Андрей Григорьевич Силенгинский
13/13
Подсознание мамонта
Пауза заметно затянулась. Тишина нависла над Валентином так же грозно, как мощные надбровные дуги Мамонта нависали над блекло-серыми, почти бесцветными глазами.
Мамонт молчал. Валентин нервничал. Ему очень хотелось разогнать тишину, возобновить так внезапно остановившийся разговор, но он боялся. Молчать он боялся тоже. Примостившись на самом краешке роскошного кресла, сложив дрожащие ладони на коленках и ссутулив и без того не слишком широкие плечи, он непроизвольно покусывал тонкие губы и панически пытался определить, что хуже – продолжать молчать, потому что сказать ему больше нечего, или брякнуть хоть что-нибудь, например, повторить свою последнюю фразу.
Стоит ли удивляться, что слова Мамонта, наконец-то произнесенные неприятным скрипучим голосом и вовсе не благодушным тоном, прозвучали для Валентина райской музыкой.
– Давай подобьем тему конкретно. Ты мне паришь, что это вот – реально волшебная палочка?
Мамонт покрутил в руках пластиковый цилиндрик, толщиной с большой палец и длиной в две ладони. То есть, в две его ладони, а это были ладони то что надо, в каждой из которых легко мог спрятаться граненый стакан.
Леха Мамонт погоняло свое получил просто из-за фамилии – на его визитных карточках золотым по черному было выведено: «Мамонтов Алексей Вячеславович». Но как же иронична порой бывает жизнь – Алексей Вячеславович своей кличке подходил идеально. И дело не столько в гороподобном сложении тела, от массивного бритого черепа до слоновьих ног. Просто Мамонт воистину был мамонтом. Да что там мамонтом – мастодонтом. Те из вас, кто не имел сомнительного удовольствия быть знакомым с Лехой, с твердой убежденностью заявили бы, что таких людей сейчас нет, все остались в вечной мерзлоте эпохи малиновых пиджаков и килограммовых золотых цепей на шее.
Но Леха был. Существовал. Прорвался сквозь девяностые, небрежно раздвинул могучими плечами нулевые, и сейчас вальяжно восседал в своей собственной гостиной, поражающей воображение величественными размерами, кричащей роскошью и полным отсутствием вкуса. Впрочем, всего этого Валентин почти не замечал, ибо был крайне занят: дрожал от страха.
Вчера, когда они договорились о встрече по телефону, Мамонт был весел и добродушен. Сегодня же пребывал в отвратительном расположении духа. Причиной тому был вовсе не Валентин, но, во-первых, он этого не знал, а во-вторых, сие знание помогло бы весьма мало. Когда на вас надвигается разъяренный носорог, какая разница, что именно испортило ему настроение?
– Н-нет, – промычал Валентин. – Не совсем так. Я ведь выразился…
Мамонт заговорил тихо, вдвое тише, чем раньше, но почему-то вмиг заглушил судорожные попытки оправдаться Валентина.
– То есть ты пришел в мой дом разводилово устроить?
Валентин вдохнул полную грудь воздуха. С некоторым удивлением он обнаружил, что оцепенение отпустило. Страх его перешел отметки «ужас», «дикий ужас», «паника» и… страхометр зашкалило. Нет, Валентин не перестал бояться, просто отчетливо понял, что нужно говорить, говорить, говорить, иначе не получится уже в этой жизни увидеть многие замечательные вещи, на которые очень хотелось посмотреть. В первую очередь – дверь этой вот квартиры с наружной стороны.
– Я выразился следующим образом: этот прибор в определенной степени может выполнять функции волшебной палочки. Вот мои точные слова, и я за свои слова отвечаю. – Этот оборот всплыл в памяти из каких-то не то книг, не то фильмов и показался очень удачным. Валентин воодушевился. – Кроме того мы в шутку называли его волшебной палочкой в нашей лаборатории…
При слове «нашей» голос Валентина заметно дрогнул. Разумеется, лаборатория больше не была «его» ни в малейшей степени. После кражи столь ценного оборудования.
– Если вы позволите, я сейчас опишу, не вдаваясь в ненужные подробности принципа действия, внешний эффект работы этой, будем ее так называть, «волшебной палочки».
Дожидаться позволения Валентин не стал, так как очень боялся новой паузы.
– Вы знаете, что такое 3D-принтер?
Леха засопел носом и чуть подался вперед.
– Я не понял, то меня щас лохом обозвал?
Закрыв глаза, Валентин продолжил, не давая себе остановиться. Самому себе он сейчас напоминал ездока на одноколесном велосипеде – сохранять равновесие возможно только в движении.
– Простите, это был риторический вопрос. Не требующий ответа. То есть, как бы даже не вопрос, а утверждение, обличенное в форму вопроса. Конечно, вам прекрасно известно, что такое 3D-принтер. Так вот, прибор, который я предлагаю купить, – это своего рода продолжение, так сказать, следующий шаг в развитии такого рода техники.
Тут Валентин испугался, что делает недостаточно яркую рекламу своему товару. Осторожно разлепив веки – Мамонт сидел в своем кресле, а вовсе не нависал над потенциальной жертвой – Валентин поспешно поправился.
– Но шаг этот очень, очень значительный. Сравнить этот прибор с 3D-принтером – это все равно, что сравнить шестой айфон с проводным телеграфом… Или даже с африканским тамтамом. Остановлюсь на двух принципиальных отличиях. Первое – 3D-принтер изготавливает все детали из одного и того же материала. «Волшебная палочка» же воссоздает химический состав оригинала. Если, конечно, порошки необходимых материалов загружены в картридж.
Валентин указал подбородком на стоящий перед ним ящик размером с небольшой, но толстый чемодан. Мамонт задумчиво опустил взгляд туда же.
– Второе отличие еще сильнее поражает воображение. – Валентин увлекся, почувствовал себя на научной презентации. Захотелось взять лазерную указку и пройтись по комнате, заложив руки за спину. Чуть-чуть захотелось, мимолетно. Одного беглого взгляда на Мамонта хватило, чтобы шмякнуться задницей обратно в реальность. – Не нужен ни компьютер с программой, ни чертежи, чтобы изготовить нужный нам образец. Все эти функции исполняет – и с успехом исполняет! – мозг оператора. То есть, того человека, который держит в руках «волшебную палочку». А точнее – его подсознание. Ибо именно подсознание человека представляет собой воистину могучий инструмент. Один американский ученый совершенно справедливо сравнил наше подсознание с океаном, а сознание – с тонкой водяной пленкой на поверхности этого океана. Вы разрешите небольшую демонстрацию?
Валентин встал, сделал шаг по направлению к Мамонту и требовательно протянул руку. Офигевший от такой наглости Мамонт безропотно расстался с цилиндриком.
Валентин коснулся концом «волшебной палочки» ящика-картриджа и сделал необходимые пояснения.
– Допустим, я желаю изготовить копию картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Разумеется, я не помню в точности, в деталях, как она выглядит. Но! Не помнит сознательная часть моего разума. А в подсознании вся необходимая информация есть, так как я видел эту картину неоднократно. И вот что мы получаем…
Лицо Валентина приобрело сосредоточенное выражение. Цилиндрик едва заметно завибрировал в его руке. На поверхности картриджа возникло неясное многоцветное свечение. Свечение это довольно быстро приобрело форму плоского прямоугольника, выползшего за края картриджа, но на все время производства оставалось изменчивым и абсолютно неузнаваемым. Закончилось все секунд через тридцать и очень внезапно. Свечение исчезло, оставив вместо себя картину в деревянной раме. Известную ценителям как живописи, так и конфет «Мишка косолапый».
Валентин стоял над шедевром с таким видом, будто только что отложил в сторону кисти. Острый подбородок был задран к потолку, в глазах сквозило усталое осознание собственного превосходства над всем этим суетным миром.
– Подделка? – спросил Мамонт.
– Копия, – веско поправил Валентин. – Разумеется, копия. С оригиналом ничего не случилось, он как ни в чем не бывало продолжает висеть в… там, где ему и положено висеть. Но, позволю себе заметить, это – чертовски точная копия. Если не принимать во внимание возраст полотна и красок, ни один искусствовед в мире не найдет ни единого неверного мазка. Подсознание – великая вещь!
Снова висла пауза, но она уже не испугала Валентина, он понял, что процесс пошел.
– И сколько ты хочешь за свою байду? – небрежно бросил Мамонт.
Валентин напрягся и назвал сумму.
– Ты охренел, лаборант?! – взревел Мамонт.
Решив не обращать внимания на «лаборанта», Валентин быстро уменьшил сумму вдвое. Твердо сказав себе, что больше не уступит ни копейки.
– Сядь, не отсвечивай, – приказал Мамонт.
Валентин сел. Это было к лучшему, так как коленки снова начали подрагивать. Пока еще вполсилы.
– Вот ты скажи, лаборант, чего ж ты эту курочку Рябу продаешь, если она золотые яйца несет? – блеснул знанием классической литературы Мамонт. – Бабосы она, по ходу, лепить не умеет?
Валентин тяжело вздохнул. Это был больной вопрос.
– Умеет. Но…
– Фальшивка голимая? – ухмыльнулся Мамонт.
– Нет, – Валентин покачал головой. – Ни один банкомат, ни один детектор в банке не распознает подделку. Очень, очень точная копия…
– Ну? – угрожающе спросил Мамонт. – Не тяни себя за яйца, колись по полной, в чем лажа?
– Номер, – выдохнул Валентин с неподдельным страданием. – Номер на купюре всегда один и тот же. Всегда! – почти истерично выкрикнул он. – Что я только не пробовал, часами пялился на разные банкноты…
Если бы Валентин догадался об этом коварном и странном свойстве подсознания раньше! Возможно, он не решился бы на свой дерзкий план хищения. Тогда ему и мысль не приходила о продаже, все представлялась таким простым…
Перед визитом к Мамонту Валентин все-таки «нарисовал» себе несколько сотен купюр крупного зеленого достоинства. Поклявшись тратить их исключительно в условиях крайней необходимости, по одной и в разных местах. А лучше – в разных городах. Но об этом он сейчас, разумеется, рассказывать не собирался.
– Ага, попадос, – Мамонт поскреб волосатыми пальцами подбородок. – Что там еще? Бриллианты?
– Алмазы получаются синтетические, – опустив голову признался Валентин. Реклама рекламой, а врать сейчас может оказаться вредно для здоровья. – Очень невысокого качества.
Мамонт хмыкнул. Интуитивно он неплохо разбирался в экономике и возможную прибыль просчитывал влет.
– Тогда ты в натуре цену заломил, лаборант. Чтобы эта Ряба яичко снесла золотое, ее ведь надо золотом кормить, я все верно секу? И где навар?
Валентин изо всех сил снова попробовал воодушевиться.
– С одной стороны, вы все правильно понимаете. Хочешь золотое изделие – загрузи в картридж золотой песок. Да. Но с другой стороны… Вы ведь представляете разницу в цене золотого слитка и той же массы золотых украшений?
Это Мамонт представлял.
– А чего ж сам эту схему не прокрутил?
Валентину снова пришлось вздохнуть.
– Буду с вами откровенным…
– Да куда ты денешься, конечно будешь.
– Прежде всего, у меня нет стартового капитала. Но пусть даже я запрошу кредит, пусть мне его дадут, пусть я куплю, скажем, килограмм золота…
– Пусть тебе не проломят дыню, как только ты его купишь, – радостно подсказал Мамонт.
– Да, и это тоже, – Валентин печально кивнул. – Но даже если я наделаю килограмм золотых побрякушек. Куда я с ними?.. Без сертификатов, вообще без всяких документов. По ломбардам и комиссионкам? Так я дай Бог свое отобью… Для вас, с вашими связями, авторитетом, эта схема куда более приемлема.
Валентин поднял глаза и осмелился взглянуть Мамонту прямо в лицо.
– Это все не значит, что я не смог бы разбогатеть при помощи «волшебной палочки». Смог бы, не сомневайтесь. Но все это потребовало бы сил, нервов, а, главное – времени.
– А у тебя его нету, – Мамонт сверкнул золотой фиксой. – Тебе ведь, родной, дергать из страны надо. Причем, по резвому дергать.
– Надо, – Валентин не стал спорить. – Поэтому я пришел к вам, человеку, с одной стороны обладающему свободным капиталом, а с другой… для которого обратиться в правоохранительные органы было бы не по понятиям.
– Ты в мои понятия рыло не суй, понял, убогий? Надо будет, моим пацанам не западло будет тебя по всем понятиям в три мусарни отнести. Одновременно. Сечешь тему?
Сказано это было совершенно ровным тоном. Но Валентин почувствовал, как у него вспотела печень.
– Конечно, вы легко можете и даром забрать у меня…
– И на гниль не дави, – поморщился хозяин квартиры. – Леха Мамонт по беспределу никогда не встревал.
Едва Валентин почувствовал некоторое облегчение, Мамонт добавил:
– Это не значит, что если я захочу, ты мне сам все не подаришь.
Новая пауза не несла в себе ни страха, ни каких-либо иных эмоций. Внутри Валентина была пустота, и он вполне равнодушно ожидал, чем все закончится.
– Ладно, – прервал молчание Мамонт. – Накидывай дальше, что еще мне нужно знать?
– Э-э… – Валентин привел мысли в относительный порядок. – Продукты питания – ни в коем случае. Тут наше подсознание пасует. В самом лучшем случае отделаетесь расстройством желудка. Вообще, с органикой у нее получается плохо. Мы нашей Леночке… ну, неважно, в общем, мы цветы сотворили… розы. Как настоящие были, но пахли отвратительно. А к вечеру завяли. Техника… если сложная, то ничего не получится. Это нужно настолько специалистом быть, чтобы представлять, как оно все устроено… Я, например, фотоаппарат могу сделать. Паршивый, правда. Микроскоп вполне приличный получился. Телефон сотовый – не могу. Может, если бы потренировался…
Заправлять картридж проще простого. Материалы даже не обязаны быть чистыми, любая смесь подойдет, был бы необходимый набор элементов. Вообще, в самом картридже нет ничего особенного, за исключением блока сопряжения в нижнем углу. Его просто не надо трогать…
Мамонт невнятно хрюкнул и махнул рукой.
– Хорош тележить. Ты мне вот что скажи, про состав, этот, как его, химический. Как он воспроизведется, если я сам его, в натуре, не знаю?
Валентин улыбнулся улыбкой победителя.
– А вы думаете, мне был известен химический состав красок, которыми нарисована картина? Или технология их производства? Всего этого не нужно. Я же говорю: под-со-зна-ни-е! В своем подсознании каждый из нас – гений и суперэрудит! Чудовищный объем памяти и просто непредставимая способность к анализу. Любой человек, научившийся полноценно пользоваться своим подсознанием, воистину превратился бы в супермена.
Мамонт поморщился.
– Ладно, лаборант, красиво поёшь. Считай, что сделка оформлена.
Он высвободил свое мощное тело из объятий кресла и подошел к стене. Золотая гравюра фривольного содержания плавно отъехала в сторону, обнажив дверцу сейфа. Ничуть не стесняясь визитера, Леха начал тыкать пальцем в кнопки. Валентин шумно отвернулся в сторону и на всякий случай еще зажмурился. В этой неудобной позе с накрепко сомкнутыми веками он и продолжал сидеть, пока ему на колени что-то не шмякнулось. Вздрогнув, он раскрыл сначала почему-то только один глаз и увидел несколько пачек зеленых денег.
– Вали, – коротко сказал Мамонт.
– Спасибо! – Валентин пятился к выходу, попутно трясущимися руками рассовывая пачки по карманам. – Было очень приятно с вами иметь дело. Надеюсь, мы еще увидимся…
– Надейся, что не увидимся, – перебил Мамонт. – Потому что, если я захочу тебя увидеть, то по очень плохой для тебя причине. Впитал?
***
Валентин судорожно собирал вещи. Точнее, наводил последние штрихи, так как к отъезду он был готов заранее. Прав Мамонт, покидать страну Валентину в любом случае надо в спешном порядке. Ничего, до понедельника еще ничего не вскроется, а там… План бегства и заметания следов также был тщательно подготовлен. Все должно получиться!
Как все-таки все удачно прошло с этим бандюгой! По большому счету. Страху, конечно, натерпеться пришлось, не без этого… Но повелся Мамонт, повелся! Жадность, она, брат, сила великая… Казалось бы, все у этого троглодита есть, куда тебе еще? Ан нет, много никогда не бывает. Загорелись глазки, загорелись…
Интересно, он что-то конкретное имел в виду или взял по принципу «пусть будет, там что-нибудь придумаю»? Наладит какое-нибудь производство или станет использовать прибор от случая к случаю? С его-то возможностями… Эх, Валентину бы такие возможности! Ладно, нечего об этом теперь. Он провернул отличную сделку и просто шикарно устроится в новой стране.
И все же Валентин снова и снова возвращался мыслями к «волшебной палочке». Озарение настигло его уже на пороге квартиры. Настигло так оглушительно, что нетяжелая сумка выпала из рук. Ну, конечно! Вот на что у Мамонта глаза загорелись! Наркотики! Пусть синтетические, но в неограниченном объеме при практически нулевой себестоимости. Это же не хуже, чем печатный станок.
Валентин застонал. Ну почему, почему эта простейшая мысль не пришла ему в голову раньше? Не нужен был никакой Мамонт, никакая продажа. Уехать с прибором, сориентироваться на новом месте, разнюхать почву и начать производство. Да, немного рискованно, но… Какого черта, у него никогда не нашли бы ни готовой продукции, ни сырья, ни оборудования.
С наркотиков мысли естественным образом перекинулись на оружие. Интересно, смог бы Валентин сотворить оружие? Огнестрельное. Да, он не служил в армии и никогда не видел автомат вблизи. Тем более, не собирал-разбирал. Но… обрывков сведений, полученных на протяжении жизни из случайных источников должно было хватить для подсознания. В конце концов, есть же интернет…
Валентин тяжело вздохнул и оборвал себя. Что уж теперь.
Затем он гордо вскинул подбородок. Да потому и не додумался ни до чего такого, что порядочный человек! Человек! Не Мамонт какой-нибудь. Это такие вот на лету подметки режут… Ни о чем жалеть не надо – Бог хранит от искушений! Если в мире зла станет больше, то виноват в этом будет кто-то другой. Чистые руки и чистая совесть дороже всех денег мира!
Валентин подобрал сумку и вышел из квартиры, переполненный чувством собственного достоинства.
***
Мамонт взял в руки палочку. Коснувшись ею ящика, почувствовал себя глупо. Но собрался. Затаив дыхание, смотрел на невнятное свечение, на этот раз совсем небольшого размера, с Лехин кулак где-то.
Взял получившийся продукт и тщательно разглядел со всех сторон. Даже обнюхал. Только после этого вспомнил, что стоит выдохнуть. Впервые с самого утра Мамонт улыбнулся по-настоящему радостно. Сказать, что гора свалилась с его плеч – значит, ничего не сказать. В последний раз нечто подобное он испытывал в девяносто третьем, когда айболит сказал, что Димон будет жить – пуля прошла в миллиметрах от сердца.
Леха прокосолапил на кухню и заглянул в мусорное ведро. Вытащил крупные осколки чашки – дурацкой чашки из дешевого фарфора с синими цветочками… любимой чашки жены, подарок, блин, от бабушки. Сравнил осколки со свежеизготовленой целенькой чашкой и удовлетворенно хмыкнул. Составил вместе две ручки и хмыкнул еще раз – выщерблены совпадали с точностью, как близнецы. В натуре, что подсознание творит…
Леха отправил осколки обратно в мусор и – снова не дыша – поставил целую чашку обратно в шкаф, в который он сегодня утром за каким-то хреном полез своими медвежьими лапами. Хорошо хоть жены дома уже не было.
Почесал в затылке, прошел в гостиную и сделал еще одну точно такую же чашку. Береженного Бог бережет. Эту уже Леха убрал в сейф. Не в тот, за гравюрой, а в другой, о котором даже жена не знала.
Потом снова вернулся на кухню, держа волшебную палочку в руке. Склонившись над мусорным ведром, сломал потрясающий воображение прибор пополам. И, напрягшись, еще раз пополам. Раскрошил обломки в кулаке.
– Понапридумают, уроды, – мрачно сказал Мамонт. – Сами не понимают, чего. В подсознании ты, значит, гений, ага. А если по жизни – дебил?
Мамонт презрительно сплюнул. Прямо в ведро. После чего самолично выбросил мусор в мусоропровод. Подумал немного и отнес туда же картридж. На всякий, блин, случай.
Вчера и послезавтра
Апокалипсис… А-по-ка-лип-сис.
До чего крепко увязло слово в голове – битый час выкинуть не могу. Как маленькая липкая бумажка, приклеившаяся к пальцам – тряси рукой, не тряси, никак не избавишься.
Апокалипсис.
Самое странное – в душе нет ни боли, ни злости. Пустота. Даже страха, можно сказать, нет. Изредка налетит внезапным порывом леденящий ужас, сожмет костлявой рукой сердце – и тут же отпустит. Все. Снова пустота. Только опять и опять тянет посмотреть на экран, что там наверху. Как будто что-то может измениться…
Апокалипсис.
Дурацкое слово, почему оно прилипло именно ко мне? Я ведь никогда не был особо религиозен… Да чего там, атеистом всегда был. А сейчас? Сейчас, наверное, самое время начинать верить в Бога. В последние дни жизни. Но я еще не успел как следует обдумать этот вопрос. Все-таки, умру я, скорее всего, еще не завтра, разобраться в себе успею.
Апокалипсис.
Наверное, сегодня все газеты вышли бы с таким заголовком. Ну, не все, но многие. Только газет больше нет. Ничего больше нет. Даже людей. Кучка выживших счастливчиков не в счет. Сколько их всего, интересно? Бронич считает, что порядка двух-трех тысяч. Я думаю, он преувеличивает. Не может быть так много фанатиков, вроде него, или случайно оказавшихся в подходящем месте, вроде меня. Сотня-другая… от силы.
Впрочем, какая разница? Сколько бы их… нас не было, все мы обречены. Мы тоже покойники не намного живее тех, что сгорели в адском пламени последней войны.
Фу, какой безобразный штамп!.. Стоило подумать о газетах, мысли пошли – соответствующие. Не надо думать о газетах. Не надо думать о том, чего больше нет и никогда уже не будет. О газетах, кино, футболе… о людях.
Чушь какая! О чем тогда думать? О том, что выжженная земля еще лет двадцать будет таить в себе невидимую, но смертельную опасность для человека? О том, что скоро все случайно выжившие умрут от самого банального голода, даже если найдут укрытие от радиации? Об этом бункере – комфортабельном свинцовом гробе, зарытом в землю? О тусклой лампочке над головой? О Брониче?
Вот о Брониче думать не следовало. Он тут же нарисовался в дверях со своей обычной полуулыбкой на лице, а мне хотелось побыть одному. Интересно, это у него нервный тик, или Бронич действительно находит в сложившейся ситуации нечто забавное?
– Бронич, а ведь ты идиот, – поприветствовал я его.
Он внимательно посмотрел на меня своими совиными глазами. Зрение у Бронича стопроцентное, но впечатление всегда такое, словно он только что снял очки и ничего вокруг не видит.
– Я тоже рад тебя видеть, Джефф! Не приведешь ли полностью цепочку умозаключений, которая привела тебя к столь печальному выводу?
Дьявол, как же меня раздражает его манера говорить! Я выдохнул и с трудом взял себя в руки. Никогда раньше не раздражала, напомнил я себе. А сегодня… сегодня меня будет раздражать все, что угодно. И Бронич в этом совсем не виноват. В конце концов, я пока что жив только благодаря ему.
– Пожалуйста! – я широко улыбнулся. Вернее, оскалился. – Ты построил себе этот склеп, потому что боялся ядерной войны, так?
– Почти, – Бронич тоже улыбнулся. – Мое жилище ты можешь называть склепом, если тебе так больше нравится. Но я не боялся войны. Я знал, что она случится.
– Допустим, – я махнул рукой. Никогда не спорьте с фанатиками… тем более, когда они оказываются правы. – Пойдем дальше. Вчера ты мне убедительно доказал, что, следующие двадцать лет людям на Земле нечего будет кушать, даже если у них есть убежища, как у тебя… у нас с тобой. Я опускаю ненужные подробности…
– Правильно! Ты все излагаешь исключительно точно, – Бронич радостно закивал головой. Кретин какой-то… – Через какое-то время на поверхности можно будет находиться без фатальных последствий. Но вот есть то, что растет на земле, еще пятнадцать-двадцать лет нельзя.
– Так какого же дьявола… – мой голос взвился помимо моего желания и я с усилием чуть приглушил громкость. – Какого такого дьявола ты не запасся продуктами на эти двадцать лет?
– На одного? – тихо и вкрадчиво спросил Бронич?
– Что? – не понял я.
– Я спрашиваю, мне нужно было забивать свой бункер провиантом на два десятка лет исходя из расчета на одного человека? – он смотрел мне в глаза чуть склонив голову набок. Ну, точно сова!
До меня дошло, куда он клонит. Поэтому я не нашелся, что ответить.
– Итак, я аккуратненько складываю в своем чулане продукты на двадцать лет. А незадолго до часа Икс ко мне по счастливому стечению обстоятельств заходит мой добрый приятель Джефферсон Маклин. Так ведь и случилось на самом деле, правда? Что же дальше? Мы живем с ним вместе, поглощая запасы из чулана. Идиллия! Но мы оба знаем, что их не хватит на двоих! И вот, в одно прекрасное утро, я просыпаюсь в своей постели с перерезанным горлом. Печально, друг мой, очень печально! – Бронич сокрушенно покачал головой.
Любопытно, как бы ему это удалось? Проснуться с перерезанным горлом? Или это проявление его атрофированного чувства юмора? Но, он прав, конечно, прав.
– Да ну… Что ты такое говоришь, – пробормотал я, не глядя, однако, в глаза собеседнику.
– Не надо, Джефф, не надо! – Бронич замахал в воздухе своими короткими толстыми руками. – Не стоит оправдываться, не стоит прятать глаза. Инстинкт выживания – это такой фактор, бороться с которым невероятно сложно. Между прочим, очень может быть, я бы первым решился запустить немного воздуха в твою яремную вену. И в конце концов, я не стал делать запасов совсем по другой причине.
– Вот как? По какой же, позволь узнать?
– У меня есть кое-что получше, нежели тонны консервов! – Бронич выпятил и без того выпирающий живот и пару раз гордо хлопнул глазами.
– Цианистый калий? – спросил я, зевая. В эту ночь мне так и не удалось заснуть.
– Ха! Ты не растратил своего чувства юмора, Джефф, это приятно. Правда, оно приобрело у тебя черный оттенок, но ведь это простительно в свете последних событий, не правда ли? Давай позавтракаем, друг мой, и твои мысли станут гораздо светлее.
– Сомневаюсь, – снова зевнул я. – Но ты собираешься сказать мне, что у тебя есть такого, что заменит нам запасы продуктов?
– Собираюсь, Джефф, непременно собираюсь! – Бронич уже суетился возле холодильника. – Но только после еды. Я великолепно выспался и теперь зверски голоден.
– Бронич… ты – чудовище! – я сглотнул.
– Почему? – он отвлекся от своих манипуляций с яйцами и ветчиной и посмотрел на меня, сложив руки перед собой. – Почему, Джефф? Потому что не заламываю руки в великой скорби о человечестве? Потому что ночью не обливал слезами подушку, а использовал ее по прямому назначению? Потому что могу испытывать голод, нормальный человеческий голод? – Бронич немного помолчал, будто ожидая от меня ответа. – Я прагматик, Джефф, и не скрываю этого. Когда сделать что-либо не в моих силах, я ничего не делаю. Я не могу помочь миллиардам погибших людей. Я не мог им помочь и до катастрофы, хоть и был уверен в ее неизбежности. Что ты от меня хочешь? Зато, – он поднял палец вверх, – я смогу помочь тем, кто выжил.
– Всем? – тупо спросил я.
– Всем!
– У тебя мания величия, Бронич.
– Запомни, Джефф, – Бронич вдруг весело подмигнул, – у великих не может быть мании величия. Просто по определению.
– У тебя яичница подгорает, о великий Бронич, – я вздохнул и оперся локтями о стол.
Все же, не скрою, мне было крайне любопытно, что придумал этот полусумасшедший бывший ученый. Но выпытывать я не стал. Если Броничу пришла в голову идея помучить меня, заставляя расспрашивать и выклянчивать ответы, я не собираюсь ему подыгрывать. После завтрака, так после завтрака.
Насчет яичницы я сказал, только для того, чтобы поддеть Бронича. На самом деле подгорать она и не думала. Вообще, завтрак получился просто-таки шикарный – хозяин бункера обошелся с содержимым своего холодильника с преступной расточительностью. Кроме яичницы с ветчиной на столе появились тосты, мармелад, сливочное масло, огромные стаканы с апельсиновым соком и дымящийся кофейник.
Бронич накинулся на еду с таким остервенением, словно участвовал в соревновании по скорости истребления пищи. Я смотрел на него с удивлением, хотя, признаюсь, сам испытывал голод в большей степени, чем мне казалось.
Но мысли мои, все же, были заняты другим.
– Как ты думаешь, где выжило больше народа?
– Брр! – Бронич на миг замер в неподвижности. – Разве можно за завтраком говорить о таких вещах?
– Я говорю о том, что думаю, – я вновь почувствовал раздражение.
– Будь так любезен, постарайся думать о чем-нибудь другом, хотя бы еще пять минут. За это время я успею покончить со своей порцией.
– Да уж, такими темпами… Но все же, Бронич. Тебе не кажется, что проще ответить и отвязаться от меня?
– Очень может быть, – Бронич издал тягостный вздох и продолжал говорить с набитым ртом. – Очевидно, что Северную Америку, Европу и большую часть Азии проутюжили так, что выжить могли только единицы. С Южной Америкой дела, по всей видимости, обстоят ненамного лучше. В этом отношении наиболее благополучными должны быть Африка и Австралия. Если, конечно, не брать во внимание Антарктиду, которую, вероятней всего, вообще не трогали.
Я кивнул. Пусть я не готовился, подобно Броничу, к войне все последние годы и не тратил кучу времени за сбором и сортировкой соответствующей информации, логика подсказывала мне схожие выводы.
Выходит, частично за то, что я все еще жив, я должен благодарить удачно выбранное место проживания. Хотя, ничего я не выбирал, я здесь родился. А вот Бронич… Я аж поперхнулся куском тоста.
– Бронич, – сказал я, откашлявшись. – Скажи, ты ведь переехал сюда лет пять назад?
– Четыре. Даже чуть меньше.
– Ну, все равно. Значит, ты еще четыре года назад предвидел все это? – я неопределенно махнул рукой вверх, в сторону истерзанной поверхности планеты. – Предвидел и именно поэтому перебрался в Австралию? Так?
– Не совсем, – он покачал круглой головой, густо намазывая хлеб маслом. – Я знал о неизбежности Третьей Мировой намного дольше четырех лет. Просто раньше не имел возможности уехать.
– Здорово… – я сам не понял, какой смысл вкладывал в это слово. – Чего ж ты в Антарктиду не слинял?
– Там холодно, – Бронич ответил с полной серьезностью.
– Холодно, – я пожал плечами. – Можно подумать, в России тепло.
– В России? – Бронич вытаращился на меня с таким изумлением, словно я вдруг превратился в бородатого гнома. – Но я никогда не был в России!
Почти с минуту мы смотрели друг на друга с открытыми ртами. Потом Бронич захохотал.
– Восхитительно, поистине восхитительно! Ведь мы знакомы больше трех лет! Я серб, Джефф, серб. Из Сербии. Знакома тебе такая страна?
Я поспешно кивнул, хотя не был до конца уверен, что представляю себе, о чем идет речь. В Восточной Европе в последнее время черт ногу сломит, столько новых стран… было, – поправил я себя.
Наверное, нужно извиниться.
– Прости, Бронич. Просто я был знаком с одним русским… ну да, точно русским. Так его тоже звали Сви… Свати…
