Анатолий Субботин
Семечки
Больше повезло харкунам с комиссаром милиции. Бедный, бедный Джон Сидоров! И зачем он взял себе за привычку начинать телефонный разговор с фразы: Сидоров на проводе! Вот и накаркал себе судьбу. На телефонном проводе повесили его проклятые наркоманы.
Не сладко пришлось и генералу Гулыбе. Своей горькой заразой принялись его потчевать харкуны. Ничего не жалели для столь важного лица, и горстями запихивали семечки ему в рот. Жевал генерал угощенье вместе с шелухой, а по щекам его, как Ленин с горки, катились гороховые слезы. И подошел к Гулыбе Меринов и сорвал с него погоны. И засунув их себе под маечные лямки, генералом ходил Меринов, поплевывая.
Массовым походом в кинотеатры отпраздновали мериновцы свою победу. От пуза поржали они там. Там крутились овсяные картины, такие как "Мешковатый рейс", "Веселые семки", "Они сражались за желтую родинку".
15
Прошло совсем немного времени.
Город осенила осень. Ветер перекатывал по бульварам и проспектам опавшую листву. Вместе с листвой летела лузга и текли фекалии. Канализация окончательно вышла из строя. Впрочем, не только канализация. Все вышло из строя. Все теперь существовало при другом строе.
Местами валялись обрывки листовок, напечатанных еще при старом режиме и толкующих о вреде употребления семечек.
Холодало. Горожане мерзли в своих не отапливаемых квартирах. Поэтому скучивались они возле костров на улицах и площадях. На растопку шла мебель. А подросший огонь, способный жрать все подряд, кормили автомобильными шинами. Черный дым, как Веселый Роджер, колыхался над городом. Дома прокоптились, как африканцы. А иные дома и совсем сгорели, потому что их жителям захотелось покостровать, не сходя с места. И дня не обходилось без пожара.
Скучивались горожане у огня, и не было им скучно. Они делились новостями. Впрочем, какие новости могут быть там, где все ведут одинаковый образ жизни? Разве что, кто сколько вчера семечек перегрыз. Или кто дальше плюнул. Не было вестей и со стороны. Полевые братья что-то совсем перестали показывать в городе носа. Поговаривали, будто они совершенно обленились, сидят безвыездно в своих поместьях, и даже не сидят, а целыми днями щелкают семечки, лежа на диване. Семечки – это, конечно, хорошо, но нельзя же забывать и о братском долге! Тем более что запасы горожан подходили к концу.
Мы сказали, что подсолнуховцы обменивались новостями. Но, как видим, собственно не было новостей, как не было и того, с помощью чего ими можно обмениваться. Прав оказался Петр Михайлович Шебалин, предрекая сведение всех языков к единому. Но и он не ожидал, что дело пойдет столь быстро и зайдет так далеко. Не то что к одному языку, и даже не к одному слову, а, представьте, к одному звуку свелись все языки. Но и с одного звука приноровились понимать друг друга щелкунчики.
– М-м-м… – говорил некий субъект другому субъекту. И это означало: – Дай немного пощелкать!
– М-м-м… – отвечал, казалось бы, тем же другой субъект. Однако это уже следовало понимать как: – Самому мало!
Но если первый субъект был сильнее второго, он решал свою проблему субъективно – и силой отбирал семечки. При этом пострадавший мог потерять не только яблоко раздора, но и, скажем, глазное яблоко или ушную раковину, а случалось, и кочан головы.
И борзел разбой дефицита. И когда он коснулся самого Меринова, собрал вождь в кучу свой изрядно поредевший народ и сказал ему: – М-м-м… И сделал жест рукою. Мол, если поля не идут к Меринову, то мериновцы пойдут в поля и произведут там продразверстку.
Сказано – сделано. И вот уже из городских ворот, как из лопнувшей трубы, вытекла дурно пахнущая масса. Грязные и оборванные нестройно шли подсолнуховцы. Шел дождь. Вероятно, небо пожелало отмыть грязнуль. Но одной водой было не взять их засаленность. А с мылом у неба всегда дефицит. Да и дождь-то был вдрызг косой. И дорогу развезло от выпитого. Шли подсолнуховцы, в том числе женщины и дети. В лохмотьях, но с бомбами в руках. Ехали на танке с бубенцами.
Мы железным конем
все поля обойдем!
По разбухшей, как язык от семечек, проселочной дороге вступили в близлежащее село. Многие дома оказались покинутыми. Всё из них было вывезено подчистую. Там же, где нашлись обитатели, закрома от семечек отнюдь не ломились. И едва хватило на раз плюнуть изъятых запасов голодным горожанам. Тогда последние устроили дознание. Если знание – это функция ума, то до-знание целиком принадлежит телу. И непосредственно к телам полевых братьев обратились горожане. Прожиганием кожи и выламыванием суставов спрашивали их:
– М-м-м?.. Где, мол, храните ваши богатства? На что тела отвечали почернением, хрустом и тем же мычанием, из которого в конце концов сложилось: – Идите вы, нехристи, в поля! Там остались все наши богатства.
Прожигатели кинулись за околицу. Земля действительно была покрыта подсолнухами. Правда, те уже на ногах не стояли. Видимо, замерзли и размокли от дождя. Это была желто-зеленая полуразложившаяся масса. Ничего! – подумали семечкоманы. – Свежемороженые семечки тоже питательны. И принялись… нет, не щелкать, скорее, пить студенистые, как медуза, как черная роса, размазывавшиеся по пальцам зерна.
То, что случилось дальше, наводит на мысль, что не только от дождя размокли подсолнухи. Во всяком случае, это был особенный дождь. Похоже, Джону Сидорову удалось перед смертью осуществить свою мечту. И над желтыми нивами действительно в свое время проплывали тучки в форме самолетов. Тучки, плакавшие слезами, которые изобрел гениальный доктор Лоренцо.
И, корчась, падали на разложившуюся землю неудачники, возмечтавшие о прижизненном рае. И затихали в грязи после коротких, как идеал, судорог. И с ужасом глядели на своих товарищей те немногие, кто еще не успел отведать любимого блюда в его новой превращенной сущности.
Дождь продолжался.
1992 г.
