Анатолий Ромов
Миллиард долларов наличными
Раздался стук в дверь. Не оборачиваясь, крикнул:
– Входите!
В каюту вошли, и он обернулся. В двери, ведущей в гостиную, стояли два таможенника, за ними виднелась лихо изогнутая мичманка старшего лейтенанта Качурова, его порученца. Сделав широкий жест, показал на стол:
– Господа, прошу садиться. Документы с вами?
– Да, Леонид Петрович.
Старший из таможенников, Сулеев, невысокий, с узким костлявым лицом, положил портфель на стол. Оглянулся, будто изучая стул, и сел. Второй таможенник, пожилой толстяк, устроился рядом.
Открыв портфель, Сулеев торжественно достал папку.
– Леонид Петрович, вот. Вам нужно только подписать. Вот здесь… – Показал. – И вторая подпись, вот здесь.
Чувствуется рука Глеба, подумал Петраков, оба куплены с потрохами. Встретившись взглядом с порученцем, метнул молнию, на что тот, обернувшись, показал на Лену. Официантка медленно вкатывала в каюту поднос с шампанским, фруктами и закуской.
Удовлетворенно кивнув, Петраков взял из подставки на столе ручку. Подождав, пока Сулеев придвинет к нему документы, размашисто подписался несколько раз. Посмотрел на таможенника:
– Все?
– Все, Леонид Петрович. Поздравляю.
– Я вас тоже. Что ж, давайте выпьем за успех дела.
– Да мы… – Сулеев сделал вид, что хочет встать. – Мы пойдем, у нас еще много дел.
– Не выйдет, господа. Вы находитесь на борту военного корабля, а у нас свои законы. Вставать я вам пока не разрешил. Леночка, бокальчики, пожалуйста… И разложи закусочку, что там у тебя… Семга, икорочка… Разложи, сделай бутербродики… Старший лейтенант, присоединяйтесь к нам… Садитесь, садитесь… Вы были свидетелями торжест венного момента… Молодец, Леночка, спасибо…
Он поднял наполненный шампанским бокал:
– Итак, господа таможенники, за успех! Пьем до дна!
Таможенники и Качуров, подняв свои бокалы, чокнулись с ним и выпили. Осушив свой бокал и тронув губы салфеткой, Петраков встал:
– Господа, я оставляю вас на своего порученца и на Лену. Перекусите, выпейте. А у меня дела, прошу извинить.
Выйдя из каюты, Петраков увидел стоящих на палубе и, видимо, ожидающих его старпома, пухлого и румяного кавторанга Бегуна и командира отряда спецназа Кулигина, жилистого верзилу с лошадиным лицом.
Дав Бегуну приказание проверить готовность всех служб к отходу, повернулся к Кулигину:
– Что у тебя?
– Да, товарищ капитан первого ранга… – Кулигин посмотрел в сторону. – Я хотел показать вам тренировки ребят. Мы кое-что новое придумали.
– С чего это вдруг ты захотел показать мне тренировки ребят?
Кулигин промолчал. Отлично зная характер командира спецназа, Петраков сказал:
– Ладно, пошли. Посмотрю, что вы там новое придумали.
Свернув на боковую палубу, они двинулись к бронированной каптерке на юте. Эта каптерка, в которой раньше хранились канаты, бочки с краской, швабры и прочая боцманская утварь, по указанию Петракова была переоборудована под тренировочный зал, в котором теперь каждый день тренировались спецназовцы. Из почти полутысячной команды, полагавшейся по штатному расписанию огромному крейсеру, Петраков взял в этот рейс только палубную команду, механиков, штурманов, радиоспециалистов и немногочисленный обслуживающий персонал. И еще – лично подобранную им полуроту морского спецназа, взятую специально для охраны крейсера. Помимо автоматов и личного оружия, эта полурота была вооружена также ракетами ручного управления «земля – вода» и «земля – воздух» и тяжелыми пулеметами. Все кулигинские спецназовцы владели карате на уровне третьего дана, сам же Кулигин спокойно разбрасывал двадцать нападающих – что уже не раз приносило Петракову ненужные хлопоты.
Глава 2
Кулигин в черной майке, пятнистых брюках морской пехоты и шнурованных ботинках шел строго по уставу, справа и на полшага сзади от Петракова. Миновав выхолощенные ракетные установки в центральной части и пустующую сейчас взлетно-посадочную полосу, они подошли к открытой двери каптерки.
Спецназовцы под лучами мощных ламп проводили спарринг. Несколько человек у обитых матами переборок отрабатывали удары и блоки.
Заходить в каптерку Петраков не стал. Понаблюдав с минуту за тренировкой, посмотрел на Кулигина:
– Что ты хотел мне сказать?
– Леонид Петрович, для этого надо отойти.
– Отойдем.
Они отошли к бортовым леерам. Кулигин молчал. Далеко внизу, под бортом, слабо качалась грязная гаванская волна. Петраков некоторое время делал вид, что изучает плавающие у ватерлинии щепки, консервные банки, окурки и прочий мусор. Повернулся к спецназовцу:
– Выкладывай, что натворил.
Кулигин потер шею.
– Леонид Петрович, простите. Моя вина.
– Что случилось?
– Да накладка вышла. Вчера я в городе одного притер. Случайно. Простите, я не хотел.
– Что значит – притер?
– Замочил. Убил – в смысле.
Петраков зло прищурился. Кулигин, всем видом показывая свою вину, растерянно моргал. Наконец Петраков прошипел:
– Ты что делаешь, говнюк е…ный? Хочешь все завалить?
– Леонид Петрович… Все было втихую. Как я его приделал, никто не видел.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Что ты знаешь?
– Знаю, что никто не видел. Он на машине ехал, поддатый. А я на борт возвращался, часов в десять, пешком. Ну и он меня, сука, в темноте чуть не сбил. Я успел шарахнуть кулаком по машине, вмятину сделал, стекла полетели. Он тормознул, выходит с пушкой – и на меня. Прет как танк. Ну, я ему вмазал раза… Он упал. Я думал, жив, наклоняюсь, пульс пощупал – жмурик. Оглянулся – темно, народу нет, все тихо. Проверил документы, положил обратно. Пушку, деньги – ничего не трогал. Убедился, что никого вокруг нет, и ушел.
– Кто он?
– По документам Лев Греков, местный житель. Я уже выяснил, что к чему. Это человек из группировки Левона, кличка Грек. У деловых он, по-ихнему, был лейтенантом. Я успел даже дезу пустить.
– Дезу?
– Да. У нас Колян Быков, вы его знаете, из местных, новороссийский, в эту ночь как раз был в увольнении. Утром он мне про Грека рассказал, говорит, люди Левона ищут по всему городу, кто это сделал. Я Быкову, конечно, про то, что случилось, не сказал, но на голубом глазу дал задание: снова сойти на берег и пустить слух, что Грека замочил кто-то из залетных.
Петраков постоял, пытаясь успокоиться. На то, что Кулигин замочил какого-то Грека, плевать. Спецназу необходимо время от времени размяться. Но если выяснится, что местного жителя убил кто-то из экипажа, с выходом «Хаджибея» в море опять могут возникнуть неприятности.
– Простите, Леонид Петрович… – Кулигин смотрел исподлобья. – Моя вина. Я заглажу. Я не хотел, клянусь.
Петраков зло посмотрел на верзилу.
– Если кто-то в городе узнает – ты конченый человек. Ты понял? Тебя нет. Нет, му…дак е…ный. Понял?
– Леонид Петрович… Клянусь, никто не узнает.
– Ладно, хрен с тобой…
Отвернувшись, Петраков сделал несколько шагов по палубе. Остановился. Было слышно, как Кулигин, пройдя вслед за ним, остановился сзади.
– До отхода занимайся только этим. Продли увольнение Быкову, пусть следит. И держи меня в курсе. Докладывай, как бы я ни был занят. Понял?
– Так точно, понял, товарищ капитан первого ранга. Все будет в порядке, не беспокойтесь.
– Это тебе нужно беспокоиться.
– Так точно, мне нужно беспокоиться, товарищ капитан первого ранга.
Недалеко от них на палубе давно уже маячила фигура старпома, ожидающего, когда Петраков освободится для доклада.
– Какие-нибудь еще указания будут? – спросил продолжавший стоять сзади Кулигин.
– Свободен. – Сказав это, Петраков, не глядя ни на Кулигина, ни на Бегуна, направился к своей каюте. Доклад старпома он выслушивал уже на ходу.
Подойдя к пришвартованной бортом к причалу крупной, под четырнадцать метров в длину, белой яхте, Седов остановился. Поневоле залюбовался: яхта была похожа на игрушку. Это был «Пассаж-450»[1], водоизмещением примерно около двенадцати тонн, с корпусом из сверхпрочного пластика, с современными обводами, с утопленной в борта и оттого еле выступающей над палубой вместительной каютой, с металлической мачтой высотой не менее четырех метров, с открытым пультом управления на юте. Безусловно, это была та самая яхта. На корме и на носу по-русски и по-английски написано название «Алка» и порт приписки – Новороссийск. Яхты серии «Пассаж», он знал, оснащены двигателем, причем мощным. Посмотрел на антенны, занимающие весь верх надстройки. По ним, на яхте есть два радара, радиостанция дальней связи и радиопеленгатор. Подумал: по оснащению почти сторожевой корабль, не хватает только пулемета или пушки. Впрочем, не исключено, что пулемет у этого Довганя есть.
Люк в надстройку был открыт. Постояв, сказал не особенно громко:
– Эй, на яхте… Есть кто-нибудь?
Никто не отозвался. Он осмотрел яхту более внимательно. На юте стоят два шезлонга с брошенными на них двумя цветными махровыми халатами. Похоже, вместе с Довганем на яхте обитает девушка, вряд ли член экипажа – мужчина будет носить голубой махровый халат с синими цветами. Подождав, крикнул погромче:
– Эй, на яхте!
Почувствовал: сзади кто-то стоит. Голос, в котором слышалась угроза, сказал за спиной:
– Что надо, приятель?
Обернулся – почти вплотную к нему стоит загорелый до черноты парень с мощным торсом. На вид парню около тридцати. Мощная шея, чуть сдавленное с боков лицо, нос с горбинкой, глаза, запавшие под надбровные дуги. Волосы подошедшего, курчавые и светлые, были коротко подстрижены и напоминали войлок.
– Я ищу владельца этой яхты.
– Я владелец этой яхты. Что дальше?
– Меня зовут Юрий Седов. Я ищу вас.
– Зачем?
– Мне посоветовал подойти к вам Николай Владимирович Радченков. Он сказал, вам нужен шкотовый.
– А-а… – Парень вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Сел на один из стоящих возле яхты кнехтов. – Радченков… Он что, вас знает?
– Так, шапочно. Я только утром сюда приехал. И сразу в яхт-клуб. Я сам яхтсмен, парусом занимаюсь с детства.
– Где же вы занимались парусом?
– В основном на Ладоге и на Псковском озере. Год ходил на Балтике, участвовал там в регате.
– В судовых двигателях разбираетесь?
– Думаю, что да.
– Думаете?
– Ну… вообще-то я окончил питерское высшее инженерно-морское, электромеханический факультет.
– Даже так?
– Да. Если вы знаете Балтийское пароходство, есть там такой дизель-электроход «Сестрорецк». Я на нем три года отбухал сначала третьим, а потом вторым механиком. Заочно учился в той же мореходке, на штурманском факультете. Но потом бросил.
– Почему?
– А зачем? Я к тому времени уже все знал, что там проходили. Всю штурманскую науку.
– А чего ж вы сюда подались, в Новороссийск? На Балтике места мало?
– А-а… – Седов сделал вид, что разглядывает кружащих над лагуной чаек.
– Не хотите объяснять?
– Личные обстоятельства.
Парень оглядел его вещи, задержав взгляд на гитаре.
– Личные обстоятельства. Я правильно понимаю: это означает, что вы холостой?
– Вроде того.
– Понятно… – Владелец «Алки» некоторое время разглядывал пирс. – Для начала – меня зовут Глеб Довгань. Слышали когда-нибудь обо мне?
– Слышал от Николая Владимировича Радченкова.
– И больше ни от кого?
– Больше ни от кого.
– Что вам сказал обо мне Радченков?
– Сказал, что вы хороший яхтсмен.
– И все?
– И все.
– Где вы остановились?
– Пока нигде. – Помолчав, добавил: – Собирался остановиться в гостинице «Якорь» для плавсостава, мне сказали, тут такая есть. Но я ее пока не нашел.
– Ладно. Значит, вы считаете, что сможете работать шкотовым на такой яхте?
– Думаю, что смогу.
– Работа на ней тяжелая, вы видите.
– Вижу. Но работы я не боюсь.
– Хорошо. – Довгань встал. – Проверю, боитесь вы работы или нет. Отдаем швартовы, убираем трап. И выходим в море.
– Есть.
Седов перенес вещи и гитару на палубу, Довгань встал к штурвалу, убрав трап, снова прыгнул на причал, чтобы отдать швартовы. Взялся было за трос на кнехте, как вдруг услышал отчаянный женский крик:
– Глеб! Подожди!
Поднял голову и увидел мчащуюся к ним по причалу девушку в джинсовых шортиках и белой размахайке, ту самую. Она бежала изо всех сил, размахивая букетом темно-красных роз, как веником. Подбежав, бросила букет на палубу. Розы, рассыпавшись в воздухе, упали на дощатый настил.
Довгань, обернувшись, посмотрел на них. Сказал спокойно:
– Алик… Я думал, ты уже не придешь…
– Я передумала… – Посмотрев на Седова, девушка крикнула яростно: – Помогите мне перебраться!
Он протянул руку. Резко опершись о нее, она неожиданно прыгнула и, перемахнув через узкую полоску воды, оказалась на палубе.
Пока он отдавал швартовы, пока перебирался на борт, девушка успела собрать рассыпанные розы, а заодно и халаты с шезлонгов и спуститься в каюту. Дверь за собой она аккуратно закрыла.
Мотор работал, яхта разворачивалась к выходу в море.
– Не обращайте внимания, – бросил Довгань, не отрываясь от штурвала. – С женщинами всегда так, их не поймешь.
В море они пробыли часа три. Довгань вымотал его вконец, заставляя работать с парусами, менять галсы, делать самые немыслимые повороты, двигаться на ветер, дующий в скулу, выкидывать другие трюки, которые для Седова в общем-то были привычными. Он делал все четко, команды выполнял вовремя, грамотно, единственное – к концу проверки сильно устал. Он считал себя выносливым, но после того, как ему пришлось бесчисленное число раз пригибаться под переходящей с борта на борт фока-реей, болтаться на ветру, упираясь голыми подошвами в штирборт, и висеть над летящей внизу водной поверхностью, мышцы к концу третьего часа непрерывной работы стали постепенно наливаться свинцом.
Убедившись, что в парусах и оснастке он разбирается вполне прилично, Довгань не успокоился. Он заставил его проверить и прочистить в открытом море дизель. Двигатель «Янмар», стоящий на яхте, был в отличном состоянии, но, поскольку яхту в это время отчаянно болтало, со своей задачей он справился с большим трудом.
Но это еще было не все. После того как было покончено с дизелем, Ганя придирчиво проверил, умеет ли он работать с пеленгатором, эхолотом, электролагом и гирокомпасом. Затем посадил за радиоключ-пилу, на которой он должен был выдать не меньше ста пятидесяти знаков в минуту. В конце же испытания поставил к штурманской карте, проверяя умение прокладывать курс.
Когда они подходили к четырнадцатому причалу, Седов понял: он еле держится на ногах. Управляться с такой яхтой должны были как минимум два шкотовых матроса, так что ему пришлось выполнять двойную работу. К счастью, кроссовки, тенниску и пуловер он догадался спрятать в каюте. Однако засученные до колен джинсы, в которых он работал, были мокры насквозь. Их спокойно можно было выжимать.
После того как он, спрыгнув на причал, набросил швартовы на кнехты, закрепил их и поставил трап, Довгань спустился в каюту. Побыв там недолго, вышел на палубу, подошел к борту. Владелец «Алки» успел переодеться, на нем были туфли из тонкой черной кожи, белые брюки и голубая тенниска.
Вышла на палубу и девушка, которая все это время просидела в каюте. Посмотрев на Довганя, сказала, обращаясь к Седову:
– Меня зовут Алла.
То, что она наконец соизволила представиться, прозвучало по-королевски, как признание заслуг Седова.
– Очень приятно. Меня – Юрий.
Довгань несколько секунд разглядывал его, прищурившись. Кивнул:
– Устал?
– Есть немного.
– Ладно. Считай, шкотовым я тебя взял.
– Да?
– Да. Ты весь мокрый.
– Да уж… – Он посмотрел на свои джинсы.
– Спустись в каюту. Алла даст тебе какие-нибудь сухие тряпки переодеться. То, что на тебе, выбрось в помойку. Все до последней тряпки. На моей яхте в таком рванье ходить нельзя.
Он неуверенно посмотрел на Аллу. Довгань бросил:
– Иди, иди. Потом поговорим.
Поднявшись на борт, он вместе с Аллой спустился в каюту. Раньше яхты серии «Пассаж» он видел лишь в море и только сейчас понял, каким может быть комфорт в каюте, приспособленной для океанского плавания. Здесь было предусмотрено все, чтобы не испытывать никаких неудобств при длительном переходе, – салон с диванами, столом и скрытыми шкафами-рундучками, спальня с двумя вместительными двухъярусными койками, хорошо оборудованная кухня, комфортабельный туалет с душем. Все помещения были отделаны пластиком и кожей, под подволоком[2] в салоне тянулись полки с книгами, в переборку был утоплен телевизор-видеопроигрыватель, здесь же, в салоне, был установлен второй пульт управления яхтой, на случай непогоды. Кухня помимо газовой плиты и холодильника была снабжена микроволновой печью и посудомойкой, в туалете была оборудована специальная сушилка для мокрой одежды.
Открыв несколько рундучков, Алла порылась и достала новые белые джинсы и темно-синий хлопковый пуловер. Протянула:
– Вот. Думаю, это подойдет. Вы с Глебом почти одинакового роста. Какой у вас размер ноги?
– Сорок три с половиной.
– Очень хорошо, у Глеба сорок четыре. Выберите себе белье, оно вот в этом рундучке. А здесь тут обувь. Я иду на палубу.
Алла удалилась. Переодевшись, посмотрел в прикрепленное над иллюминатором зеркало – вещи подошли ему в самый раз.
Когда он вышел, Алла и Довгань уже стояли на причале. Спустившись к ним, спросил у Довганя:
– Как мне вас называть? По отчеству?
– Никаких отчеств. Просто Глеб и на «ты». Значит, так: раз ты мой шкотовый, ты принят в мою компанию. Выйдем мы через день-два, пойдем далеко, на Кипр. Мы справимся, тем более Алик, – он обнял девушку за плечо, – будет нам помогать. Будешь, Алик?
Алла скривилась:
– Глеб, отстань. И перестань называть меня Аликом. Терпеть не могу.
– Ладно, не буду. Юра, сегодня мы устроим по случаю твоего приема на работу что-то вроде дружеского ужина. Обычно мы такие мероприятия проводим в сауне. Будет еще один крутой парень, по имени Леня. Ну и, естественно, две девушки – одна для Лени, другая для тебя. Всего шесть человек. Я хочу, чтобы ты выглядел прилично, поэтому мы с Аллой отвезем тебя сейчас к одному парню, который подберет для тебя нормальные шмотки. Идем.
Они пошли по причалу к выходу. Седов покосился:
– А яхта?
– Что – яхта?
– Вы не боитесь оставлять яхту вот так?
– Ты не боишься…
– Хорошо, ты не боишься? Там же все открыто? Да и угнать могут – если захотят?
– Яхту никто не тронет. Тут хорошая секьюрити, которой я хорошо плачу. Да и потом, меня здесь все знают. И знают, что я обязательно оторву голову тому, кто хоть пальцем тронет яхту.
Выйдя с территории яхт-клуба, они подошли к стоящему на площадке неподалеку «мерседесу» стального цвета.
Довгань сел за руль, Алла устроилась рядом, Седов разместился на заднем сиденье. Выехав в город, они в конце концов попали на центральную городскую улицу. Остановив машину у большого киоска, Ганя сказал:
– Зайдем сюда к одному человечку. Он оденет тебя так, как должен быть одет человек, имеющий дело со мной. То, что на тебе, оставишь у него. Не жалей, на яхте этого добра полно. Задача ясна?
– Вроде бы.
Достав бумажник, Довгань отсчитал несколько банкнот.
Протянул:
– Держи сто баксов… Да держи, тебе говорят… На мелкие расходы…
Взяв деньги, Седов спрятал их в карман джинсов.
– После того как переоденешься, пойдешь вон туда, видишь? – Довгань кивнул на противоположную сторону улицы, где над рядом окон тянулась длинная вывеска: «Ресторан „Алазанская долина“». – В этом кабаке обедают приличные люди. Пообедай, еду выбирай не скупясь. Хочешь, выпей. Во время обеда не торопись, пусть все видят, что ты солидный человек. Пообедаешь – выходи на улицу к этому же месту, где мы сейчас находимся. Я за тобой заеду. Аллочка, родная, потерпи, я скоро.
– Потерплю, – милостиво сказала Алла.
Выйдя из машины, они подошли к двери с тыльной части киоска. Довгань постучал. Голос за дверью поинтересовался, кто это.
– Шалико, это я, – сказал Ганя.
Дверь открыл смуглый коренастый кавказец. Улыбнулся:
– Какие люди… Заходите, милости прошу.
После того как они вошли, запер засов. Оглядел вошедших:
– Какие проблемы?
– Нужно одеть моего друга Юру. Хорошо одеть. У тебя есть здесь шмотки?
– Есть, конечно. У меня все есть. Какой стиль?
– Стиль – крутизна. Знаешь, как одевается наша крутизна?
– Нет разговора.
– Нужна не только одежда. Подбери ему часы, цацки, все остальное. Чтобы выглядел как положено.
– Понял.
– Давай, Шалико. Я на тебя надеюсь.
– Не беспокойся, Глеб, все сделаем.
После того как Довгань вышел, Шалико внимательно оглядел Седова.
– Значит, так: черные мокасины, белые носки, серые брюки с напуском, по моде. Наверх пойдут синяя рубашка и кожа. У меня есть классная черная куртка из французской кожи, как раз на вас. Подойдет наряд?
– Подойдет, только, пожалуйста, носки дайте мне не белые, а синие.
Шалико поднял большой палец:
– Понимаете в одежде. Конечно, я дам вам синие.
После того как Седов переоделся, Шалико цокнул языком:
– Блеск. Держите… – Протянул золотую цепочку. – Наденьте на правое запястье. Наденьте, наденьте, вас сразу признают в городе за своего. А на левое запястье – вот эти часы. «Сейко», без фальшака. Надевайте.
– Может, обойдемся без золота? – спросил Седов. – Я как-то не привык к цацкам.
– Нельзя, Юрочка. Наденьте браслет, вас не убудет. Люди должны видеть, что вы порядочный член общества.
Подумав, что его в самом деле не убудет, Седов надел цепочку. Оглядев его, Шалико покачал головой:
– Глеб меня похвалит. Вы как с картинки. Куда сейчас? Не к девушке?
– Нет. Хочу пообедать в «Алазанской долине».
– А что… Там обедают как раз такие люди, как вы. Счастливо.
– Я должен вам что-нибудь?
– Вы что? Глеб мой друг. Давайте, Юра, желаю удачи.
– Спасибо.
Выйдя из киоска, он перешел улицу и вошел в ресторан.
Его встретил швейцар в малиновой с золотом ливрее, по одному взгляду которого было ясно: при выходе ему нужно дать на чай.
Осклабившись, швейцар показал на дверь в конце коридора:
– Пожалуйте, прошу… Отобедать хотите?
Молча кивнув, он прошел в зал. Здесь было полутемно, лампы на столиках неясно освещали отделанные деревом стены. Едва он сел за столик в углу, к нему подошел официант и положил меню.
Посмотрев на официанта, который, судя по торсу и крепкой шее, наверняка раньше был или боксером, или борцом, Седов отодвинул меню.
– Вот что, братец, принеси мне, что у вас обычно дают. Закуску, первое, второе. Ну, сам знаешь.
Официант кивнул, достал маленький блокнот. Почиркав, спросил:
– Что принести выпить? Вина, водочки? Есть отличный коньяк, «Белый аист». Молдавский. Советую.
– Двести граммов водки. И воды какой-нибудь. Все.
– Понял.
Официант исчез. Появился он минут через пять с полным подносом. Бесшумно и быстро накрыв стол, прошептал заговорщицки:
– Скажете, когда первое подавать, хорошо?
– Хорошо.
На столе перед Седовым стояла закуска всех видов: лососина, семга, красная и черная икра, маринованные грибы, маслины, овощи. Водка была налита в круглый хрустальный графинчик.
Накладывая закуску на тарелку, успел разглядеть зал, в котором стоял легкий шум. Здесь сидели люди примерно одного с ним возраста, одетые так же, как он. Некоторые были с девушками, причем все с эффектными молодыми красавицами. Ни одной пожилой женщины он не заметил.
Седов ел не спеша, понимая, что здесь, в этом ресторане, куда его направил Довгань, он должен не только насытиться, но и выполнить некую функцию.
Еда была на удивление приличной. Покончив с обедом, попросил кофе.
Кофе, крепкий, без сахара, он пил, откинувшись на стуле. Только сейчас мышцы, перегруженные тяжелой работой, перестали ныть. Зал, по-провинциальному уютный, с панно на потолке и тяжелыми шторами, был ему хорошо виден. Среди сидящих за столиками он заметил двух парней, одного в красной, другого в желтой кожаной куртке, которые, разговаривая, посмотрели на него.
Чуть позже один из парней, в красной куртке, ненадолго вышел из зала и вернулся. Заметив, что он обратил на них внимание, парни в его сторону больше не смотрели. Ясно, подумал он, приметили новенького.
Он сидел, думая об Алле. Он просто не понимал, как эта девчонка, взбалмошная, надменная, капризная, может так привлекать его. Дело ведь совсем не в том, что она красива и хорошо сложена. Таких кругом полно – хотя бы и здесь, в этом кабаке. Дело не в красоте и не в стройных ножках, а в том, что в ней есть что-то особенное. Что-то, что притягивает к ней. Но почему притягивает, он объяснить не может.
Ведь за все это время она сказала ему всего несколько ничего не значащих фраз. Тем не менее он продолжает вспоминать каждое ее слово, сказанное, когда они находились на яхте и в машине. И мало того, эти воспоминания доставляют ему чуть ли не удовольствие.
Закрыв на секунду глаза, сказал сам себе: «Выкинь ее из головы. Выкинь немедленно».
Покончив с кофе, рассчитался с официантом, дав хорошие чаевые. Выходя на улицу, не забыл и швейцара.
Перейдя через мостовую, подошел к киоску, которым заведовал Шалико. Машины Довганя и его самого видно не было.
Став в укрытие между двумя киосками, стал бесцельно разглядывать улицу. Через какое-то время заметил: два парня, посмотревшие на него в ресторане, вышли на улицу. Остановившись, стали изо всех сил делать вид, что не обращают на него внимания и заняты беседой.
Это ему не понравилось. Повадки деловых он знал наизусть, а то, как вели себя сейчас эти двое, могло предвещать только одно: разборку. Он им почему-то не понравился. Стоят же они, потому что наверняка ждут подкрепления. Если так, плохо. Никакие разборки ему сейчас не нужны.
Только он подумал об этом, как перед самым его носом с визгом затормозил черный «джип-чероки». Двери открылись, вышли четыре человека, все как один в кожаных куртках.
Краем глаза он увидел: двое, стоявшие до этого у дверей ресторана, двинулись сюда.
Шесть человек. Для того чтобы справиться с ними, ему, даже безоружному, не нужно будет прилагать особых усилий. Но шум в центре города, который наверняка при этом поднимется, может все испортить. Главное, ему неизвестно, какое отношение эти шестеро имеют к Довганю. Может, они из его команды и все, что сейчас происходит, подстроено.
Один из парней, скуластый, со спадающим на глаза вихром соломенных волос, сделал знак, и вышедшие из машины вместе с ним, а также двое, стоявшие у ресторана, остановились. Подойдя к нему, скуластый внимательно изучил его взглядом. Усмехнулся:
– Привет, голубок.
– Привет.
– Давно в городе?
– Тебе это так важно?
– Мне не важно. Просто хочу знать.
Помолчав, Седов сказал:
– Приехал сегодня утром.
Скуластый опустил голову, будто изучая что-то у себя под ногами. Поднял глаза:
– Как по писаному говоришь.
– Что значит – как по писаному?
– То значит, что хочешь дать мне понять: вчера тебя в городе не было.
– Не понял. При чем тут, что меня вчера в городе не было?
– Отлично знаешь при чем.
– Куня, не мотай волыну! – сказал за спиной скуластого парень в красной куртке. – Берем его в машину и работаем с ним. Я сам буду с ним работать. Я за Грека ему пасть порву.
Подумал: «За Грека». Что это значит? Никакого Грека он не знает. Но настроены эти люди решительно. Похоже, от толкотни не уйти.
Куня, склонив голову набок, изучал его взглядом. Взявшись за борта своей куртки, дернул их, будто оправляя. Сказал мягко:
– Вот что, голубок, я даю тебе шанс признаться сразу.
– Признаться в чем?
– Ты приехал не сегодня утром, а вчера вечером. Нарвался на Леву Грека. И замочил его. И если ты, сучара, не признаешься сейчас в этом, тебя ждет тяжелая смерть.
– А если признаюсь?
– Хороший вопрос… – Достав из-за пояса пистолет, Куня ткнул его Седову в живот. – Если признаешься, облегчу страдания. Застрелю на месте.
Покосившись на пистолет, Седов сказал:
– Слушай, ты осторожнее с оружием-то. Руки можно поднять? Я достану и покажу тебе билет. Я приехал сегодня утром на втором поезде, девятый вагон, место номер восемнадцать. Ты же наверняка знаешь всех проводниц с этого поезда. Спроси у них, ехал ли я в этом вагоне, они подтвердят. Что же касается Грека, о котором ты говоришь, я никогда его не видел и никогда о нем не слышал.
Куня изучающе смотрел на него.
– Возьми у меня во внутреннем кармане билет, – сказал Седов. – Сам.
– Куня, не слушай его! – крикнул парень в красной куртке. – Он лепит буру.
– Хорошо, посмотрю. – Куня не сводил глаз с Седова. – В каком кармане?
– В левом.
Подняв левую руку, Куня, усмехаясь, отогнул борт его куртки. Поскольку на оружии он уже не концентрировался, Седов, рубанув одной рукой по запястью, а второй по шее, перехватил пистолет и отошел на один шаг назад. Привалившись к стенке киоска, Куня медленно сполз на землю. Пятеро, стоящие за ним, ошарашенно смотрели на Седова. Он покачал головой:
– Ребятки, я не хочу ссориться. Грека, о котором вы говорите, я не трогал. В городе я с утра, это легко проверить. Разойдемся по-хорошему.
– А вот это, Юра, ты зря, – услышал он голос Довганя. – По-хорошему мы расходиться не будем.
Выйдя из-за ларька, Ганя схватил полу красной куртки парня, стоящего впереди всех, притянул к себе. Сказал свистящим шепотом:
– Сука, Арбуз, ты затеял терку?
Арбуз молчал. Не отпуская его, Глеб посмотрел на остальных:
– Где сейчас Левон?
Ему никто не ответил.
– Суки… – Посмотрел на Седова: – Юра, пушка твоя?
– Нет. Этого… – Седов покосился на лежащего на земле Куню.
– Обыщи их. Если есть оружие, отбери.
Подойдя к четверке, Седов быстро обыскал их. У одного оказался «глок», у второго – «беретта», еще у двоих он изъял складные ножи. Посмотрел на Ганю:
– Куда все это деть?
– Спрячь пока в карман, – сказал Довгань. – Пошли, сука рваная…
Подтащив Арбуза к стоявшей поблизости будке телефона-автомата, заволок туда. Снял трубку, опустил монету, набрал номер. Сказал:
– Левон, привет, это я. Надо поговорить. Нет, ничего серьезного. Просто твои орлы пытаются наехать на моих. А мне это не нравится. Их шестеро, один, Куня, во время терки немножко вырубился. Я стою с Арбузом. Хочешь с ним поговорить? – Усмехнувшись, дал трубку Арбузу: – Держи.
– Да? – сказал Арбуз. – Да нет, Левон, ты же знаешь. Все заварилось из-за Грека. Да мы не знали, что он из Ганиной команды. Клянусь. Ладно. Ладно. – Передал трубку Дов ганю: – Вас.
– Левон, такие дела так просто не оставляют, – сказал в трубку Ганя. – Я хочу подъехать, прямо сейчас. И прояснить картину. Подъеду со своим человеком и с Арбузом, ты не против? Хорошо, скажи ему.
Взяв трубку, парень сказал только одно слово:
– Ладно.
Выйдя из будки, Арбуз сел на заднее сиденье в «мерседес», стоящий у тротуара. Аллы, как заметил Седов, в машине уже не было.
Довгань, усевшись за руль, зло выругался. Устроившись рядом с ним, Седов облегченно вздохнул. Главное, что не было толкотни на улице. Остальное – разговоры, терки, толковища и прочую дипломатию, принятую у деловых, – уладить будет легче.
Дав полный газ, Довгань через пару кварталов под визг тормозов свернул в одну из улиц. Машину он остановил у старинного особняка. Здание стояло в глубине палисадника, отделенного от тротуара высокой чугунной решеткой.
