Анатолий Ромов
Миллиард долларов наличными
В квартиру Гали он вернулся тем же путем, через лоджию. Войдя, подошел к входной двери, снял собачку-предохранитель. Прислушался: звука мотора, который говорил бы о возвращении «мерседеса», слышно не было.
Постояв у входной двери, вошел в ванную. Здесь горел свет. Выходя, Галя его не выключила. На полочках, на туалетном столике, даже в раковине валялись коробочки, пакеты, бутылочки с лекарствами. Поискав, довольно скоро нашел то, что ему было нужно: упаковку со снотворным. Взяв пакетик, прошел на кухню, которая одновременно служила и столовой. Открыл холодильник – в отделении в дверце стояло около дюжины бутылок. Одна из бутылок, виски «Джонни Уокер», была начата. Взяв ее, достал из пакетика со снотворным четыре таблетки – достаточно сильную, но вполне безобидную порцию. Превратив их чайной ложкой в порошок, открыл винтовую пробку, высыпал в бутылку, снова завинтил пробку и поставил виски на прежнее место в холодильник. Пакетик с оставшимися таблетками выбросил в мусорное ведро.
Пройдя в гостиную, включил телевизор, сел в кресло и стал смотреть передачу.
Довольно скоро услышал звук остановившегося у дома «мерседеса». Через несколько минут раздался звук ключа в замке, дверь открылась. Обернувшись, увидел запыхавшуюся Галю. Она держала в руках бумажный сверток. Спросил:
– Ну как?
– Все в порядке…
Подойдя к нему, Галя села на ручку кресла. Положила сверток к нему на колени:
– Держи… Твои документы…
– Где они были?
– Валялись в шкафчике, на полу…
– Черт… Наверное, выпали, пока я раздевался… – Развернув сверток, облегченно вздохнул. – Все здесь. Галочка, спасибо. Поцеловать можно?
– Можно. – Она поцеловала его в губы. Отстранившись, сказала: – Я вижу, ты отошел?
– Да вроде. Аспирин помог. Знаешь, я бы даже еще выпил. Чуть-чуть – за находку документов. Как?
– Давай. Чего ты хочешь?
– Я бы выпил чего-нибудь крепкого. Виски есть?
– Кажется, был. Виски, между прочим, мой любимый напиток. – Встала. – Сейчас посмотрю.
Пройдя на кухню, открыла холодильник. Крикнула:
– Есть «Джонни Уокер»… Есть «Олд скотч»… Что будешь?
– Если можно, «Джонни Уокер»… Только положи побольше льда…
– Сейчас…
До него донеслось бульканье жидкости, позвякивание льда. Наконец, подойдя, Галя протянула ему высокий стакан, половина которого была наполнена виски, а половина – льдом. В ее стакане льда не было. Спросила:
– Поехали?
– Да. За удачу. – Он отхлебнул из своего бокала приличную порцию.
Галя, выпив свой виски до дна, поставила стакан на журнальный столик. Покачала головой:
– Как я счастлива, что тебя встретила. Если б ты знал. А ты?
– Я тоже.
Она снова села на ручку кресла. Обняла его, поцеловала. Оторвавшись, спросила полувопросительно-полуутвердительно:
– Я постелю?
– Конечно.
Сдув с ладони воздушный поцелуй, ушла в спальню. Встав, он подошел к открытой двери, ведущей в лоджию. Его начинало клонить ко сну, но он терпел.
Наконец, поняв, что еще немного – и он упадет, прошел в спальню. Постель была разобрана, на ней лежала Галя, абсолютно голая. Глаза ее были закрыты, она спала. «Красивая девушка, – подумал Седов. – Но не для меня».
Пройдя на кухню, нашел стоящую на столе бутылку с остатками «Уокера». Отвинтив пробку, вылил виски в раковину, а пустую бутылку сунул в мусорное ведро. Обойдя квартиру, выключил свет. Едва найдя в себе силы, вернулся в спальню, разделся догола, лег рядом с Галей. Дотянувшись рукой до тумбочки, погасил настольную лампочку и провалился в сон.
Он проснулся от постороннего звука. Полежав, понял: это жужжит телефон. Открыл глаза: светло, рядом с ним на кровати, лицом к нему, спит Галя. Часы показывали восемь.
Телефон, стоящий на тумбочке, продолжал жужжать. Помедлив, тронул Галю за плечо. Ему пришлось основательно потрясти ее, прежде чем она открыла глаза. Поморгав, встряхнула головой. Увидев его, сказала:
– Юра…
– Галочка, доброе утро. Звонит телефон.
Она улыбнулась:
– Телефон?
– Да. Дать тебе трубку?
– А который час?
– Восемь утра…
– Кто это додумался в такую рань… А?
– Не знаю.
– Ладно, дай. Может, это мама.
Он протянул ей трубку.
Взяв ее, она легла на спину. Сказала:
– Алло? Да, это я. Ой, Глеб… Я тебя не узнала. – Прикрыв трубку рукой, шепнула: – Глеб. Ты здесь?
Седов кивнул.
– Да, Глебушка… – сказала Галя в трубку. – Просто я еще не проснулась. Да, немножко. Да нет, все в порядке… Юра? Да, Юра здесь. Хорошо, сейчас… – Протянула трубку.
Он сказал:
– Да?
– Юра, прости, что разбудил… И оторвал, наверное, от чего-нибудь… Да?
– Да нет, все в порядке.
– Я должен был знать, где ты находишься. Мы сегодня выходим в море, на Кипр.
– Понятно. Когда?
– Отход в четыре дня. Ты пока не дергайся, побудь с Галей, перед рейсом это очень даже не помешает.
– Естественно.
– Единственное, что мне нужно, – выписать тебе загранпаспорт и оформить кипрскую визу.
– Когда же ты все это успеешь?
– Не волнуйся. У нас здесь это делается в течение часа, все схвачено. Вообще-то ты мог бы выйти со мной в море и без загранпаспорта. Но лучше оформить все по правилам. Сможешь подойти часов в двенадцать прямо к яхте? Учти, к этому времени ты должен сфотографироваться. Нужны две твои фотографии, анфас, шесть на девять.
– Они будут.
– Все. Жду в двенадцать. Я знаю, паспорт при тебе.
– Да. Все документы при мне.
– Нужен только паспорт. Все, коллега, чао. Поцелуй за меня Галю. Поцелуешь?
– Обязательно…
– Пока…
В трубке раздались гудки. Положив трубку, повернулся к Гале:
– Глеб сказал, мы сегодня выходим. Мне нужно срочно быть на яхте.
Придвинувшись, она обняла его за шею:
– Ой… Что, серьезно?
– Серьезно.
– Знаешь, я ничего не помню… Ничего, что было вчера… – Да? – Он изобразил удивление.
– Да. Ужас, правда? Мне так стыдно.
Он улыбнулся:
– Не нужно стыдиться. Ведь… – Он замолчал.
– Ведь? – переспросила она.
– Ну, я хотел сказать… Все, что должно было случиться, случилось.
– Да? – Она испытующе посмотрела на него. – И… И…
Тебе понравилось?
– Очень.
– Нет, честно?
– Честно.
Она поцеловала его:
– Я рада… Жаль только, тебе нужно уходить…
– Мне самому жаль. Но яхта есть яхта.
Отодвинувшись, она села на кровати, обхватив колени.
Нахмурилась:
– Ненавижу эту твою яхту. А когда вы вернетесь?
– Не знаю. Это зависит от Глеба.
– Ладно… – Посмотрела на него. – Хочешь есть?
– Есть не обязательно. Если можно, кофе. И я бы хотел принять душ.
– Конечно. Иди в ванную. А я приготовлю кофе. И яичницу с гренками. Ты любишь яичницу с гренками?
– Не откажусь.
Когда он встал, она сказала, глядя ему в спину:
– Юра, если б ты знал, как я счастлива.
– Да? – Он не обернулся.
– Да. Что встретила тебя.
– Вот уж не знал, что могу приносить счастье…
– Теперь знаешь.
Хмыкнув, ушел в ванную. Принял душ, оделся. Пройдя в кухню, увидел Галю в домашнем халатике – она ставила на стол сковородку с яичницей.
– Садись. Кофе уже на столе.
Он сел. Наливая ему кофе, посмотрела на него:
– Я тебя отвезу?
– Галочка, не надо, прошу. Я доберусь сам. Расстанемся на пороге твоей квартиры, хорошо?
– Ладно, как скажешь.
Покончив с яичницей и кофе, встал:
– Спасибо. Пошел.
У двери ему пришлось выдержать ее долгий страстный поцелуй. Отпустив его наконец, открыла дверь. Сказала:
– Возвращайся. Буду ждать. Помни.
Он улыбнулся:
– Счастливого плавания пожелать забыла?
– Ой… – Бросилась ему на грудь. Прошептала: – Счастливого плавания.
– Спасибо. – Осторожно высвободился. – Пока, Галочка.
– Пока…
Спустившись вниз и выйдя на улицу, с облегчением вздохнул.
Первое, что он сделал, – сфотографировался в ближайшем фотоателье. Получив двенадцать фотографий, отправился на вокзал. Шагая по большому широкому бульвару, от которого до вокзала было недалеко, подумал: интересно, знает ли уже Аня Селихова о смерти Чемиренко? Вряд ли. Он уверен, о смерти жильца номера люкс четыре «А» не знают сейчас даже в гостинице, ведь горничные начинают убирать номера где-то в двенадцать дня.
Интересно, предупредил ли Чемиренко Аню, что они работают вместе… Впрочем, раз Чемиренко сказал ему про Аню, значит, предупредил. Аня ему сейчас нужна как воздух. Конечно, прямым текстом он ей ничего не скажет. Даже сделает вид, что не знает, что Чемиренко мертв. Он просто попросит ее позвонить в Москву по телефону и продиктовать неизвестному ей человеку несколько цифр. Про цифры он ей скажет, что это телефонные номера. Этого будет достаточно, чтобы в центре поняли: Чемиренко убит, он же, Седов, на яхте Довганя сегодня в четыре часа дня уходит на Кипр. Центр все поймет, а остальное – не его забота.
Войдя в здание вокзала, сразу же посмотрел в сторону буфета. Чертыхнулся: буфет работал, но Ани Селиховой за стойкой не было.
Подойдя поближе, убедился: Ани нет. Возле большого никелированного бака, наливая в стакан кофе, стоит другая девушка.
Остановился, чуть не доходя до буфета. Подождал, пока буфетчица передаст стакан с кофе покупателю. Больше клиентов не было, и он подошел к стойке.
Буфетчица посмотрела на него с уважением. «Ну да, – подумал он, – я ведь в кожаной куртке и с золотой цепочкой на запястье. Таких здесь принято уважать».
– Что будете брать? – Коротко подстриженная и худенькая девушка явно старалась ему понравиться.
Помедлив, оперся о стойку. Сказал тихо:
– Лапочка, а где другая девушка?
– Другая?
– Да. Такая… – Он покачал перед собой поднятыми вверх ладонями. – Весомая. Основательная.
– Вы, наверное, имеете в виду Аню? Аня сегодня не вышла.
– Не вышла? Загуляла, поди?
– Не знаю. Может, и загуляла. Ей звонили домой, она не отвечает. Мне начальник в полдесятого позвонил, говорит: Ани нет, на звонки не отвечает, бросай свою кладовку, становись к буфету.
– Жаль. Ладно, красавица. Бутылочку коньяка дашь?
– Обязательно. Вам, конечно, с собой?
– Естественно.
Получив в обмен на десятидолларовую бумажку пакет с бутылкой коньяка, вышел на улицу. Пройдя немного, незаметно опустил пакет с коньяком в мусорный ящик. Подумал: невыход на работу Ани вполне может быть связан с убийством Чемиренко. Очень даже вполне. Ясно, появляться сейчас у дома Ани опасно. Ведь не исключено, что люди, убившие сначала агента ГРУ, внедренного на «Хаджибей», а затем и Чемиренко, пасут и его. Но выхода у него нет, Аня сейчас – его единственный шанс. Он должен пойти на Морскую, восемнадцать, второй этаж. Пойти и проверить, там ли Аня. В общем-то он ведь вполне может попасть на этот второй этаж незаметно – сначала пройдя по Морской и запомнив дом, а потом пробравшись к этому дому с соседней улицы, задами.
Он так и сделал. Правда, добраться до дома номер восемнадцать по Морской улице с тыла оказалось совсем не просто. Ему пришлось перелезть через несколько заборов и пересечь несколько частных участков. До момента, пока он наконец оказался в крохотном дворике нужного дома, он ухитрился порвать в двух местах кожаную куртку.
И все же в конце концов ему повезло, – стоя под навесом, под которым хранились два велосипеда и детская коляска, он обнаружил, что со двора на второй этаж ведет скрытая внешняя лестница. Карабкаться на крышу не придется.
Некоторое время рассматривал эту лестницу. Дверь, ведущая на лестницу, была снабжена английским замком. Над дверью виднелась кнопка звонка. Если он сейчас позвонит и Аня ему откроет, хорошо. А если нет?
Попытался сообразить, есть ли у него в карманах что-то, что можно использовать как отмычку. Нет. Он взял с собой в Новороссийск складной нож, в наборе которого есть и отмычка, но сейчас этот нож лежит в его сумке на яхте. Огляделся: велосипеды, детская коляска. Наконец вздохнул облегченно: в углу под навесом валяются куски старой проволоки, которой он откроет любой замок шутя.
Но проволока не понадобилась. Подойдя к двери и осторожно тронув ручку, увидел: дверь открыта. Изучив ведущую наверх узкую лестницу, несколько раз нажал кнопку звонка. Каждый раз, когда он нажимал кнопку, наверху раздавался мелодичный звук, но никто не отзывался. Наконец, перестав звонить, поднялся наверх. Тронул ручку двери, ведущей в квартиру, – открыта. Войдя, прислушался. Тихо. Квартира, обставленная по старинке, чисто убрана. В прихожей и в коридоре постелены свежие половики, на подоконниках – длинные деревянные ящики с геранью. В дверном проеме виден старинный дубовый комод. В такой квартире могла жить не Аня, а ее мама. Или даже бабушка.
Бесшумно двинувшись вперед, заглянул в кухню. Газовая плита, холодильник, кухонные шкафчики на стенах. Все сверкает чистотой. На узком окне – та же самая герань, но в горшочках.
Пройдя дальше, осмотрел гостиную. Телевизор, кресла, сервант с фарфоровой посудой. Стол, накрытый кружевной скатертью. Из гостиной в соседнюю комнату ведет еще одна дверь, сейчас закрытая. По идее, за этой дверью может быть кабинет. Или спальня.
Открыв дверь, увидел: это спальня. Главным предметом в спальне была большая железная кровать, застеленная несколькими перинами. Кровать стояла в дальнем углу, и Аня лежала на ней. На спине.
Голова девушки была закинута, открытые глаза разглядывали потолок. Подойдя, проверил пульс – бесполезно, никакого движения.
С первого же взгляда он понял, в чем дело. На шее девушки виднелись черные отметины, что означало – позвонки ей не ломали, ее просто задушили.
Аня была одета в ночную рубашку. В углу, у стены, лежало скомканное одеяло.
Пригнувшись, всмотрелся в ее руки. Нет, никаких следов крови или волос под ногтями видно не было. Сопротивления она не оказала. Не успела. Теперь он понимал почему – все произошло слишком быстро.
Без сомнения, ее убил такой же профессионал, как тот, который сумел свернуть шею Чемиренко.
Подумал: надо уходить. Делать ему здесь больше нечего.
Стараясь ничего не трогать, вышел на заднюю лестницу. Постоял, прислушиваясь. Спустился вниз.
На улицу, параллельную Морской и ведущую к порту, он вышел тем же путем – перелезая через заборы, пробегая через тихие дневные дворы и огородные участки.
Оказавшись у моря, снял порванную кожаную куртку, перебросил ее через плечо. Двинулся в сторону яхт-клуба.
Время, остававшееся до назначенного Глебом срока, он провел сидя на камне недалеко от яхт-клуба. Он пытался понять, кто же мог убить Аню. Хорошо, на Чемиренко убийц мог вывести кто-то из Москвы. Но ведь о том, что Чемиренко и Аня знакомы, не знал никто. Чемиренко сказал об этом только ему. Тогда как убийца мог узнать, что Аня связана с Чемиренко?
Не придя ни к какому выводу, встал и двинулся к яхт-клубу.
Когда он подошел к «Алке», Глеб и Алла на причале распаковывали ящики. Часть ящиков, уже пустых, лежала в стороне.
– Привет, – сказал он. – Подключаюсь к работе?
– Привет. – Глеб посмотрел на него. – Подключайся. Последняя загрузка: консервы, спиртное, приборы.
– А это что? – Он тронул ногой наполовину освобожденный от промасленной бумаги длинный металлический предмет. – Торпеда?
– Буксир для подводной ночной охоты. Знаешь, на кого под водой охотятся ночью?
– Нет.
– На глубоководных светящихся рыб. Я, например, люблю охотиться на катранов, карликовых акул. Их и в Черном море, и возле Кипра полно.
– Ты, я вижу, фанат.
– Есть грех. Подводная охота моя страсть. Сам-то ты под водой плавал?
– Конечно. Я ведь яхтсмен.
– Голландские. За этими буксирами я гоняюсь давно.
– Что так?
– Суточный запас батарей, скорость – до шести узлов. А главное – вот это. – Довгань погладил выступы на носу торпеды.
– Что это?
– Звуковые сонары-пеленгаторы. Со светом на катранов охотиться нельзя, они этого не любят. На них нужно идти с сонарами. Надеваешь наушники, включаешь сонар – и каждая акула как на ладони. Стреляешь – и в сумку. Ладно, давай паспорт, переодевайся – и за дело. А я съезжу пробью тебе визу. Фото готово?
– Да. – Седов протянул паспорт, две фотографии.
Спрятав все в карман джинсов, Глеб махнул рукой:
– Пойду. Готовьте яхту без меня.
Попросив Аллу заниматься только распаковкой ящиков, Седов быстро перенес все тяжести на борт. Грузовой отсек, устроенный в форпике, был вместительным; даже после того, как он перенес весь груз, здесь осталось больше половины свободного пространства. Он еще раз отметил про себя вместимость яхты, которая могла брать на борт до четырех тонн груза, не считая семисот пятидесяти литров питьевой воды и четырехсот литров топлива.
Закрепив груз и обработав шваброй сначала палубу, а потом пирс, он взялся за проверку приборов и ходовой части. Убедившись, что все в порядке, уселся на юте перед рулевым пультом. Он проверял штурвал, когда из каюты вышла Алла. Понаблюдав за ним, сказала:
– Ты здорово разбираешься в яхтах.
«Нет, – подумал он, – определенно еще ни одна девушка так на меня не действовала». У него опять пересохло горло.
– Кое-что понимаю.
– Ты много ходил на яхтах?
– Приходилось.
– Где?
– В основном в Балтийском море. Знаешь такой городишко – Усть-Нарва?
– Что-то слышала. Это где-то на реке Нарве?
– Да. На границе Ленинградской области и Эстонии. Вообще-то там два города, а точнее, поселка. Тот, что со стороны Ленинградской области, называется Усть-Нарва, а со стороны Эстонии – Нарва-Йыэсцу. Так вот, в обоих, и в Усть-Нарве, и в Нарва-Йыэсцу, отличные яхт-клубы. Ну и это для меня вроде как родной дом. Ты ведь тоже морячка?
– Какая я морячка…
– Разве нет?
– А… – Она усмехнулась. – Пару раз сходила на Кипр с Глебом. И все. Нравится яхта?
– Классная яхта. Я на такой впервые.
– Что есть, то есть. Яхта неплохая.
Помедлив, он спросил то, о чем давно хотел спросить:
– Название «Алка» – в честь тебя?
– Глеб сказал, в честь меня. Но может, у него была какая-то еще Алка. – Помолчав, подняла глаза. – Извини, но я та еще зануда.
«Ты самая красивая девушка в мире!» – хотел крикнуть он. Но вместо этого лишь пожал плечами:
– Никакая ты не зануда.
– Зануда. Представляю, как ты меня презираешь.
– Презираю? – Посмотрел на нее. – Это еще почему?
– Ладно, ладно, не прикидывайся. Я же вижу, терпеть меня не можешь.
– Девочка, милая, ты что несешь? – Помигав бортовыми огнями, выключил их. – Нам болтаться вместе в море недели две, если не больше. Если мы будем друг друга презирать, нам лучше сразу разбежаться. А яхту потопить. Поняла?
– Да, ты прав. – Вздохнула. – Глеб идет. Пойду его встречу.
Он смотрел, как Алла идет по причалу навстречу Глебу. Он понимал: с Аллой у него ничего не может быть. Во-первых, он на задании, во-вторых, если Довгань заметит, что он пытается завести с Аллой что-то еще, кроме деловых отношений, – хорошим это не кончится. Но как бы он хотел, чтобы ему удалось завести с ней что-то еще, помимо деловых отношений…
Поднявшись на борт вместе с Аллой, Глеб протянул ему два паспорта, внутренний и заграничный:
– Держи, все в порядке. Паспорт, виза, все дела. Можем выходить. – Огляделся. – Приборы проверил?
– Проверил. Приборы, движок, штурвал. Все чин чинарем.
– Тогда отдаем швартовы. Нам ведь еще предстоит пройти таможню. И погранконтроль.
Таможню и проверку заграндокументов они прошли без трудностей – было видно, что Глеба здесь все хорошо знают.
Когда они вышли в море, дул легкий бриз. Они поставили фок и спинакер, почти незарифленные, и яхта заскользила на норд-норд-вест, в сторону Крыма.
Они договорились стоять на штурвале, как на любом судне, дважды в сутки по четыре часа. Седову, как шкотовому, досталась самая худшая вахта, «собака», с четырех до восьми.
Было ветрено, Алла и Глеб ушли в каюту, Седов же, усевшись в штормовке за штурвалом, смотрел на качающийся впереди горизонт. Хлопал парус, возле рубки свистел ветер, а он думал об Алле.
Наконец ему удалось освободиться от этих мыслей, и он начал перебирать варианты, что он может теперь сделать, оставшись без связи. Он был сейчас в абсолютной пустоте, без какой-либо связи с центром, в ловушке. А центр, боясь утечки информации, может не решиться выйти с ним на связь.
Глава 4
Кофеварка, стоящая в кабинете, протекала, отчего изредка попадавшая на раскаленную плиту капля кофейной жижи громко шипела. Полковник Гущин, работающий на компьютере, каждый раз после этого вздрагивал.
Сидящий здесь же майор Дерябко, мощный блондин с лицом, напоминающим лица херувимов в старинных книгах, сказал наконец:
– Виктор Александрович, давайте я ее выключу. Эта штука не дает вам работать.
Гущин, узколицый, с большим хрящеватым носом и редкими пепельными волосами, зачесанными назад, сказал, напряженно вглядываясь в дисплей:
– Без кофе я не могу ничего делать.
Дерябко знал, что Гущин шарит по Интернету, пытаясь понять, в каком сайте может оказаться уплывающая из ГРУ информация. Знал он также, что это занятие – абсолютно безнадежное. И тем более этим не должен заниматься начальник отдела.
Некоторое время в кабинете стояло молчание. Слышно только было, как пальцы Гущина постукивают по клавишам компьютера.
Наконец капля опять зашипела. Гущин, издав что-то среднее между тяжелым вздохом и громким «у-у-у», несколькими неуловимыми движениями выключил компьютер. Откинувшись в кресле, потер лоб. Налив себе кофе, сказал, не глядя на Дерябко:
– Сволочи. Какие сволочи. – Взяв кружку с кофе, отхлебнул. – Видите ли, их нигде не могут найти. Но о поступивших в новороссийские морги телах тоже нет никаких данных.
Дерябко промолчал.
– Ведь я готовил их всех. – Гущин бесцельно смотрел на выключенный компьютер. – Жебрикова. Чемиренко. Седова. И Аню Селихову я знал. Я маленькой ее держал на руках. Теперь никого нет. Сволочи.
– Мне все-таки почему-то кажется, что Седов жив, – осторожно сказал Дерябко. – Не знаю насчет Чемиренко и Ани, но Седов должен быть жив.
– Может быть, он был жив, когда яхта выходила в море.
– Но вчерашняя аэрофотосъемка показала: Седов пока на яхте, а яхта в море.
– То вчерашняя.
Решив не спорить, Дерябко начал крутить лежащую перед ним на столе дискету.
– Вообще, Саша, заканчиваем с аэрофотосъемкой, – сказал Гущин. – Пора перестать снимать яхту.
Бросив понимающий взгляд, Дерябко уточнил:
– С вертолетов?
– Не только с вертолетов. Отовсюду. С кораблей и торговых судов тоже.
– Вы имеете в виду, если крот поймет, что мы интересуемся яхтой…
– Да, я имею в виду именно это. И дело даже не в кроте. Если вообще кто-то поймет. Мы не должны рисковать, смерть Седова может обойтись нам слишком дорого.
– Значит, все-таки вы верите, – мрачно произнес Дерябко. – Верите, что Седов…
– Саша… – Гущин укоризненно посмотрел на майора. – Давай не будем об этом, хорошо?
– Понял, Виктор Александрович.
– «Хаджибей» ведь выходит в море завтра?
– Да, рано утром. В семь ноль-ноль. Во всяком случае, об этом говорится в официальной сводке штаба ВМС. Сегодняшней.
Гущин снова включил компьютер. Пробежался пальцами по клавишам.
– Значит, решено? – сказал Дерябко. – Мы даем уйти «Хаджибею»?
Гущин, делая вид, что не слышит вопроса, взял со стола пачку распечаток.
– Виктор Александрович?
– Даем. Или у вас есть какие-то еще предложения?
– Да нет.
– И знаете что, Саша?
– Что?
– Пахнет жареным. Последнее время я что-то плохо себя чувствую…
Дерябко с тревогой посмотрел на Гущина:
– Плохо себя чувствуете?
– Да. Боюсь, не сегодня завтра мне придется лечь в больницу. Да и вы, я смотрю, тоже начинаете сдавать.
– Я начинаю сдавать? – Лишь сказав это, Дерябко сообразил, что имеет в виду Гущин. – А-а… Понятно, Виктор Александрович. Мне что, тоже лечь в больницу?
– Вам лучше уйти в отпуск. Тем более, насколько я знаю, как раз подошла ваша очередь.
– Да, подошла.
– Я думаю, это будет лучший выход. В Москве нам с вами уже нечего делать.
– Понял. Значит, я начинаю подготовку к отъезду?
– Начинайте. Но… – Гущин выразительно посмотрел на майора.
Тот покачал головой:
– Виктор Александрович… Я знаю, в чем должна состоять подготовка.
– Надеюсь.
– Но вы все оформите – в смысле бумаг?
– Оформлю, конечно.
Из каюты на палубу Петраков вышел ровно в девять утра. Как только он закрыл за собой дверь, сильный зюйд-вест чуть не сдул с головы пилотку. Успев прихватить ее рукой, натянул поглубже.
Над самым крейсером с криком летали чайки. Задрав голову, подумал: чертовы птицы, ветер им нипочем. Ну да, ведь здесь, в порту, для них полно еды.
Некоторое время наблюдал за чайками и бакланами, большая часть которых вилась у внешнего борта. В приметы Петраков не то чтобы не верил – просто старался не придавать им значения. Но, конечно, он слышал много раз, что считается, если чайки кричат перед самым отходом, – это к удаче. Будто бы они желают уходящим в море счастливого плавания.
Усмехнулся. Почему бы чайкам не пожелать им удачи. Завтра они выходят в море, а к сегодняшнему дню у него, если не считать мелочей, все готово. Единственное, должен еще появиться Сабатеев. И не мешало бы поговорить с Лапиком перед отходом. Лапика что-то встревожило. Но Сабатеев приедет, никуда не денется. Интересы-то общие. Да и Лапик никуда не уйдет.
Офицеры, стоя чуть поодаль, у лееров командирского дека, уже его ждали. Старпом Бегун, начальник БЧ-5 инженер капитан второго ранга Чурылин, командир отряда спецназа майор Кулигин. И порученец, старший лейтенант Качуров.
Подойдя к ним, поздоровался с каждым за руку. Спросил:
– Есть какие-нибудь ЧП?
Офицеры переглянулись. Качуров кашлянул:
– Товарищ капитан первого ранга, не знаю, ЧП ли это. Примерно десять минут назад позвонили от контр-адмирала Сабатеева. Он в Новороссийске и будет на корабле через полчаса. То есть теперь уже минут через двадцать.
– Понятно. Я примерно к этому времени его ждал.
– Как встретить? Почетный караул?
– Не нужно. Это рабочий визит. Выстройте палубных, кого соберете. И предупредите дежурного по кораблю. Когда контр-адмирал будет подниматься на борт, я подойду сам. Соберите пока людей для встречи.
– Человек десять хватит?
– Хватит.
– Есть, товарищ капитан первого ранга! – Качуров сбежал по трапу вниз.
Петраков оглядел офицеров.
– Товарищи офицеры, контр-адмирал Сабатеев приехал сюда специально для беседы с вами. Как представитель Главного штаба ВМС. Открою секрет: обо всем, что он вам скажет, я давно уже поставлен в известность. Но по определенным причинам… – Петраков помолчал. – По определенным причинам говорить об этом до выхода в море не мог. Почему – вы поймете после беседы, которая, по сути, будет коротким сообщением. В беседе будете участвовать только вы и контр-адмирал. Провести ее лучше всего в офицерской кают-компании. Так что сейчас идите туда. И еще одно… Контр-адмирал предупредит вас об этом, но хочу напомнить и я. До выхода крейсера в море о содержании беседы не должен знать никто. Ни на борту, ни на берегу. А вот после выхода, наоборот, вы должны переговорить по этому поводу с подчиненными. Но до выхода – никому. Поняли, товарищи офицеры?
– Поняли… – прозвучал ответ.
– Это не просьба, это приказ. Всем ясно?
– Понятно, Леонид Петрович… Можно было бы не говорить… – донеслось вразнобой.
– Тогда прошу пройти в кают-компанию. А я пойду пока встречу контр-адмирала.
Офицеры стали спускаться в кают-компанию по внутреннему трапу. Последним в люке скрылся Кулигин. Дождавшись, пока его голова в черном берете исчезнет в проеме, Петраков не спеша пошел на корму, с которой главный трап вел на причал.
Здесь дежурный офицер, капитан-лейтенант Гилеев, уже подравнивал строй одетых в белые брезентовые робы матросов. Поздоровавшись с ним и с матросами, Петраков отошел в сторону.
Сабатеева, зятя заместителя министра обороны, он недолюбливал. Контр-адмирал, с которым он когда-то учился в одном училище, был бездарь, выскочка и обошел его по служебной лестнице лишь потому, что вовремя и очень удачно женился. Но Сабатеев был ему нужен. Идею пригласить для «доверительной беседы» с офицерами «Хаджибея» контр-адмирала, формально числящегося начальником отдела Главного штаба ВМС, ему подсказал один из его доверенных офицеров, капитан третьего ранга Лапик. После этой беседы, по расчетам Лапика, у старших офицеров корабля и вообще у всей команды не будет никаких сомнений в чрезвычайной важности похода в Индийский океан.
Эта идея сейчас Петракову нравилась. Конечно, и Бегун, и Чурылин, и Кулигин, да и все остальные офицеры, старшины и матросы корабля поставлены в известность, что в случае успешного завершения похода они получат полагающиеся им большие денежные награды в валюте. Кроме того, каждого из них он обещал наградить лично. Но если к этому еще добавится внушенная Сабатеевым уверенность, что они не ведут сдавать «на иголки» вполне боеспособный крейсер, а, наоборот, выполняют особое задание, они будут действовать не за страх, а за совесть. И главное, слухи о том, что с «Хаджибеем» хотели провернуть аферу, перестанут гулять по флоту.
Вдали на причалах показалась приближавшаяся к крейсеру черная «Волга». Без сомнения, в машине сидит Сабатеев. Почти тут же Петраков услышал за спиной слабый шорох. Обернулся – рядом стоял главный криптограф корабля капитан третьего ранга Лапик.
Внешность капитана третьего ранга была довольно неприглядной. Его отличал какой-то отстраненный, всегда бесстрастный взгляд блеклых голубых глаз и длинные светлые волосы, постоянно липнущие ко лбу и вискам. Но Петраков, давно связавший свою судьбу с Лапиком, знал, что внешность главного криптографа обманчива. Он давно уже понял: за неряшливой внешностью стоят мертвая хватка игрока, не любящего проигрывать, и стальная воля. Все эти достоинства капитана третьего ранга Петраков изучил настолько, что порой даже побаивался его.
По уставу шифровальщики-криптографы по отношению к командиру корабля находятся лишь в ограниченном подчинении, поскольку в их профессиональную сферу, шифры, не имеет права вторгаться никто, даже сам командир. Но с Лапиком, служившим с ним уже много лет, отношения у Петракова были особые. Лапик сам поставил дело так, что, во всяком случае внешне, подчинялся Петракову во всем. Но и Петраков поневоле находился от него в жесткой зависимости. Блестящий шифровальщик и компьютерщик, обладающий мощным аналитическим умом, капитан третьего ранга Владимир Лапик был ему нужен как воздух. К тому же Лапик досконально знал принципы работы ГРУ, в котором сам когда-то делал первые шаги.
На всех кораблях, где они служили вместе, Лапик выполнял у Петракова не только работу шифровальщика, но и многие другие функции. По существу, это были функции начальника секретной службы. И выполнял весьма успешно – ведь именно благодаря Лапику у Петракова появился сейчас собственный источник информации в ГРУ. Правда, услуги этого источника, равно как и услуги самого Лапика, стоили Петракову довольно дорого. Но он знал: в данном случае любые затраты окупятся с лихвой.
– Леонид Петрович, я хотел поговорить с вами еще вчера.
– Я помню. У вас что-то новое?
– В известной мере. – Голос Лапика едва можно было расслышать, глаза смотрели куда-то мимо. Это было верным знаком, что капитан третьего ранга в самом деле хочет сообщить ему что-то важное. – Леонид Петрович, надо срочно переговорить. Сейчас.
