Анастасия Алексеевна Попова
В огнях Майдана
Глава 11
Близок не тот, до кого можно дотянуться рукой,
А тот, к кому тянется душа…
Чувство тревоги не покидало меня в то утро ни на минуту. Но оно не было вызвано столь продолжительным сном, это было что-то иное. Не заметив как проспала несколько дней упустив столь весомые события, свидетельницей которых могла бы стать, я никогда ещё не чувствовала себя так спокойно, как в это утро. Мне казалось, что это был вовсе не сон я была с ним, а он был рядом но не физически, воедино нас соединяла иная, незримая, не осязаемая духовная связь. Я чувствовала его взгляд сжимала в своей руке его руку, чувствовала эту близость, слышала, как бьется любимое сердце, ведь оно билось в унисон с моим. Мы как дети купались в водах наших воспоминаний… словно фото в старом семейном альбоме перелистывали их показывая друг другу картины из своей памяти. Мы были счастливы, открыв свои мысли друг другу, были собой и сердце больше не приходилось прятать. Этот истинный покой не покинул меня вместе с прекрасным сном, но сейчас он уходил, дымкой растворяясь в лучах последнего утра ноября. Сердце стучало все быстрее и быстрее, необъятный страх сжимал горло заставляя жадно хватать воздух. Что-то случилось, не со мной, что-то случилось с ним.
Он стоял растерянный и одинокий посреди толпы обходящей его стороной, словно и не замечая. Слёзы от бессилия катились по его щекам. Единственное на что ему хватило сил – добраться до тонкого деревца одиноко украшавшего газон. Ему больше некуда было идти да и идти было не зачем. Глаза опустились, он не хотел видеть людей, жаждал остаться один на один с мыслями, но как это сделать, когда вокруг сотни или даже тысячи. Движущимися во взаимном безразличие друг к другу в бушующем потоке общего гнева, единственным, что их объединяло. Который словно новый вирус вырвавшейся из подвала лаборатории овладел всей страной.
На глаза попалась кучка одинокого пепла выделяющаяся на увядшем газоне, такая же одинокая и незаметная как и он сам, но в ней было что-то, её так же как и его никто не замечал, но не смотря на бушевавший вокруг людской поток, проносящийся от окраин к центру, кучкующихся на площадях и в парках, она оставалась неосквернённой. Коля невольно протянул к ней руку, словно увидел в ней единственное родное существо. Но прикоснуться к нему не посмел, из пепла под порывом ветра восстал опалённый кусочек георгиевской ленты. Холодный пот выступил на лбу к парня, он не мог поверить тому что видел. Неужели сейчас на Украине, в этом объединившим поколения хаосе у людей не осталось ничего человеческого. А ведь точно такая же лента была и у Марины на сумке, и не известно к чему бы это привело если бы она была с ней. У самого бордюра на краю асфальта ещё отчётливо выделялись несколько лужиц чьей-то крови. Кто-то сражался, но проиграл. Рассеянно рассматривая то место на глаза попался потрёпанный, запылившейся резиновый брелок в виде сердечка, руки парня затряслись, подняв его он узнал то самое сердце, которое вместе со своим подарил ей. О, Господи! Неужели это её кровь и я опоздал, а все что мне чудилось, был лишь сладкий сон? Голова закружилась, в глазах потемнело, силы покинули его тело.
Крупный незнакомец вовремя подоспев подхватил его сзади не дав упасть. Прислонив к тонкому стволу, пытался привести в чувство. Вокруг собралась густая толпа зевак, закрывшая собой лучи солнца. Кто-то пытался помочь, кто-то просто стоял и наблюдал.
Серёжа взахлёб рассказывавший Павлу Петровичу о событиях прошлой ночи подошел к окну.
– Вот я и говорю, постоянно они там собираются, тусуются, выпендриваются, а потом все тихо-смирно расходятся и всё. – Могучие руки парня разошлись в стороны в многозначительном жесте неловкого реверанса.
– А шо вчера не разошлись тогда? – Хмуря брови наступал старик.
– Да, бать… понаехали эти политюги, журналюги и подобная нечисть и все на Майдан народ мутить. Те кто поумней разошлись, да и ночь же. А остальные получили шо заслужили. Эток не скажут, а я сам видел, парни до дивишны эти сами начали.
– Шо начали? – Не смог скрыть удивления Павел Петрович.
– Шо, да шо! Камнями кидаться, выражаться некультурно. Да и у этих, беркутов приказ был, значит… разогнать. А уж кто там шо… никто теперь не поймёт да не разберёт.
– Так зачем же, Серёженька?
– Да сам не знаю. Кот умней в пиджаке или без?
– Да пиджак то тут причём – вмешалась я в этот странный разговор.
– В том-то и дело, что не причём. Дурак что в пиджаке, что без, дураком быть не перестанет.
Переглянувшись мы захихикали, так ёмко, а главное точно в цель, мог попасть лишь наш любезный седоватый старец. Я подошла к окну, накатившая тревога не покидала меня.
– Что за столпотворение?
– Где? – Удивился Сергей.
– На той стороне улицы. – Поднеся пальцы к стеклу коснувшись окна, мне захотелось бежать, туда на ту сторону улицы, о которой боялась и подумать, но мне почему-то надо было именно туда.
– Да у нас теперь весь Киев одно сплошное столпотворение, – небрежно отшутился старик.
– Я должна идти.
– Куда? – Сергей попытался схватить мою руку, но не успел. Скрывшись в коридоре я мигом добралась до двери.
– Не задерживайся там! – Раздался позади заботливый голос.
– Я быстро.
Не успела я захлопнуть дверь, как в ней появилась голова Сергея. Торопливо обуваясь, он чуть не схлопотал деревянной красавицей по самому мудрому месту. Если бы не рука, то голова ещё долго болела бы. Он торопливо спускался по ступеням, боялся не успеть, но так и поцеловал лбом тяжёлой парадной дверью. Сколько не оттягивай судьбу за уши, а ход её неизбежен. Потирая лоб, он искал глазами меня, но я точно знала, что должна делать и где должна быть. Это не дежавю и даже не седьмое чувство, эти ощущения нельзя описать, словно тревога, обуявшая перед самым взлётом покинуть самолёт, которому уже не суждено приземлиться. И я не ошиблась. Ведь там, на том самом месте, бездыханный, поникший в толпе зевак лежал он… Я замерла вместе с ним.
– Неужто ещё один трупак… – Взявшись за голову, уже обеими руками прошептал в спину Серёжа.
Его слова заставили меня бежать… бежать к нему и не важно живому или мёртвому. И если я опоздала, принять Сати, последовать за Дакшаяни, которую тоже разлучили с любимым. Но приблизившись к его лицу, прижав к себе его голову, я поняла, что не опоздала и больше никогда не опущу руки, не расцеплю своих объятий, не покину его, вопреки всему, наперекор всем обстоятельствам. Коля приходил в себя, его глаза открылись, а руки крепче прижали к себе любимое тело.
– Я знал, – слёзы катились из его глаз, – я верил и не ошибся.
– Ты искал меня… – мне стало нестерпимо стыдно за то что усомнилась, за то, что не поверила, за то, что злилась…
– Я нашёл тебя недавно, но проснувшись сегодня утром, вновь потерял. – Его глаза поднялись и встретились с моими, и только тогда я поняла это не было сном.
– А сегодня нашла тебя, и больше не потеряю.
Губы слились в нежном поцелуе. Зеваки, непонимающе разводили руками, кто-то плакал. А мы жили, никогда ещё раньше не дышали в полную силу как дышим сейчас в едином дыхании одной грудью. Только сейчас эта связь явственно заиграла вокруг нас, закалённая огнями майдана, тянувшая нас друг к другу связывая красными нитями, меня на границу с Украиной, его на границу с Россией. А есть ли эти границы. Есть ли границы у души, любви и сердца. Ведь это лишь термин, раздробивший когда-то единое целое, единую Страну, но не ему не подвластно разделить наши души и нашу судьбу.
Глава 12
Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, – что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать.
Фридрих Энгельс
Пробиваясь сквозь людские толпы, простившись с новыми друзьями, мы покидали бушующий Киев. Мы стремились оставить его позади, как страшный кошмар даже не подозревая, что все только начинается, не знали мы что впереди ещё сто дней способных перевернуть страну с ног на голову полных огня и волнений, многотысячных митингов, кровавых столкновений на Банковой и Грушевского, факельные шествия, но и они померкли после бойни 20 февраля. Страна стремилась в пучину хауса, но никто не спешил её спасать, каждый дорожил лишь своим карманом, не гнушаясь способами его набить.
Площадь Независимости, 30 ноября 2013 года.
Мы покидали Украину. Я думала, что навсегда, но где-то в глубине души знала, что мне ещё не раз придётся вернуться. Железные колёса стучали по ледяным рельсам, унося нас сквозь сёла и города, в которые уже скоро придёт война. Мы покидали страну, даже не подозревая, что вскоре из неё сбежит даже президент, которого как и нас будет вести инстинкт выживания. Я не осуждала его, разве можно судить человека за то, что он человек. Да и сколько он натерпелся от новых каналов начавших вещание с интервалом в один день на средства доброй западной руки, сразу после начала Майдана.
Тогда я не могла себе представить как скоро расколется семья, о которой с детским возбуждением так часто говорил Он. Что кровную братскую связь, словно лезвием ножа разорвёт чья-то неумелая рука, оставив кровоточащие душевные раны. Не могла я тогда знать и того, что мой Коля, боец великой Украинской армии, которой он гордился, будет вынужден биться против своего же народа, против моральных принципов и младшего брата, который добровольцем пойдёт защищать Луганск. Что Они оба будут ненавидеть старшего, ведь именно он пополнив часть № 3057 элитной национальной гвардии Украины встанет под знамя «Азова», которая подобно силам Бандеры не знает ни пощады, ни жалости.
Не знали мы и того, что после нашего возвращения его часть покинет границу и на счастье нам оставалось лишь несколько часов. А затем четыре страшных года в которых будет лишь страх, редкие СМС и долгожданные короткие звонки, в беспросветном хаосе войны.
Мы возвращались обратно к нашему озимому ещё зелёному полю, даже не зная что страна которую мы покидаем расколется на три части. Крым – найдёт своё спасение в историческом прошлом и воссоединится с Россией, Донецк и Луганск будет кровью отстаивать право на суверенитет и существование, в ружьё встанут даже женщины и старики. Да и как не встать? Если отчий дом в руинах, а близкие и родные погребены заживо или убиты осколками.
В начале этого хауса никто и подумать не мог, что Запад и Восток Украины распадётся на столько, что одни будут бомбить других фосфорными бомбами, пытать в закрытых тюрьмах методами признанными аморальными во всём мире. Сбивать пассажирский самолёт с не повинными ни в чём людьми, чужой кровью рисуя выгодное для себя общественно мнение – лишь бы мировая общественность признала их оппонентов вне закона. А они – и дальше могли бы безнаказанно творить бесчинства под розовым колпаком запада, сваливая последствия на Россию, ДНР и ЛНР.
Но мы не знали ничего, мы просто стремились поскорее покинуть Киев – охваченный огнём коктейлей Молотова и чёрным дымом покрышек. Мы хотели убежать, но от войны не убежишь. И теперь я боялась – боялась за Колю, сладко безмятежно спящего, на моих коленях. Я наконец поняла о чём именно говорила та женщина, с которой дважды столкнула меня судьба. Наверное, она знала. Теперь знаю и я, и мои глаза открылись. И сейчас я хочу смотреть лишь на него, что бы его образ, не смогли стереть ни война, ни расстояние, ни время.
