Анастасия Нуштаева
Огнетрясение
– На тебя это тоже похоже. Только докопался ты не до алмазов, а до моей головной боли.
– Все сходится, – сказал Киса, пожав плечами. – Я тоже Козерог.
Качнув головой, Кира отвернулась.
Голова у нее не болела – болело все тело. Ей не хотелось здесь торчать. Но она не сбегала, как некоторые студенты, которые выдержали лишь первые минуты вступительной речи. Кира хотела посмотреть на символы факультетов. Ей так не терпелось, что коленки тряслись.
Целых десять минут Киса молчал. Кира понадеялась, что на этом их дружба на веки вечные закончилась. Но ошиблась.
Кира разок обернулась – уж слишком долго Киса молчал. Надо было убедиться, что он не сбежал и не умер. Но все с ним было в порядке. Он стоял вразвалочку и скучающим взглядом следил за тем, что происходит на сцене. На Киру не смотрел. Но, когда она обернулась, заметил ее взгляд и довольно улыбнулся. Чтобы не сильно радовался, Кира бросила:
– Бабочку поправь, – и отвернулась.
Вряд ли он послушается – просто надо было оправдать то, что она на него посмотрела.
Когда подул ветер, стало полегче. Кира даже на пару минут забыла, как щиплется ткань, особенно когда кожа влажная от пота. И как болит грудь, то ли от неудовольствия, то ли от реальной физической боли. И как ей не нравится стоять в толпе, где, к счастью, всем нет до нее дела.
Всем, кроме Кисы.
– Это ректор, – шептал он ей на ухо. – Хуже него только его сын. Вон он, смотри…
Это началось, когда на середину помоста вышел высокий мужчина с медными волосами. Его и рыжим не назовешь. Цвет казался таким благородным, что Кира не сразу сообразила, что он из Огня.
Мужчина что-то серьезно говорил, но Кира ни черта не слышала, потому что Киса бубнил ей на ухо:
– Ректор настолько ненавидит другие стихии и знаки, что даже женился на Льве. Прикинь? А ведь Лев со Львом не совместимы, ты знаешь… Меня постоянно мучит вопрос: как они уживаются? Нет! Больше всего меня мучит другой вопрос: как они зачали сына? Не удивительно, что он у них единственный ребенок. Вон, смотри, он тоже на помосте. Стоит. Довольный… Ты глянь…
Кира хотела бы оглохнуть на то ухо, которое оккупировал Киса. Но это была слишком большая жертва. Вместо этого она обернулась и зашипела:
– Во-первых, зачем ты мне это говоришь. Во-вторых, откуда ты все это знаешь. В-третьих, почему ты решил, что мне это интересно.
Столько вопросов за раз голова Кисы не выдерживала. Поэтому он ответил лишь на первый:
– Надо ввести тебя в курс дела. Ты же новенькая.
– Откуда ты знаешь? – почему-то удивилась Кира.
– Я здесь все про всех знаю, – Киса довольно улыбался. – А тебя не знал, следовательно, ты та самая…
Кира наступила ему на ногу. Она не любила, когда кто-то говорил о ней в ее присутствие. Пусть даже с ней самой.
– Что они тебе сделали, что ты их так не любишь? – сказала она, кивнув на помост.
– Мне лично ничего, – сказал Киса. – Я, вообще, знаешь ли, добрый и всепрощающий… Ай! Да хватит уже топтаться по мне!
– Ближе к делу, – сказала Кира, не извинившись.
Киса хотел съязвить, но это пошатнуло бы его репутацию доброго и всепрощающего. Так что он просто продолжил:
– Они самые отъявленные стихисты, которых я знаю.
Кира нахмурилась. Такого слова она не слышала. Она не любила чего-то не знать, поэтому напряглась. Но тут Киса объяснил:
– Если что, «стихист» это я сам придумал. Только что. Эта типа расисты, но те, которые не по расе гнобят людей, а по стихиям. Поняла?
Улыбнувшись, Кира кивнула. Ладно, этот Киса не такой бестолковый, каким казалось на первый, второй… на первые десять взглядов.
– И что же, – сказала она. – Академией заправляет стихист?
Киса закивал так яростно, что Кира удивилась, как это у него голова не отвалилась.
– Точнее стихисты. Ректор – преподавателями. А сын – студентами. Оба мерзкие, как…
– Ну он красив.
Опешив, Киса умолк. А Кира продолжила разглядывать сына ректора.
Его волосы были такого же благородного рыжего оттенка, как у его отца. А вот черты лица отличались – были не такими грубыми. Лоб и подбородок – уже, глаза и губы – больше. И нос не прямой, а вздернутый, словно у маленьких девочек. Но это ему шло.
– Красив? – воскликнул Киса, наконец-то ожив. – Я тебе скажу кто красив! Хорошо знаю этого человека! Каждое утро вижу его в зеркале!
Кира не обратила на него внимания. Даже со своего места она видела, какого яркого цвета изумрудные глаза сына ректора. Но, может, так лишь казалось из-за контраста с цветом волос.
– Эй, прекрати… – Киса толкнул ее локтем в бок. – Кира, перестань… Мне не приятно, когда в моем присутствии любуются кем-то, кто не я.
Кира послушно отвела взгляд и посмотрела на Кису, но лишь для того, чтобы спросить:
– Он тоже Львенок?
– Ну а как ты думаешь, если оба его родителя – Львы?
Кира снова перевела взгляд на помост.
– А как зовут?
Киса побурчал что-то о том, что по обложке книгу не судят. Но все же сказал:
– Лео.
Кира поджала нос.
– Как банально.
– Это у них семейная традиция. И сын Лео, и папа, и дед, и… В общем-то, про деда не уверен. Я его никогда не встречал.
Киру немного пугала осведомленность Кисы. Впрочем, он не сказал ничего из того, что нельзя узнать простым наблюдением.
Издалека Лео-сын, выглядел хорошо. Впрочем, Кира не сомневалась, вблизи он еще лучше. Пока она смотрела на него, Лео успел несколько раз склониться назад и что-то кому-то прошептать. Он сдавленно смеялся, и бросал взгляды на ректора, который сейчас торжественно что-то рассказывал. Одет Лео был в форму, как и все студенты.
Форма Огня состояла из темных брюк в обтяжку, и такой же темной водолазки. Одежда облепляла тела огненных, не пропуская между кожей и тканью ни одной молекулы воздуха. Кира понимала почему. Огонь – самая непредсказуемая стихия. Ему ничего не стоило обратиться против того, кто его вызвал. И потому летящая одежда – широкие рукава, как у водных, или пышные юбки, как у воздушных – могут сыграть злую шутку.
– И что же, он ненавидит Землю?
– Кира! Если бы ты меня слушала, а не смотрела на него, представляя, как он тебя… Короче, мы говорили об этом в начале разговора. Точнее моего монолога.
Кира кивнула, не отводя взгляд от Лео. Киса снова бурчал что-то о том, как обманчива внешность. Кира не собиралась с ним спорить. Она прекрасно знала, как может не соответствовать внешность человека его характеру. Но разве так уж вредно иногда позволить себе обмануться?
Потом отвести взгляд все же пришлось. Кто-то объявил о том, что вот-вот откроют символы факультетов. Во всех Академиях этот завершающий этап линейки означал начало учебного года.
Киру охватил трепет. Она стояла в задних рядах, как многие четверокурсники, но все же хорошо видела эти изваяния, которые, укутанные, едва ли чем-то отличались друг от друга.
Даже Киса присмирел. Смотрел на помост, чуть щурясь от солнца, которое уже поднялось достаточно, чтобы докучать. Так что многие студенты ставили козырьком ладони или прикрывали глаза до щелочек.
Ректор сказал заключительное слово. Что-то про то, как он рад видеть всех учащихся – новеньких, и тех, кто в Центральной Академии из года в год. Киса фыркнул, но Кира этого не заметила – пялилась на изваяния.
Затем ректор отдал приказ открыть символы. Кто-то из Воздуха, взмахнул рукой, и, не касаясь покрывал, заставил их слететь со статуй.
В следующую секунду стало так тихо, что Кира слышала клекот собственного сердца. Что-то пошло не так. Но не разглядеть, что именно: солнце так слепило, что хотелось закрыть глаза, а потом еще и накрыть их ладонью. К тому же все молчали. Словно воды в рот набрали. Может, проказа кого-то водного?
А потом кто-то закричал. Вряд ли от страха – ничего жуткого не случилось. Наверное, кричали от неожиданности.
Моргнув несколько раз, Кира наконец-то сумела сфокусировать взгляд на символах факультетов. Ничего такого они из себя не представляли. Обычные статуи. Огонь – язык пламени, такой же яркий, с такими же неуловимыми очертаниями, но без тепла. Вода – волна натурального цвета, полупрозрачная, но затвердевшая. Воздух – завиток ветра, который казался неосязаемым, но все же твердо стоял на помосте. Ну и Земля. Ее представлял резкий склон обычного земляного цвета. Он казался менее величественным, чем остальные символы.
Но, в отличии от них, его не измарала грязь.
Присутствующих это поразило. Студенты громко переговаривались. Скучающие во время речи ректора, сейчас они словно проснулись. Одни гневались и кричали, другие так удивлялись, что не могли ни слова сказать. А были и те, в основном коренастые с каштановыми волосами, кто довольно ухмылялся.
Никакого ущерба. Просто засохшая грязь покрывала рваными клочьями величественные изваяния, означающие Огонь, Воду и Воздух. На таком фоне Земля смотрелась чистенькой. А ведь грязь, как говорили некоторые, это ее суть.
Преподаватели, сперва замершие от удивления, как и студенты, теперь стремительно перемещались по помосту. Некоторые спустились к студентам, чтобы угомонить их. Другие пытались оттереть грязь. Символ Земли обходили, словно боялись к нему прикоснуться.
Уж кто виноват в этом всем, так явно не изваяние. Это дело рук человека. Причем не последней силы – преподаватели не справлялись с грязью. Символы полоскали сразу несколько водных, но отмыть их все не получалось. Тот, кто измарал символы, явно не хотел, чтобы от грязи избавились быстро. Словно он желал, чтобы присутствующие подольше смотрели, как уничижительно смотрятся стихии на фоне чистой Земли.
Никто не знал, какой цели он добивался. Но результат получился ощутимым. Народ переполошился. Особенно огненные. Даже преподаватели впали в ярость, а те, которые находились на кафедре, встали рядом с ректором и о чем-то рьяно с ним переговаривались.
Кира просто смотрела вперед и не шевелилась. Ладони сжимали юбку, пальцы ног поджимались, словно чтобы сцепиться с землей. Кира видела, как ректор выкатил грудь, как строго, но спокойно отвечал на вопросы. Он держался хорошо, как для человека, которого прилюдно щелкнули по носу. Уж кому, как не ректору знать, что с символами сотворилась какая-то чертовщина. А все же Кира заметила, как бегал его взгляд, когда он молчал.
– Обалдеть, – сказал Киса. – Просто о-бал-деть.
Кира не спешила оборачиваться к нему. Она наблюдала за тем, как преподаватели справляются с грязью. У них почти получилось. Минута – и все символы засияют чистотой.
– И зачем кому-то это понадобилось?
Тут Кира не выдержала и все же глянула на Кису. Тот недоумевал. Затем, словно Киса задал свой вопрос во всеуслышанье, кто-то с помоста закричал:
– Грядут перемены! Услышьте меня!
Это был низенький дедуля в светло-голубом костюмчике, который так ему не шел, что уже как будто и неплохо смотрелся. Если бы не его слова, то Кире он показался бы смешным. Глядя на него, она поджимала нос, словно у пафоса его слов был запах, и он очень Кире не нравился.
Киса хохотнул и, прежде чем Кира обернулась, сказал:
– Это Душный.
– В смысле, воз-душный?
Киса снова усмехнулся и продолжил:
– Не-не-не! Именно Душный! Это я ему такую кличку дал. И теперь вся Академия его так называет. Преподаватель. Воздух. Он смешной, но не на экзаменах. На экзаменах вообще мало смешных преподавателей.
Пока Киса говорил, пара других преподавателей подошли к Душному, и стали что-то ему втолковывать. Он еще пару раз воскликнул про перемены, но потом угомонился.
– Откуда ты знаешь, какой он преподаватель, если он Воздух? – сказала Кира.
– Он у нас на Взаимодействие стихий. И на четвертом курсе будет, так что и ты с ним познакомишься.
Кира кивнула. Хотела спросить, как проходят эти занятия. В Академии Земли Взаимодействие стихий было унылым, потому что не хватало смежных преподавателей. Они не задерживались в земляной части – если ты не Земля, то стремишься покинуть эту область.
Но тут вниманием завладел кто-то другой. Его тягучий голос, хоть и не усиливался магией, зазвучал словно у Киры в голове. Она резко обернулась к помосту, так что волосы взвились, но тут же улеглись на плече.
– Ой, ну начинается… – протянул Киса.
А с помоста донеслось:
– Кто бы это ни был! Знай, что просто так это тебе с рук не сойдет! Мы отыщем тебя и, клянусь, ты пожалеешь о содеянном!
Лео продолжал говорить что-то о справедливости и наказании, которое обязательно настигнет виновного. Кира подумала, что преступление как будто не такое страшное, чтобы так громогласно грозиться расправиться с тем, кто за ним стоит.
– Что-то он размяукался, – сказал Киса. – Как будто это его в грязь сунули.
Он тоже наблюдал за Лео, позабыв, как осуждал Киру за подобное. За Лео на помосте стояли несколько рыжих студентов. Наверное, это с ними он шушукался во время торжественных речей.
– Оскорбился, – тихо сказала Кира.
Киса ненадолго задумался, а потом сказал:
– Походу. Уж что оскорбит Огонь, так это если Земля хоть в чем-то станет его превосходить.
Поджав губы, Кира кивнула. Первое, что она назубок выучила в Центральной Академии – это то, что Огонь здесь господин.
Еще несколько секунд она вглядывалась в Лео, и за мгновение до того, как отвернуться, Кира почувствовала, что их взгляды пересеклись. Может, показалось. Ведь когда Кира снова посмотрела на Лео, тот уже развернулся к ней спиной и шагал к спуску с помоста.
Глава 2
Неизвестная
Едва ли есть более приятное чувство, чем осознание того, что твоя шалость удалась. Получить результат кропотливых, иногда опасных действий – вот что приносит истинное удовольствие.
Только я не верила, что моя затея удастся. Я боялась до дрожащих коленок. Вдруг меня бы засекли?
Утро первого сентября у меня началось необычно. Я поднырнула под помост, очутившись в подвальной сырости. Здесь было неуютно – не хотелось надолго задерживаться. Я и не собиралась. Сделаю дело и сразу уйду.
Отчего-то мне казалось, что символы факультетов – это что-то едва ли не священное. А не обычная материя, которую можно коснуться, поломать… испачкать.
Они не завизжали сигнализацией, когда я сдернула покрывала. И не пошатнулись, когда я пнула ближайший – лепесток пламени. Даже просто видеть символ Огня было пыткой. Жалкие выскочки. В Академии это чувствовалось сильнее, чем где-либо. Чем их стихия лучше? Она всегда считалась самой опасной. Ее сложнее контролировать. Что хорошего?
Так что марать Огонь было приятнее всего. Чуть склонив голову, я медленно проводила ладонью по застывшему пламени и вслед за ней появлялась полоса грязи. Огонь оказался неожиданно прохладным. Хотя что удивляться – это ведь не настоящее пламя.
Грязь застывала не мгновенно, поэтому успевала чуть потечь, ложась узором, который, вопреки эстетике, был мне мил. Застывшую грязь убрать трудно. Просто соскоблить или смыть водой – невозможно. Преподавателям придется постараться, чтобы справиться с моими чарами. Я разузнала, как сделать их достаточно прочными, чтобы все, кто увидят грязь на символах своего факультета, смотрели на нее как можно дольше. Они недооценят меня. Попробуют смыть – но не справятся сразу. Потом у них, конечно, получится. Но это ничего. Мне нужно лишь устроить представление.
Зачем нужно? Просто очень хочется, чтобы все увидели: Земля чище других стихий. Как бы странно это ни звучало. Пусть готовятся к тому, что теперь так будет всегда. В этом году Академия переживет переворот. Ей предстоит побороться с врагом и проиграть ему.
Кое-кому Неизвестному.
Я заканчивала марать Воздух, когда услышала, что к помосту кто-то приблизился. Я так увлеклась мыслями о планах на этот учебный год, что не слышала ничего, кроме чавкающих звуков грязи.
Если меня засекут, то увидят, что я затеяла. И выпрут. Наверняка сразу из Академии. Попасться – значит поставить крест на всех своих стремлениях. Такое мне хуже смерти.
Только вот прятаться было негде. Символы фигуристые – за ними меня будет видно. Да и сомневаюсь, что тот, кто меня сейчас обнаружит, не станет их обходить. Пространство за помостом вытянутое. И открытое. Здесь негде спрятаться. А выскакивать и убегать поздно – я слышала шаги уже за деревянной стенкой.
Сердце колотилось где-то в горле. Я успела накинуть покрывала, но не успела найти, где спрятаться. Мгновение, и он – нет, они – поднырнут под помост и увидят меня. Так что больше ничего не оставалось. За миг до того, как они меня заметили, я рассыпалась.
– Тут есть кто?
Голос был незнакомым. Но я видела форму, так что знала – это студенты, и они из Огня.
– Вряд ли… – сказал другой голос.
Я могла их видеть, но как бы издалека. Слышала хорошо. И даже чувствовала – особенно сильно, когда ноги одного из них ступили на песок, рассыпанный по земле.
Обращаться в свою стихию – самое сложное, чему учат в Академии. Этот курс проходится в восьмом семестре, то есть последнем семестре последнего курса. Это настолько тонкое искусство, что даже после выпуска не все им владеют.
А вот я владею. Научилась заранее, ведь знала, как это может пригодиться. Вот, например, как сейчас.
Теперь я стихия, я одно из ее воплощений. Песок. Я покрыла землю таким тонким слоем, что никто не догадался, что кто-то здесь рассыпался.
– Обязательно торчать здесь всю линейку?
– Хочешь – можешь стоять на стадионе со всеми. Главное, кепку не забудь.
– Не думаю, что твой папа обрадуется, когда обнаружит нас здесь.
– Поверь мне, ему все равно. А мне хоть не будет скучно.
Последнее сказал тот, кто – как мне подумалось – считался в этой компании за главного. Высокий и ладный он опирался на стену помоста и прикуривал от собственного пальца, на котором плясал огонек. Он зажегся сам собой – и сам собой потух, когда парень выпустил струйку дыма.
Я лишь мельком увидела блеск огонька – а так смотрела на его волосы. Такого цвета я еще не встречала. Медь с золотым отливом. Самый приятный рыжий оттенок, который я когда-либо встречала. Остальные в его компании тоже были рыжими. Но их волосы не выглядели такими благородными, как у него.
Всего их стояло пять человек: две девчонки и три парня. Они болтали о пустяках и никуда не спешили.
Черт.
Силы были на исходе. Кроме чуда, обращение в стихию, было еще и затратным по энергии занятием. Моим пределом было десять минут. Сейчас прошло три, а я уже чувствовала, как песчинки магнитятся друг к другу, желая поскорее соединиться в мое тело.
– Грустно, что это последний год, – сказала одна девчонка. – Я бы еще поучилась.
Она и так была тощей, а в темной форме выглядела тросточкой, на которую опираются, чтобы не упасть.
– Тьфу! – воскликнул другой парень, плечистый, словно был Землей. – Я бы с удовольствием никогда больше сюда не явился.
– Я думала, тебе здесь нравится.
– Мне и правда многое здесь нравится. Но «учиться» в этот список не входит.
– А что входит?
– Ты!
Потом они захохотали. Жаль в этом воплощении я не могла отворачиваться. С радостью сделала бы это, чтобы не видеть, как эти двое, противоположные по строению, набросились друг на друга, словно не виделись все каникулы. Хотя откуда мне знать – может, и правда не виделись.
– А ты?
Другая девчонка обратилась к тому, кого я определила здесь главным.
– Что я?
Он словно только зашел сюда. Не следил за разговором, и пялился в пол невидящим взглядом. Сигарета истлела на треть, а он ее не струшивал. Но когда девчонка обратилась к нему, все же сделал это.
– Тебе нравится в Академии?
– Разумеется.
Прозвучало без выражения, так что она продолжила:
– А если честно?
– Да все прекрасно.
– Я думала, тебе не нравится, потому что здесь ты под постоянным присмотром папы.
Парень наконец-то перестал изучать песок и поднял на нее обескураженный взгляд.
– Кто тебе такую ерунду сказал?
Девушка повела плечом. Потом она коснулась его плеча. Уж не знаю, что она хотела – просто поддержать его этим жестом, или приобнять, или начал массировать плечи, или вообще притянуть к себе. В любом случае, ничего это не произошло. Парень отмахнулся и, оттолкнувшись от стены, прошел к месту, где песка было больше всего, так что его слой был заметен.
– Дело не в том, – сказал он, хотя девушка уже не ждала ответа. – Просто у меня такое ощущение…
Он резко шаркнул ногой по песку. Это было мне все равно, что получить той же ногой в грудь. Будь я в форме человека, из меня бы выбило дыхание. А в таком воплощении после урона тело желало скорее вернуться к истинному воплощению. Поэтому после удара песок зашевелился, соединяясь в бархан.
– … словно мы тут не одни.
Он бы убедился в этом, он бы пинал меня, пока я не собралась в тело, ослабленное такой мощной магией.
Но вдруг он развернулся, услышав:
– Что вы все тут делаете? Только не говорите, что хотели помочь с возведением символов.
Пришел кто-то еще. Наверное, преподаватель. Может, сам ректор. Я плохо видела, картинка расплывалась, и я не фокусировала ее, концентрируясь на том, чтобы не собраться прямо у них на глазах.
Последовал бубнеж, потом шаги. Все поспешили на выход и в мгновение, когда последний огненный вынырнул из-под помоста, песок словно сдуло к противоположной стороне. Я высыпалась из ловушки и собралась у ее внешней стены. Уже там, обернувшись в истинное тело, я недолго сидела, глотая воздух. Почувствовав, что снова могу двигаться, я опустила голову и пошире распахнула рубашку на груди. Там расплылся уродливый синяк.
Я с остервенением застегнула все пуговички до самой верхней и затянула бабочку. Злость придала сил и я, вскочив, понеслась к корпусу вдоль посадки так, чтобы меня не заметили.
Что же, рыжий, считай, ты бросил мне вызов.
***
Через полторы недели о происшествии с символами уже забыли. Ну или предпочитали не говорить об этом, чтобы не расстраиваться. По крайней мере сколько бы я ни вслушивалась в чужие разговоры, там ни слова не было о том, что случилось на линейке.
Даже как-то обидно.
Я так постаралась. Едва не подохла там, обессиленная.
За последнее время я так много думала, что моя голова потяжелела. Может, дело было лишь в усталости – не знаю. Но сейчас, во время последнего на сегодня занятия по преобразованию объектов, я удерживала себя в реальном мире лишь усилием воли. Подперла щеку кулаком и, ничего не видя, пялилась на доску.
Предмет был скучным, преподаватель скучным, и почти все мои одногруппники – скучными. Преобразование было стихийным занятием, как и большинство других предметов. То есть на нем присутствовали все студенты Земли четвертого курса. Итого тридцать человек.
Я знала все, что рассказывал преподаватель, поэтому не стушевалась, когда он обратился ко мне.
– Доброе утро! – воскликнул он. – Как спалось?
Надо было зевать не так широко. Ну или хотя бы прикрывать рот.
Прежде, чем ответить, я поморгала, возвращая зрению фокус. А потом осознала, что вопрос риторический. Перехватив мой взгляд, преподаватель сказал:
– Как вас зовут?
Я назвалась.
– Вы слушали, что я рассказывал?
Я кивнула. Но препод мне не поверил:
– Может, покажете мне на практике то, что я только что объяснил?
Ну да, он был прав – я ни черта не слушала. Первые полчаса по-честному пыталась. Но потом это теплое солнышко, эти убаюкивающие шепотки с передних рядов и монотонный голос преподавателя… Но выдавать оплошность я не собиралась. Сама соображу, что надо. «Тупая» – последнее слово, каким можно меня описать.
Я уставилась на преподавательский стол и чуть нахмурилась. Типа думаю над тем, как «показать на практике то, что он объяснил».
На столе в горшке росла высокая роза. Живая. Судя по тому, что предмет назывался «преобразование объектов», мне нужно ее во что-то преобразовать. Наверняка в стихию. Было что-то об этом в тех первых получасах лекции, которые я еще слушала.
С живыми объектами обращаться труднее, чем с неживыми. Но я не то, что с растением – я с самой собой справлялась. Так что – взмах ладони – и роза рассыпалась в песок, покрыв темную землю в горшке, где некогда росла.
Преподаватель сперва не понял, что произошло – продолжал смотреть на меня. Лишь когда я, сдерживая улыбку, кивнула на горшок, он повернулся, и его брови подлетели в кромке волос. Вглядываясь в песок, он сказал:
– Камней было бы достаточно.
Я усмехнулась.
Чем больше предмет – тем легче с ним обращаться. До некого предела. Например, песок, капля, искра и вздох требуют большего сосредоточия и мастерства, чем камень, лужа, костер или вихрь. Но с другой стороны – с горой, морем, пожаром и ураганом обращаться еще труднее, чем с мельчайшей частичкой стихии.
Вообще-то я поклялась себе не показывать другим, как много я на самом деле знаю. Это вызовет вопросы, и, что хуже – внимание. Одни, думая, что я очень умная, будут просить домашку. Другие объявят конкуренткой. Третьи почувствуют во мне главную и начнут утомлять. Нет, мне этого не надо.
Поэтому я не ответила на похвалу, словно преподаватель не мне ее сказал. Откинулась на спинку стула, желая до конца занятия больше ничем не выделяться. Сложив руки на груди, я уставилась в окно.
За время, что прошло с начала учебы, я почти не приблизилась к своей цели. Я здесь для того, чтобы восстановить репутацию Земли. Здорово было бы перевоспитать весь мир. И хотя я думала, что, в целом, мне это под силу – просто понадобится много времени и сил – начать я решила с Академии. Это ограниченное пространство, где исправить несправедливость за год вполне возможно.
Особенно если я буду что-то делать.
Эти полторы недели я осваивалась. Заново привыкала к расписанию. Оно здесь жесткое. Занятия почти весь день, выходной один – воскресенье. График плотный, но я такое люблю.
А еще я много думала. У меня уже был план того, как я хочу организовать свой бунт. Я понимала: невозможно восстановить справедливость в месте, которым правит кто-то, у кого понятие справедливости не совпадает с моим. Поэтому первым делом – ну или как получится – я хотела добраться до ректора. Сделать это можно было многими способами. Но я предпочла самый приятный.
Осталось лишь решиться на него. Собраться с силами и принять то, что у меня ничего не выйдет. Только проиграв в голове худший вариант, прочувствовав, какими последствиями он обернется – только так можно обрести безразличие, из которого родится смелость, необходимая для моей проказы.
Вот этим я и занималась остаток занятия. Конечно, мне не нравилось думать о том, как мне что-то не удается. Но зато если у меня и правда не получится, я не буду так сильно расстраиваться.
А еще казалось, что сегодня мне это пригодится. Негативный настрой? Скорее реалистичный. Знаки Земли никогда не отличались развитыми коммуникативными навыками. Договариваться – это не про нас. Мы привыкли все делать самостоятельно.
Конец занятия ознаменовал удар гонга, усиленный кем-то из Воздуха так, чтобы звуковые волны хорошо слышались во всех углах Академии. Я ожидала его, но все равно вздрогнула. Затем, подхватив сумку, я понеслась к выходу, сделав вид, что не услышала, как преподаватель меня окликнул. Что-то мне подсказывало: он хочет спросить, где я научилась обращаться с песком. Он удивится, и не поверит, если я скажу, что самоучка. А раз так, зачем вообще этот диалог начинать?
Я быстро мчала к жилому корпусу, надеясь, что не опоздаю. Не хотелось являться взвинченной. Пусть лучше думает, что я долго ждала его и успела так отдохнуть, что уже замаялась. Да, пусть решит, что я дожидаюсь его с самого утра. Это потешит его эго. Вот уж хороший способ борьбы со Львами – это льстить им так, чтобы голова шла кругом.
По крайней мере мне так казалось. Не учла я того, что даже приятные слова такими не окажутся, если их скажет кто-то, кто человеку изначально не нравится.
Впрочем, попытка не пытка. Я редко когда видела Лео самого по себе. Вечно с ним крутилась эта мерзкая компашка. Я уже их выучила. Девчонки Стрельцы, крупный парень – Овен, второй, который при мне ни слова не произнес – Лев. Ну и Лео, тоже Лев. Они все меня раздражали, но Лео – чуть меньше остальных. К тому же я понимала, что он будет мне полезен. «Подружиться» с ним мне просто необходимо.
Зная, что это будет долго и трудно, с этого я решила начать. Высчитала то редкое время, когда Лео один – перемена после физкультуры. Раздражало, что этот предмет есть даже у четвертого курса. Но сейчас он был мне на руку. Лео вернется в комнату переодеваться. И никого с ним не будет, потому что Лео живет один в отличии от остальных студентов.
Выяснилось это простым наблюдением. На каждом этаже в торце коридора находилось техническое помещение. На первом, втором, третьем, четвертом, но не на пятом этаже, предназначенном для четвертого курса. Тогда мне стало интересно, что же там находится. По занавескам на окне я поняла, что помещение жилое. А по тому, что туда заходил Лео, и больше никто, подтвердилось мое предположение. М-да, несправедливость в Академии проявлялась даже в этом. Сынку ректора – хоромы. Остальным тесниться с соседями.
Впрочем, вряд ли комната Лео больше остальных. Скорее даже меньше. Но суть остается – он живет один. Я о таком могла лишь мечтать.
В такое время в корпусе было тихо и пустынно. Кое-где хлопали двери и слышались голоса. Но не в том пролете коридора, где находилась я. Даже преодолевая лестницу, я никого не встретила. Все были на занятиях и потому никто не будет свидетелем моего позора. А, может, удачи – кто знает?
Добравшись до торца коридора, я встала у двери без номера. Подергала за ручку – заперто. Никто не ответил. Наверное, Лео еще не вернулся.
Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы успокоить дыхание, я привалилась к стене, взяв сумку обеими руками. Опиралась я недолго. Почти сразу съехала по стене и села на пол. Еще немного времени прошло перед тем, как я начала засыпать. Как и на занятии, здесь приятно грело сентябрьское солнышко и слышался отдаленный гул голосов.
Поэтому хорошо, что шаги Лео были твердыми, уверенными, и я услышала их до того, как он свернул в коридор. Только вскочить с пола не успела. Так что теперь осматривала его, глядя снизу-вверх. Взлохмаченные легким ветром волосы – занятие проводили на улице. Капельки пота на шее – еще было жарко. Дышал Лео ровно, хотя только что взобрался на пятый этаж. Для меня это было подвигом, а для Лео, кажется, не составляло труда.
Он шел к двери, не замечая меня. Кажется, демонстративно. Лишь когда я прокашлялась, он обернулся. Прищурился, словно чтобы разглядеть такую букашку, как я, нужно хорошенько напрячь зрение. А потом спросил:
– Что-то не так, Земля?
Я поднялась и встала перед Лео. Обращаться по стихии – как же это некрасиво! Меня покоробило, но я не выдала этого даже взглядом.
– Все так, – сказала я, улыбнувшись.
Он кивнул с поджатыми губами и шагнул вправо. Хотел обойти меня, чтобы попасть в комнату. Но я шагнула влево, и мы снова встали лицом к лицу. Затем он шагнул влево, а я вправо. Он повторился, и я тоже.
