Анатолий Бочкарёв
Кластер-1
Да, в какой-то момент сказал тот творец сам себе! О да! Здесь будет фильм наш заложён! Да какой фильм! Достаточно людям обыденных репортажей, зарисовок и очерков! Хватит буколических, прилизанных картинок красивой жизни властной богемы на туземной Лысой Горе. Пусть всё слепится так, как оно на самом деле и станет происходить! Практически в режиме реального времени. Хотя и в записи, но словно бы один к одному. Шабаш получится? Наверняка! Вот пусть он и отразится в кадре. Как есть. Или каким получится. Мол, каким образом найду соответствующих персонажей, таким и запечатлею. И оформлю всё это в свет. А там, господь расположит, может быть, не выдаст и не съест. Наоборот. Сам смонтирует по правде жизни, как она покажет, куда вывезет. Акценты безошибочно расставит. Конец героям помучительнее состряпает. Всё равно настоящий созидатель не тот, кто производит что-либо, а кто монтирует и отпускает в свет. Не выпускает, а именно отпускает. Бросает в море. Иногда с камнем на шее. На худой случай со спасательным кругом.
Вот так он и сказал сам себе. Впрочем, может это ему в ржании мучающейся кобылы почудилось. Зов судьбы, поднимающий мёртвых. Во всяком случае, предощущение великой, то есть, скандальной будущности сыграло исключительно важную роль в том, что конкретно впоследствии получилось, какой именно фильм нон-фикшн склеился «за нашу и вашу свободу». Да и что вокруг на финише в самом деле попутно, до кучи подклеилось. Скормить же «пиплу» потом можно было что угодно. На «ура» вновь прошло всё, что показали.
Сегодня, как было подмечено всеми без исключения, в том числе и им самим, казачок Василёк проявлял себя удручающе трезво, тихо, располагающе к задушевным контактам всех доступных ему родов, величин и сортов. По идее они конечно могли быть всякими, иногда даже и вовсе не быть. Но вот кто единственно его всегда понимал, всегда охотно и по любому с ним контактировал – лишь Тоська, его единственная подруга. Может она и была его куратором? Кто знает. Хотя принципиально в целях маскировки и оставалась кобылою. В целом доброе животное неизменно терпеливо сносило все свои служебные обязанности. Слушалось малейшего движения узды и неизбывно благодарным оставалось за малейшие послабления, да и вообще почти не артачилось. Так, копытом только иногда. Промеж рог.
Василёк очень даже берёг доставшуюся ему непарнокопытную кормилицу, старался сильно некопытными или парнокопытными клиентами не нагружать, например, не очень грузных свинтусов подбирать. Это не всегда удавалось, хотя бы потому что последний выбор оставался всё-таки не за ним. Вот корреспондентский малец, мышонок по имени Лев, тот оказался идеальным седоком для Тоськи. Лёгкий, подъёмный, как и в самом деле летучий мышонок, незаметный в огромной бурке, он лишь взглядывал по сторонам из-под косм папахи своими огромными студёными глазыньками и как-то так подозрительно и многообещающе молчал. Может потому что в штанишках считалось сухо. Потом без папки, бывало, и сам ка-ак залезет сзади!.. Как такого Льва да не покатать?! Любой покатает. Хоть ночью. Но это конечно уже было бы слишком.
Телевизионный оператор брал в кадр многообещающие якобы детские львиные глазки очень крупным планом, да так, чтобы по всему было видать, что и малец этот не так-то прост, как может показаться с первого взгляда. Вырастет – точно командиром экипажа станет. Ракетоносца из местных степей. На худой случай, какой-нибудь летающей тарелки. По периферии такого, впрок забитого и расписанного кадра – переливающиеся насколько им положено солнечные пятна. Одновременно фиксировались и блики по краям экспозиции, сопутствующие тени да полутени по спинам, лицам и прочему реквизиту в центре и на обочинах одной из самых первых отснятых мизансцен. Всё это также существенно дополняло и весьма усиливало эффект чрезмерно идиллического покоя как бы в преддверии неизбежного шторма. Известно же правило, даже закон: чем безмятежнее или даже глупее обрисовать начало – тем эффектнее произойдёт то, что должно произойти. Чтобы зрители уж точно в штаны напрудили. Но потом сказали: «А ну повтори, сволочь!»
Затем, после выездки летучего мышонка Льва в папахе, кобыле сразу же пришлось несладко. Некая солидная бальзаковка с властным, но хронически влажным взглядом, полезла на Тоську, да не сзаду, а с переду. Извращенка. С каким-то прямо-таки лесбийским азартом. Мало того – ещё и весом свинячьим придавила. Так что кобыле мало по-любому не показалось. Копыта вновь подламывались. Цокать наотрез отказывались. Однако теле-летописцы и тут оставили всё как есть и нисколько не пригашали в камерах красный глазок увековечивания. Кто знает, в чём на самом деле может выразиться резон бытия и сопутствующий ему реальный ход событий. Не исключено, что лишь отмотав всё назад, мы и поймём, для чего, почему и как это оно всё на самом деле было.
Такая же злосидючая персона, как эта ненасытная чиновница, обязательно во что-нибудь впутается. Тренд у неё по жизни такой. Вот тогда-то очень полезно будет посмотреть, а что же такое она делала как раз накануне всех этих роковых событий. Вдруг чего-нибудь заранее, ещё в то время можно было бы предугадать или даже предотвратить. Поэтому не исключено, что даже в том, как именно она нагрузила собою несчастную кобылу, внезапно промелькнёт грозовой, предупредительный отблеск подступающих событий. Поэтому оператор продолжал неутомимо работать и работать, снимая, фиксируя, предугадывая и тем словно бы пере-созидая текущую сквозь всех реальность, даруя ей бессмертие, уверенно полагая, что потом всё непременно обыграется, что ничто и никогда теперь не пропадёт, ничто и никогда не будет забыто, а уж тем более никто.
Как раз эти бессмертные кадры потом для следствия и в самом деле представили немалый интерес.
Тоська сразу же невзлюбила воссевшую на неё номенклатурную амазонищщу. Та ей тут же ответила полной взаимностью. Классической ненавистью соперницы. Хотя и пообщались-то представительницы прекрасного пола, хвостатая и бесхвостая, всего ничего, от одного поворота до другого – но и этого оказалось более чем достаточно. Казачок Василёк основательно взмокрел, удерживая тоськину морду, всё время норовящую дотянуться до ляжки всадницы и сделать ей прививку от бешенства. Однако, как и полагается воспитанным дамам, внешне обе всё-таки не слишком обнаруживали обуревавшие их серьёзные чувства. В результате совместных усилий массивная амазонка прямо-таки свалилась в руки Васильку, да так, что тот даже крякнул от неожиданности. Не исключено, что и не крякнул. Потому что теперь упала сама Тоська.
События, как им для начала и положено, шли слегка, словно вразвалку, но уверенно и по нарастающей. То есть, иногда всё ещё как будто неторопливо, но периодически и убыстряясь, понемногу и неумолимо. А потом внезапно на какое-то время сбавляли обороты. После чего вновь рывком ускорялись. В целом не столько шли, сколько пока ещё неровно вышагивали пробные размеры предстоящего, рассеивая вокруг подозрительную безмятежность и между делом незаметно расставляя все фишки по местам. Фактически подбрасывая семена того, что вскоре состоится.
После амазонки услужливый казачок с помощью своей несколько успокоившейся кобылы оприходовал самого главу местной законодательной власти Юрика Тягаенко, в просторечии – спикера. Тот известен был своей невероятной прожорливостью и тем, что тягал в свой карман всё-всё, что попадалось, всасывая в прорву своих персональных закромов любые материальные богатства, абсолютно ничем не гнушаясь. Такой стремительный вес, разумеется, не каждый выдержит, тем более прокатит.
На удивление этот монументальный и высокопоставленный пылесос прокатился верхом на лошади до колючей околицы Ближней без сучка, без задоринки, без шуму и пыли, твёрдой рукой удерживая поводья. Ещё и пластично как мог изгибался в такт ходу. Словно какой-нибудь кочевник, ушлый, но раздобревший от чересчур красивой и сытной жизни. Мол, смотрите и учитесь, пока учу. Так что все, включая кобылу, остались им премного удовлетворены. И сам берёт, мало никому не кажется, но так и другим жить не совсем мешает. Профессионал во всём держит марку, даже когда на нём самом клейма негде ставить. Впрочем, может именно благодаря тому, что негде.
Наконец и сами силовые ведомства Ближней заставы также конкретно проявили себя в идиллическом стартапе разворачивающегося действа. Куда уж, действительно, без них?! Когда никого не осталось из желающих от-кобылиться и даже липучие корреспонденты куда-то перебрались, волоча за собой равнодушно упирающегося, ещё совсем-совсем неправильного, аж молоко на губах не обсохло, угрюмого мышонка Льва, к Тоське подошли двое в камуфляже. И хотя в данный момент силовики вроде не сильно пугали живую природу, считались без масок и даже выказывали некоторое человеческое дружелюбие – когда кого седлают, то вначале всегда деликатно, как бы по-дружески, словно бы одолжение делая – но кобыла всё равно как-то сразу пригнулась, словно испуганная кошка, не дожидаясь, когда её возьмут хозяйскими зубами за холку. Ей их и вычислять долго не пришлось. Тут с самого начала шутки предполагались плохи.
Так и вышло. Охранники не просто прокатились на Тоське – они её, деликатно, с сердечным пёсьим участием, но беспощадно, фактически до полусмерти выездили. Только потом оставили в покое. Новый частный случай всё той же, регулярно напоминающей о себе, всеобщей закономерности – профессиональную выучку, как и привычку, не пропьёшь, даже если захочешь. Так что к обеденному перерыву кобылу свою казак в конюшню внёс на руках. И целый час отпаивал неким чудодейственным эликсиром пока не спас.
Такой вот случился промежуточный хэппи енд, которому полагалось только усилить необходимую безмятежность, для лучшего потом облегчения. После него можно было перевести дыхание и слегка зажать диафрагму в объективе. Что и проделали, зажали. После чего оператор ушёл на обед, своего эликсира, пивасика испить, да и вообще отдохнуть перед основными съёмками хрен ти чего предстоящего.
Силовики также отбыли, ещё и раздражённые чем-то. Один так кривился особенно, всё ему было не так. На лошади проявил себя чересчур неутомимым маньяком, мощностью приблизительно в пять или даже скорее в шесть чикатил. Легко можно было представить, что же этот скот проделывал с людьми. Второй экземпляр человекоподобного гнуса несколько уступал ему, но ненамного. Этот тянул где-то балла на четыре или пять по шкале ростовского потрошителя плев. Как и полагается хорошо отмороженным злодеям, внешне они предъявляли себя типами сравнительно невзрачными, практически плешивыми, даже как будто сутуловатыми, словно стёртыми. Встретишь и ничего такого не подумаешь. Но это была мимикрия самых настоящих хищников, от которых любой терминатор спрячется. Но сначала обделается.
Как эти замечательно откамуфлированные стражники преображались в деле выездки совершенно беззащитного существа – это надо было видеть! Многое становилось понятным из того, что только могло произойти, но пусть с такими дядями попробует не произойти! Тут и не нужно быть особым провидцем. Впечатляло одно то – каким неукротимым задором и огнём пылали их кабаньи глазки, до чего умело и мощно обрабатывали они бедную лошадку.
Борюсик, его так и звали, считался номером первым – тот самый, который даже при самой первой экспозиции верхом на кобыле проявил себя наиболее неутомимым и прежде всех неудовлетворённым энерджайзером. Именно на все шесть чикатильских баллов. Доминантный секач имел важные командирские нашивки, в побочное от утех время он подряжался служить главнокомандующим спецслужб компании Хэппи-ленд-Инвеста. Это и была как раз та самая – заглавная полу-частная фирма, которая подрядилась спонсировать означенное крупномасштабное и крупноправильное мероприятие на Ближней правительственной заставе, что высилась над самим Каменным Хаосом. Задачи она должна была выполнять чрезвычайной важности и трудности: поляны накрывать, раков варёных подавать, девчат неварёных вокруг шеста крутить и в бассейны с фонтанами, сильно голубым и несильно зелёным, в соответствующем виде окунать для блезиру, и так далее. Сто потов сойдёт, пока осилишь громадьё этих великих дел! Кроме того, ещё нужно было охранять всё это чинное и правильное благодействие, естественно, вместе с полицией и со спецслужбами. Непонятно только от кого. Вероятнее всего, друг от друга.
Сиротинин, непосредственный, да и какой угодно, хозяин неиссякаемого энерджайзера Борюсика, президент столь многофункциональной компании, а точнее, холдинга компаний, бывал премного доволен полевым командиром своих архаровцев. Называл его командором и нередко в «эксклюзивном порядке» ссужал своим деловым приятелям-братанам, прежде всего из самых высоких властных структур. Это делалось для оказания организационной помощи в «крышевании» различных мероприятий, в том числе и весьма ответственных. Например, только что затеянного на местной Голгофе, куда вот так вот и отрядили в помощь губернаторскому, казённому силовому формированию практически всё боевое подразделение Хэппи-ленда во главе с неподражаемым секачом, командором Борюсиком. Расчёт как всегда делался безукоризненным. Полиция или чекисты не всё могут, а вот отвязанный, как бы полу-штатский Борюсик сможет всё что угодно, именно потому и незаменимый. Уж такой он на самом деле. Руки ему точно никто не свяжет, тем более не оторвёт. Разве что хозяин. Но тот брал его вовсе не для того, чтобы связывать или что-то отрывать.
Вторым оприходовал добрую животину Тосю номер второй среди собравшихся здесь служивых бандитов. Кличка Кольт, в миру – Виктор Николаевич Петриевич. Этот бесстрашный хищник когда-то был совершенно кротким агнцем. Владел портняжно-швейной мастерской, шил людям и начальству джинсовые куртки и штаны с красивыми иностранными заклёпками и нашивками. Вспоминают, что был он в те времена, вполне покладист, даже добр и отзывчив. Но потом вдруг бросил издеваться над своей натурой. Вырвался в люди. Даже в большие. В начальство. Как бы сказать – совсем озверел. Сделал своим жизненным девизом известную американскую байку про то, как бог создал больших и маленьких людей, а вот мистер Кольт уравнял их шансы. Ставка на сверх-жёсткое управление силовыми операциями, решающими любые проблемы, оказалась куда эффективнее швейно-джинсового производства. Более всего нравилось мистеру Кольту, а именно, Петриевичу то, что теперь своим клиентами ему не нужно было улыбаться. Это они теперь как могли заискивали, но как правило безуспешно.
Тут и сравнивать нечего. Петриевич и в самом деле почти сравнялся со многими большими людьми, о чём в швейном бизнесе, да и в простом ментовском, он не мог даже помечтать. Прежнего скромного, доброго и отзывчивого пролетария-бизнесмена, ставшего пошлым отморозком Кольтом, теперь было не узнать. Даже не подступиться, разве что на пьяной козе подъехать, но только в строго определённый день и час. В свободное от утех и от работы время. Этот самый некогда открытый и доступный, а ныне сильно напыженный и надменный садист Кольт руководил крутой «дельтой» от другой фирмы, которая называлась «Таун электроникс». Вторая фирма также принадлежала магнату Сиротинину. В её охране, как и в первой, собрались сплошные дауны, однако здесь вообще особенные, в смысле на редкость отборные дебилы. У каждого при себе имелся безнадёжно свинцовый взгляд, такой же кулак и два килобайта примитивной оперативки за душой. Больше ничего. До такого уровня ещё надо суметь опуститься, не каждому дано. Однако без этих качеств на столь ответственную работу не принимали. Даже по рекомендации. Про них так честно и говорили: «В «Тауне» – только дауны!»
Для чего на самом деле все-все они здесь так здорово собрались – никто в точности сообразить не мог. Кроме того и соображать им никогда не было положено. Личные отношения их самого главного шефа Сиротинина с ещё более главным начальником, губернатором Холмогоровым по кличке Железный Шурик – в силу их скрытости не считались за реально существующие. Они, естественно, были и зачастую определяли все другие отношения. Взаимодействие удельного правителя и его спонсора, а одновременно основного стражника в контексте разворачивающихся событий как бы и вовсе не числилось, хотя именно на нём всё как всегда и стояло.
Формально не существовало даже договорённости о совместном проведении означенного якобы охранного мероприятия. Ни о действительной охране его, ни тем более о лукавом спонсорстве. Просто собрались как-то невзначай старо-правильные ребятишки вместе со своей не менее правильной охраной, потусоваться, перетереть дела-делишки, вспомнить Альма Матер, славный Бочаров Ручей. В какой-то момент, захотелось вознести здравицу суверенной Вертикали и её остролицему блюстителю, то да сё. Вдруг узнает, да похвалит. Заодно провести какое-нибудь новое и сильно важное совещание по некоторым аспектам взаимовыгодного сотрудничества – и между собой и между кем-нибудь ещё. Кто попадётся. Или кого просто так поймают.
Ни по одному пункту повестки дня – ни бумажек, ни договоров, ни даже протоколов. Всё на честном купеческом, то есть, бандитском слове, Исключительно на устных договорённостях братков. Всё по понятиям! Поэтому всё правильно! Ни один аудит не накроет, даже если и очень пожелает на свою голову. Впрочем, он и сам сюда не пойдёт. Всегда лучше оставаться при своих. Целее будешь.
В ряду всех тех, кто успел засветиться или ещё только неспешно засвечивался, малозаметными оставались лишь два главных действующих лица. Разумеется, вполне преднамеренно они так сделали. То есть, по собственному желанию. Они и вправду очень и очень старались быть как можно более неприметными. Отсюда сознательная невыраженность поведения, избирательная контактность и даже определённая отчуждённость со всеми, с кем вступали в контакт.
Держались они абсолютным особняком – долговязый мрачноватый субъект по фамилии Шахов и пожилой, медлительный господин с энергичной речью, утомлённой поволокой в глазах a la «многия знания – многия печали» – и с пока ничего не говорящей фамилией Авксентьев. Профессор, доктор нескольких наук, университетское прозвище «Мудрый Авк», хотя с годами не бывало и дня, чтобы этот мудрец как-нибудь или во что-нибудь не умудрился. Числился двуличный, но всё же по своему гениальный старец личным советником губернатора на общественных началах. Отрабатывал в правительстве региона какую-то очень важную, никому до конца не ясную функцию. Соответственно, продолжал преподавать. Числился в федеральном университете профессором-консультантом. Никто ничего конкретного о нём сказать не мог. Настоящий человек-невидимка, исподволь вертящий всей округой. Его просто и незатейливо уважали, то есть, откровенно побаивались. Поговаривали, что даже сам губернатор.
Шахов, бывший студент профессора Авксентьева, имел репутацию под стать. Следователь по особо важным делам известного федерального сыска. Сравнительно молод, но весьма высокопоставлен и опытен. Экстренно прибыл на главную тусовку региональной элиты с огромными полномочиями и с ещё большими подозрениями по предмету сыска. Сразу высказался о далеко идущих предположениях себя и своего ведомства насчёт реальных целей проводимого здесь мероприятия. По его мнению, атмосфера здесь была какая-то не та, не обычная. Мол, чем-то загодя потрясающим веяло отсюда куда как более явственно, чем положено. Да столицы доставало. А её такие дела всегда нервируют.
– Не зомбировать же всех этих чинуш сюда привезли в самом-то деле?! Или на какие-нибудь изуверские психофизические трансплантации к неведомому доктору Зло.
Вбросив в стремительно развивающуюся неравновесность событий столь сакраментальный вопрос, притом попав в самую девятку, Шахов сходу ушёл в тень. Даже почти исчез из поля зрения. Причём, внезапно. Как и положено одному из главных действующих лиц. Канул в полутьме, словно мышь летучая.
Профессор по всей вероятности тоже чувствовал, как словно из преисподней поддувало. Временами со всех непонятных сторон сквозило просто наповал. Но Авк пока и на этот счёт помалкивал. Мало ли – тронь лихо пока оно тихо. Потом не оберёшься. Сказано ж – мудре-ец.
Глава 3. Этюд в бомжовых тонах
– Доцент, а доцент, вот ты вроде как сильно умный, да?! Тебе, наверно, даже череп давит. Так вот. Не слабо ли тебе, умный ты наш череп, взять да и поведать народу, кто такие ВИПы?! А то бают по ящику и по радио, да и среди людей не один раз слышали – ВИПы да ВИПы, а чо почём не поймём. Люди это, не совсем люди, или совсем не люди, то есть, крутяки какие – залётные или ещё как?! С чем их хоть есть-то?! Вернее – им нас?!
– А пожалуйте, ребятки, всё вам расскажу, честное слово, всё-всё, что знаю про ВИПов про этих самых треклятущих, из-за которых я собственно и в камышах окаянных очутился, а потом и вот здесь, в сиих благословенных чертогах. – И Фредди былинно обвёл глазами величественно нависающие бетонные своды полуподвала и подпирающие их ряды ещё прибранных коек. Были бы гусли – точно тренькнул.
– Ух ты! Расскажи, почём купил. За что они тебя так?!
– Нет-нет. Про то отдельный разговор. И за тот отдельный разговор и магарыч отдельный будет. А вы его вряд ли потянете. Так что отвечаю по существу первого вашего вопроса, господа, про так называемых… м-м-м… ВИПов. Хотел с чем-нибудь срифмовать, но что-то даже при упоминании о них красная пелена глаза застилает. Ф-фу, ладно, прошло. Так вот, господа бомжики, ВИП – это на самом деле аббревиатура, то есть набор заглавных букв нескольких слов, обозначающих какое-либо понятие. Это понятно! Ясно. Теперь едем дальше. В аббревиатуре ВИП три буквы, каждая обозначает отдельное слово. Надеюсь, и это ясно?! Хорошо. Едем ещё дальше.
– Ты как на лекции! – Ухмыльнулся сыщик. – Давай, лучше партейку сгоняем. Я тебе фору две пешки дам. Как нашему местному ВИПу. В смысле по блату.
– Не мешай. Сыграем. Подожди. А ты, Жорик, и ты, Колик, и остальные господа-товарищи – слушайте и смотрите сюда ещё внимательней. В глаза смотреть, я сказал!!! И постарайтесь вникнуть. Такое даже студенты понимают. Вот эти три буквы «В», «И» и «П» – обозначают не наши, а вредные английские слова. Всего их три – Вери импотент персон. Запомнили?! Три слова – и три буквы, по букве на каждое слово. Въехали! Отлично. Ещё дальше едем. Первая буква «В» – заглавная в английском слове «Вери», она его и обозначает. В переводе на наш великий-могучий означает – «очень». Очень что-то… Нечто, что очень «очень»! Ясно?
– Очень что? Не очень что-то ясно. Ты запарил, доцент!
– Неважно. Просто «очень».
– Ладно, гони базар дальше. Всё равно делать не хрена. «Очень» так «очень». Мы согласны.
– Вот. А вторая буква – это «И». Она обозначает английское слово «ИмпОтент», в котором является заглавной. Что такое импотент, я полагаю, вы и без меня знаете… Завяли?! Перевод про импотента нужен?! Говорите!
– Да уж… – приуныли собеседники. – Ты не томи. Гони, Цицерон. Не смущайся! Мы тебе тоже фору даём.
– Так вот. – Доцент принялся расставлять шахматные фигуры на доске. – Последняя буква, если вы запомнили её в аббревиатуре «ВИП», это буква «П». Она и означает слово «персона». Понятно? Запомнили? Читаем дальше, что же обозначает это странное обозначение трёх английских слов – ВИП – «очень импотентная персона». Или «персоны», если во множественном числе на них смотреть. Видите, как всё просто в нашем мире. ВИПы – это на самом деле все те гады, которые над нами. И с которыми мы не можем ничего поделать. Для нас, так вообще всё остальное человечество из ВИПов состоит. Можете сразу успокоиться, нам в них не бывать, даже если мы все дружно из штанов выпрыгнем. Прежде всего потому, что хоть мы и вторая буква, да ещё и с тройной приставкой первой, но уж точно не третья. Не пидоры, успокойтесь.
Но Жорик всё равно не успокоился.
– Да ну-у… Ни в жисть не поверю в эту хренотень. Какие же они импотенты, эти бугры?! Да мы, согласен, на их фоне импотенты, каких свет ещё не видал. Это они нас, а не мы хоть кого-то… Тем более их.
– Так я тебе о чём говорил?! Вспомни по буквам! Балда ты!
Сыщик не переставал ухмыляться, приступая к партии:
– Эй, лингвист-юморист! Я иду королевской, заметь. Уж она точно импотент. То есть, не в нашенском смысле, а импотент в английском. С ударением на второй слог – она именно – импОтент. Въехали в ударение?! Чего вылупились? В глаза смотрите?.. Ладно, отбой! Можете зажмуриться.
– Вот умники собрались тут! – Возмутилась хилая бомжачья оппозиция. – Все мозги обделали. Пошли на хрен, господа бывшие начальники! Валим отсюда, бичи. Нехай эти импотенты сами занимаются между собой, чем хотят, хоть по-нашенски, хоть не по-нашенски. Эй?! Кто с нами?!
Однако прочий народ всё равно остался около шахматной доски, с ленивым интересом разглядывая замурзанные деревянные фигурки или даже с умным видом обсуждая некоторые ходы соперников. Разговор затем ушёл в сторону и стал сугубо профессиональным, практически гроссмейстерским, но и его удавалось слушать, поскольку делать-то и вправду было совершенно нечего. Так отчего ж и не послушать очередную бодягу, может хоть что-нибудь станет понятно?! Да и голову надо же чем-то занимать!
Сыщик, сделав ход, нравоучительно поднял палец:
– А ты помнишь, что ещё Каспаров заявлял Крамнику в Женеве? Когда ещё играющим был? Вот то были ВИПы так ВИПы, причём – оба! Не чета нам!
– Не уважаю.
– А кого? Древнего Ананда или ещё более дремучего Карпова, что ли?! Доцент, ты и вправду спятил.
– Тогда шах тебе! Шах-шах! Именно! Разуй глаза! А ещё фору хотел давать!
– Да? Так быстро? Верно…– Сыщик задумался: – И всё-таки ты не совсем прав, доцент. В принципе, это я должен шаховать, а не ты. Природа у меня, понимаешь, такая, от рода моего. Это я только внешне кажусь бабайкой или ястребом каким-нибудь полуподвальным. А в действительности самый настоящий голубь. Был слух, Пикассо с меня рисовал свой всемирный символ мира. Пока я был в отрубях. Если не веришь – всмотрись повнимательней. Давай-давай, не бойся, смотри! Я разрешаю. Теперь попробуй вот так – в профиль. А?! Угадывается?!
Умело и правильно заговаривая зубы, сыщик Осклизкин опять двигал вперёд свою коронную, королевскую пешку, прикрывался от шаха, а сам говорил, говорил-говорил, как по радио или по ящику пургу гнал. Но эти уловки против Фредди не срабатывали, тот знал товарища как облупленного. И потому ещё раз прижал. Тогда после очередного шаха сыщик ещё раз замолчал, да и призадумался, теперь надолго, шах-то никак не отступал. Поэтому делать было нечего – приходилось чем-то жертвовать, чтобы избежать быстрого поражения. Тем временем в разговор вступила группа поддержки, правда, неизвестно кого, не исключено, что всех и сразу. Весёлый, разбитной денди-бомж господин Норкин, не замедлив, вставил в паузу, образовавшуюся в разговоре двух гроссмейстеров:
– Вспомнил! Анекдот слушай. Пока не забыл. – И принялся быстро воркотать, жуя улыбочку, и с деланым кавказским акцентом. – В горах новый хищный птица появился. Понял? Это как бы аксакал говорит другому саксаулу… блин, аксакалу. Понял? Говорит, значит, что новый хищный птица появился… ага, в горах. Дельтаплан называется. Всех кушаит. Вчера смотрю – опять человека несёт. Три раза стрелял, два рожка стратил, пока не бросил. Вах-вах. Хи-хи.
Сыщик поморщился, потом быстро сделал ход и вопросительно просветлел:
– А я вот сюда. И цел останусь. Ты как себя почувствуешь в данном случае?!
Фредди, он же доцент, тут улыбнулся, тоже сделал ход и приятельски похлопал соперника по эталонно костлявой спине:
– Всё так же, так же. Шах-шах, говорю, природный ты мой, зашахованный, да зацалованный.
Бомжик Мухортов вдруг перестал болеть за игроков, выздоровел и показал всем, какой же он на самом деле чуткий, да прислушивающийся:
– Всё верно, правильно зверьки обещали. Образцовая ячейка общества заявляется. Прячь вещички!
– Обмолкни! – Рявкнул сыщик, отхлёбнул крепкий кирпичный чай и вдруг замер с фигурой в руке. – О, мадонна, да кто ж этой такой?!
Тут разговор завис повсеместно, не получив продолжения, потому что в этот самый момент подтвердилась невероятная чувствительность бомжика Мухортова – в полуподвал взяла да и отворилась дверь. В новообретённом жизненном пространстве принялись передвигаться и устраиваться непосредственно под высоким, у самого потолка, оконцем ночлежки, на самом престижном, заранее прописанном для них месте новые постояльцы: то были бомж, бомжиха и ихний ребёночек, то есть, как бы бомжоночек. Ребёночек тот выглядел чрезмерно рослым, не по годам вовсе, сильно похожим на взрослого карлика или непонятно для чего и как переодетого пятиклассника. Однако по причине несусветной убогости или наоборот невероятной продвинутости – такое существо и поныне вроде бы ещё на руках носили, как совсем-совсем маленького или наоборот очень важного мандаринчика. Или русского царя.
Во рту у него, может просто больше негде было, родители держали потрясающе массивную соску, да не простую соску и даже не гаванскую сигару, а почти крупнокалиберную установку, но только стволом вовнутрь. Лялька-пятиклассник этот непонятный свой агрегат показательно и на редкость энергично мутыскал, то есть, сосал. Втягивал в себя все-все боезаряды какие там только могли быть. Да и не просто вытягивал он её до упора, а прямо таки терзал дудолю, рвал и гонял взад-вперёд. Настоящие искры сверкали и трещали за ушами. Никто ни сразу ни потом так и не смог догадаться – для чего он так всегда делал. Одной этой энергии хватило бы на обогрев половины жилого квартала, как минимум. Может и вправду какие-нибудь снаряды глотал?! Или таблетки от жадности?! Однако этого никто и никогда так и не понял!
Впечатлил потрясающе красивый детёныш, всех, сразу и навсегда. Но нескоро ещё бомжики стали признаваться в этом. Даже каждый сам себе. Потому что по любому такую информацию, такой образ ещё надо было переварить. Успокоиться. И немудрено. Как посмотрел кто на ворвавшегося к ним младенца, как перехватил невинный детский взглядик – так сразу у него мурашки и побежали в определённом направлении, наперегонки помчались, практически давя друг друга. Воистину какой-то мутант, а не хлопчик. Просто вылитый трансформер, то на маму он похож, то на папу, то на весь полуподвал сразу. Вот едва только взглянул в кого-нибудь этот обаятельный паренёк своим студёным, пронзительным оком, как словно бы выстрелил из травматического пистолета. Каждому в песик. При этом у парня, но правда без скрипа, ещё и отпала его ротвейлерова челюсть. Вниз полетела та самая термоядерная, крупнокалиберная соска. Прямо на пол, на подметённый, на ещё сравнительно чистый. Но всё-таки она его не проломила. Бомжомамка немедленно подняла драгоценный артефакт, облизала, выплёвывая соринки, и опять в ротище, стволом вперёд, втолкнула своему мутанту, демонстрируя всему обществу, до чего же трепетно боится она его потерять. Как было не вздрогнуть и не посинеть от столь замечательной картинки?!
