Анатолий Жариков
В четыре руки
***
В тёмно-синем крыле воронья утонула озимь,
тёмно-серым дождём в окошко стучится беда,
в тёмно-грязных разводах на улицах скользких вода;
снятся нищие, неба просят.
***
Одним объяты одеялом,
крыло к крылу стрижами ввысь.
И все движенья повторял их
попарно сложенный сервиз.
***
У Хлебникова вывернутый дар,
как наволочка звонкая до дыр;
в стихах, как в перьях.
Словно в птичий мир
исчез, Божественное пробормотав.
***
Завис, зимы последний свидетель,
лист – ветошью грязной в обнове –
вцепился в ветку и держится еле,
как жизнь, прожитая на честном слове.
***
А время ужато
до чёрточки малой,
связующей даты
рожденья и славы.
***
Открыт и падает на землю небосвод,
и звёзд парадный строй нарушен.
Бог наигрался, кончился завод.
Большой ребёнок, собери игрушки…
***
Холодно. Бессмысленно. Дышать
нечем. На века зевота.
Что-то делать. Что-нибудь решать.
Жить и умирать за что-то.
***
День длится вширь и вдаль очей твоих светлее.
И ночь пустыннее твоих спокойных уст.
Я за себя ещё сказать успею,
я за тебя в молитвах отшучусь.
***
Долгий вечер, дальний вечер.
Тёплая, как солнце, пыль в горсти,
тихий шёпот: "Господи, прости
человеку человечье…"
***
Как волчата под звёздным именем мы.
И лелеет нас тёмной лаской
то ли Бог, не имеющий имени,
то ли имя под божьей маской.
***
В великой суете сует
у нас, родства не помня, с Вами –
два-три кивка за столько лет…
Как будто вечность перед нами.
***
Но смолкой пахнет свежевыструганная
доска,
не в мой затылок гвозди и не я
пока…
***
Из хаты, озабоченно смел, –
руки поглубже в карманы, как в ножны мечи,
шапку на уши-глаза, сердце на стрём, болтанки лишивши, –
выйду.
Фёдор Михайлович, спите спокойно: всё тот беспредел
и в книгах, и в жизни.
***
_______о____
_____♪______
Те звуки-исполины, крылья-звуки,
освобождение божественного духа.
Токката, ре-минор величественной фуги,
тоска счастливая, когда мы были звуки.
Стихи
Не бледной кистью натюрморт,
не запах жареного сала,
а непрерывный небосвод,
как молоко, что убежало.
***
Ребёнок, тяготящийся отвагой, –
сквозь щели полумрак и любопытство страха:
стол, Библия, кассета Баха,
лист недописанный мертвеющей бумаги.
Великорусское
И душа сквозна,
и рука нежна.
Хочешь лени – на!
Хочешь стали – на!
***
Возмужали, стали мудростью, молчанием речисты.
Осень. Листья, как и в оны годы, ах, какие листья!
Осень, как и в оны годы, золотая. Грустно.
На скамье, что в Царскосельском парке, пусто.
***
Уже воспоминанья тень –
не часто, не отчётливо, не смело:
свет глаз не ярче света тела.
Был вечер. Было утро. Первый день.
***
Есть радость тайная в звенящем слове есть,
и в слове нет живёт кузнечик жизни.
И жизнь сплошная тайна есть.
И смерть, всего одна разгадка жизни.
***
И глаз твоих небесная усталость,
и рук моих несдержанность; пока
как будто жизнь ещё не начиналась
в замесе дивном: света и песка.
***
Сучья жизнь, но все живём под Богом,
кто в ладошку, кто в платок.
Осознав, где Бог и где порог,
ухожу в винительном с предлогом.
Борис Пастернак
Столько лба, что места
на Сенатской площади.
И в зрачках судьба.
И лицо породистой лошади.
***
По лужам ласточкой раскрытою скользит,
во взгляде влажный блеск, зовущая истома.
В её руках парящий дождевик.
Раздвоенный язык в раскатах грома.
***
И у виселицы последнее желание,
и у зрителя великодушие ложное.
И поэзия – крови переливание
из пустого в порожнее.
***
Кузнечиков шрапнель, слюда стрекоз,
запёкшиеся губы лета.
И вырастет среди травы и роз
слепое солнце мёртвого поэта.
***
Началась и запнулась песня
про какой-то казанский приют.
Кони лучше живут, интересней.
И другие песни поют.
***
Через пустыни волн, усталый пилигрим,
в тоннелях глаз сквозь пьяный дым,
печальным одиночеством храним,
родной, соборный свет: "Поговорим…"
***
Я из тех, потерянных по дороге,
не поднимавшихся по тревоге,
в кулачок подводивших свои итоги.
Не ищите нас, нам осталось немного.
***
Звёзды нас уже качали,
снова в звёздное начало?
Свет на рыльце стрекозы,
дорогой мой, Дао-цзы.
***
Нефть подросла в цене. Красив Париж.
В Ирак внедряют правила и фраки.
И во дворе грызутся две собаки,
и кость сладка, как на обрыве жизнь.
***
Твой зрачок теплеет прошлым,
а сегодня сталь стекла.
У окошка села кошка,
кошке хочется тепла.
***
Ощерится мёртвая пашня без лада, без края,
и встанут деревья толпою без края и лада,
и первые птицы вернутся из дальнего рая
в родные гнездовья ещё не забытого ада.
***
Разлита мгла, желток луны
с разбегу шлёпается в кадку.
И ночь до самой глубины
в смятении, в сиянье, всмятку.
***
Голос был, да шепоток остался,
кровь твердеет, но ещё течёт.
Если Бог и вправду просчитался,
жизнь моя – божественный просчёт.
***
Ночь за окном. Снег за окном. Новогодняя ёлка –
хвойная ветка в узкой бутыли зелёной тоски.
Распусти мою голову да свяжи шерстяные носки,
почитай-ка мне сказку про доброго серого волка.
***
Морозное утро. Сретенье. Тёплый свет над домами.
Деревья и долгие тени, словно волхвы с дарами.
Птица большая реет низко под облаками.
И нищенка губы греет и руки одним дыханьем.
***
Только трижды слепой,
трижды глухой
и немой трижды –
выживет.
***
Беспомощный, бесполый, ноль, сиречь,
как моль без мусора, без поцелуя губы,
пока не оживёт и не разбудит
каким-то чувством собранная речь.
***
Жизнь не кинула, смерть не стучалась,
скука сукою не печалилась.
Вот и день сошёл, эка малость,
не прибавилось, не убавилось.
***
И вода уходит,
и тепло из дома.
Пустотой года
шевелит солома.
***
Развалины. Сирень. Полдневный час.
Славянский шлем, кривая сабля хана.
Во фраках ласточки, синицы в сарафанах,
тень ворона, скользящая сквозь нас.
***
–Послушайте, страна, куда вы прёте,
как пятая статья Конституции?
–Я, мой херц, в Пакистан – миномёты,
леденцы – из Турции.
***
Ребёнок у груди, курлыки-звуки
и сверху вниз молочная река.
Чистосердечны только эти руки
и чисты только эти облака.
***
Стихотворчество – это человечек, пляшущий
рядом с нами,
или человечек, пляшущий внутри нас.
И если Уитмен пишет глазами,
то Элиот сиянием из его глаз.
***
Ночь коротка.
Рассвет.
С далёких звёзд
ответа нет.
***
В комнате без женщины и вещей поселяется эхо;
говорят, неразговорчиво оно и не отвечает на мысли.
Может быть, голос его смягчает старая пыль?
Ближе к вечеру слышу тихую продолжительность вздоха.
***
Он до того боялся,
что боялся обидеть ребёнка
и протыкал зажжённой сигаретой
большие листья деревьев.
***
За тыщи лет ничего не изменилось: ровно,
клубясь идут облака небом.
И долгая тёмная очередь за гробом,
как после войны – за хлебом.
***
Я люблю под дождём подышать-помолчать,
я люблю, когда – снег или что ещё – свыше.
Друг мой Вася, я знаю и сам, как писать,
ты скажи мне, друг Вася, зачем мы пишем?
***
До сих пор страшно: смотреть в глаза,
если и они смотрят в твои – в оба.
Не страшно умереть, неудобно за-
бивать гвозди в крышку своего гроба.
***
Зимою солнце выйдет пару раз
из своего холодного зимовья,
и греешься случайною любовью
чужих ладоней, посторонних глаз.
***
Ты та же всё – придуманная мука,
всё так же сладок самый первый грех.
Стрела ещё летит, отпущенная луком,
который твёрдо держит древний грек.
***
Поэт ушёл. Теперь мы чьи стихи
читаем? Оборвалось время
на полуслове. Биографии штрихи,
привычки, письма, вечности, мгновенья…
***
Но не вечер виновен в том, что тени
стали тёмным кустом сирени,
и взгляд рассеянный, а не лучистый,
плетётся за женщиной без задней мысли.
***
Там, как и при жизни, всё будет просто:
решётки, и тюрьмы – свинцово,
и прежде чем повесят, распнут, спросят,
кем был и что делал до рождества Христова.
***
Те три-четыре метра дошагать,
доцеловать уснувшие мгновенья
и по ошибке пустотой назвать
пространство, собирающее время.
***
Две вещи, которых не тронет тлен,
вызывающие ужас,
уничтожающие страх:
женщина, живущая на земле,
Бог, обитающий на небесах.
***
Прожить сочиненьем на тему,
досеять, дожать, досмотреть,
понять эту сучью систему,
в провинции туфли стереть.
***
Скарлатиной загажены дни
по макушку; не сеет, не жнёт,
говорит: даже хрен воткни,
ни хрена не произрастёт.
***
Листья жгут. И не жаль сентября.
И тоска по чужим и родным.
Там, где стелется съёжившись дым,
это я без тебя.
***
И снова мутная молва,
распуганный рассвет отчизны.
Не взять и не отнять у жизни
простые, страшные слова.
***
И глаз твоих небесная усталость
и рук моих несдержанность; пока
как будто жизнь ещё не начиналась
из двух замесов: глины и песка.
***
Я не помню, иное чтоб было
в жизни, кроме этого дыр бул щыла.
Рожу вымоешь, взглянешь на мир,
то же самое: дыр бул щыл.
***
Ветер тёплый с реки,
вечер тих и не груб,
радость в обе руки,
кушаю сыр, крошки сыплются с губ.
***
Они уже там, бесследно
ушли, никому не должны,
Второй мировой последний
и первый Последней войны.
***
Напоследок глотнул
из гранёной бутылки
и не вышел, шагнул,
думал, выросли крылья.
***
Размозжена дорога, ветер злой,
знобит поля и ни души одной,
голодным хатам челюсти свело.
–Брат город Каин, где твой брат село?
***
Круг солнца опускается за край,
и женщина разламывает руки,
разламывая дымный каравай
земного хлеба из пшеничной муки.
***
Что поэзия? Прав лишение
жизни жившего против правил.
Плохо пишут красивые женщины,
некрасивые слишком правильно.
***
Всё – нищета и кровь,
и путь наш адов
в лжеобещаньях -ов
и в лицемерье -атов.
***
Ничего не останется, слово
сморщится, имя забудет слава.
Солнце снова с востока, словно
ничего не случилось с нами.
***
И день не заберёт, не даст,
и ночи не дано её измерить,
создать такое можно только раз,
не зная самому, что с этим делать.
***
От жажды умирали над ручьём,
тянули нескончаемую требу,
кривили губы чёрные: "За що?"
и не было руки делить семь хлебов.
***
Ах, Дементьев, что за сила!
Даже моль не поточила,
стихотворец, удалец,
бзнуть и пёрнуть – твой венец.
***
Через земную долю
никому скажу:
–Ухожу. Анатолий.
"Приходи! – скажет никто, –
Анатолий.
Отведу от боли".
***
Всё вышептал, осталась от гвоздя
дыра, от подошвы лишь радость
скольжения, но слово “рай” здесь
сказать мне некому, отсюда исходя.
***
…И однажды выиграет Время,
т.е. Вещь уйдёт, придёт Явление.
Это все предчувствуют вот так:
тик-так, тик, так…
***
Что на дворе весна
и что это не ложь,
о переплёт окна
готов побиться дождь.
***
Не свечная, какая есть,
дармовая, от бытия,
среднечеловеческая – 36,6,
но у каждой подмышки – своя.
***
Сергею Мнацаканяну
Что молитвы, поздние стихи,
дни просты, желания убоги.
Все удачи – наши, все грехи
отсылаем Богу.
Интершарм
Не в аду, но в зрачках искрит, – где-то рядом,
не в раю, расскажите о нём, Бога ради!
Только Слово рассыпалось буковками по тетради,
и язык сшивает страницы: Ва-си-ли-а-ди…
***
"Я хочу видеть Бога", – сказал я.
"Тогда ты должен умереть", – сказали мне.
"Тогда пусть Бог увидит меня", – сказал я.
И Бог умер.
***
Облако, что ладейка,
клёвый окурок, скамейка,
красные, тёплые рожи,
снится одно и то же.
***
Аллея, силуэт, скамья
в вечернем свете, силуэта
всё меньше в оном, горстка света,
апчхи с небес небытия.
***
А у меня как зрителя
к истории вопрос.
Что без креста Спаситель?
Что без чудес Христос?
