Андрей Константинов
Тульский – Токарев
– Че ты с ним танцуешь? Прижми челюсти и при! Пропустил, не пропустил – давай! Ты его сломаешь, он тебя боится! Боли нет! Пропустил – и серия в голову! Лоб подставь – и серия в голову! Ты утюг – он белье! Пошел, пошел!..
Сева кивал и улыбался.
Тренер Суворова, увидев Артема, с досадой мотнул головой:
– Тема, хоть ты скажи этому… герою…
Токарев прижался к красному уху Лешки:
– Леш, ты слышишь? Лех, ты на отходе его лови, не переходи в обмен, он тебя специально в обмен тянет, это не твое, слышишь? Вы разные! На отходе – левой сбоку, сбоку, покажи справа и давай левой! Корпус, корпус – и в башню! Давай, Леха!
…Но второй раунд оказался для Алексея еще более плачевным, чем первый. Трибуны визжали от Севиного напора. Леша еще раз поддался на провокацию оваций – не утерпел. К концу раунда его глаза заплыли, а Сева улыбался все более уверенно. Гордеев держал прямые удары, подставлял виски под боковые и обрушивал страшные серии на Суворова.
Трибуны ликовали.
– Еще пара минут – и конец… – сказал Артем притихшей Ане.
Леху спас гонг.
Второй раз к рингу Токарев не пошел. Он остался сидеть с подружкой – до них долетали сердитые слова тренера:
– Леша, ты что делаешь? Профессионалов нанюхался? Может, тебе еще жевательную резинку дать и шелковый халат? Мы на соревнованиях или на Пулковских высотах в 41-м? Чего ты из себя корчишь? Сева так устроен, он негр с белой кожей. Ты его не пробьешь, слышишь?!
– Навряд ли он слышит, – усмехнулся Артем.
– Почему? – вскинула брови Аня. – Потому что по ушам бьют?
Артем невесело рассмеялся:
– По ушам бьют за карточным столом. Понимаешь, сейчас вокруг него шум – и все…
…Третий раунд пролетел очень быстро – Алексей держался более уверенно, в обмен не шел, а в конце и вовсе сделал красиво – уходя в сторону, он пробил два раза Севе в корпус, нырнул справа, обманул и дождался-таки своего бокового левого… Сева зашатался, стал опускаться на колени.
– Еще раз! – заорал восторженно Артем. – Вот она, техника!
Гонг не дал Алексею добить Гордеева. Не хватило нескольких секунд – а еще сил, скорости, опыта и выносливости. По очкам победил Сева – с минимальным преимуществом. По внешнему виду, впрочем, его преимущество было более очевидным.
– Ну вот! – Когда рефери объявил победителя, Аня от досады даже ударила себя кулачками по коленям. – Все напрасно!
– Напрасно – девушку у памятника с букетом часами выжидать, – сорвался Артем, употребив позаимствованный у отца афоризм. – Леха молодец, ему просто чуть-чуть не повезло… Боксер не тот, кто не пропускает и не падает, а тот, кто поднимается… А Лехе – и подниматься не надо, он и не упал, и с Севой их бой по-настоящему не закончен. Не последние соревнования – Леха свое возьмет.
– Не возьмет, – приговором упала фраза сверху, и Токарев, взорвавшись, вскочил на ноги и обернулся:
– Да кто там каркает-то все время?! Объявитесь, уважаемый!!!
Но увидеть Артем смог только спины потянувшихся к проходам зрителей – соревнования еще не закончились, но болельщики, видимо, решили размять ноги и освежиться. Напрасно Токарев бешено вращал глазами и пытался идентифицировать анонимного собеседника. Никто из зрителей не проявил желания продолжить разговор в открытую.
Аня Торопова тоже поднялась и, положив Артему руку на грудь, сказала:
– Да брось ты, Тема, что ты реагируешь на всяких… Скажи, мы Лешу ждать будем?
Токарев еще несколько секунд следил глазами за уходившими зрителями, пытаясь вычислить своего странного собеседника – что-то слышалось тревожное в его репликах… Но что? Ощущение ускользало, его было очень трудно сформулировать…
– Что? – перевел взгляд на девушку Артем.
– Леху? Нет, Леху мы не ждем. Он сейчас, после душа, ни с кем разговаривать не захочет. Пойдет домой спать, но не заснет. И тогда, недовольный, начнет искать меня. Вот тогда и поговорим.
– Точно? – удивилась прогнозу Аня.
– А то я Леху не знаю, – усмехнулся Артем. – Ему сейчас немного отойти надо. А вечером – увидимся и нормально пообщаемся…
…Они действительно увиделись вечером, но встреча эта оказалась совсем не такой, на которую рассчитывал Токарев… поскольку ей предшествовали весьма странные и даже отчасти трагические для Алексея события.
…После окончания быстрой и не очень торжественной церемонии награждения призеров соревнования Суворов долго сидел (стоять не было сил) в душе под сильным потоком воды, поглаживая рукой шершавый, но все равно осклизлый кафель. Легче не становилось – внутри все гудело, да и снаружи – тоже. Сева, надо признать, настучал по чугунку от души. Устал, наверное, лупить так сильно – кулаки сточил, поди…
Одевался Леша медленно, натягивая брюки – чуть не упал… Тренер не стал терзать его «разбором полетов», понял состояние ученика и лишь вяло махнул рукой – мол, после поговорим.
Надо было еще доехать на тряском трамвае до дома – а голова очень чутко реагировала на все рельсовые стыки. Полторы остановки удалось посидеть, а потом в вагон вошла пожилая женщина, и Леша, умудрившись собрать волю в кулак, встал, хотя организм и сопротивлялся благородству: «Сиди ровно, закрой глаза. У нас нет сил на вежливость!»
Проходя через свой двор, Суворов поднял руку, приветствуя завсегдатаев беседки. Там пили портвейн «Иверия» – дорогой, за 2 рубля 42 копейки. Леше тоже предложили, но он мотнул головой, и его чуть не вырвало – то ли от мысли о портвейне, то ли от собственного резкого движения…
В парадной перед вторым пролетом, у почтовых ящиков, Лешин взгляд наткнулся на чью-то спину в клетчатой рубашке. Руки, приделанные к этой спине, копались в почтовых ящиках, а у ног фигуры стояло помятое ржавое ведро, набитое газетами. С тех пор как за сданную макулатуру можно стало получать талоны на приобретение дефицитных художественных книг, почтовые ящики часто обчищались любителями чтения и спекуляций на книгах. Разъяриться у Леши не хватило сил, еле разлепляя губы, Суворов тихо и неагрессивно сказал:
– Эй, макулатурщик… Вали отсюда, пока мозг о череп не ударился!
Чугунно-непослушной ногой Леха выдал клетчатому легкий пендель, чтобы ускорить процесс. Фигура съежилась, как и положено, хныкнула: «Простите меня…» А дальше… Дальше правая рука, незнакомца безвольно свисла к набитому газетами ведру и… Суворову почудилось, что кто-то сбоку наотмашь ударил его рельсой: гул, боль, какие-то вспышки в мозгу. Закрыв глаза, он уперся ладонями в колени, почувствовал, как что-то мягкое толкает его, и упал в темноту…
Очнулся он, лежа в неудобной позе на ступеньках. Леша почувствовал на лбу что-то неправильное, поднял руку и убедился, что с головы свисает лоскут кожи в пол-лба, вместе с бровью. Кровь уже не текла, а устало выдавливалась из раны… Рядом лежало ведро, наполовину заполненное обломками кирпичей. Леха понял, почему удар получился таким страшным.
– Веселый разговор, – прохрипел сам себе Суворов и на карачках пополз к своей квартире…
…Минут через сорок подъехал тренер (по счастью, до него Леше удалось дозвониться сразу) и хирург. Врач, человек уверенно спивающийся, но профессионал, осмотрев Суворова, бодро хмыкнул:
– Ни хера страшного не вижу. Вижу одно – с боксом завязано. Не ссы – умнее будешь.
– Это как же?.. – растерянно спросил Леха, ища глаза тренера, который, засопев, отвернулся и ушел курить на кухню.
– А так же! – рыгнул перегаром эскулап. – Зашьем, подлатаем. Не Мерлин… Брандо – сойдет. Но! При первой же хорошей плюхе все начнет на хрен отваливаться.
– Вы… вы… – от волнения и отчаяния Суворов начал даже заикаться. – Вы на вечный технический нокаут намекаете?
Врач вздохнул, глаза его подобрели и даже подернулись дымкой сочувствия:
– Сынок… Я намекаю, что не надо в парадных шайками мордоваться… Все! Сиди ровно. Снимаю мерку. Через полчасика съездим в травму, все зашьем в лучшем виде. Жить будешь. Может, без бокса еще и проживешь подольше…
…Артем успел подъехать к Суворову еще до того, как его повезли в травму.
Токарев выслушал сбивчивый рассказ приятеля, задал дополнительные вопросы, осмотрел оставшееся на лестнице ведро с кирпичами…
…Лешке Артем не стал ничего говорить, но сам постоянно вспоминал странного анонима на соревнованиях, утверждавшего, что и в одиночку он сможет урыть Леху… Совпадение?.. Но отчего такая тоска на душе, будто с чем-то потусторонним соприкоснулся, будто из кошмарного сна выныриваешь, в котором царят какие-то жуткие личности – упыри, вурдалаки и прочие мистические монстры?..
…Когда тренер и врач повезли Лешку в травму зашиваться, Токарев пошел на работу к отцу. Опыт соприкосновения с жизнью и работой уголовного розыска был у Артема уже достаточным для четкого понимания того, что зацепиться в этой странной истории с ведром не за что. И тем не менее Токарев хотел посоветоваться с отцом, потому что внутреннее напряжение не проходило, потому что интуиция подсказывала: беда, случившаяся с Лешкой, – это не обычное хулиганство, это что-то другое – совсем не понятное, а потому – страшное…
Отца он застал в кабинете, когда тот беседовал со своим заместителем Петровым (по прозвищу разумеется, Петров-Водкин) о том, что необходимо срочно переписать книгу «КП». Дело в том, что несколько заявлений от потерпевших граждан (а точнее, не несколько, а более двадцати) вообще не были зарегистрированы. Система липы и очковтирательства, навязанная министерством, принуждала работающих на земле делать вид, что абсолютно все заявления фиксируются. В действительности же огромный процент этих заявлений шел «генералу Корзинкину». Естественно, иногда случались сбои – чья-то жалоба, плановые заявления от подставных заявителей, проверки инспекции по личному составу. А книга «КП» представляла из себя пронумерованную полистно и прошнурованную главтетрадь. Из нее ни листа нельзя было вырвать или, наоборот, вклеить в нее что-то. Ее можно было только переписать сызнова – меняя почерки, цвет чернил, подделывая подписи – то есть совершить еще одно привычное должностное преступление в устойчивой группе территориальных оперов, дежурной части, да и всего руководящего звена. Где-то раз в три года почти каждое отделение милиции с переменным успехом эту операцию проделывало и – выходило из кризиса. Недреманое око государево – прокуратура, которой полагалось надзирать за милицией, – была частенько если и не в доле, то уж по меньшей мере в курсе… Вот в этот ответственный момент составления плана на фальсификацию официального документа Артем и заглянул к отцу.
– О! – обрадовался Василий Павлович. – Заходи, прям вовремя ты – у тебя ж почерк набитый, взрослый. Нам позарез нужно набрать человек восемь своих…
– Много задержанных? – спросил, думая о своем, Токарев-младший.
Отец укоризненно хмыкнул:
– Пока ни одного – и не до них. К утру не сдюжим – разжалованных будет с лихвой. А вы, сударь, невнимательны – я про почерк заикнулся, а не про кулаки…
– Опять липуете, – понимающе кивнул Артем.
Петров-Водкин возмущенно вскинул брови:
– А ты знаешь другой путь к счастью?
Токарев-младший, не желая вступать в бессмысленную дискуссию, неопределенно повел плечами и обратился к отцу:
– Пап, минутка есть?
– Не бзди, сын, какая минутка – мы будем жить вечно… Чего стряслось?
– Леху Суворова избили…
Василий Павлович усмехнулся:
– Водкин, ты слышишь, что творится-то?.. Боксеру по морде надавали.
– Не может быть! – сделал строгое лицо Петров-Водкин. – Да как же им не стыдно!
Артем вздохнул:
– Я серьезно… Его отоварили в парадной, били ведром с кирпичами. Полброви – как слизало. На соревнованиях Леха больше никогда не сможет выступать… Он только сегодня второе место по городу взял…
Василий Павлович помотал головой:
– И в чем проблема?
Артем упрямо наклонил голову:
– В этом… Непонятно все… Его как будто ждали специально…
Токарев-старший прищурился:
– И в чем странность? Боксеру, твоему корешу, в парадной наваляли. Почему-то ведром. И что? Странно, что бьют обычно в голову, или странно, что ведром? Цапнулся твой Леха где-то со шпаной, вот они его и встретили… Мы-то чем помочь можем?
Токарев-младший понимал, что отец говорит так не от черствости, а потому, что знает реальную практику работы УРа, и все равно не согласился – душа протестовала:
– Леха никогда ни с какой шпаной не бился, предпочитал по морде получить, был случай – он же понимает, что у него удар страшный. Леха – он вообще почти «толстовец». Здесь что-то другое… Позвони…
Василий Павлович нахмурился, давя в себе раздражение:
– Кому и зачем? Я бы сказал: на хера? Злодей пойман?
– Нет…
– Тем более… Слушай, давай делом займемся. Леша твой жив, очухается, до свадьбы – заживет. Давай набирай разных авторучек – присоединяйся к нарушителям социалистической законности. И не забивай мне голову…
– Подожди, папа…
И Артем все-таки рассказал подробно, сухо и детально все, что узнал о нападении со слов Алексея и по результатам своего осмотра лестничной клетки. Много времени рассказ не занял.
– М-да, – сказал отец, когда сын замолчал. – Водкин, слыхал?
– Угу, – кивнул Петров.
– Тогда – мнение подбрось!
Петров-Водкин пожал плечами и почесал в затылке.
– А что тут… Несовершеннолетний мудак тырил газеты и журналы из ящиков, рядом почему-то стояло ржавое ведро (не факт, что он с ним пришел, его кто угодно мог приволочь по миллиону причин). Он складывал газеты в ведро, чтобы проходящие не увидели беспорядка. Получил поджопник – испугался – отмахнулся. Попал удачно – ваши не пляшут. Все – лейся песня!
– Во, – одобрительно кивнул Токарев-старший. – Моя школа! С ходу, правда, не раскрытие, а – сокрытие, но – на то воля товарища СТАТИСТИКА.
Артем сжал зубы и, понимая, что, наверное, ничего убедительного добавить не сможет, все же попытался еще раз:
– Пап, я не спорю, но… Понимаешь, мы сегодня с Анькой на соревнованиях были, как раз Лехин бой смотрели… И я назвал его манеру доброй… А там был какой-то чувак странный, он выше сидел, я его лица не видел, он комментировать начал… Что, мол, доброта – это всегда слабость и проигрыш, и что, мол, Леху и на улице урыть – нефиг делать… Анька ему еще сказала что-то типа, мол, попробуй…
– И что?
– Ничего… Но он очень как-то странно говорил. Знаешь, как будто рассуждал, что сильная личность – может все… Нездорово так рассуждал, тревожно… И сразу после этого – Леху чисто и грамотно делают, и ничего не берут при этом… Не случайное это совпадение…
В кабинете повисла тишина. Потом Петров-Водкин хрюкнул, но тут же, сделав серьезное лицо, направился к выходу:
– Я сейчас. Вы тут поговорите пока, а я за ручками.
Отец и сын остались в кабинете вдвоем. Наконец Василий Павлович сказал негромко:
– Ну и как прикажешь реагировать? Водкин – человек деликатный, потому здесь ржать не стал, к себе пошел… Все – харэ трепаться! В то время как все здоровые силы пытаются уйти от уголовной ответственности, совершая новое должностное преступление, то есть борются за переходящий вымпел лучших по раскрываемости имени Сутулова, некоторые переживают из-за разбитой хари… Позор!
…Чуть позже, чувствуя все-таки обиду и несогласие сына, прилежно писавшего новую КП, Василий Павлович вернулся к, казалось, уже закрытой теме:
– Ты пойми… Дело ведь не в том, что лень морочиться… Просто… Понимаешь, я без малого двадцать лет в розыске – и не видел ни одного фильма и не читал ни одной книги, где бы хоть как-то похоже рассказывалось о том, как на самом деле совершаются и раскрываются преступления. Потому что в книгах и фильмах должно быть красиво и интересно. А в жизни – в жизни все намного проще и приземленнее. В абсолютно подавляющем большинстве случаев самая простая и банальная версия и оказывается самой реальной – наиболее близкой к тому, что на самом деле случилось. Но есть любители романтизировать – и у нас в розыске, кстати говоря – тоже. Знаешь, такие пиздоболы, которые вместо того, чтобы работать, начинают версии перебирать – и заходят, бывает, далеко. Мне и про Достоевского доводилось слышать, и про мистику, и даже, извини, про внеземные цивилизации. Это – дело такое только начни, так заговориться можно – до сумасшествия один шаг останется… Люди так себя сами утешают и развлекаются – чтобы жизнь не казалась слишком серой, обыденной и прозаичной… «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»… или «все возвышающий»? Не важно. Это я к чему – по поводу Лехи твоего… Там, с ведром, – действительно что-то… Какой-то перебор…
– Так скажи своим, в отделении, – вскинул голову Артем.
– Что сказать? – перебил его отец. – Что с ведром перебор? Что были какие-то странные слова непонятно кого на соревнованиях?
Артем молчал – крыть было нечем. Василий Павлович улыбнулся и потрепал сына по волосам:
– У этой странной истории есть две более-менее логичных версии, вытекающих из той информации, которую ты мне сообщил. Версия первая: у нас в городе появился некто – будущий (а может быть, уже и настоящий) суперпреступник и монстр. Вынашивая амбициозные планы и готовясь к будущим суперпреступлениям, этот гражданин тренируется пока на боксерах – призерах городских соревнований. То есть мы имеем пролог жуткого кошмара. И кровушки этот упырь, не оставляющий следов, и которого даже не разглядеть в толпе, еще попьет. Версия вторая: просто шпана, просто какие-то детали мы не знаем. Может, и Леха – по миллиону своих сугубо личных причин – не хочет говорить всего. Может, он чьей-то жене или дочке под юбку залез, а теперь стесняется… Короче – простая история, в которой мы просто чего-то не знаем. Ну, а теперь скажи мне: какая из двух версий приведет нас в сумасшедший дом, а какая – если и не даст раскрытия, то хотя бы позволит нам остаться нормальными людьми в реальной, а не киношной жизни?
– Вторая, – через силу, но все-таки улыбнулся после небольшой паузы Артем.
– Слава богу, – с облегчением вздохнул отец. – А то я уж думал, что ты… это… Бубен Верхнего Мира услышал… Мистика – это дело такое, серьезное. Головой ебануться очень легко….А что касается моих, из отделения, – просто на реверансы для Лехи людей нет. У нас сейчас как раз серия – развратные действия по малолеткам. И она – под сукном. Но – вчера поймали эту мразь. Сейчас из него выколачивают душу. Доказательств – ноль. Ты сам понимаешь, какие приметы и опознания у испуганных детей в 10–12 лет… Потому – либо выбьют и закрепятся, либо – могут быть проблемы.
– Понимаю…
Больше к истории с Лешей Суворовым не возвращались. Артем понемногу успокоился, умом приняв правоту отца. Самое странное заключалось в том, что опытный розыскник Токарев действительно интуитивно угадал в одной из двух своих с ходу выдвинутых версий. Но Артему стало бы по-настоящему жутко, если бы он узнал, какая из этих версий действительно – реальная…
Тульский
10 сентября 1979 г.
Ленинград, В. О.
Артур жмурился на сентябрьском московском солнышке, раскинув руки на деревянной изрезанной перочинными ножами скамье. На душе было легко и ровно, клонившийся к оконцовке день не обещал неприятных сюрпризов, а вечером он собирался с ребятами завалиться на дискотеку в университетскую общагу – там у Тульского появилась знакомая, первокурсница с экономического. Девушка приехала в Питер из Новгорода, Артура по наивности тоже принимали за студента… Короче, планы были самые что ни на есть добрые…
– Эй, Артур! – со смехом окликнул чуть придремавшего в тепле Тульского Вася-Пряник, занявший в их ватажке место ушедшего в армию Гоги. – Тут маменькина сопля интересные набои дает. Хочешь постебаться?
Артур лениво отлип от скамейки. Рядом с Васей стоял щуплый паренек лет 15–16, по виду типичный «очкарик» – «интеллигент в маминой кофте» – нескладный, чистенько одетый и действительно в смешных очках – на резиночках между дужками.
– Из Крупы, что ль – поинтересовался Тульский – не у незнакомого очкарика, разумеется, а у Васи.
Тот мазнул рукой:
– Какое – пришлый с Линии.
– Дожили, – вздохнул Артур. – Ну, тащи сюда провокатора…
– Цып-цып-цып, – тоненько пропел Вася-Пряник, и «очкарик», растерянно озираясь, подошел к Тульскому.
– Здравствуйте…
– Здоровее некуда, – ухмыльнулся Тульский, рассматривая паренька в упор. – С чем пришел? Небось двадцать копеек, которые мама на завтраки дала, отобрал кто? Так мы – пас, мы в опасные истории не вписываемся.
– Ага, – подхватил Вася. – Нас в комсомол принять обещали, у нас – испытательный срок, понимаешь…
– Не, – совсем застеснялся мальчик. – Я по другому делу. По серьезному.
– По серьезному? – ужаснулся Артур, а Вася, возмутившись, враз огрубел голосом:
– Да ты куда нас втравливаешь?!
– Никак, рубль у тебя отняли? – догадливо прищурился Тульский.
У паренька задрожали губы, но он сделал усилие над собой и как мог твердо пролепетал:
– Нет, я по другому делу.
– Ладно, выкладывай, все равно – скучно, – милостиво махнул рукой Артур.
Парнишка глубоко вздохнул, как перед нырком, и вдруг выпалил:
– Только дослушайте до конца…
– Не обещаем, – развел руками Тульский. – Может, ты сквернословить будешь?
– Я не понял, – набычился Пряник. – «Только» – это что, угроза?
«Очкарик» смешался вновь, но тут же поднял голову, демонстрируя решимость идти до конца, несмотря ни на что:
– Родители заставляют меня заниматься музыкой…
– Аналогичная история произошла на Минской пересылке, – серьезно сказал Артур Васе. Пряник понимающе кивнул.
– Я прошу вас, дослушайте, – в голосе маленького интеллигента послышались нотки отчаяния. – Только вы мне можете помочь… Я хожу к репетитору, тут недалеко, на Второй линии, первый этаж…
– Рояль не белый? – прищурился с подозрением Тульский.
– Нет…
– Это меняет дело, – облегченно вздохнул Вася. Парнишка покрутил головой, нервно сжал пальцы и продолжил:
– Меня тошнит от музыки, от преподавателя и вообще… Я хочу… чтобы вы их ограбили… Не перебивайте, пожалуйста… Я все продумал. Когда буду у них пить чай на кухне – открою аккуратно щеколду на окне – оно выходит во двор… Форточку они не закрывают… У них семья приличная – муж какой-то ученый – книги, вазы, картины… Жена – учитель музыки… Там везде шкатулки, ящички. Я точно буду знать, когда они уедут на дачу. Дача, кстати, тоже – будь здоров. Заберите все – и им… ей, то есть… не до занятий со мной будет… какое-то время… А мне – отдайте спортивный велосипед, он в кладовке стоит. Все.
Парнишка шумно выдохнул, нервно вытер лоб. Какое-то время обомлевшие Артур с Васей не могли нарушить тишину…
Тульский потряс головой и уже абсолютно серьезным тоном, без прежней дурашливой издевки, сказал очень тихо:
– Похоже, действительно все…
Резким, неуловимым движением Артур схватил очкарика за волосы и пригнул к земле. Интересно, что сначала тело мальчишки инстинктивно среагировало, выгнулось, но мгновение спустя страх, видимо, победил – упругое сопротивление исчезло, парнишка рыхло осел, стукнулся коленками об асфальт. Вывернув мальчику голову, Тульский наклонился к нему вплотную, так, что почти дотрагивался своими губами до перекошенного лица:
– Я сейчас тебе глаз высосу… Опер по детям из 37-го послал?
– Какого 37-го? – запинаясь, чуть не заплакал юный ненавистник музыкального образования.
– Быстро… Князев подослал? Говори тихо и быстро – останешься зрячим…
Мальчишка захлебнулся не слезами и болью, а, скорее – страхом и нервами.
– Уткт, уткт, – заходил по горлу его кадычок, глаза начали закатываться.
– Ладно, вставай. – Артур отпустил его, сунул руки в карманы и задумчиво наблюдал, как «интеллигенция» судорожно пытается прийти в себя…
– Ученый, говоришь?..
Мальчишка кивнул. Тульский цыкнул зубом, сплюнул и задал новый вопрос:
– Велосипед, значит? Ногти у твоей учительницы красивые?
– Да… Не очень длинные, такие – розово-голубые, пахнут…
Артур покивал:
– А муж курит «БТ»?
– Да… – удивление в голосе мальчишки нарастало.
– И телевизор – ненашенский?
– Да… черного цвета…
– И сыр режут тонко и кладут в одну тарелку?
Паренек широко распахнутыми глазами изумленно смотрел на Тульского, ничего не понимая:
– А вы… Вы что, их знаете?
Артур вспомнил квартиру Дины, несостоявшейся своей любви, и ухмыльнулся жестко:
– Профессура… За границей бывали, публичные дома видали… Так когда они на дачу едут?
Парнишка оживился:
– А вы… Я – узнаю, узнаю точно.
– Как тебя найти, пианист?
– В 11-й школе… Точнее… лучше у школы с трех до четырех, мы там почти каждый день в «минус пять» играем…
– Ну, ладно, – подытожил беседу Тульский. – Рисковый ты, я смотрю, паренек… Иди. Настроение будет – потолкуем. Да, про глаза – помни, Князев один, а нас – много.
– Кто такой Князев? – не удержался от вопроса мальчишка, уже готовый припустить прочь с высокого старта.
– Тебе не грозит, – дернул уголком рта Тульский. – Исчезни.
Понукать дважды очкарика не пришлось – улепетнул он шустро, как воробей от вороны. Артур, прищурившись, смотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на Васю, не проронившего во второй половине «допроса» ни слова. Пряник почесал в затылке:
– Ну что? Есть тема?
Тульский покачал головой:
– Порожняк, пустые хлопоты… А пацаненок забавный, даром что очкарик… Есть в нем что-то… Такой подрастет, злобу подкопит – и учительницу свою прям на рояле отдрючит, а потом струной от того же рояля ей же и горло распахтает… Варшава говорил, что интеллигенты, когда до края доходят, – зверствуют поболе простых – с выдумкой и фантазиями… Начитаются в своих книжках… Ладно, забудь. Постебались маленько, атмосферку колыхнули – и хорош…
Вася спорить не стал, хотя видно было, что мнение Тульского он разделяет не до конца. Но Артур был для Пряника авторитетом практически непререкаемым, а стало быть – забыли, так забыли…
На самом же деле Тульский ничего забывать не собирался – он, что называется, вполне «закусил тему». Просто Артур сразу же вспомнил слова Варшавы о том, что чем меньше людей в теме, тем меньше и риска запалиться. А Вася – он пацан, конечно, свой, но языком почесать любит, да и пуд соли с ним еще не съели. Пусть забудет, от греха, так оно спокойнее.
Варшаву Тульский нашел примерно через час у Андреевского рынка – вор сидел в будочке у своего приятеля, глухонемого айсора-сапожника, ждал, пока тот поставит набойки ему на ботинки. Варшава новую обувь страсть как не любил, предпочитал донашивать старую до последнего. При этом за ботинками своими вор следил почти по-офицерски, они всегда у него были начищены до какого-то невероятного глянца.
Подкатившись к профессору уголовных дел, меланхолически перебиравшему пальчиками ног в одних носках, Артур азартно выдохнул вместо приветствия:
– Варшава, можно сделать вещь.
– Делай, – с философским спокойствием ответил вор, не проявляя внешне никакого любопытства и даже не поворачивая головы в сторону бьющего копытом представителя подрастающего поколения. Однако совсем уж дотошный наблюдатель заметил бы, что морщины вокруг глаз Варшавы стали чуть глубже. Артур помялся и слегка сбавил тон:
– Мне одному – не взять.
У вора дрогнули ноздри:
– А ты что, брал когда-нибудь?
Тульский смутился и в этот момент вдруг стал похож чем-то неуловимым на давешнего «паренька-очкарика».
– Ну, по мелочи… А тут…
Варшава беззвучно рассмеялся и сощурил один глаз.
– С самоката на «Волгу» пересесть хочешь?
Артур самолюбиво нахмурился: он не любил, когда его щелкали по носу, – от Варшавы терпел, конечно, но все равно не любил – не маленький уже.
– Так рассказать?
– Объявляй, – пожал плечами вор и прикрыл глаза. За все время рассказа он ни разу не прервал Тульского, не открыл глаз и все время чуть покачивал головой, словно в такт какой-то звучавшей внутри него мелодии. Когда Артур замолчал, Варшава открыл глаза и задумчиво сказал:
– Как все просто…
– А что смущает? – Тульский готов был защищать тему, потому что уже считал ее своей. Вор помолчал, потом дернул бровями уже серьезней и энергичней:
– Не оперская прокладка?
Артур мотнул головой:
– Я на «рэ» проверил – вроде нет…
Варшава принял из рук айсора левый ботинок, надел его, удовлетворенно притопнул и лишь после этого сказал:
– Нутром своим проверять надо, а у тебя его еще быть не может, потому как жизнь пока еще всерьез не мордовала… Хотя… Хотя в жизни все нормальные темы просто всегда случаются… А где не просто, так там палево или блудень… Как фамилия пионэра?
Слово «пионер» Варшава произнес на старинный «манэр», так что получилось очень смешно. Но улыбнуться Артуру не позволила досада на собственную оплошность – он в азарте забыл даже поинтересоваться самым элементарным – как, собственно, зовут очкарика…
Ощутив неловкую паузу, вор остро глянул Тульскому в глаза. Тот вздохнул и признался:
– Не знаю.
– Имя? – не удивляясь, спокойно спросил Варшава. Артур опустил голову и еле слышно засопел, злясь на самого себя.
Варшава надел правый ботинок, пожал айсору руку и встал, потянувшись всем телом. Тульский молчал. Вор дробно стукнул новыми набойками короткую чечетку на асфальте и оставил Артуру шанс:
– Гуляй, не скучай. Выяснишь все – приходи под хорошее настроение…
На следующий же день Тульский отправился к 11-й средней школе, что располагалась на 17-й линии. «Очкарик» не соврал – его фигура действительно наблюдалась в своре школьников, игравших теннисным мячиком в «минус пять». Артур понаблюдал за игрой, прислушался – ему показалось, что «интеллигента» называли Савеловым… Прежде чем окликнуть нового знакомого, Тульский схватил за шиворот пробегавшего мимо парнишку-школьника – судя по всему, учившегося в этой же школе, только классом помладше:
– Обожди-ка, голубок… А ответь-ка мне на такой вопрос: видишь, пацаны с мячом? Знаешь того, который в голубой рубашке?
Школьник с перепугу захлопал глазами, таращась на Тульского. Артур нахмурился и встряхнул мальца – легонечко, только чтоб сосредоточился:
– Харю-то повороти, глянь, куда показываю! Вопрос уяснил али ухи прочистить?
– Этот… Вроде наш, из девятого «Б». Перевелся к нам.
– Откуда перевелся? – удивился Тульский. – А фамилия, имя?
– Не знаю, – заныл школьник. – Он же не из нашего класса… Можно, я пойду?
Тульский отпустил пацаненка:
– Ступай, бабушка небось щи второй раз подогревает. Скандал будет.
Подойдя к игрокам в «минус пять» поближе, Тульский перехватил мгновенно ставший опасливым взгляд «очкарика» и мигнул ему, дескать, – подойди. Тот подлетел мгновенно, только что по стойке «смирно» не встал. Артур усмехнулся:
– Ну что, Савелов… Не ждал?
Музыкант-горемыка глянул исподлобья и ответил вопросом на вопрос:
– А откуда… Как вы мою фамилию узнали?
Тульский с важным видом цыкнул зубом:
– От нас не скроешься… Звать-то тебя как?
– Никитой…
– Велосипед-то не расхотел, Никита?
Савелов помотал головой:
– Нет…
– Ну, тогда давай адрес, присмотрюсь.
Очкарик засуетился, зачем-то сунул руки в карманы, потом помотал головой и выдавил из себя, будто страшную тайну раскрывал:
