Амина Асхадова
Больше не твои. После развода
Амина Асхадова
«Больше не твои. После развода»
Глава 1
Рамис
– Рамис, я беременна…
– Ты сделаешь аборт, Айлин.
– Аборт? Снова? – вырывается болезненный вопрос.
– Давай без истерик. Я вчера передал документы на развод. Мы разводимся, Айлин.
Эти слова я сказал ей однажды, выслав копию свидетельства о разводе почтой. С того дня мы больше не встречались, я не следил ни за Айлин, ни за ее жизнью.
Теперь я мчал на скорости сто восемьдесят, чтобы приехать ко дню рождения дочери.
Дочери, о существовании которой узнал сегодня утром.
Почти пять, черт раздери, лет спустя.
Конец ноября. Метель. Дворники работают на максимуме, ярость порой затмевает глаза и в голове все время как на репите – ее мольбы много лет назад. Сохранить беременность, не отправлять на аборт, попробовать начать сначала.
Я отправил.
Забыл о ней через месяц-другой, как раз после того, как отправил документы о разводе, продублировав сообщением. Она прочитала и ничего не ответила. Мне и не надо было, чтобы отвечала. Ее контакт я не поднимал все четыре с половиной года после развода, не интересовался, не смотрел фото, не спрашивал о семье и о здоровье ее матери. Мне было ровно.
До сегодняшнего дня.
Утром мне сообщили, что видели мою бывшую жену. Не одну. С ребенком. Девочке на вид года четыре, не меньше.
По документам из личного дела – родилась в ноябре.
Таир сказал, копия моя.
Я и без него это понимал, только верить в это напрочь отказывался, пока своими глазами на нее не взгляну. И пока не увижу в глазах Айлин знакомый страх.
В провинцию я приезжаю далеко за полночь, снимаю отель неподалеку от необходимого кафе и делаю несколько звонков.
– Таир, найди информацию о докторе, которая делала аборт. Если есть адрес, вышли туда людей, пусть допросят, что к чему. Можно применить силу и припугнуть. Я хочу знать правду.
– Будет сделано, Рамис Аязович.
Положив трубку, достаю из дела фотографию девочки. Снова и снова. Темные волосы, большие карие глаза, моя внешность. Чисто моя.
За окном уже светает, но мозг так и не выключается. Вообще. В какой-то момент срываюсь на улицу, сажусь в тачку и собираюсь ехать к Айлин, но вовремя торможу. Если сейчас ей покажусь, на утро Айлин попытается сбежать, и я сорвусь на ней, как и раньше.
Уснуть удается только под утро, после обеда сразу вызываю к себе Таира.
– Узнать удалось немногое, Рамис Аязович. Павлова уволилась через несколько месяцев после приема вашей жены. Но также у нас есть информация, что врач была заинтересованным лицом.
– В каком плане?
– Павлова была знакома с Исмаиловой Региной. Последняя является подругой вашей жены… бывшей жены, – исправляется Таир.
– Как интересно, – цежу сквозь зубы.
Таир протягивает дело на Исмаилову и Павлову. Местонахождение последней неизвестно, возможно, она вышла замуж и сменила фамилию. Или, зная, что ее будут искать – просто сменила фамилию.
К вечеру мы выезжаем к нужному кафе, с виду внутри уже много детей и взрослых, но мне в каждом из гостей чудится Айлин. Скорее всего, у меня просто едет крыша.
– Прикажете организовать группу для входа в кафе?
– Переключись, Таир. В кафе дети, а не вооруженные мужики. Там всего лишь Айлин с моим ребенком. И теперь они уже никуда не денутся.
Я выбираюсь из внедорожника, не сводя глаз с витрины кафе. Речь не придумывал, плана тоже нет. Знаю, что хочу внутрь. Хочу увидеть ее, хочу задать вопросы и услышать, что ответит.
Затормозив у входа, даю последнее указание:
– Закройте кафе с черного входа. Она побежит туда.
– Сделаем.
– Силу не применять. Поплатится любой, кто испортит день рождения моей дочери.
Моей дочери.
Эта принадлежность режет слух и выносит не по-детски, выворачивая всего наизнанку. Как с этим жить – я пока не знал.
Толкнув дверь, я захожу внутрь и первой, в кого я врезаюсь взглядом, оказывается моя бывшая жена с ребенком на руках.
Глава 2
Айлин
– Почему у моих друзей есть папа, а у меня нет?
От вопроса дочери в груди болезненно сжимается сердце.
Я спешу опуститься перед ней на колени, чтобы вытереть ее подступающие слезы. Я знала, что рано или поздно наступит то время, когда в ее маленькой головке начнут созревать подобные вопросы, но я точно не думала, что это время наступит так быстро.
Селин было всего четыре. Сегодня исполнилось.
И праздник в честь дня ее рождения, который я создавала для нее с таким трудом, грозил вот-вот превратиться для нее в самое ужасное воспоминание.
– Папа от нас ушел? Он бросил нас? Я виновата? – атакует вопросами дочь.
– Эй, малышка, кто тебе это сказал?
Дочка опускает глаза в пол, не желая со мной секретничать. Оглянувшись на ее приглашенных друзей, которых она выбирала с особой тщательностью, я хмурю брови. Кто же мог сказать ей такое? Точно не Зоя – это была лучшая подружка Селин в садике, и это точно был не Вадим, который на прошлой неделе подарил Селин пышный букет ромашек.
– Не ругайся, мама, но я не буду ябедничать.
Прижав дочь к себе, я приглаживаю ее нарядное платье и целую ее влажные щеки.
– Раз не будешь ябедничать, тогда слушай: папа нас не бросал. Если бы он только видел, какая сильная и красивая дочка у него выросла, он бы тобой очень гордился. Слышишь?
– Но ведь сегодня мой день рождения.
– Да, малышка. Поэтому здесь все твои друзья, тетя Регина и я. Разве тебе не нравится праздник? Скоро будет шоу мыльных пузырей и…
– Но я загадывала, чтобы пришел папа! – проговаривает Селин, нахмурив темные бровки. – Чтобы у меня тоже был папа. Как у всех.
Я сдержанно улыбаюсь и понимаю: дети намного умнее, чем мы себе представляем. Они задают вопросы не из ума, а из сердца, а вопросы из сердца – они всегда правильные, они всегда попадают прямо в цель.
– Просто он не может прийти, Селин.
– Ясно… – вздыхает дочка.
– Эй, помнишь, я рассказывала тебе историю про летчика, который погиб на очень-очень важном и секретном задании? Помнишь?
Селин кивает. Это ее любимая история, а еще это был мой шанс хоть как-то сгладить отсутствие папы в ее жизни.
Папы, который не желал ее появления.
Папы, который отправил меня на аборт.
Отправил не первый раз в жизни…
Сморгнув влагу в глазах, продолжаю:
– Так вот! На самом деле это история твоего папы. Тот летчик – и есть твой папа, Селин.
– Значит, папы больше нет?
Я задерживаю дыхание, а затем произношу с сожалением:
– Он бы тебя очень любил, малышка.
Проглотив ком в горле, я даю себе обещание, что Селин никогда не узнает правду о том, какое чудовище ее отец.
Вот бы еще и мне забыть все то, что он со мной сделал, тогда я бы точно была чуточку счастливее, но это невозможно. Кадры совместной жизни въелись в мою память намертво.
– Все в порядке, Айлин?
На мое плечо опускается ладонь подруги, и я с благодарностью киваю. Регина помогала мне с самого рождения Селин, а когда дочери исполнилось два года, мы с Региной решились открыть свое небольшое дело, а именно – детское кафе, в котором сегодня мы впервые отмечали день рождения Селин. До этого мы не могли позволить себе личные мероприятия: все наши свободные средства уходили на развитие кафе, чтобы остаться на плаву в суровом мире бизнеса.
– В порядке. Мы тут говорили о папе.
– Ого, я тоже хочу послушать историю про летчика! Селин, ты расскажешь мне? – воодушевляется Регина, перед этим мазнув по мне сочувствующим взглядом. Одна Регина знала, через что мне пришлось пройти, чтобы сохранить плод от мужчины, отправившего меня на аборт.
Я поднимаюсь с колен и позволяю дочери рассказать тете Регине историю о своем папе. История, хоть и была ненастоящей, позволила мне бережно и без травм объяснить дочери, почему в ее жизни нет папы.
– Беги, крошка, тебя все зовут! – ласково пожурила Регина, дослушав историю о папе-летчике.
Я смотрю на ведущего и понимаю, что Селин уже нужно поспешить – на сцене уже начиналось большое шоу мыльных пузырей, и все ждали именно ее.
Когда Селин убегает к друзьям, Регина встает рядом и крепко сжимает мою ладонь.
– Ой, Айлинка, зря ты не подпускаешь к себе Вадима. Глядишь, Селин бы его папкой уже звала и не пришлось бы сейчас выдумывать всю эту историю.
– Мне легче выдумывать, чем лечь в постель без любви. Снова.
– Между прочим, Вадим тебя любит. Он все для тебя делает, зря ты так…
Выразительно посмотрев на подругу, так, что она резко замолкает, я иду вслед за дочерью и громко хлопаю в ладоши, когда дочка оказывается внутри большого переливающегося мыльного пузыря. Она светится от счастья, а затем радостно начинает прыгать внутри него, пока тот не лопается. Затем именинницу сменяет ее подружка Зоя. Сложив руки на груди, я понимаю, что детям очень нравится это шоу.
Идея отпраздновать юбилей Селин в нашем кафе пришла мне за несколько месяцев до мероприятия, поэтому я успела как следует подготовиться. Я нашла для дочери самое лучшее платье, о котором можно было только мечтать, заказала для нее самый вкусный торт с ее любимой вишневой начинкой и продумала мероприятие до мельчайших деталей, лишь бы Селин не чувствовала себя обделенной в сравнении с другими детьми, росшими в полной семье.
Отец Селин приказал избавиться от нее, когда я была на третьем месяце беременности, а я к тому времени уже уяснила: аборт – это боль и сожаления, ровно как и вынужденный брак.
Я вышла замуж за Рамиса под отцовским гнетом, мне было восемнадцать и море любви к жизни, а Рамису – двадцать восемь и ноль любви ко мне. После смерти отца Рамис забрал бизнес, который к тому времени стал принадлежать мне как единственной наследнице, и позволил мне уйти – разумеется, лишь после того, как убедился в том, что я сделала аборт.
Уже тогда я решила сохранить эту беременность любой ценой, потому что не хотела пережить это снова. Не хотела уничтожать ребенка внутри себя.
Еще через шесть месяцев после развода у меня родилась девочка. Селин почти все унаследовала от Рамиса: у нее были широкие темные брови, пушистые длинные ресницы и темные карие глаза, взгляд которых пробирал до дрожи. Не вспоминать Рамиса, глядя на его дочь, у меня не получалось…
– Мама! Мамочка! Смотри, это лама!
Услышав радостный крик дочери, я возвращаюсь в настоящее. Селин очень любила лам, поэтому я приложила максимальные усилия, чтобы в свой день рождения она увидела настоящую ламу. Я была противницей зоопарков, но спустя время мне удалось найти человека, который занимался спасением и тем самым одомашниванием лам. Он согласился, чтобы дети сделали несколько фотографий рядом с ламой во дворе кафе, но при этом у него были строгие правила: на животных нельзя залезать верхом и рядом с ним нельзя очень громко кричать, чтобы животное не испугалось, поэтому все гости переместились из кафе на внутреннюю территорию и соблюдали деликатные правила в обращении с животным.
Селин фотографируется первая и очень быстро возвращается ко мне с просьбой:
– Мама, я хочу в туалет.
– А как же лама? – интересуюсь с улыбкой.
– Я потеряла интерес, – по-умному произносит Селин.
Прямо как ее отец.
После брачной ночи, когда он забрал свое по праву, мои мечты о вечной любви рухнули. Он сказал, что я чистая и послушная девочка, но наш брак – лишь формальность.
– Хорошо, идем, – киваю дочери и беру ее на руки.
По плану у нас оставалось одно финальное шоу, после которого можно было выдохнуть – ведь все прошло почти идеально!
Почти все.
Кроме того, что на половине пути я вижу, как в наше кафе заходят неизвестные мужчины во всем черном.
«Рамис любил черное», – мелькает первая мысль.
– Извините, мы закрыты на праздник! – произносит Регина, поспешив гостям навстречу.
Услышав строгий голос Регины, я чуть притормаживаю шаг, потому что в наше детское кафе заходит сразу несколько внушительных фигур. Я очень напрягаюсь, потому что, как минимум, черный не входил в праздничный дресс-код, установленный Селин, а как максимум – неизвестные были настроены не очень дружелюбно.
– А мы на праздник.
– А вы к кому? – допытывается Регина.
К кому – я понимаю очень скоро.
Ноги моментально подкашиваются, и от слабости я ставлю дочь на ноги и сжимаю ее руку – так сильно, что она громко ойкает от боли.
– Мама, мне больно! – вскрикивает дочка.
Мне тоже. Очень. В глазах стремительно темнеет, когда я вижу его.
Ступая ровным, четким шагом к нам приближался мой самый страшный кошмар.
Нет…
Нет…
Нет!
Остановившись всего в шаге от нас, Рамис чеканит:
– Я на день рождения. К дочери.
Согнувшись пополам, я очень быстро подхватываю Селин на руки и резко разворачиваюсь в сторону черного выхода. Благо, я знала путь к нему как свои пять пальцев, поэтому рванула в ту сторону не глядя.
Но Рамис, конечно же, предугадал и мое бегство…
Он всегда знал меня чересчур хорошо.
У черного выхода нас с Селин встречает амбал и, загородив собой выход, произносит:
– Лучше вам вернуться, Айлин Муратовна. Я вас провожу.
– Не трогайте меня! Убери свои руки от моей дочери! – огрызаюсь и отшатываюсь от рук бритоголового.
– Мама! – хнычет Селин, прижимаясь лицом к моей шее.
Я все еще посматриваю на черный выход, но понимаю, что все мои маневры безрезультатны, когда за нашими спинами возникает несколько неприветливых мужчин и возвращают обратно.
К Рамису.
Мы оказываемся в тупике – окончательно и бесповоротно.
Я прижимаю плачущую дочь к себе и закрываю своей ладонью ее лицо. Не хочу, чтобы Рамис даже смотрел на нее. Не хочу.
Отвернувшись, я пытаюсь успокоить дочь и шепотом обещаю ей и себе, что все будет хорошо, хотя сама дышу как после километровой пробежки. Сильно-сильно. До боли в легких. И Селин прекрасно чувствует мой страх…
– Далеко собралась, Айли-ин? – протягивает почти ласково за моей спиной. – Все выходы заблокированы. Отпусти дочь.
Как?
За что?
После нашего развода я не появлялась в столице. Я спряталась в глубинку и просто хотела жить счастливо.
– Мамочка…
Селин начинает жалобно хныкать, когда я дрожащими руками крепко прижимаю ее к себе.
Она, конечно же, чувствовала мой страх и мою обреченность. Оказавшись в западне, я поворачиваюсь к Рамису и накрываю черноволосую голову дочери рукой – в попытке спрятать и защитить.
И от него, безусловно, не ускользает ни один мой жест.
Склонив голову набок, Рамис стискивает челюсти, и желваки ходят по его скулам.
– Мамочка, я хочу в туалет… – хнычет Селин.
– Т-шш…
Рамис бросает ледяной взгляд на Регину и приказывает ей:
– Отведи девочку в туалет. Немедленно.
– Нет, я сама! – выкрикиваю чересчур громко.
– Ты останешься здесь, чтобы не сбежала, – припечатывает тихо, так, чтобы Селин ничего не услышала. – Вздумаешь поднять шум, гости пострадают. Ты ведь не хочешь испортить праздник дочери, Айлин?
Внутри отчетливо обожгло, и мне хотелось закричать: «Это моя дочь! Не твоя!».
К счастью, гости все еще были увлечены ламой, и в кафе были лишь мы одни. Опустившись на колени, я выпускаю Селин из рук и прикладываю тонну усилий, чтобы не впасть в истерику.
Ведь состояние дочери и без того граничило с истерикой.
– Мамочка, я не пойду без тебя!
– Селин, пожалуйста, сделай как сказали и возвращайся. Я буду ждать тебя здесь. Хорошо?
Шмыгнув носом, Селин громко произносит:
– Эти гости плохие? Они хотят обидеть тебя, да?
– Нет, что ты…
– Ты врешь! – выкрикивает Селин. – Вот если бы папа был рядом, он бы нас защитил!
Я с шумом сглатываю.
Папа рядом, Селин. И нам нужна защита от него.
– Пожалуйста, иди с тетей Региной. Сейчас же.
Когда Регина уводит дочь в туалет, я читаю в глазах подруги неподдельный страх. Да, Регина, это он – причина моих кошмаров и слез.
И он нас нашел.
Боже.
Поднявшись с колен, я осторожно наблюдаю за Рамисом. Наплевав на то, что это детское кафе, Рамис окружил его своими людьми и забаррикадировал чуть ли не каждую щель. Они были почти всюду. Сбежать не получится.
– Поговорим, Айлин?
– Нам не о чем разговаривать.
– Например, о Селин.
– Причем здесь моя дочь и ты?!
Не выдержав, сжимаю кулаки и бросаю гневный взгляд на того, кто раньше считался моим мужем и чуть ли не богом. А я бы и готова была считать его богом, если бы он был чуть-чуть милостивее ко мне…
Но то время прошло.
И той наивной Айлин больше нет. Она умерла в том кабинете, куда Рамис отправил ее. Снова.
– Хватит, Айлин, – произносит Рамис жестко. – Сделаем тест и закроем все вопросы. Но лично я уже во всем убедился.
– А ты убедился после первого аборта или второго?! Чудовище!
– Айлин, я по-хорошему пришел.
Я закрываю лицо руками.
Лишь представив картину, в которой Рамис получает доказательства своего отцовства, я с ужасом качаю головой и начинаю быстро-быстро говорить:
– Это не твоя дочь! Я понимаю, ты мог подумать, что по срокам все совпадает, но это не так. У меня есть доказательства… Я сделала аборт, как и в прошлый раз… Ты сам отводил меня на аборт… Это не твоя дочь…
– Закрой рот, Айлин.
– Я прошу тебя, не порть ей день рождения! – едва не кричу. – Программа закончится через полчаса, пусть дети поедят торт…
Мы не виделись четыре с половиной года. Я в тайне растила нашу дочь, выстраивала свою жизнь с нуля, закончила университет, много работала, чтобы с трудом открыть собственную кофейню и, кажется, только-только становилась по-настоящему счастливой.
А он, кажется, не изменился ни на дюну – все также приходит в мою жизнь, чтобы разрушить ее.
– Хорошо, – соглашается великодушно. – Но учти: если попробуешь сбежать, я заберу у тебя дочь. На правах ее отца.
Подавив болезненную горечь в груди, я думаю только об одном: бежать.
И как можно скорее.
Глава 3
Меня трясет. Очень сильно.
Я обнимаю себя за плечи, но не нахожу опору внутри себя, чтобы за нее зацепиться. Хотя раньше, после долгой и порой изнурительной терапии с психотерапевтом, у меня это получалось.
Все сбито напрочь.
С появлением Рамиса все старания, все труды колоссальной работы над собой – сбиты и раздавлены в ноль.
Все счастье, выстраиваемое годами – рушится буквально на глазах.
– Мама, смотри, какой большой торт! – кричит дочка, счастливо улыбаясь. – Здесь тоже лама, мама!
– Невероятно! – отвечаю Селин. – Это нужно запечатлеть, дорогая.
– За-печат-леть? – выговаривает по слогам.
– Да, сфотографировать, – объясняю на понятном ей языке.
– Да, я хочу сфотографироваться!
– Вот и славно.
Я оглядываюсь в поисках нашего фотографа и замечаю, что Рамис увел своих людей из кафе.. Когда Селин вернулась из туалета, я уже умылась и привела себя в порядок, а он выполнил свою часть уговора, позволив детям насладиться праздником. Ничто не должно было испортить день рождения дочери.
Дав знак фотографу, я подхожу к Селин и поправляю несколько прядей, выбившихся из ее прически, а Селин в это время с восхищением рассматривает свой двухъярусный торт, над которым возвышалась фигура разноцветной ламы из настоящего бельгийского шоколада.
Счастью не было предела: это ее первый большой день рождения.
– Смотри в камеру, малышка, – шепчу ей.
И вместе с Селин бросаю взгляд в объектив фотографа.
Вот только моя улыбка быстро меркнет, когда я встречаюсь с холодным взглядом бывшего мужа. Рамис, конечно же, никуда не ушел, но стоял поодаль и не сводил с Селин своего взгляда. И не только с Селин – меня его темный взгляд тоже царапал, отчего по коже постоянно бегали мурашки.
Выдержав стойкий взгляд Рамиса, я все же перевожу взгляд в камеру и натягиваю улыбку. Пара щелчков, и фото на память сделаны – и со мной, и с друзьями Селин.
Разрезать торт я доверяю профессионалам, а сама отхожу в сторону подальше от дочери. Они с друзьями завороженно смотрят на яркий блестящий торт, особенно, когда его разрезают, и из слоев торта начинает вытекать сладкая вишневая начинка.
Наверное, это очень вкусно, но мне точно и кусок в горло не полезет. Меня вновь начинает знобить. В глазах поминутно то темнеет, то становится очень влажно. Я понимаю, что это последние минуты моего спокойствия – уже завершилась развлекательная программа, дети вот-вот доедят торт и…
И я останусь наедине с Валиевым. Со своим бывшим мужем.
Боже.
Где я повернула не туда?
Я не просила его появляться в нашей жизни. Я не давала о себе знать. Я просто молча воспитывала нашу дочь, а Рамиса видела только в самых страшных снах. Ни за что не поверю, что в нем проснулись отцовские чувства, ведь такие, как он – чувствовать не умели. Совсем ничегошеньки. Даже боль была им незнакома.
…Последними кафе покинула семья Зои Акчуриной, с которой Селин дружила в садике. Пока Зоя и Селин обнимаются, мы перекидываемся с Розой несколькими фразами. С мамой Зои у нас были хорошие отношения, она даже иногда забирала Селин вместе с Зоей к себе домой, пока я работала в кафе допоздна.
– Спасибо, что пришла помочь с детьми, – благодарю Розу.
– Да что ты, праздник получился замечательным!
– Зое все понравилось? – спрашиваю с надеждой.
Ответ Розы я уже не слышу, потому что моя голова забита совсем другим. Где-то рядом находится мой бывший муж, я чувствую, как от его взгляда прожигает лопатки, и это не дает мне покоя.
Когда кафе опустевает, Регина понимающе уводит Селин в нашу детскую комнату. Вместе с ними в качестве надзирателя направляется человек Рамиса, и мне хочется взвыть: неужели у нас нет ни единого шанса на побег?
Пока официанты уходят убирать двор кафе, я отрешенно опускаюсь на первый попавшийся стул и слушаю за спиной неторопливые шаги. Они звучат в такт моему сердцу, которое также спокойно бьется и больше никуда не бежит, как раньше – в мои восемнадцать.
Но стоит Рамису только прикоснуться ко мне, как я тут же подскакиваю со стула и отшатываюсь в противоположную сторону.
Падает стул и переворачивается стол, бьется посуда и вконец разбивается мое доверие к этому человеку.
– Не трогай меня! Не трогай, ладно?! – произношу чуть истерично.
– Успокойся, Айлин.
Рамис.
Мой жестокий муж. Бывший муж. Он срывает все маски и оголяет мой истинный страх к нему.
– Со мной нельзя как раньше, Рамис.
– Я понял.
– Нет-нет, ты ничего не понял! Ты наплевал на нас всех, Рамис. Ты наплевал, а теперь вернулся. Для чего? Скажи мне: для чего?!
– Давай поговорим, Айлин. Сядь.
Оглянувшись за плечо, я ловлю на себе напряженные взгляды нескольких амбалов. Они стоят за дверью, чтобы не пугать мою дочь, но чтобы испугать меня.
Регина выходит на звук, но я убеждаю ее, что все хорошо.
Все хорошо, несмотря на разбитый графин, испорченную дорогую посуду и поломанную ножку стола.
– Сядь, – командует муж. Бывший, конечно же.
Я ставлю стул на место и внутренне сжимаюсь, когда Рамис приближается ко мне чересчур близко, но останавливается возле рухнувшего стола и поднимает его. Он безнадежно сломан, придется вызывать мастера.
– Мои люди починят, – обещает Рамис.
Я молчу, наблюдая за его действиями исподлобья. Поправив свое белоснежное шелковое платье, я свожу колени вместе и выжидательно смотрю на Рамиса.
– Красивое платье. Напоминает твое свадебное.
– Не стоило напоминать, – шепчу тихонько. – Теперь оно будет ассоциироваться у меня с тем днем.
– Ты повзрослела, Айлин. Смотрю, наточила свой и без того острый язык.
– Да. После того, как ты его сточил.
Я незаметно сжимаюсь и сцепляю руки в замок до побелевших костяшек. Если бы я заговорила с ним так в свои восемнадцать, то могла запросто разозлить его и получить легкую оплеуху – совсем безболезненную, но жутко унизительную.
– Чего ты хочешь, Рамис?
– Дочь – моя.
Боже, он не спрашивает.
Рамис утверждает.
– Была бы, – поправляю осторожно. – Если бы ты не отправил меня на аборт. Поэтому у тебя нет дочери.
– Довольно игр слов, Айлин. По крови она моя. Завтра утром я заеду за вами, и мы сделаем тест, чтобы уладить вопрос с твоим отрицанием действительности. Будь реалисткой, Айлин: беременность наступила в браке, и отцом могу быть только я.
К сожалению, да.
Потому что на измены, в отличие от Рамиса, я была не горазда.
– И у тебя есть только два варианта, – подводит Рамис.
– Какие же?!
Рамис широко расставляет ноги и смотрит на меня с легким прищуром.
У меня же резко холодеют конечности, потому что я знаю: ни один из его вариантов мне не понравится.
– Первый вариант: быть хорошей девочкой и пойти на компромисс. И быть плохой девочкой, но тогда и последствия будут плохими, Айлин. Для тебя.
– Снова мне угрожаешь, да? – мой голос ломается.
– Ты по-другому не понимаешь.
– Ты по-другому не умеешь!
Вскинув взгляд, смотрю прямо на Рамиса.
Потому что он смотрит на меня уже очень давно, не отрываясь.
– Ты изменилась, – замечает он. – Я тоже изменился. И я хочу принимать участие в воспитании дочери.
– Нет-нет-нет! – взмолилась я. – Умоляю тебя: сейчас же замолчи!
– Айлин, – произносит спокойно.
– Нет-нет! Это даже звучит ужасно! Ты наплевал на всех, Рамис. На наш брак, на меня, на детей…
Рамис морщится: я припомнила ему первую беременность…
Он дает знак своим людям, чтобы они закрыли дверь между основным залом и детской комнатой несколько плотнее. Его дочь, конечно же, не должна услышать о том, какой он монстр.
– Наплевал. Все это время ты проводил время с другими женщинами, отдыхал и жил в роскоши и богатстве, не спрашивая, как я.
– Я оставил полагающуюся тебе часть, – возражает вкрадчиво. – Ты не бедствовала, Айлин. Ты открыла свой бизнес, насколько я осведомлен.
– Открыла. Не бедствовала. Я вообще была счастлива, – я осекаюсь и обессилено опускаю руки вдоль тела. – Впрочем, это тебя не касается…
– Теперь касается, Айлин. Нам есть что обсудить, и я хочу, чтобы ты не убегала, а слушала.
– А, может, сразу в спальню? Когда мне было восемнадцать, ты не говорил со мной, ты отводил меня туда.
– Я бы и сейчас это сделал.
Резко поднявшись со стула, который снова с грохотом падает, я хватаю со стола стакан с питьевой водой и выплескиваю Рамису прямо в лицу.
Отшатнувшись, я смотрю на лицо бывшего мужа и выставляю перед собой ладони.
Вот и все…
Вот и все…
Все его тело и костюм графитового цвета были облиты водой. Его красивое, немного обросшее лицо исказилось в гримасе недовольства, а кулаки с увесистым перстнем – сжались.
Когда глаза карего цвета превратились в жгучие черные, я поняла, что это уже совсем дурной знак.
– Сядь, Айлин, – цедит Рамис и тянется за салфетками.
– Тебе хорошо, ведь ты чувствуешь себя хозяином жизни и понимаешь, что ты сильнее меня – и физически, и финансово, поэтому ты сразу с порога пригрозил мне дочерью. Я все это понимаю. Но правда жизни такова, что девочку Айлин, которой было девятнадцать, ты отправил на аборт. Тогда она тебя, дурочка, еще любила. Но ее больше нет, Рамис.
– Сядь, я сказал!
– Тебя предупредили, что после аборта у девочки Айлин может больше никогда не быть детей, но ты все равно отправил ее в тот кабинет!
– Вероятность была мала!
– Ты наплевал на собственного еще не рожденного дитя! Мы с Селин не хотим тебя видеть и имеем на это право. Вот так, Рамис. И никак иначе. И никакого завтра не будет.
– Это твоя правда. Сядь и выслушай мою, – требует Рамис.
Он тоже на взводе, и я это чувствовала.
Раньше я бы никогда не позволила себе говорить с ним в таком тоне. Никогда. Я была примерной и послушной женой, хотела семью и была верной своему мужу. Что мужчинам еще нужно?!
– А какая у тебя правда, Рамис? Мне было плохо, после вмешательства меня всю выкручивало наизнанку, а когда я позвонила на твой телефон, то услышала в трубке женский голос. Я знала, что ты изменяешь мне, и это не стало новостью. Я просто попросила эту женщину передать, что мне плохо. Но скорая приехала раньше. А ты ночью так и не вернулся.
Закончив свою речь, я тяжело дышу.
Лицо Рамиса меняется – от гнева до помешательства и растерянности. За считанные секунды.
– Я не знал, Айлин.
– Да, ведь с помощницей было всяко лучше, чем с больной женой, которую ты отправил умирать. Вот она – правда, Рамис. А свою ты оставь при себе, она ни черта не покроет.
Официанты вернулись со двора кафе, нарушив гробовую тишину.
Схватив со стола тарелки с остатками еды, я принимаюсь помогать нескольким официантам убирать зал. Я никогда не стыдилась убирать столы вместе со своими подчиненными, потому что когда-то я начинала именно с этого.
Рамис сидел неподвижно. Он сжимал в руках телефон, так и порываясь набрать кому-то, но тормозил себя и продолжал сидеть неподвижно.
Когда за окном совсем стемнело, а все столы почти были убраны, Рамис, наконец, поднялся.
– Я привез подарок для… Селин.
Бывший муж протягивает мне небольшую коробку, на которой изображен известный и очень дорогой бренд. Но не это поразило меня.
– Смартфон? – восклицаю.
– Последней модели. Я не успел подготовиться, узнал только вчера.
– Ей всего четыре, Рамис! Какой смартфон? Ты сейчас шутишь?
– Я без понятия, что дарят детям.
– Да, и это, знаешь, логично, – не могу удержаться. – Ведь легче, когда их просто нет.
– Айлин… – предупреждает Рамис.
Чуть сбавив тон, я возвращаю ему телефон и прошу:
– Послушай, Рамис. Я сказала дочери, что ее папа – летчик, и что он погиб на очень важном задании. Не порть ее впечатления о себе, Рамис.
– Ты много себе позволяешь, Айлин, – тяжело проговаривает он, сжимая челюсти.
– Нет-нет, совсем немного. Теперь я не та Айлин, которую можно положить на любую поверхность и делать, что хочется.
– Ты утрируешь, моя дорогая жена. Я не делал ничего против твоей воли, – прищуривается Рамис.
– Бывшая жена, – поправляю тут же.
Я вручаю Рамису дорогой смартфон, потому что не хочу принимать от него никаких подарков.
– Ты сделал со мной вещи похуже: насильно отправил меня в тот кабинет, пригрозив здоровьем родителей. Ты сказал, что если я тебя не послушаюсь, то однажды в родительской машине просто откажут тормоза. Ты помнишь, Рамис? Я помню! Я ничегошеньки не забыла…
– Довольно, Айлин, – злится Рамис, сжимая подарочную коробку в своих руках.
–…и, раз мы встретились, то я должна поделиться с тобой, – продолжаю говорить, чувствуя влагу на глазах. – Психотерапевт говорила мне, что когда делишься своей болью, то тебе становится легче.
Наспех вытерев с чего-то мокрые щеки, я поднимаю взгляд и добиваю Рамиса как можно больнее:
– Тогда у нас мог родиться сын. Я тебе не говорила, но срок был большой и на последнем узи перед вмешательством мне сказали, что это мальчик. У Селин мог быть братик. Я даже придумала ему имя, но ты чудовище, Рамис. Уезжай и не смей приближаться ни ко мне, ни к моей дочери, потому что мы больше не твои!..
Л-и-т-р-е-с.
Глава 4
– Ты уверена, что поступаешь правильно?
– Ни в чем я не уверена, Регина.
Регина задает вопрос, который я прокручиваю в своей голове последние несколько часов. На дворе ночь, в ногах чемодан, а в мыслях – полный раздрай.
Куда идти?
Куда ехать?
В кармане запас в размере пяти заработных плат, все остальное, увы, я до копеечки вкладывала в бизнес.
Я без сил опускаюсь в кресло, в одной руке держа детские колготки, а другой – прижимая к себе дочь. Селин капризничает, ведь на дворе ночь, а я продолжаю собирать чемодан и прошу Селин потерпеть до поезда, где она сможет хорошо поспать.
