Андрей Дорогов
Непрощённые. Вам отмщение, я воздам
Непрощённые
Вам возмездие, я воздам!
Все персонажи данного рассказа являются выдуманными личностями.
Все совпадения, которые могут быть, а могут и не быть, с реальными лицами, местами, и событиями, которые происходили в рассказе, – всего лишь случайность.
Ничего такого в современной России происходить не может. События, выдуманные мной, происходят где-то там, в далёком временно́м промежутке, в одно смутное для страны время.
Действия, мысли, желания и чувства героя могу не совпадать с действиями, мыслями, желаниями и чувствами автора, то есть меня.
Самое страшное чудовище, скрывающееся в тени, – это человек.
Кто-то из великих лысых.
…Я хотел бы стать Богом и выбирать,
Кому жизнь безнадёга, а кому умирать.
Я, конечно, пытался, я пришёл даже в храм,
Если Бог испугался – я всё сделаю сам…
Год Змеи. Личное Дело 310. 3-20 (Live Version).
Влад заметил её сразу, моментально выхватив взглядом из толпы, собравшейся в необъятной коммуналке. Она выделялась. Высокая, болезненно худая, с копной светлых, чуть вьющихся волос, падающих на лицо. Его было не разглядеть, только тусклые, словно подёрнутые пеленой боли, глаза, отражающие солнечный свет, падающий из окна. Она молчала и не участвовала в общем веселье. Сидела, ссутулившись в кресле, курила и пила вино, как чай – мелкими глотками. Но почти тотчас выбросил из головы – не до того ему было.
Ещё не отошла боль, нанесённая матерью, снедало беспокойство за отца. Кошмары все также приходили по ночам, заставляя нервно курить сигарету за сигаретой, бездумно глядя в тёмное окно.
Влад плюхнулся на свободное место, повертел в пальцах сунутый кем-то мятый пластиковый стаканчик, наполненный почти до краёв. Понюхал. В нос шибануло водкой, явно палённой, уж больно мерзким был запах. От сивушного духа его передёрнуло, на глаза навернулись слёзы, и он закрыл глаза пережидая.
Квартира была странной. Серж, институтский дружок, по дороге просветил. Он заскочил к нему после работы. Влад только что очнулся от дневного, маетного и приносящего головную боль сна, и ещё пережёвывал в голове воспоминания о последнем бое, где его взяли в плен.
– Ну, шта русскай ублюдок, – гулиец намеренно коверкал слова, – помярать будем или поживём ещё?
Влада грубо подняли за связанные за спиной руки и бросили на колени. Он тяжело опустился на пятки. Голова гудела и раскалывалась, его накрыло близким разрывом, под носом запеклась кровь, а перед глазами всё плыло. Влад приподнял голову. Пятеро гулийских «революционеров» пинали парней из его взвода. Где Михалыч, неужто убили? Тела не видно – и то хлеб.
– Ну шта, русскай ублюдак, жить хочешь? – Перед ним остановился рослый, стройный гулиец, затянутый в элегантную натовскую форму.
Влад смотрел на него налитыми кровью глазами, поводя во рту языком, собирая слюну, чтобы харкнуть в эту небритую харю. Напрасно. Язык наждаком прошёлся по губам. Во рту была пустыня, видимо, последствия контузии.
Он промолчал. Смотреть на врага, вот так – снизу вверх, упираясь коленями в острые камни, было неудобно. Приходилось задирать голову. Выпрямиться Влад не мог, при любом движении острая боль от сломанных рёбер била прямо в контуженую голову.
Но он смотрел.
– Чта, смотришь, русский ублюдок? Жить хочешь?
– Повторяешься, «гус». – Язык, наконец-то повиновался. – Я-то помню своих отца и мать, а ты? Выкормыш козла и ослицы.
Он надеялся вывести врага из равновесия, разозлить, чтобы тот убил его быстро и без мучений.
Гулиец рассмеялся и пнул его армейским ботинком в голову. Казалось, в мозгу взорвалась граната, Влад качнулся и завалился лицом вперёд, на миг потеряв сознание. Упасть ему не дали, гулиец подхватил его и водрузил на место.
– Разозлить меня хочешь? Русский. На быструю смерть надеешься? Собачьей кличкой меня называешь? – заговорил он на чистейшем, без намёка на акцент, русском языке.
– Не надейся. Их, – он кивнул на пацанов, стоявших поодаль на коленях, – я бы ещё убил легко, малолетних щенков, но тебя… Ты же контрактник, так что на скорую смерть не надейся. Подыхать долго будешь. В соплях и слезах. Умолять будешь, чтобы тебя добили. Но не надейся. Зря ты про моих родителей такое сказал. Ты же знаешь, как в наших краях к родичам относятся.
Было бесполезно утверждать, что Влад не контрактник, что в армию он пошёл после института. Да и унижаться не хотелось.
– Ну что ж, помучаемся, – он прикрыл глаза, смотреть было больно.
– Но их я тоже быстро не убью, тюльпан из них сделаю или птичку, а может, змею. Время у нас есть. А тебя я с собой возьму. Сначала мы из тебя женщину сделаем, да. – Он кивнул. – А там посмотрим. Как тебе такая перспектива, а?
Влад молчал. Что он мог сказать? Смертельно хотелось курить. Он снова открыл глаза, с закрытыми сидеть было унизительно.
Неожиданно гулиец наклонился к нему, рванул на груди тельник. Ухватил крепкой ладонью нательный крестик на тонком витом гайтане.
– Православный?
Влад опять промолчал.
– Слушай, православный, хочешь, чтобы твои товарищи быстро умерли? Пух, и всё? Лёгкая смерть, от пули. Хочешь?
Влад молча смотрел на него.
– Давай, принимай нашу веру. Примешь, обещаю – убью их быстро. Но тебя, извини, помучаю.
Влад молча оглядел своих пацанов.
– Владь, не вздумай, – подал голос Димон. За что получил прикладом по голове, и кулём осел на камни с залитым кровью лицом.
– Обещаешь? – вышло хрипло, словно ворон каркнул.
Гулиец кивнул, с интересом глядя на него.
Влад закрыл глаза, помотал головой:
– Нет.
Раздался пронзительный визг и следом голос гулийца:
– Смотри солдат, смотри.
Его грубо ухватили за волосы и вывернули голову влево. Заросший до самых бровей курчавой бородой бандит, зажал одной рукой голову Санька – самого младшего и самого хлипкого из них. Другой держал зазубренный обух большого ножа под ухом парня.
– Смотри, Влад. Тебя, кажется, так зовут? Сейчас он отрежет ему нижнюю челюсть, а потом отпилит голову, медленно минут за десять. Смотри. Ты всё ещё не хочешь принять моё предложение?
– Хорошо, но два желания.
Санек уже не кричал, лишь жалобно скулил, по его шее тонкой струйкой текла кровь.
Гулиец захохотал. Что-то бросил своим на гортанном наречии, потом перевёл:
– Он ещё хочет с нами в желания играть. Ты смелый солдат, давай говори.
– Пить дайте и закурить.
Гулиец вскинул брови:
– Ты и вправду смелый.
Он кивнул. Один из боевиков отцепил от пояса фляжку, перебросил её командиру. Тот ловко поймал её.
– Извини, руки не развяжу, – отвинтил колпачок, поднёс горлышко к губам.
В рот хлынула обжигающая жидкость. Не вода. Влад поперхнулся. Гулийцы захохотали.
– Что не по нраву тебе наше питьё? Питьё для настоящих мужчин. А не для таких сосунков.
Влад мотнул головой – ещё.
Теперь он не пролил ни капли. Откинулся на пятки:
– Закурить.
Гулиец охлопал его по телу.
– У меня нету.
– Держи, стрелок, ты таких сроду не пробовал.
В губы ткнулась длинная чёрная сигарета с коричневым фильтром. Вкус мёда потёк по гортани. Щёлкнула золотая зиповская зажигалка. Рот, затем лёгкие наполнились густым ароматным дымом. Это было здорово. После двух недель воздержания (в рейде Михалыч курить не разрешал, чтобы вонью не привлечь к себе внимания) это было не просто здорово, это было великолепно.
То, что он сейчас курил, было также похоже на вонючую «Приму», как модель с разворота «Плейбоя» на привокзальную проститутку. Хоть суть, скорее всего, одна.
Он сделал несколько затяжек, дым тёк в лёгкие и двумя «драконовскими» струйками выходи́л из носа. Голова была ясная, словно и не выпил двести пятьдесят коньяку.
Гулиец присел перед ним на корточки, на расстоянии вытянутой руки.
– Ну что, русский, хорошо?
Влад видел перед собой изогнутый, как клюв хищной птицы, нос. Тёмные, непроницаемые глаза. Чёрные, с лёгкой рыжиной, волосы. Он покатал во рту сигарету, примериваясь, снова затянулся. Ах, этот медовый вкус на губах. Если он выживет, что вряд ли, он будет курить только такие сигареты, никакой больше «Примы» и «Беломора», или вообще не будет.
Подобрал под себя таз, упёрся мысками ботинок в камни под ногами. Как хорошо, что на нём «бегемоты» – американские тактические ботинки, выменянные (на два литра виноградной граппы и пару блоков «Мальборо») перед самым рейдом. На толстой подошве, с армированным носом, удобные до безумия, а не наши «крокодилы» – неудобные, со скользкой подошвой. Сейчас это было важно.
