаться в бездну сна, как почувствовала, что кто-то теребит её за рукав. В избе, в тусклом свете единственной зажженной свечи, стоит мама с распущенными темными волосами и с мрачным лицом смотрит на дочь. Увидев, что девушка проснулась, женщина приложила палец к губам, отошла от печи и махнула рукой, зовя за собой. Не произнося ни единого звука, Дарёна поднялась и мягко соскочила на пол. Скрипнула половица и обе замерли, прислушиваясь. Никто из домашних не проснулся и мать вышла в соседнюю комнату, где была единственная запертая на большой замок дверь. Никогда Дарёна не спрашивала что там. Думала это просто кладовая. Мать достала ключ и так же молча отперла замок. За ней оказалась небольшая каморка, а внутри деревянные игрушки и точно такая же, как Дарёнкина, колыбель. Обветшалые коники и волчата явно пылились там много лет. Девушка знала, что её вещи перешли младшему братцу, а значит, эти были чьи-то другие. И даже когда родилась сестричка, на десять зим после Дарёны, колыбель отсюда не доставали и не использовали.
Девушка повернулась к матери и увидела, как у той по лицу стекают крупные слёзы. Она кивнула, взяла маму за руки, обняла и погладила по спине.
– Ничего, мама, ничего, не нужно ничего рассказывать. Я знаю, ты бы поведала, кабы могла б.
Женщина отстранилась и, поджав губы, кивнула. Затем заперла каморку и скрылась в тёмном дверном проёме, тихонько поскрипывая половицами. Дарёна ловко запрыгнула на печь и, свесив ноги, стала думать. Едва в сарае закудахтали куры, а петух что есть мочи заголосил, она накинула красный платок и побежала к знахарю.
– Ежели видела кого, так изволь рассказать, – Вышемир стоял на пороге едва Дарёна открыла дверь, – ты знаешь уговор.
– Сестру свою видела, с волосами зелёными.
– Али не знаешь, что русалки облик чужой принимают, да людей искушают? – он был так близко, что девушка видела черные пеньки его задних зубов, когда он разговаривал.
– Знаю, – девушка старалась больше выдыхать, чтобы не ощущать неприятного дыхания Вышемира.
Почти коснувшись лба Дарёны, знахарь наклонил голову и всмотрелся ей в глаза, затем хмыкнул и выпрямился.
– Весной они всегда над людьми потешаются и надо бы сделать с этим что, – Вышемир повернулся к дубу и почесал подбородок, – за мёртвой водой пойдёшь.
Девушка кивнула и думала куда же знахарь отправит её на этот раз. Живую воду она уже знает, где брать, а вот мёртвую… Опасное, небось, поручение. Она присела на лавку и услышала, что Вышемир полушёпотом добавил: «Зачем мне дуб, если у меня есть ты, неисчерпаемый источник, напрямую связанный с богами». Дарёна насторожилась. Переспросить? Или он вовсе того не говорил и ей почудилось?
– Да, – кивнул самому себе знахарь, поправляя козью шкуру, – до того, как петухи проснутся, будешь носить воду из семи источников, приговаривая «Забираю у Матери Сырой Земли, отдаю Моране, было живое, стало мёртвое». Кувшина хватит, – он мотнул головой в другой угол, всё так же не отводя взгляда от дуба, – да по кругу дуб поливать будешь, чтобы всё к корням его пошло.
Вышемир наконец-то повернулся и посмотрел на девушку.
– Корни его подобны корням Мирового Древа, со всеми мирами связаны. Мёртвая вода вернёт всё неживое в свой мир.
– А дуб? – спросила Дарёна, – не погибнет?
– Не погибнет, – усмехнулся Вышемир, – ты же хочешь люду помочь?
– А я? Не погибну? Я же тоже, – не моргая смотрела на знахаря девушка, – миру этому не принадлежу.
– Ты принадлежишь мне, – отрезал Вышемир и решительно вышел, рявкая на ходу, – а коли ослушаешься, то знаешь, что родне твоей не жить больше в ладу.
На следующую ночь Дарёна с кувшином в руке пошла к неприметному ручейку, что скрывался меж крайних домов деревни, огибая избы по околице и устремляясь в поле. Она прокручивала в голове слова, что необходимо произносить. Обращаться к Моране? Разве добрые люди связывают свои дела с ней? Коли отходит в иной мир человек – другое дело, но так… «Нет, – подумала и мотнула головой Дарёна, – не к добру это». Издалека, совсем тусклым светом подкрадывается солнце. Его ещё не видно, но если присмотреться, с одной стороны над горизонтом чуть светлее, чем с другой. Подол рубахи совсем промок от росы. Зябко, но свежо. Будто именно в это время должны твориться какие-то хорошие дела. Такие, чтобы белый день прошел удачно, зерно взошло, боги возрадовались, да поняли, что люди всё правильно делают, так, как предки завещали.
Тихонько, совсем по-иному, нежели речка, журчит ручей. Непоседливые лягушки переговариваются и, едва заслышав шаги Дарёны, разбегаются в стороны. «Ты подумай, Дарёнка…» – вспомнились слова Ивана. По деревянному мостику, сверкая в сумерках желтыми ушками, прополз ужик. Девушка остановилась, поклонилась небольшой водяной змейке-ручейку и перескочила на другой берег. «От немой воды до мёртвой лишь несколько слов» – подумала она и молча набрала полный кувшин ледяной воды из ручья.
