Анатолий Дроздов
Самец причесанный
– Тем временем меня разыскала Касиния. Позже выяснилось: Октавия велела меня убить.
– За что? – не сдержалась я.
– Во время ссоры с Лавинией я пообещал сучку зарезать. Кинжал держал у нее вот здесь, – Игрр ткнул себя в горло. – Мамочка обиделась… Но я этого не знал. Касиния не решилась напасть сама. Нашла преторианок, подпоила их и сказала, что знает лупу, который берет дешево. Привела их в харчевню. Я как раз за столом сидел. Одна из преторианок подошла, кинула на стол золотой и потребовала идти с ней.
– А ты?
– Послал ее. Она обиделась и схватилась за меч. Я выкрутил ей руку и пнул в зад. Тут остальные за железки схватились. Набежали вигилы, и нас разняли. Преторианка, которую я ударил, потребовала поединка.
– И ты согласился?
– Ага! – кивнул он. – Злой был.
– Игрр!.. – вздохнула я.
– Знаю, что дурак, – кивнул он. – Мне это позже разъяснили. Но дело сделано – пошел в амфитеатр.
– Тебя могли убить! Кто бы меня спас?
Я всхлипнула. Он положил руку мне на ладонь.
– Не плачь, sole! Меня не так легко убить. Преторианка (ее, кстати, Пугио зовут) считалась лучшей мечницей в когорте, отсюда и кличка. Она очень старалась, только я, девочка, из другого мира. Приемы, которым вас учат, мы забыли давным-давно. Появилось другое оружие, другие навыки. Я не великий боец, но знал, что с девчонкой справлюсь.
– Ты ее убил?
– Нет.
– Почему?
– Оказалось, что она дочь трибуна.
– Валерии Лепид?
Он кивнул. Я только руками развела. Только мой муж умеет так вляпаться! У него к этому просто дар. Поссориться с влиятельной нолой Рома! Ему нельзя без присмотра!
– Что дальше?
– Ничего. Набился полный амфитеатр, даже принцепс пришла, мы с девчонкой чуток побегали, я свалил ее подножкой и пережал ей сонную артерию. Она отключилась.
– А потом?
– Шлепнул ее по заднице. Я пообещал принцепсу отшлепать нахалку – пришлось сдержать слово.
Я не выдержала и засмеялась.
– Кстати, я хорошо заработал на том поединке, – продолжил он. – Ставки были против меня, и я поставил все, что имел. Выиграл кучу золота. Когда вернемся в Рому, будет, на что жить.
– Если не будешь раздавать ауреи сармам.
– Я взял с собой всего сотню. В казне претория – еще полтысячи.
– Почему в претории?
– После поединка я записался в когорту.
Я всплеснула руками. Нет, с Игрром не соскучишься! Добровольно сунуться к озабоченным женщинам!
– Они не приставали! – сказал он, поняв мой жест. – Валерия пообещала, что любую, кто попытается, прикажет высечь и выбросить за ворота.
– С чего так?
– В благодарность за дочку. Я мог убить Пугио.
– Почему в преторианцы?
– Кассиния не могла меня там достать.
– И как ты служил?
– Как все, – пожал он плечами. – Ходил строем, метал пилум и колол гладием, строил полевой лагерь, спал в казарме.
Я глянула на него в упор.
– Не было ничего! – засмеялся он. – Кстати, меня определили в контуберний к Пугио. Валерия объяснила: это в наказание дочке. Та опозорила преторий. В пьяном виде приставала к мужчине, с позором проиграла в поединке…
– Пугио могла превратить твою жизнь в ад.
– Мы с ней подружились, как и с остальными девочками.
Я глянула с подозрением.
– Ты кормил их и гладил им спины?
– Один раз, – смутился он.
Все ясно. Еще бы не подружиться! Странно, что спали они порознь. Преторианки своего не упустят!
– Что дальше?
– Через два месяца пришел черед контуберния охранять Палатин. Я рассчитывал, что Флавия меня заметит и пригласит к себе. Так и вышло. Мы беседовали у нее в спальне (Гайя в животе недовольно повернулась), как вдруг явилась эта чучундра.
– Какая чучундра? – не поняла я.
– Касиния! Позже выяснилось: Октавия послала ее убить Флавию. Сама захотела стать принцепсом. Касинии удалось пробраться внутрь…
– Она служила ликтором и знает ходы и выходы во дворце, – поспешила я. Игрр кивнул.
– У нее не вышло. В спальне оказался я, затем прибежала Пугио. Она ранила Касинию в ногу, затем ввалилась стража, и мы скрутили мерзавку. Лаура допросила ее, Касиния рассказала о заговоре. Это последнее, что я знаю. Назавтра в преторий пришла Помпония и сообщила, что ты жива. Мада через купца передала, что отпустит тебя, если приеду. И вот я здесь! – Игрр развел руками.
Я покачала головой. Так легко он не отделается. Я выясню, откуда появилась эта «звезда степей»!
– А Амага?
– Встретилась по пути.
Я хмыкнула: темнит.
– Она зовет тебя «тарго». Это означает «вождь», – сказала я. – Вождю клянутся на крови. Это было?
– Они притащили козла, зарезали и мазали лица кровью, – подтвердил Игрр. – А вот зачем, я не вникал.
Я вздохнула. Муж или не понимает, или притворяется. Я не знаю случая, чтобы сармы признали мужчину «тарго». У них самцы в роли скота. Ценного, но бесправного.
– Расскажи, что было до клятвы! – потребовала я. – Подробно!
– Да нечего рассказывать! – удивился он. – До Малакки нас проводили твои «кошки». Дальше ехали с Сани. В двух днях пути от Малакки нас ожидала сотня Дандаки. Только мы до нее не добрались – наткнулись на Амагу с ордой. Позже выяснилось: они шли в набег.
– И?
– Поначалу они обрадовались. Амага стала кричать: «Добыча! Добыча!», имея в виду меня. Я объяснил, что она не права…
– Как? Подрался?
– Предложил, но Амага не захотела. Решили бороться. Она обрадовалась – кричала, что лучшая в орде, – Игрр усмехнулся. – Я дважды свалил ее, и Амага обиделась. Тогда я подарил ей лорику, шлем и пообещал заплатить, если проводит нас в Балгас. В пути она ела с нами, я учил ее бороться, так вот и подружились.
Я покачала головой: не договаривает. За это «тарго» не изберут. Он ответил мне невинным взором. Все равно докопаюсь!
– А Дандаки? – напомнила я.
– Догнала нас через несколько дней. Хотела убить Амагу, но я объяснил, что она не права…
Я не выдержала и рассмеялась. Игрр неисправим! Теперь все ясно. Игрр спас орду от верной смерти. Личная сотня Мады – лучшие бойцы Степи. Амагу с ордой вырезали бы, как кур. Не удивительно, что орда признала Игрра вождем. А он им еще деньги дарит…
– С Дандаки тоже боролся?
– До этого не дошло. Сказал, что наябедничаю Великой матери. Дескать, сама потеряла меня в Степи. Дандаки оставила орду в покое. Даже разрешила сопровождать меня.
– С ней тоже подружился?
– Ага! – кивнул он.
– Кормил ее?
– Скорее, она меня. В день, когда убили тура, притащила мне вареное сердце.
Я насторожилось. Сердце убитого тура подносят почетным гостям. С чего это – Игрру?
– Что ты сделал для нее?
– Ну… – Игрр почесал в затылке. – Если кратко, спас дочь.
– Как?
– Сотня загнала бычка в реку, сармы полезли выгонять, а тот боднул коня рогами. Бимжи упала в воду и захлебнулась. Я нырнул и вытащил.
– Мертвую?
– Утопшую. Но я медикус, и нас учат, как действовать в таких случаях. Я выдавил воду из легких, сделал искусственное дыхание и массаж сердца. Бимжи очнулась.
– Поэтому Дандаки предоставила нам дом и велела всячески ублажать?
Он пробарабанил пальцами по столу. Я не отводила взгляда. Игрр вздохнул:
– У нас с ней договор.
– О чем?
– Я помогаю Бимжи стать Великой матерью, а она нам – вернуться в Рому. Вместе.
Я умолкла, ошеломленная. Что Мада умирает, я знала. Рабыни постоянно об этом судачили. Они рассчитывали, что новая жрица освободит их. Я не могла на это надеяться – я ведь рома. Вечерами рабыни спорили, обсуждая претенденток. Большинство считало, изберут дочь вождя Красной орды Саруки. У той самое многочисленное войско. Но и Дандаки вспоминали. Одна из рабынь, служившая в храме (попалась на воровстве и была продана в рабство), поведала, что дочь сотницы – кровная сестра Мады. Она – бесспорный претендент, но при одном условии…
– Ты пообещал Дандаки переспать с Бимжи?
Он кивнул.
– Почему ты смущаешься?
– Не знаю, как отнесешься к этому ты.
Я выдохнула воздух. Он что, притворяется?
– Помнишь, я собирала деньги на твой контракт, и нам не хватило?
Он кивнул.
– Эмилия заняла нам денег, оговорив, что ты станешь отцом ее внучки. Я согласилась.
– Тогда мы не были женаты.
– И что?
– После свадьбы ты стала ревнивой.
– Да! – подтвердила я. – Я была такой. В первый месяц в плену я ревновала тебя до безумия. Воображала, как ласкаешь других женщин, пока я скребу шкуры, и очень злилась. Потом успокоилась… Когда руки заняты, хорошо думается – голова свободна. Я вспомнила, что ты сделал для меня. Как взял на себя выплату моих долгов, трудился с утра до вечера. Как кормил и ласкал меня, носил на руках, наконец, взял в жены. Первую нолу за тысячу лет! Я поняла, что прогневила Богиню, изнуряя себя подозрениями, и она наказала меня, отдав во власть сарм. Я решила, что ты имеешь право на счастье. Я мечтала увидеть тебя. Увидеть – и более ничего. Но я не хотела, чтобы ты приезжал. Мада, разговаривая со мной, сказала, что пленила меня с одной целью: выманить тебя в Балгас. После того, как ты забрал меня от хозяйки, я мучилась мыслью, что мы расстанемся. Я уеду, а тебя оставят, и мы больше не увидимся. Я боялась, что ты это скажешь. Оказалось: ты договорился с Дандаки. Ей можно верить?
– Она заинтересована, чтобы я исчез. Других пришлых в Балгасе нет. Бимжи станет единственной, забеременевшей от человека, и другие претендентки отвянут.
– Значит, мы сможем вернуться в Рому. Я рожу Гайю, и мы заживем, как прежде. Не важно, что нет дома, пусть будет комната в инсуле. С тобой я буду счастлива даже в палатке. Думаешь, я возражу против Бимжи? Да я сама отведу тебя к ней и прослежу, чтобы ты все сделал правильно. Только попробуй увильнуть!
Он захохотал. Я шмыгнула носом.
– Мне здорово повезло с тобой, – сказал он, отсмеявшись. – Честное слово! Красивых женщин в Роме полно, а вот таких умных…
Через мгновение я сидела у него на коленях, и мы говорили, перебивая друг друга… О чем? Вам это не интересно. Нам было хорошо. Жаль, что явилась Дандаки…
6.
Игрр, преторианец. Разъяренный
Встречные сармы провожали нас долгими взглядами.
– Зачем ты нацепил эти тряпки? – проворчала Дандаки. – В Балгасе прежде не было преторианцев. Мы их даже в плен не брали.
– Трибун велела, – объяснил я.
– Валерия?
– Ты ее знаешь? – удивился я.
– А где, по-твоему, я потеряла это? – Дандаки коснулась пальцем затянутой веком глазницы. – Три года назад орда под моим началом стояла под стенами Ромы как раз напротив когорты претория, и я знала, кто ею командует. У нас есть свои люди в Роме.
– Это вам не помогло! – хмыкнул я. – Вломили от души.
– Мы не остались в долгу! – буркнула сотница.
– В той битве погибла мать Виталии, – согласился я, – а сама она, как и ты, едва не потеряла глаз. Шрам на ее лбу – след моей операции. У меня вопрос: стоило ли сражаться? Кто победил в той битве, Дандаки? Сармы, потерявшие тысячи воинов и бежавшие обратно в Степь, или рома, отстоявшие свой город?
– Это Валерия велела тебе спросить? – сощурила глаз сотница.
– Сам додумался.
– Да ты, как я вижу, стратег! – хмыкнула Дандаки. – Странно, что при этом всего лишь преторианец. Что ты делаешь в когорте, Игрр? Или у Ромы кончились нолы? Ваша принцепс призвала на службу мужчин?
Дандаки смотрела хмуро, и я одернул себя: с чего задираюсь? Разговаривать нужно о другом. Сотница – мой союзник в Балгасе.
– Что тебя тревожит, Дандаки?
Он бросила взгляд исподлобья. Подумала и вздохнула.
– Плохие вести, Игрр! В Балгас прибыли вожди Красной, Синей и Белой орд. У каждой – тысячи воинов.
– Не заметно! – сказал я, привставая на стременах и крутя головой.
– Обычай запрещает вводить в Балгас войска. Это священный город. Вождю дозволено иметь охрану из сотни воинов. Остальные должны оставаться за стенами. Но три вождя – это три сотни. Достаточно, чтобы захватить власть.
– Если сговорятся.
– Думаю, это произошло, – сказала Дандаки. – Мне донесли, что вожди Синей и Белой орд ежедневно гостят у предводительницы Красной орды. Ее зовут Саруки. Они едят, пьют кумыс и бьют в бубны. Не знаю, о чем они сговорились, но, опасаюсь, что Саруки добилась согласия вождей.
– Хотят провозгласить ее дочь Мадой?
– Верховную Мать избирают жрицы. В жилах дочки Саруки – людская кровь, но она потеряла право стать Мадой. Путалась с сармами и успела трижды родить, – Дандаки плюнула. – Но за Саруки – сила…
«Тысячи воинов…» – вспомнил я.
– Великая Мать знает?
– Маде известно все! – подтвердила Дандаки. – Она самая мудрая в Паксе. Покойный Луций ее многому научил. Когда они правили Степью, сармы боялись голову поднять. Но Луций умер, а теперь пришел черед Мады… – лицо сотницы погрустнело.
– Когда у Бимжи Дни? – спросил я.
– Сегодня или завтра.
– Нам нельзя терять времени.
– Игрр! – Дандаки сжала мое запястье. – Не получится. Мада пожелает оставить тебя себе, она так и сказала. Тебя поместят в храме, а туда нет хода никому, кроме жриц. Дни у Бимжи пройдут, а ко времени следующих Мады не станет. Степь возглавит Саруки. Она казнит Бимжи – и меня вместе с ней. Саруки не нужны соперницы.
– Сделай так, чтоб я воротился в твой дом.
– Мада не разрешит.
– Заставь!
– Как?
– Дандаки! – вызверился я. – Кому из нас грозит смерть – мне или тебе? Кто возглавляет личную охрану Великой матери – ты или я? Мне объяснять, что в сложившейся ситуации годятся любые средства?
– Предлагаешь убить Маду? – поразилась Дандаки.
– Если понадобится.
– Это невозможно! – вспыхнула сотница. – Мы с Мадой вместе росли – наши матери были родственницами. В то время ее звали Тамар, что означает «стрела» – она была смелой и быстрой. Став жрицей, Тамар, по обычаю, сменила имя. Во всей Степи только одна сарма имеет право зваться Мадой. Моя дочь и Тамар – сестры. Я приносила клятву на крови. Нарушить ее – навлечь гнев богини…
– Маду мучают боли? – перебил я.
Дандаки кивнула.
– Сильные?
– Если жрица опоздает с питьем, Мада кричит.
– Проще говоря, умирает в мучениях. А теперь скажи: если б твоя дочь уходила в страданиях, ты оказала бы ей милость?
Дандаки насупилась.
– Ты ненавидишь Маду! – сказала, подумав.
– Она приказали высечь Виталию и отдала ее в рабство. Там жену били и кормили отбросами.
– Она – рома, следовательно – враг!
– Обычай запрещает наказывать беременных. Враги – не исключение. Будущая жизнь – свята, мать нельзя истязать.
– Ты много знаешь! – удивилась Дандаки.
– Я учил ваш язык, говорил с твоими воинами. У меня есть Сани, не единожды бывавшая в Балгасе и хорошо знающая ваши обычаи. А теперь скажи: как поступают с мучителями беременных?
– Ломают спины! – буркнула сотница.
– Если хочешь, я сверну Маде шею. Или пережму ей жилу на шее. Я медикус, и знаю как. Она умрет без мучений.
Дандаки засопела.
– Игрр! – сказала тихо. – Не вздумай! Закон запрещает убивать мушей, но я не поручусь за своих воинов. Тебя поднимут на копья!
– А ты с Бимжи потеряешь жизнь! Так что думай!
Дандаки просверлила меня взором и умолкла. В конце улицы показался храм, и я порадовался возможности отвлечься. На душе было сумрачно. Иногда я пугаюсь собственных мыслей. Это я, Игорь Овсянников, в недавнем прошлом участковый терапевт, размышляю о дворцовом перевороте? Вербую сторонников, составляю проскрипционный список и предлагаю убить жрицу? Хорошее занятие для врача, чьей главной заповедью считается «не навреди»! С другой стороны, как быть? Пакс живет другими законами. Остается следовать им либо умереть. Если у Саруки получится, Виту убьют. Сармам она враг. Мада сохранила Виталии жизнь, но Саруки этого не обещала. Для нее Вита – что пыль на сапоге. А как же Гайя, тронувшая ножкой живот матери, когда я приложил к нему ухо? Я не увижу свою дочь? Не возьму ее на руки, не коснусь губами теплого лобика? А вот хрен вам! Понадобится – порву Балгас на ленточки. Сожгу, вырежу и вытопчу! Хотите видеть меня игрушкой в шатре победителей? А ху-ху не хо-хо?! Кровью умоетесь! Поняли?!.
Храм приблизился. Величественное здание, сложенное из обтесанных каменных блоков, возвышалось над унылой застройкой города. Убегающие ввысь стены, двускатная крыша, крытая позеленевшими от времени листами меди. Очень похоже на храм Богини-воительницы в Роме, только тот круглый.
– Кто это строил? – удивился я.
– Рома, – отозвалась Дандаки. Похоже, она обрадовалась поводу сменить тему. – Два века назад Степь пошла в набег и захватила город людей. Там жили мужчины, женщины, дети и старики. Всех увели в Балгас. Среди мужчин оказались каменщики. Им обещали свободу – вместе с семьями, если возведут храм. Люди согласились.
– Сармы выполнили обещание?
– Да! – кивнула Дандаки. – Великая мать клялась. Но из тех пленников вернулись немногие. Храм строили двадцать лет. За это время часть людей умерли, другие прижились и не захотели обратно. Балгас ценит ремесленников, пришлый, мы им хорошо платим. Мой дом сложили люди. Было это давно. За века люди растворились среди нас, и мы потеряли умельцев. Сармы не умеют работать с камнем.
«Перенять ремесло было влом? – подумал я. – Приставить к людям учеников, платить за обучение? Веселее скакать на конях и махать железками? Вы такие же ушлепки, как и рома, выселявшие людей в резервации и бравшие с них налог кровью. У вас был шанс. Следовало привлечь людей к управлению, дать им государственные посты, позволить изменить строй. Они преобразили бы Степь. Не Рома, а Балгас диктовал бы правила в Паксе. Но вы посчитали это лишним, поэтому вымираете, как и Рома. Ну, и хрен с вами! Сами виноваты! Вот вытащу Виту и укачу с ней в Россию! Костьми лягу, но добьюсь! Плевать, что скажут о ее хвостике! Он мой, а не их!»
Улица вывела нас к храму. Вокруг здания не было ограды. Я глянул на Дандаки, она поняла.
– Никто не смеет войти сюда без дозволения! – сказала напыщенно. – На дерзкого обрушится гнев богини!
Я только головой покачал. Сколько раз люди в надежде, что храм защитит, прятались в них. И что? Враги врывались, вытаскивали наружу и убивали. Бывало, резали прямо внутри, заливая алтари и священные предметы кровью. И делали это не варвары, а единоверцы! «Цель оправдывает средства!» Это высказывание приписывают иезуитам, но они лишь сформулировали то, что применяли за тысячелетия до них…
Подскочившая стража увела наших коней. Мы с Дандаки, обогнув храм, вошли в дверь красивого каменного дома, украшенного резным фризом и колоннами. Ну, да, резиденция…
Женщина, полулежавшая на широком ложе с высокой, изукрашенной бронзой спинкой, умирала. Осунувшееся лицо с заострившими чертами, серая кожа. Но главным признаком был тяжкий дух умирающего тела. В больницах его заглушают запахи лекарств, но он чувствуется, если над умирающим склониться. Здесь запах шибал в нос.
– Подойди! – велела Мада.
Голос ее звучал слабо, но властно. Я подчинился.
– Хорош! – заключила жрица, завершив осмотр. – Молод, силен, здоров. Красив… Не хуже Луция. Только тот был умнее. Он не поехал бы к врагу.
– Даже из-за тебя?
– Ты дерзок! – насупилась жрица. – Но я отвечу на твой вопрос, пришлый. Луций не сделал бы это даже из-за меня.
– Мне говорили: он тебя любил…
Дандаки за спиной сдавленно охнула.
– Что ты понимаешь! – прошипела жрица. – Любовь не в том, чтобы погибнуть из-за женщины. Важнее остаться в живых и отомстить обидчику. Луций так и поступил бы.
– Почему вы воюете с рома?
За моей спиной выругались. Вполголоса, но достаточно громко, чтоб я услышал.
– В Паксе полно земель, – как ни в чем не бывало, продолжил я, – хватает источников вод. Можно прокормить стада, много большие, чем есть у сарм. Зачем война? Куда разумнее торговать. Все равно этим занимаетесь. Вам нужны зерно, рыба, металлы и оружие, рома не хватает скота и кож. Но из-за того, что мира нет, вы отдаете свое дешево, а чужое покупаете дорого. Сами создаете условия, из-за которых вам плохо. Почему? Объясни это мне, глупому!
Мада рассмеялась – негромко и хрипло.
– В твоем мире нет войн?
– Мы не преуспели в этом, – сознался я. – Но у любой, даже маленькой войны, существует причина, пусть даже абсурдная. Здесь ее нет.
– Ты в Паксе недавно, – сказала жрица, – но уже берешься судить. Слушай, пришлый! Под моим началом тысячи сарм. В год их сажают на коня и учат воевать. Они растут на песнях, прославляющих воинов. Убить врага, завладеть его мужчинами и имуществом – высшая доблесть для сарм. Стоит запретить войну с рома, как они примутся резать друг друга. Степь ослабеет, и с ней покончат. Ты этого добиваешься?
Я покачал головой.
– Тогда прекрати говорить глупости! – сказала жрица. – Тебя не за этим привели. Дандаки сказала, что ты медикус. Осмотри меня!
Подбежавшие служанки раздели Маду. Я заткнулся и приступил к обследованию. Света, падающего из окошек, было мало, но мне хватило. Признаки, как в учебнике. Неоперабельная меланома в заключительной стадии.
– Ну? – спросила жрица, после того, как ее одели.
– Дней десять! – пожал я плечами. – От силы двадцать. После чего ты умрешь.
– Значит, вдохни в меня жизнь!
– Я не умею этого.
– В Бимжи вдохнул!
Мада нахмурилась. М-да… Доложили.
– Бимжи нахлебалась воды, и я сделал ей искусственное дыхание. Я не шаман и не воскрешаю мертвых. Тебя не спасут даже в моем мире, где такие болезни лечат. Слишком поздно.
Мада глянула мне в глаза. Я не отвел взгляда.
– Не врешь! – со вздохом сказала жрица. Она подумала и поманила Дандаки. Та с готовностью подскочила.
– Он говорил с тобой обо мне?
– Да, великая!
– О чем?
– Предлагал тебя убить!
Я едва сдержал ругательство. Зараза! Сдала! А я держал ее за союзника…
– Он объяснил: это избавит тебя от мучений! – добавила Дандаки.
– И расчистит дорогу твоей дочери, – усмехнулась жрица. – Ты заключила с ним договор?
– Да, великая! Но… – Дандаки побледнела. – Только в случае, если ты сама…
– Что пообещала?
– Позволить ему уехать с самкой.
– Поэтому он торопится, – хмыкнула жрица. – В Балгас прибыли вожди. Они ждут моей смерти, чтобы самим выбрать Маду. Если у них выйдет, пришлому не сдобровать. Его потащат в дома победительниц, а самку, которую он любит, зарежут. Пришлый глуп, как я и думала. Пытаться уговорить мою сотницу…
Жрица умолкла и задумалась. Это длилось долго. По лицу ее скользили тени. Это заставляло меня ежиться. Дандаки рядом и вовсе не дышала. Наконец, Мада тряхнула головой.
– Много лет ты была моей тенью, Дандаки. Оберегала, хранила… Отказалась убить меня даже ради дочери. Мы с тобой родственницы, а Бимжи – дочь Луция. Ты заслужила награду. Бимжи станет Великой матерью.
– Великая!
Дандаки рухнула на колени и попыталась лизнуть руку жрицы, но та с раздражением ее оттолкнула.
– Бимжи не унаследовала ума Луция, но у нее есть ты. Вы зажмете Степь в кулак. Бимжи нужен муш: здоровый и сильный. Человек. Он даст ей дочерей, и за мантию Мады не будет спора. Поняла?
– Да, Великая! – кивнула сотница.
– Он остается в Балгасе! – Мада указала на меня. – Самку отправь в Рому: я дала слово.
– Моего мнения не спрашивают? – вмешался я. – Или я тут для мебели?
– Ты глуп, муш! – нахмурилась жрица. – Чем ты недоволен? Бимжи молода, красива и даст тебе то, чего не будет в Роме. Ты ведь рядовой легионер? – она ткнула пальцем в мой плащ. – Это все, чего выслужил? Здесь тебе будут лизать руки. Вожди встанут перед тобой на колени. Муш Мады не простой человек, он отец ее детей. Что тебе дали рома? Кто обманом заманил тебя в Пакс? Кто продавал тебя в амфитеатре, как раба? Не удивляйся, пришлый, я многое знаю. После того, как твоя самка попала в плен, тебя выгнали из дома и пытались убить. Тебе сказали, что мы дикари? Ты сам видел Балгас. Разве мой город – это палатки из шкур? Почему мы беседуем с тобой на латыни? Я удивлю тебя больше: мы умеем писать. У нас есть школы, где учат детей. Не всех, но грамотные сармы не редкость. В наших домах тепло, имеются бани. Наши обычаи крепче законов Ромы. По крайней мере, их соблюдают. Тебе предлагают править Степью, войти в наши легенды, как вошел в них Луций, а ты упираешься, как бык на бойне!
– Я хочу вернуться в свой мир! – сказал я.
– Не говори глупости! – нахмурилась Мада. – Что тебе там? Те, кому там хорошо, сюда не едут. Не зли меня! Делай, что велят!
– Я подумаю! – сказал я.
– Сколько угодно! – пожала плечами Мада. – Думать не запрещается даже рабам. Только хозяевам на это плевать. Как я решила, так и будет! Отправь его обратно! – повернулась она к Дандаки. – Сама останься! Нам нужно многое обсудить. Для начала соберем жриц и объявим им о моем решении…
Мада хлопнула в ладоши. Набежавшая стража вытолкала меня наружу. Мне удалось выразить свое отношение, плюнув в сторону резиденции, но этого, кажется, никто не заметил. Или сделали вид, что не заметили. Мне подвели коня и отправили под конвоем. Вот и все. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Договорился, называется…
Виталия, возлюбленная. Собранная
Игрр вернулся скорей, чем я ожидала. Я вообще опасалась, что его оставят: Мада заманила Игрра в Балгас не затем, чтобы отпустить. Поэтому, услыхав родной голос, обрадованно поспешила навстречу.
– Не здесь! – остановил он меня и стал оглядываться.
Я взяла его за руку и отвела в спальню. Я – «дикая кошка», и всегда осматриваю место возможной битвы. Чего бы ни обещала сотница, она сарма. Верить ей – не уважать себя. Пока Игрра не было, я осмотрелась в доме. Изучила двор, заглянула в конюшни и сараи. Сопровождавшая меня Сани давала пояснения. Нам не препятствовали: видимо, указаний на этот не оставили.
Дом сотницы строили люди, но по обычаям сарм: много комнат, и каждая с дверью. Балгас лежит к северу от Ромы. Зимой здесь холодно, а комнату проще согреть, поставив жаровню и закрыв дверь. Жаровню просить мы не стали. Я затворила за нами дверь, Игрр взял меня на руки и уложил на ложе. Правильно! Ложе здесь высокое, как у рома, но ступенек нет. Сама бы не взобралась. Другой мебели, даже лавки, в спальне не наблюдалось. Стащив с меня сапожки, муж сбросил свои и примостился рядом.
– Слушай! – шепнул, обняв меня.
Я внимала, ловя каждое слово. Рассказ Игрра не затянулся. Я не удивилась услышанному: этого следовало ожидать. Дандаки – верный пес Мады, и предположить, что она пойдет против жрицы, глупо. Игрру не следовало на это рассчитывать.
– Что будешь делать? – спросила я.
– Вернусь к плану «А».
– Что это значит?
– Ты уедешь без меня.
– Нет! – вспыхнула я.
– Вита! – вздохнул он. – Это единственный выход. Я специально просил Амагу не уезжать – как чувствовал! Она с девочками тебя сопроводит. Двинетесь берегом, и за третьим порогом встретите когорту претория. Мы договорились об этом с Валерией. Она отвезет тебя домой.
– Мы не доберемся.
– Почему?
– Балгас окружен сармами. Мада умирает, и ее обещания ничего не значат. Нас перехватят и убьют.
– Гм! – почесал он в затылке. – Не подумал. Планом такая ситуация не учитывалась: мы не знали о болезни Мады. Плохо. Когорта не сможет ждать долго.
– Как ты собирался уйти сам?
– На лодке.
– Поплывем вместе!
– Вдвоем труднее.
«Я связываю его! – догадалась я. – Беременная, и потому – обуза. Но я не отступлю. Оставлять его одного нельзя. Он слишком доверчив и не знает сарм. В Балгасе неспокойно. Игрра увезут куда-нибудь в Степь, а оттуда не сбежать. Не затем я обрела мужа, чтобы потерять!»
– Мы что-нибудь придумаем! – сказала, прижимаясь к нему. – Возьми меня! Гайя не возражает…
Я не врала. Малышка вела себя тихо, а мне требовалось мужа отвлечь. К тому же я дико соскучилась. Мы завозились, избавляясь от одежды, а затем мир вокруг меня исчез. Я застонала и провалилась в блаженство…
⁂
За дверью бегали и кричали, и крики были полны тревоги. Похоже, что-то случилось. Я подняла голову и прислушалась: так и есть. У сарм беда. В комнате было темно – ночь. Хорошо, что мы уснули одетыми – в комнате холодно. Сейчас искали бы штаны с рубахами… Игрр рядом зашевелился, и я осторожно сползла на пол. Игрр спрыгнул следом.
В дверь постучали. Я попыталась открыть, но Игрр отодвинул меня в сторону. В коридоре, сжимая в руке светильник, стояла Сани. Через плечо у нее висел пояс мужа с мечом и кинжалом. Игрр торопливо схватил его и перепоясался.
– Что происходит? – спросила я.
– Беда! – ответила кварта. – Меня послали за вами.
– Веди! – кивнул муж.
Сани отвела нас в триклиний. В доме сотницы он представлял собой большую комнату со столами и лавками. Здесь мы обедали. На стенах триклиния горели светильники, в их свете я разглядела Дандаки и полтора десятка ее воинов. Некоторые сидели на лавках, другие стояли у стен. Выглядели сармы неважно: в порванной одежде, доспехи покрыты бурыми пятнами. Железистый запах крови, перемешанный с запахом пота и страха, витал в воздухе. На руках части сарм виднелись повязки, у одной из-под шлема свисали окровавленные тряпки.
– Где вы прячетесь? – заорала Дандаки, увидев нас. – Немедленно уезжаем!
– Что случилось? – удивился Игрр.
– Потом! Поспеши!
Но мы не успели и шагу ступить. С улицы донесся топот коней и послышались вопли.
– Опоздали!..
Дандаки опустилась на лавку. Одна из сарм скомандовала, и воины, одна за другой, выскользнули из комнаты. Игрр прошел к столу и сел на скамью напротив Дандаки. Я примостилась рядом.
– Мада мертва! – хрипло сказала сотница.
– Как это вышло? – насторожился Игрр.
– Саруки подкупила кого-то в храме. Ей донесли… Мы сидели у Мады, когда вбежала десятница и сообщила, что храм окружают. Я выглянула в окно. Их было не меньше сотни… Они преступили обычай! – Дандаки ударила кулаком по столу. – Посмели вторгнуться на священную землю!
Игрр хмыкнул, и я мысленно его поддержала. Смешно слушать: сармы соблюдают обычаи! Но сотница будто не заметила.
– Мада подошла к окну, чтобы прогнать дерзких, но снаружи пустили стрелу. Прямо в сердце…
Я покачала головой: убить Великую мать! Даже для сарм – неслыханно.
– А дальше? – спросил Игрр.
– Мы заперлись и стали отбиваться. Стреляли из окон, метали дротики… В доме было пятнадцать воинов, но скоро осталось пятеро – в нас тоже стреляли. Стрелы и дротики кончились. Мы убили и ранили многих, но не достаточно, чтобы они испугались. Отступницы зажгли факелы, притащили бревно и стали высаживать дверь. Они кричали, что убьют всех, а нас с Бимжи привяжут к хвостам коней и протащат по улицам. Нам оставалось стоять и ждать, когда они ворвутся, чтобы дорого продать свои жизни. В этот момент подоспела моя сотня… – Дандаки сжала кулак. – Маиса сумела собрать девочек и незаметно подвести к храму. Они ударили разом! Очистили двор, но при этом потеряли половину воинов. Мы выбежали и сели на коней. Однако подоспели другие отступницы: их, видимо, известили. Пришлось пробиваться с боем. Это удалось, но из сотни уцелело шестнадцать воинов. Все, кого ты видел!
Дандаки прямо рычала.
– Теперь они пришли за тобой?
Я удивилась спокойному тону Игрра.
– Да! – рыкнула сотница. – Саруки не прощает обид. К тому же, пока мы живы, Степь не признает эту сучку. Я сделаю все, чтобы этому помешать, и она это знает. Кочевья восстанут, когда узнают про Маду. Пусть Саруки нападает! В доме крепкие стены и окованные железом ворота. У нас много оружия. Они дорого заплатят за нашу смерть! Но прежде, чем умереть, я убью тебя! – она ткнула пальцем в Игрра. – Саруки не получит муша!
