Анастасия Орлова
Всё, что необходимо для смерти
Но шрамы останутся
86 год эпохи три́дия,
18-й год гражданской войны в Досма́не между Бре́сией и Ра́спадом
Нас тряхнуло от близкого взрыва и осыпало осколками: ударная волна вынесла стёкла в капитанской рубке.
– Лейтенант, вы как? – окликнула я Юманса, который был ближе всех к окнам и остался стоять, не отпуская штурвал, лишь попытался защитить лицо сгибом локтя.
– Порядок, ваше высокоблагородие! Глаза на месте!
Цеппелин ощутимо кренился на правый борт – нападавший дредноут уже подцепил нас «когтями» и тащил к себе.
– Что делают, черти! – ахнул лейтенант.
Я бы разделила его восхищение лихой и наглой атакой вражеского цеппелина, если бы атаковали не нас. И если бы атакующий не носил имя «Крысиное гнездо».
Вот мы и встретились, Винтерсблад! В тех обстоятельствах, в которых я меньше всего хотела с тобой встретиться…
Слева стремительно приближался ещё один цеппелин. Это плохо. Это очень плохо – от двух вражеских дредноутов нам не уйти. Если только… Я прильнула к подзорной трубе в попытке увидеть хотя бы несколько букв на его баллоне: в душу закралась надежда, что второй цеппелин шёл нам на помощь. Он открыл огонь, но «Звёздного пастуха» не задел, лишь сбил всех нас взрывной волной с ног.
– Они стреляют по нам, сэр! Открыть ответный огонь? – что есть мочи заорал второй пилот, оглушённый взрывом.
Я медлила, не отнимая трубу от глаз. Он не мог промахнуться с такого расстояния. Не мог, если действительно стрелял по нам.
– Это «Слепой кочевник», отставить огонь! – Мне, наконец, открылся его бортовой номер, и я с облегчением опустила подзорную трубу.
О, Джеймс, ты опять нас выручил!
«Кочевник» завершил манёвр, обогнул «Звёздного пастуха» и почти в упор отстрелялся по вражескому цеппелину. С «Крысиного гнезда» раздался сигнал отступления для воздушной пехоты. Цеппелин кричал, словно раненое животное, звал своих солдат обратно на борт. Пол под ногами принял горизонтальное положение – наш дирижабль избавился от вражеских «когтей» и выровнялся.
– Ваше высокоблагородие, прикажете открыть огонь? – Второй пилот включил внутреннюю связь и ждал лишь моего приказа.
Несмотря на хлещущий сквозь выбитые окна холодный воздух, дышалось тяжело, словно в прокуренной комнате, и я потеряла несколько секунд, прежде чем совладала с севшим голосом.
«Крысиное гнездо» в одиночку не устоит против нас со «Слепым кочевником». Каким бы гениальным ни был их капитан, молодой подполковник Медина. И каким бы непобедимым ни был их командир воздушной пехоты – полковник Винтерсблад. Сегодня им придёт конец. И это, возможно, сможет переломить ход войны.
Я стояла, вцепившись затянутой в белую перчатку ладонью в спинку кресла пилота. Стояла, смотрела сквозь выбитые окна на обстрел вражеского цеппелина, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Я ничего не могла изменить. И не отдать приказ не имела права. Грохот боя слился в тонкий звон, доносящийся до меня, словно сквозь толщу воды. Тело налилось свинцом, и лишь ледяной воздух обжигал лёгкие при каждом вдохе. Я с усилием опустила непослушные, будто заржавевшие веки, пытаясь сложить задушенный в глубине крик – в молитву? – и ответом на неё услышала радостный вопль Юманса:
– Да! Крысы бегут прочь!
«Крысиное гнездо» не принял бой. Получив несколько пробоин, он дал дёру. Мы не станем преследовать его – вражеская граница с её воздушными патрулями слишком близко. Я отмираю. Спина затекла. На спинке кресла пилота от моих пальцев остались глубокие вмятины.
– Платок, ваше высокоблагородие? – подал голос штурман, и я не сразу поняла, в чём дело.
Прикоснулась к скуле, на белой перчатке осталась кровь.
– Может, в медотсек? Порез глубокий.
– Нет, не нужно.
Отдав необходимые приказы, я поднялась из рубки в свой кабинет. Не успела разобраться с порезом, как в дверь постучали. На пороге стоял командир воздушной пехоты.
– Подполковник Грин, разрешите доложить, сэр!
– Разрешаю, докладывайте.
– В бою нами взят в плен вражеский офицер. – Он кивнул головой кому-то в коридоре, и двое солдат подтащили к порогу пленника с мешком на голове. – Я обыскал его, изъял оружие. Что прикажете с ним делать, сэр?
Солдаты держали под руки высокого широкоплечего мужчину со связанными запястьями. Не знаю, сколько я стояла и смотрела на его руки: в тот момент весь мир для меня уменьшился до размера наградного перстня на безымянном пальце пленника. Я уже видела этот перстень. И я знала, кому он принадлежит. Мне даже почудилось, что я услышала знакомый запах дорогих сигарет и крепкого алкоголя, уловила на своих губах этот вкус… Но от пленного пахло недавним боем: порохом, оружейной смазкой и холодным ветром на высоте шестнадцати тысяч футов… и дорогими сигаретами.
Не чувствуя под ногами пола, я нетвёрдо отступила в кабинет, освобождая проход. Кивнула солдатам на стул у письменного стола.
– Я допрошу его. Пусть конвой подождёт за дверью. Благодарю за службу.
Несколько секунд я стояла против пленника, не снимая с его головы мешок, будто мои надежды могли что-то изменить, подменить того, чьё лицо скрывала грязная рогожа. Но всё уже свершилось, и я точно знала, кто передо мной. И что с ним сделают агенты тайной полиции, когда я выполню свой долг, передав его им.
84 год эпохи тридия,
16-й год гражданской войны в Досмане между Бресией и Распадом
– Заканчиваем и уходим! Штурман, как у нас дела?
– Всё отлично, капитан, как по маслу!
Капитан Грин удовлетворённо кивнула. Сквозь просвет в облаках над дирижаблем прорвался солнечный луч. Он скользнул по её коротким, гладко зачёсанным назад золотистым волосам, отразился в каждой из трёх звёзд на погоне, спустился по рукаву шинели до ладоней в белых перчатках, сжимавших штурвал, спрыгнул на приборную панель и замер на окошке с нервно подрагивающей стрелкой высотомера.
– Лейтенант, что с высотой? Стрелка гуляет, – обратилась она ко второму пилоту.
– Всё нормально, ваше благородие, мы недалеко от гряды Свуер, рядом с ней случаются аномалии.
Маленькую «Литу», дирижабль-разведчик класса А, ощутимо тряхнуло.
– Это тоже из-за Свуер? Отойдём чуть дальше, мне это не нравится. – Капитан Грин забрала вправо.
– Твою ж дивизию! – несвойственным для него фальцетом сказал лейтенант: сверху, из облачной массы на «Литу», словно зловещий призрак, выплыл вражеский дредноут. – Откуда он взялся, чёрт проклятый?!
– Уходим. Расстояние большое.
– Капитан, ещё один! Опускается на нашу высоту. Нам конец, капитан!
– Держитесь крепче! – Скади заложила головокружительный крен, разворачивая «Литу» в сторону Бресии, и дала максимальный ход: маленькая рыбёшка, заметавшаяся перед носом двух акул, выплывших на неё из глубины неба. – Если бы они хотели нас уничтожить – не стали бы спускаться. Им нужны пленные, они попробуют взять нас живыми. Есть шанс уйти.
Один из цеппелинов пошёл наперерез, перекрывая им путь отступления, второй продолжил движение прямо на «Литу».
– Мы не успеем, капитан, он отрежет нас раньше!
Скади на мгновение задумалась, а потом вновь резко вывернула штурвал, направляя дирижабль в воздушное пространство нейтральной зоны – Траолии. Там напасть на них не рискнут – власти Траолии запрещают любые конфликты на своей территории и имеют весомое влияние на обе стороны, подкреплённое существенным компроматом.
– Ваше благородие, Свуер слишком близко, надо бы обойти!
Но обойти не получилось: цеппелин, что отрезал путь отступления, угадал манёвр «Литы» и пошёл на перехват, загоняя её всё ближе к туманному пространству над грядой Свуер.
– Штурман, если мы попробуем проскочить гряду на полной скорости, каковы шансы, что у нас ничего не откажет и мы не рухнем? – крикнула Скади, не отрывая глаз от преследователей.
– Не знаю, капитан, это аномальная зона, непредсказуемая. Там многие упали, но кто-то ведь и пролетал, кто особо не мешкал. У нас нет выбора, они всё равно нас зажмут.
– Рискнём?
– Рискнём, капитан!
– Тогда держитесь. Мешкать не будем.
«Лита» с разгона влетела в плотный слой сизого тумана, словно в перьевую подушку. Всё вокруг моментально стихло; стрелки на приборной панели упали на нулевую отметку как по команде.
– Что за чертовщина? – Второй пилот безуспешно пытался привести в чувства отключившиеся приборы. – Мы летим? Падаем? Висим? Ни бельмеса ж не видно вокру… Вот дерьмо, и этот здесь!
Плотный туман перед «Литой» сгустился, обретая форму движущегося на них дредноута.
– Открыть огонь, капитан?
Не успела Скади отдать приказ, как вражеский цеппелин быстро и бесшумно рухнул вниз, будто в его баллоне разом закончился весь тридий. В гондоле управления «Литы» повисло молчание.
– Ну хоть теперь понятно, что мы не падаем. Пока, – заметил штурман.
– Но и не движемся, – ответила Грин, – а где-то здесь ещё второй дредноут, который, возможно, тоже сунулся за нами. Что там компас?
– Ничего, сэр, стрелку как приклеили. И часы остановились.
Скади вытащила из кармана золотые наградные часы – отцовские, с благодарственной гравировкой от имени самого императора, безотказно работавшие двадцать семь лет – всю её жизнь, поглядела на замершую секундную стрелку.
– Остался на борту хоть один работающий прибор? Связь?
– Связи нет, сэр! Все стрелки на нуле, сэр, даже высота и уровень тридия, чего быть никак не может, сэр! – отрапортовал второй пилот.
***
Туман, больше похожий на клочья чёрного дыма, сгущался. Вокруг маленькой «Литы» не было ни неба, ни земли, ни времени – ничего, кроме плотных клубов темноты. Внутри дирижабля двое – капитан и штурман, – перебрав все возможные варианты спасения, почти отчаялись. Надежда оставалась лишь на чудо. Второй пилот некоторое время назад (по ощущениям прошло часов десять, но точно сказать не мог никто) покинул борт на их единственном планере, канув в темноту. Удалось ли ему выбраться – неизвестно. Но маловероятно. Дирижабль-разведчик вместе с оставшимися на его борту военными стискивала душная тишина.
– Мне кажется, сэр, будто у нас заканчивается воздух, – прохрипел штурман, ослабляя воротник, – но ведь этого не может быть – воздух вокруг нас, иначе что же это тогда такое? Так жарко! Невозможно жарко, капитан, позвольте снять китель?
Скади кивнула и завозилась, попыталась освободиться от своих перчаток, прилипших к вспотевшим ладоням. Штурман стянул с себя китель, расстегнул ворот рубахи и вытер взмокший лоб.
– А, может, мы упали ещё вчера, сэр, и это лимб? Потому и воздуха тут нет. И жара такая – от ада тянет. Вы верите в ад, сэр? Я вот не верил, а вдруг он совсем рядом? Что, если прямо под нами? – Он вновь утёр пот со лба и как-то странно захихикал, мелкими кашляющими смешками, словно был пьян. – Болтаться нам теперь в этой тьме, как…
– Селби! – одёрнула его Скади, не дожидаясь явно неприличного конца фразы.
– Млчу, млчу, – прочмокал штурман, прижимая к губам палец, и жест этот вышел тоже пьяным. – Позвольте, я помогу вам, капитан, высов… высбож… выс-во-бо-жу из этих перчаткок… А, может, и ещё чего снять?
Скади отклонилась от потянувшейся к ней руки и непонимающе уставилась на Селби: всегда серьёзный, немногословный парень, искренне её уважавший, сейчас вёл себя по меньшей мере странно.
– Что с вами, Селби? Отдохните, вы не в порядке.
– О-о-о! Вы бесп-ктес-сь за меня, кап-тан? Это так мило-о-о! – Он послал ей воздушный поцелуй.
– Селби! – уже серьёзно нахмурилась Скади.
– Есть отдохнуть, капитан! – Штурман нетвёрдой походкой вышел из гондолы управления.
Скади потёрла глаза, пытаясь прогнать мутную пелену и утихомирить головокружение, сделала глоток воды – её осталось совсем мало. Но если в воздухе присутствует какой-то яд – иначе как объяснить помешательсво Селби? – вода может и не понадобиться, они все умрут раньше, чем она закончится. Скади помассировала пульсирующие виски. Даже если воздух отравлен, нельзя просто сидеть и ждать конца. Должен же быть какой-то выход! И она в который раз вскрыла приборную панель, пытаясь реанимировать хоть что-то из механики.
Всё было тщетно. Голова раскалывалась, мысли в ней ворочались всё заторможенней, дышать становилось всё труднее, пустой желудок отзывался тошнотой, рубашка противно липла ко взмокшей спине. Скади в раздумьях откинулась на спинку кресла пилота и на какое-то время провалилась в тревожный сон. Её разбудил звон бьющегося стекла. Она вскочила на ноги и ухватила за ремень лезущего из окна штурмана раньше, чем успела сообразить, что происходит.
– Селби! Отставить! Вы разобьётесь! Селби!!!
Грин изо всех сил тянула его назад, в кабину управления, сапоги скользили по полу, но пальцы крепко вцепились в штурманский ремень. Селби сопротивлялся, хватаясь за оконный проём, осколки стекла резали его ладони, и кровь текла ручьями, но он словно не замечал этого.
– Селби, очнитесь! – в отчаянии крикнула Скади, рванув его назад из оставшихся сил и – получилось! Получилось втянуть его обратно, они вдвоём рухнули на пол, но Селби сразу же вскочил на ноги и повернулся к капитану. С его лица на Скади уставилась чернота, будто глаза Селби поглотили всю бездонную тьму, окружавшую «Литу», и теперь эта тьма жила не только снаружи, но и в штурмане.
– Ты не в порядке, Селби, – дрогнувшим голосом сказала Скади, поднимаясь на ноги. – Воздух, возможно, отравлен и…
– Вы не понимаете, сэр! – горячим шёпотом перебил её штурман. – Не понимаете – они зовут меня! – и мощным ударом в челюсть вновь сбил Скади с ног.
Падая, она ударилась головой и уже не увидела, как Селби торжественно шагнул в окно.
***
– Жива? – спросил совсем юный обеспокоенный голос.
– Жива. Дай сюда флягу, сержант. – Второй мужчина был явно старше и хладнокровнее.
– Господин подполковник, воды почти не осталось…
– Тогда дай мою флягу! – В голосе зазвенело раздражение: его обладатель явно не привык, чтобы ему перечили.
В лицо Скади плеснули виски, и его терпкий запах мгновенно выдрал её из полузабытья. Рядом с ней присел мужчина без кителя, в расстёгнутой до середины груди рубашке. Отросшие волосы падали на его серые глаза, на тонких губах играла самоуверенная, но не лишённая обаяния полуулыбка. Скади его, конечно же, узнала сразу: с фотографий в газетах этот ублюдок улыбался точно так же. Имел право, ведь в газетах он появлялся часто и неизменно в сопровождении плохих для бресийской армии новостей. Винтерсблад, герой Распада, непобедимый командир воздушной пехоты! Скади выхватила из кобуры револьвер и приставила его к шее Винтерсблада, но тот лишь ухмыльнулся.
– Конечно, давай перестреляем друг друга, Скади Грин, это определённо поможет нам в сложившейся ситуации! Может быть, за мою голову император пожалует тебе орден. Жаль, что посмертно. Знаешь, ведь и меня за голову лучшего бресийского разведчика господин председатель вниманием бы не обошёл, но ты пока жива, как видишь. Пока жив и я, предлагаю заключить временное перемирие и разобраться с дерьмом, в котором мы завязли, а уж если выберемся, будем решать, кто кого убивает первым, идёт? – Винтерсблад протянул ей руку, не обращая внимания на упирающийся в его сонную артерию револьвер.
Скади медлила.
– Да брось эти танцы с фланцами, у тебя ещё будет время меня пристрелить. Сейчас всё равно ничего не выйдет. – Он разжал вторую ладонь, и на живот Грин высыпались патроны из её же оружия. – Ну? – он всё ещё протягивал руку, и Скади ничего не оставалось, как пожать её, принимая временное перемирие.
– Как я здесь оказалась? – Грин огляделась: они находились в грузовом ангаре, её маленькая «Лита» была взята на борт дредноута.
– Твоя разведболонка скреблась и скулила под люком нашего грузового отсека, разве мы могли не впустить её?
– Ваши приборы работают?
– Нет, – равнодушно ответил Винтерсблад, – как и твои. Мы дрейфуем. Ты была одна на борту. Где твои люди? – Он подошёл к «Лите», окинул взглядом выбитое стекло. – Разбито изнутри… Их работа?
Скади несколько секунд молчала, соображая, как лучше охарактеризовать то, что произошло на борту её дирижабля, но, встретившись глазами с Винтерсбладом, вдруг поняла: он и так всё знает.
– Штурмана, – наконец ответила она. – Второго пилота я отправила на планере. Не знаю, смог ли он выбраться…
– Он сказал что-нибудь перед тем, как прыгнуть? Штурман? – В голосе Винтерсблада послышались нервные нотки, глаза настороженно заблестели. – Ты пыталась его удержать, и он тебя вырубил?
– Откуда знаешь?
Он долго молчал, пристально глядя на Скади, будто оценивая, стоит ей сообщать то, что он хотел сказать, или нет.
– Наш капитан, полковник Фрипп, сделал то же самое, – бросил Винтерсблад и направился к выходу из грузового отсека.
Скади и сержант последовали за ним.
– В тот момент с ним был только я. И я не смог с ним справиться, – Он обернулся к Грин и, мрачно усмехнувшись, указал на висок: под волосами виднелась наскоро залатанная рана. – Бормотал что-то бессвязное, словно был в дребезги пьян. И силён, как пятеро солдат. А глаза – безумные, чёрные – сплошной зрачок.
Скади невольно поёжилась: два столь похожих случая не могли быть простым совпадением. Значит, действительно какой-то яд в воздухе? Открыв дверь в коридор, что вёл на палубы и в помещения команды, Винтерсблад остановился.
– А самое во всём этом неприятное то, – невозмутимо продолжил он, – что некоторые уверены: капитана за борт выбросил я.
Из-за его плеча Скади увидела толпившихся в узком коридоре солдат, которые смотрели на них поверх вскинутых в боевой готовности карабинов.
– Видимо, после обеда у нас по расписанию бунт, – флегматично заметил Винтерсблад. – Медина, и ты с ними? Вот уж не ожидал, что в твоём тихом омуте найдутся столь решительные черти!
Второй пилот Кирк Медина, совсем ещё молоденький, стоял в гуще вооружённых солдат. Не будь он таким смуглым, Скади заметила бы обжигающий румянец, заливший его гладко выбритые щёки. Он один из немногих не держал Винтерсблада на прицеле, и даже не достал револьвера из кобуры. Медина едва заметно переступил с ноги на ногу, из последних сил стараясь не опустить взгляд, и его смущение не укрылось от Винтерсблада.
– Или ты ещё не выбрал сторону? М-м, Кирк? Ты же не совсем идиот, чтобы идти против меня?
– Майор Медина возьмёт на себя командование цеппелином, – вмешался один из впередистоящих солдат, – мы больше не доверяем тебе, подполковник! Сначала ты убеждаешь нас, что капитан покончил с собой, потом берёшь на борт бресийского разведчика. Сдай оружие, командир! Давай-ка по-хорошему и без лишней крови.
Винтерсблад криво усмехнулся.
– Говорите, Медина теперь командует? Так пусть он и прикажет. Что мне твой старческий бубнёж, Хайнд.
Винтерсблад неспешно двинулся сквозь толпу к майору. Солдаты напряглись, ружья повернулись за ним, словно флюгеры, не упуская русоволосой головы с прицела. К виску Скади прижалось дуло чьего-то револьвера. Винтерсблад остановился так близко к Медине, что соприкоснулись мыски их сапог.
– Ну что, майор, рискнёшь взять всё это дерьмо на себя?
Медина долго молчал, глядя из-под длинных ресниц куда-то мимо Винтерсблада. Его лоб покрыла испарина, руки в белых перчатках едва заметно подрагивали. Наконец он протянул ладонь и произнёс, по-прежнему глядя сквозь собеседника:
– Подполковник Винтерсблад, вы обвиняетесь в измене Распаду и убийстве полковника Фриппа, прошу вас сдать оружие!
Винтерсблад устало усмехнулся.
– Да вы все сдохнете здесь, под командованием этого нежного мальчика с оленьими глазами! – Он окинул взглядом вооружённую толпу.
Никто не шелохнулся: пальцы замерли на спусковых крючках, глаза не отрывались от командира пехоты, плечи и челюсти напряглись, словно люди не ждали от спокойного на вид подполковника ничего хорошего. Собравшиеся явно его боялись: его реакции и возможных действий. Но он лишь достал свой револьвер и положил его на протянутую ладонь в белой перчатке, а потом сцепил пальцы на затылке.
– И ты, дамочка! – Хайнд легонько подпихнул Скади дулом. – Разберёмся с тобой, когда выберемся из этой срани.
– Не выберетесь.
– Заткнись, Винтерсблад! – огрызнулся Хайнд, подталкивая разоружённую Скади в его сторону. – Шевелитесь!
– Посмотри на их зрачки, Кирк! – едва слышно произнёс Винтерсблад, обходя второго пилота. – Не реагируют на свет, как и у Фриппа.
Скади была уже достаточно близко, чтобы тоже это услышать, и поняла, почему Винтерсблад так пристально смотрел ей в глаза во время разговора.
Их заперли в двух соседних камерах, служивших для перевозки пленных. По сути, это были обычные клетки, накрепко приваренные к стене.
– Почему они думают, что капитана убил ты?
– Мы не ладили.
Подполковник сидел на полу спиной к Скади, привалившись к разделявшей их клетки решётке, и даже не удосужился обернуться.
– Я смотрю, с остальной командой ты тоже не очень ладил, раз никто из них не принял твою сторону.
– Они глупцы. И все погибнут, как Фрипп. – Винтерсблад глотнул из фляги. – Хочешь? – предложил он Скади, но та проигнорировала.
– С чего такая уверенность?
– Их зрачки. Неестественно расширены и не реагируют на свет. Языки заплетаются, как у пьяных. Я догадывался, что произойдёт нечто подобное.
– Перед тем, как спрыгнуть, мой штурман тоже вёл себя очень странно. Думаешь, это какой-то газ? Под нами могут быть действующие вулканы.
– Не знаю, – Винтерсблад сделал ещё глоток виски, – может быть. Газ, ультра- или инфразвук. Что угодно.
– И ты даже не попытаешься спасти свою команду?
Он лишь криво усмехнулся.
– Надеюсь, у Медины хватит ума выпустить нас, когда остальные начнут прыгать. – Винтерсблад поднялся на ноги. – Он, конечно, нежный мальчик, но не такой дурак, как остальные. Его, пожалуй, жаль будет потерять. Что? – Он повернулся к Скади.
– А остальных – нет?
– Они сами сделали выбор.
– Но они твоя команда!
– И что? Это у вас там честь, братство, благородство и «Слава императору!» Жизнь за страну и его императорское величество. Романтика! Но ты не найдёшь ни одного солдата в ОНАР, кто бы воевал за Распад, председателя государственного совета или Совет. Тут каждый сам за себя. И за то, что им пообещал Совет или сам председатель. – Винтерсблад усмехнулся, цинично и горько. – Если в ком и осталось что-то светлое, так это в Медине, он тоже «в белых перчатках», как и ты. Да и то потому, что он не помнит Досману без войны. Для него существует только Распад, Бресия и Траолия между ними, его угораздило вырасти в первом, и он не выбирал свою сторону.
– А ты?
Он пронзительно глянул на Скади сквозь решётку.
– Как видишь.
– Вижу, что тебя боятся и ненавидят собственные солдаты. Но не думаю, что это было твоей целью, – холодно произнесла Скади, не отводя взгляда от сверлящих её серых глаз.
– Офицера успешнее и известнее меня, – совершенно спокойно начал Винтерсблад, но Грин кожей ощутила, как воздух между ними вибрирует от его гнева, – не найдёшь не только в Распаде, но и во всей Досмане. На моём счету множество побед и ни одного проигранного сражения. Я могу позволить себе практически всё, что пожелаю, потому что сам председатель совета считает меня незаменимым бойцом своей армии. Всего этого я добился сам, с нуля, начав с добровольной службы в рабочих бригадах. И никого не интересовало, кем был мой отец! В то время как у вас всё определяет титул, происхождение и нужные связи. Одного взгляда на твой породистый профиль и орлиный нос достаточно, чтобы понять, какое место в обществе тебе уготовано. И если нелюбовь кучки идиотов – цена за шанс выбраться из выгребной ямы его императорского величества, что ж! Цена невысока.
– Раз уж у тебя есть всё необходимое для счастья, – строгая линия губ Скади презрительно изогнулась, – можешь пожелать не сдохнуть от голода и жажды, запертым в грязной клетке на своём же цеппелине!
На миг Грин показалось, что фляга, которую сжимал в руке Винтерсблад, полетит ей в голову. Но он не потерял самообладания. Лишь желваки заходили под двухдневной щетиной. А потом он вновь пригубил виски и как ни в чём не бывало улыбнулся своей самоуверенной, не лишённой обаяния улыбкой.
– На первый взгляд, мы слишком разные, Скади Грин. И я бы мог сказать, что тебе никогда меня не понять. Но ведь и ты тоже – лучшая. Пусть не во всей Досмане, но в бресийской разведке – точно. О тебе пишут в газетах. И я ни за что не поверю, что ты никогда к этому не стремилась. И ничем ради этого не жертвовала. Так что пропасть между нами не столь глубока, как тебе кажется. Но мне хотя бы хватает смелости быть честным с собой и не прятаться за фальшивые лозунги.
Несколько часов они провели в молчании. Скади сидела на краешке истёртого кожаного топчана, прислонившись плечом к решётке, скрестив руки на груди. Время от времени она задрёмывала, роняя отяжелевшую голову на грудь, но, вздрогнув, просыпалась. Винтерсблад неподвижно сидел прямо на полу, привалившись спиной к разделяющей их клетки решётке. Сложно было понять, спит он или бодрствует.
Стояла невыносимая духота. Мучительно хотелось пить. Им принесли по железной кружке, наполненных водой меньше половины, и свою Скади уже давно выпила. Винтерсблад сделал лишь глоток, и теперь его кружка, ещё с водой, стояла на полу рядом с решёткой, гипнотизируя Скади. Из-за этой жестянки, из-за того, что она не была пуста (и Скади это знала) пить хотелось ещё сильнее. Грин развернулась так, чтобы чёртова посудина скрылась с её глаз, но жажда никуда не исчезла.
Раздался характерный звук – кружку подняли, а потом вновь поставили на пол. «Наконец-то!» – подумала Скади и обернулась, чтобы убедиться, что Винтерсблад допил свою воду. Он сидел в прежней позе, но посудина перекочевала через решётку и теперь стояла на её половине, и Скади могла поклясться, что уловила запах потревоженной воды – прохладный и свежий.
– Пей, если хочешь, – небрежно бросил Винтерсблад, не оборачиваясь.
Скади не ответила. Ещё немного поборовшись с жестокой жаждой, наконец сдалась и сделала пару мелких глотков. Кружку с остатками воды вернула на сторону Винтерсблада, но он не шелохнулся.
– Что обо мне пишут? – спросил, заставив её замереть в полушаге от решётки.
– Что?
– В ваших газетах. Что обо мне пишут?
Он по-прежнему сидел к скади спиной, и ей приходилось отвечать его затылку – отвернуться от собеседника подобным же образом не позволяло воспитание.
– Как воздушная пехота ОНАР под твоим командованием разбивает наши войска, – неохотно ответила она.
– Обо мне. Не о воздушной пехоте, войсках или боях. Обо мне ваши газеты пишут?
Скади возмущённо вскинула брови. Это уже слишком! Что ж, ответит, как есть – сам напросился.
– Пишут. О том, что ты бесстрашный, хитрый и беспринципный. Отчаянно рисковый, чрезмерно везучий. Что тебе чуждо сострадание как к противнику, так и к своим солдатам. А ещё пишут, что у тебя проблемы с дисциплиной, полное отсутствие субординации. Пишут, что ты заносчивый и самовлюблённый говнюк, если честно. Но непобедимый. Пока.
Винтерсблад устало усмехнулся, наконец-то соизволив повернуться к ней лицом.
– Как я вижу, наши репортёры недалеки от истины? – с лёгким раздражением в голосе спросила Скади.
– Нет. Всё гораздо хуже, Скади Грин.
Винтерсблад поднялся на ноги, вплотную подошёл к разделявшей их решётке, оставив расстояние между собой и Скади меньше шага. От его пристального, внимательного взгляда ей стало не по себе, и он это заметил.
– О тебе тоже пишут. Да так хорошо, что тошно становится. И, видимо, не так уж и неправы – на своём игрушечном дирижаблике ты умудрилась загубить два наших дредноута.
– Думаю, вы справились с этим без меня, – пренебрежительно усмехнулась Скади.
– Боюсь, что ни твоё командование, ни император с этим не согласятся, – тихо сказал он, – особенно, если никто из нас не выживет. – Уголок его губ дрогнул в едва заметной полуулыбке, и Винтерсблад вновь развернулся спиной к Скади, усевшись в прежнюю позу.
Сложно сказать, сколько прошло времени, прежде чем звук открывающейся решётки выдернул Скади из полудрёмы. Перед открытой клеткой Винтерсблада стоял прямой, как струна, Медина. С бесстрастным лицом и взмокшим лбом он отдал честь, протянул на раскрытой ладони револьвер и отрапортовал:
– Подполковник Винтерсблад, с вас сняты все обвинения. Прошу принять на себя командование цеппелином!
Подполковник долго молчал, склонив голову на бок, глядя на Медину из-под отросшей чёлки холодным, непроницаемым взглядом.
– Сколько? – наконец спросил он.
– Мы недосчитались семерых, сэр. Их нигде нет. Всё обыскали.
Винтерсблад кивнул и забрал свой пистолет.
– Освободите капитана Грин, майор, у нас с ней временное перемирие. И постройте всех на главной палубе.
Положение вещей ужасало: большинство команды было не в себе. Почти у всех, кто ещё сохранил трезвость рассудка, зрачки не реагировали на свет. Из пятисот человек на цеппелине симптомы непонятного недуга не проявились лишь у пары десятков. Винтерсблад велел запереть тех, что были совсем плохи. Они отказывались идти, оседали на пол, глупо хихикали и отталкивали руки товарищей, пытавшихся поднять их обмякшие тела. Некоторых приходилось тащить волоком. Один из таких, обвисший на сопровождавших его солдатах, резко вскинул голову и встал на ноги, выпрямился как по стойке смирно, а потом одним движением освободился из рук товарищей.
– Держите его! – крикнул заметивший это Винтерсблад, но было поздно.
Солдат с какой-то нечеловеческой силой расшвырял всех вокруг себя и метнулся к окнам. Несколько человек бросились ему наперерез, но разлетелись в стороны, словно пустые консервные банки, стоило им только попытаться перехватить его. Винтерсблад сбил безумца с ног у самых окон, налетев на него всем своим весом. Наотмашь ударил прикладом в висок, но это не причинило сумасшедшему никакого вреда. Попытался прижать его к полу, но тот лишь отмахнулся, сбросив с себя подполковника, будто тот был не высоким плечистым мужчиной, а субтильным подростком. Ещё трое солдат подоспели на подмогу, навалившись на взбесившегося товарища, но и они не смогли удержать его.
– Пустите! – заорал он, выскальзывая из кителя, в который мёртвой хваткой вцепился один из упавших солдат. – Они зовут меня! – и, выбив стёкла, рыбкой прыгнул в окно.
– Вот дерьмо! – Винтерсблад поднялся с пола. – Свяжите остальных прежде, чем запереть. Иначе они вынесут двери. Гастмана и Брэбиша заприте в клетки и привяжите к прутьям. Эти и со связанными руками стены пробьют. – Тыльной стороной ладони он вытер кровь на разбитой губе. – И все сдайте оружие. Даже те, кто пока в порядке. Запрём его в свободной каюте.
Кто-то попытался возмутиться, но подполковник не дал ему договорить, повысив голос почти до крика:
– А если кому-то удастся вырваться из кают, не препятствуйте ему! Это приказ. Нас и так слишком мало. Выполняйте!
