Андрей Курков
Ночной молочник
23
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
На карнизе за окном комнаты громко ворковали два голубя. Вероника варила себе на кухне утренний кофе. А Семен мирно спал, накрывшись с головой одеялом, словно прятался от голубиного воркования.
Он еще спал, когда Вероника с чашечкой кофе зашла в комнату и присела на край кровати. Присаживаясь, она пролила кофе на свой махровый халат. Коричневое пятнышко было размером с двухкопеечную монетку. «Надо бы сразу замыть!» – подумала она, но осталась сидеть.
– Сеня! – обернулась она к спящему мужу.
Он что-то промычал в ответ из-под одеяла. Вероника отпила из чашечки.
– Сеня, просыпайся! Уже одиннадцать!
– Одиннадцать?! – переспросил сонным голосом муж.
Его рука прошлась вдоль недавно ушибленного бедра.
Семену казалось, что он всю ночь проворочался из-за этого ушиба.
Приподнялся на локте.
– Как спала? – спросил Веронику. – Я тебя не толкал ночью?
– Нет, не толкал, – Вероника пожала плечиками. – И спал как убитый!
Семен поднялся. Вышел в трусах в ванную комнату. Облился холодным душем. Прислушался к своему телу. Прислушиваясь, снова бросил взгляд на синяк на бедре. Синяк приобрел темно-перламутровую окраску.
Вытерся насухо полотенцем и, проходя мимо вешалки в коридоре, опустил взгляд на венок.
– Ника! Убери его куда-нибудь, а то я вчера вечером чуть заикой не стал!
– Это ты про венок?! Его сегодня Дарья Ивановна заберет. Обещала к двенадцати зайти!
Семен нашел на кухне пакет супермаркета, сунул туда веночек и повесил его на вешалку.
Надел спортивный костюм, и сразу вспомнил вчерашних «лыжников». Подумал, что и сам он такой же «лыжник». Потому что никаким спортом, кроме ношения «адидасовского» костюма, не занимается. А ведь ему надо держать форму!
«Летом поплаваем и в футбол поиграем», – мысленно успокоил он себя.
Съел на завтрак банан. Выпил зеленого чаю. Подумал: «А не позвать ли Веронику куда-нибудь прогуляться? Ведь воскресенье на улице!»
Только зашел в спальню, как зазвонил телефон. Вероника сняла трубку, и Семену сразу по выражению лица жены стало понятно, что разговор продлится не меньше четверти часа. Вернулся в кухню и услышал, как звонит его мобильный, оставленный вчера в кармане куртки. Звонил Володька.
– Слышишь, Сеня, давай на полчасика встретимся! – предложил он. – Я тут недалеко, в «МакСнэке».
– Сейчас подойду! – ответил на предложение Семен.
Набросил куртку. Заглянул в спальню. Помахал рукой, привлекая к себе внимание Вероники, увлеченной телефонным разговором.
– Через полчаса вернусь! – сказал он негромко.
Жена кивнула.
В кафе «МакСнэк» было пусто. Только одна девчушка сидела, разложив на столе свой лэптоп. Володька устроился за колонной у боковой прозрачной стенки. Поэтому Семен его сразу и не увидел.
Заказав себе фрэш из морковки, Семен уселся за столик напротив приятеля.
– Ну, рассказывай!
Володька выглядел уставшим. Лицо показалось Семену бледным, болезненным.
– Ну, ты мне и ночку устроил! – сказал он.
Семен непонимающе посмотрел на Володьку.
– Ты же просил за тобой ночью последить! – напомнил Володька шефу.
– Да, – кивнул Семен. – Просил. Я думал, что следующей ночью….
– Какая разница. Мне прошлой не спалось. Так что…
– Подожди, – Семен задумался. – А разве я этой ночью куда-то уходил?
Володька кивнул.
Семен вспомнил утро. Вспомнил относительную свежесть своего тела. Вспомнил мирную, добрую атмосферу и даже воркование голубей за окном. И Вероника никаких ему претензий не предъявляла, и венок в коридоре он только два раза видел – когда вернулся домой в половине двенадцатого и утром после душа.
– И куда же я ходил? – спросил Семен растерянно.
– В час двадцать ночи ты вышел из дому. Дошел до угла Стрелецкой и Ярославова Вала. Прогулялся вдоль «Рэддиссона». Потом вернулся к началу Франко и спустился вниз на Хмельницкого. Я тебе могу на карте весь маршрут нарисовать. Это не самое интересное!
– А что самое? – с опаской спросил Семен.
– Самое интересное, что тебя ждали. На углу Чеховского переулка и улицы Гончара. Красивая высокая блондинка в длинной шубе…
– Ты шутишь! – выдохнул изумленный Семен. – И что потом?
– Вы поцеловались. Почти не разговаривали. Ты провел ее вверх по Чеховскому. Постояли минут пять под ее парадным, и все. Она пошла домой, и ты тоже домой. Вверх по Гончара.
Семену стало не по себе. Он посмотрел по сторонам. Увидел паренька, несущего ему морковный фрэш. Возвратил взгляд на Володьку.
– А где эта блондинка живет?
Володька ухмыльнулся. Протянул Семену листик бумажки с записанным адресом.
– А как ее зовут? – спросил шепотом Семен.
– Я с ней не разговаривал. Это ты с ней разговаривал и целовался!
За столом возникла пауза.
– Ты сходи к врачу! – прошептал Володька, наклонившись над столом.
– К какому?
– Может, к психиатру?! – предположил приятель.
– Я же не псих! – Семен мотнул головой. – Я в основном нормальный…
– Ты лунатик, – снова прошептал Володька. – А я тебе еще кое-что скажу. За тобой один парень следил, но потом заметил меня и исчез.
У Семена заболела голова. Он вдруг почувствовал в теле внезапную неприятную тяжесть.
– Пойди отоспись! – проговорил он Володьке.
– Смотри, могу еще разок за тобой присмотреть! – сказал приятель.
– Хорошо, – Семен кивнул.
Дома на кухонном столе он нашел записку: «Я у Дарьи Ивановны. Вернусь к двум. Ника».
Покрутив перед глазами бумажку с адресом блондинки в шубе, Семен улегся прямо в спортивном костюме на кровать поверх одеяла. И сразу заснул.
24
Город Борисполь. Улица 9 Мая
Казалось, радости Вали не будет предела. Дима стоял у кухонного окна и с кривоватой ухмылкой наблюдал за своей женой, которая кружилась в домашнем сиреневом халате с серым котом на руках.
«Посмотрел бы я, как бы ты с ним кружилась, если б он не посидел недельку на диете в гараже!» – подумал Дима.
Похудевший и старательно измазанный гаражной грязью и пылью кот теперь уж точно ничем не отличался от покойного Мурика.
Валя просто остолбенела, когда муж внес его в «родной» дом. Ни слова вымолвить не могла. Стояла так минут пять, наверное. Потом слезы с глаз вытерла. Подошла. Взяла кота из мужниных рук, как младенца. И в ванную комнату понесла.
Кот после принудительного голодания утратил не только энергию, но и всякое желание сопротивляться. Он вел себя, как сорванный со старого пальто воротник. Дима высыпал в угол гаража полный совок мусора, сметенного обрезком веника. Вываливал в этом мусоре кота старательно и долго. А кот даже не реагировал. Только оглядывался иногда на Диму, и взгляд его был тупым, как у беременной женщины. Это первое, что Диме в голову пришло, когда он кошачьи глаза увидел.
Но теперь, после того как Валя его помыла и расчесала, кот, несмотря на очевидную худобу, приобрел вид ухоженного домашнего животного. И глаза у него теперь были не глупые, а хитрые. И смотрел он ими вниз, на покрашенный деревянный пол, разыскивая, по-видимому, свою миску, наполненную «Кити-кэтом» или чем-то в этом роде.
Ждать ему пришлось не долго.
– Вот, Мурик, ложись на свое любимое место! – проговорила Валя, опуская его возле батареи под окном. – Сейчас мы тебе покушать дадим!
Диме надоело наблюдать комедию, в главных ролях которой играли его жена и кот-аферист. И это притом, что ощущал он все-таки негромкую гордость в душе. Гордость за свою выдумку, ставшую реальностью. Хотя ничего тут особенного не было. Просто надоел ему этот смехотворный траур по коту. Траур, который больше всего ощущался именно на кухне.
Он зашел в комнату, включил телевизор.
Валя тут же заглянула, словно с проверкой. Доложила, что котик ест с аппетитом.
Через полчаса она вдруг предложила мужу в кафе сходить.
Дима удивился.
– Ну это, возвращение мурика отметим, – мягко произнесла она. – Мы же с тобой давно никуда не ходили!
С этим Дима не мог не согласиться. Действительно, никуда они не ходили с Валей. «Надо все-таки детей завести, – подумал он. – Будут дети – появятся крестные. Будет к кому в гости ходить! А то вся родня так надоела!»
Вышли они из дома и тут же неприятное знакомое рычание услышали. У забора с их стороны стоял соседский бультерьер Кинг и злобно скалил свои блестящие острые зубы.
Дверь соседского дома была открыта, и на пороге с сигаретой в руке стоял хозяин собаки, лысоватый, с пивным животиком мужик лет пятидесяти. По слухам, раньше он работал мясником на рынке, но оттуда его погнали за воровство.
– Эй, заберите свою собаку! – крикнул Дима.
– Кинг, сюда! Сюда иди! – хрипловатым голосом приказал собаке сосед.
Бультерьер лениво вернулся через дырку в заборе на свою территорию. Дима смотрел на эту дырку в заборе и наливался злостью. Он ее уже раз пять забивал досками. Сама собака не могла бы эти доски отбить, а значит, это ее хозяин всякий раз пробивал в заборе дыру, чтоб его бультерьер ходил гадить на соседский двор.
«Отравить бы его, падлюку!» – подумал Дима.
Когда дошли они с Валей до ближнего вагончика-кафе, злость в Диме поутихла. Взяли они по тарелке пельменей и сто грамм водки на двоих. Ели и друг на друга смотрели. И никакого разговора им не надо было. В вагончике под потолком телевизор какой-то сериал показывал. Голоса героев были невнятными. Иногда проявлялся вдруг какой-нибудь музыкальный мотив, размытый и эмоционально не конкретный. Этот звук, а точнее, шум жизни, вполне соответствовал атмосфере их ужина.
Валя сама стопочки из графинчика водкой наполнила. Сама и тост сказала: «За возвращение Мурика!»
Выпили. А пельмени-то уже и кончились. Заказали еще по порции.
– Раньше порции больше были, – с сожалением в голосе произнесла Валя. – Раньше в порции было 14 пельменей или 7 вареников, – и она вздохнула тяжело, будто бы только что проводила свою молодость.
– Та-а! – махнул рукой Дима, внезапно пожелавший успокоить жену. – Мы можем себе и сами дома пельменей наварить. Сколько хочешь!
– А Мурик тоже пельмени любит! – вспомнила Валя. – Я возьму ему отсюда парочку.
Возвращались они медленно и под руку. Шел косой снежок. Мимо проходили люди, но все по одному, словно и не было во всем Борисполе в этот момент на улицах ни одной семейной пары, идущей под ручку.
Открывая дверь, Дима увидел записку.
«Придешь, срочно перезвони мне на моб. Боря».
В коридоре их встретил новый Мурик. Сразу стал о ноги хозяйки тереться.
– Соскучился! – обрадовалась она. – А я тебе пельменчиков принесла!
Жена с котом ушли на кухню, а Дима отправился в комнату. Позвонил Борису. На душе неспокойно было.
– Я к тебе на минутку заеду, – сказал Борис совершенно спокойным голосом. – Короткий разговор есть!
– Заезжай! – ответил ему Дима.
Он приехал минут через двадцать. Вызвал Диму на улицу.
– Слушай, давай я у тебя твои ампулы выкуплю, – предложил. – По десять гривен за штуку!
– А ты узнал, что в них? – поинтересовался Дима.
– Нет, но на них все равно клиенты нашлись! Давай! Не раздумывай!
Дима припомнил объявление об импортном лекарстве от рака. Улыбнулся едва заметно.
– По десять – маловато, – сказал.
– Ну, давай по двадцать, – легко согласился на торг Борис.
– По тридцать, – огласил свою цену Дима.
Борис явно спешил. У Димы возникло такое ощущение, что клиент ждет Бориса с ампулами буквально где-то здесь за углом. Ждет и нервно на часы смотрит.
– Ладно, – выдохнул Борис. – Где они у тебя?
– Подожди у калитки! – попросил его Дима. Сам вернулся домой. Взял пустой «бонусный» мешок из-под кота. И отправился в гараж.
Там присел на корточки и стал перекладывать в мешок коробочки с ампулами.
– Восемьдесят на четыре… это триста двадцать ампул, – бормотал он себе под нос. – Триста двадцать на тридцать… – задумался, сплюнул под ноги и достал мобильник. Нашел функцию калькулятора. – Девять тысяч шестьсот, – прошептал себе под нос.
Взгляд его упал на десяток упаковочек, еще не перекочевавших в мешок, предназначенный для грузчика Бори. Эти упаковки Дима решил оставить себе. На всякий случай. А вдруг там действительно лекарство от рака?!
Боря рассчитывался крупными купюрами. Расчет происходил в машине при тусклом свете верхней лампочки салона. Дима три раза пересчитывал полученную от Бори сумму и всякий раз сбивался. Сбивался из-за назойливой мысли, состоявшей всего лишь из одного слова: «Продешевил!»
Наконец сделка была завершена. Борис уехал. Дима прощально улыбнулся вслед удаляющейся машине. Вместе с Борей уезжал в прошлое неприятный эпизод с черным чемоданом.
25
Киевская область. Макаровский район.
Село Липовка. Утро
– Это она тебе отомстила! – твердила Ирине поутру мама, услышав о том, что произошло с дочкой предыдущим вечером. – Собирайся, езжай! Извинись перед нею и скажи, что дурь на тебя нашла!
Ирина отрицательно мотнула головой. Голова от этого движения немного закружилась. Она посмотрела на свой электронный будильничек, который утром не пищал. Не пищал потому, что отключила Ирина ему вечером эту функцию. Положила на тумбочку деньги, полученные от Егора. Придавила их будильничком, но перед этим сделала свой будильничек немым.
– Он тебе каждую неделю деньги давать не будет! – продолжала мама. – Нашла на мужика жалость, вот и дал! Сам, наверно, всю ночь проворочался, об этих деньгах думая! Дармовых денег не бывает! Да и за что тебе их давать?!
Ирина смотрела теперь на деньги, на сотенные купюры, стараясь не слушать маму. А тут еще Яся проснулась. Заплакала. И поняла Ирина, что уже десятый час! Что спала она долго и глубоко, и ее маршрутка уже давно до Киева доехала и обратно вернулась. А значит, никуда она сегодня не поедет. И рукой, ладонью, дотронулась она поочередно до своих полных грудей. И взяла проснувшуюся дочурку на руки. Задрала шерстяную блузку, надетую на голое тело. Поднесла Ясечку ротиком к соску и тут же почувствовала крепкие и горячие дочуркины губки – словно ожог.
А за окном солнце светило и играло лучами на намерзшем на оконное стекло узоре.
– Я с ней на улицу схожу, – произнесла Ирина, опустив взгляд на ребенка. – Я с ней давно на улицу не ходила. А тут как-то душно!
На эти слова мама подарила своей взрослой дочери горький, разочарованный взгляд.
– Ты думаешь, шо за мою пенсию мы с жизнью справимся? – сказала она напоследок. Поднялась и вышла из комнаты Ирины.
Зашла мама к себе, включила телевизор и, сделав звук погромче, ушла на кухню.
Странно, но непонятно о чем сообщавший дикторский голос привнес мир в их небольшой домик. Ирина отняла Ясю от левой груди. Перевернула на другую сторону головкой и поднесла к правой.
Минут через пять губки Яси расслабились, и она отпустила сосок.
– Спит! – тихонечко прошептала Ирина.
Опустила Ясю на кровать, прикрыла одеялом.
А сама накинула пальто и вышла в тапочках во двор. Морозный воздух обжег голые лодыжки. Зашла за дом, к вечно открытому сараю. Рядом в хозблоке шумели куры. Ирина заглянула и туда, просто так, из любопытства. Три месяца она жила по какому-то дикому графику. И теперь, когда первая маршрутка на Киев ушла без нее и она застала поздний зимний рассвет в своем доме, ее распирало непривычное детское любопытство. Словно, пока ее не было, все играли в увлекательную игру. А она эту игру пропустила. И теперь, когда все игравшие разошлись по делам или по домам, просто осматривала место пропущенного веселья.
В какой-то момент Ирина забыла, зачем она шла в сарай. Все-таки материнство обостряет инстинкты, но отупляет мозги. Эту фразу она уже слышала несколько раз, но не помнила, от кого.
– А! Старые санки! – припомнила она.
Дверь в сарай открылась со страшным скрипом. Отец никогда не смазывал петли дверей. Говорил, что сами воры испугаются, если двери громко заскрипят. Может, действительно из-за этого их ни разу не обокрали, в то время как соседи о кражах в их селе сообщали чуть ли не каждый день.
Пробравшись мимо поленницы, сложенной под левой стеной сарая, Ирина забралась в дальний угол, где стояли два старых велосипеда «Украина» со спущенными шинами, а над ними на вбитом в стенку гвозде висели санки с железными полозьями и деревянной спинкой. Ирина аккуратно сняла их с гвоздя и вынесла во двор.
Через полчасика она уже везла спящую, укутанную в теплое одеяло Ясю на саночках по замерзшей дорожке, ведущей на околицу села, к сосновому лесу. Она помнила, что там есть невысокая горка, с которой она с подружками часто спускалась на санках. Конечно, Яся еще слишком маленькая, чтобы радоваться санкам и горкам. И грудь, налитая молоком, давит, болит. Но они сейчас прокатятся, понесутся вдвоем с горки ее детства.
Дойдя до горки, Ирина взяла спящую Ясю на руки, уселась на санки и наклонилась немного вперед, сталкивая санки весом своего тела с края горки.
Морозный ветер в лицо, глаза прищурены. И улыбка сама по себе, не боящаяся ни морозного ветра, ни снега, который то ли с неба, то ли с сосновых крон падает.
Вернулась через час. По-детски счастливая, ни о чем, кроме Яси, не думающая. Санки оставила у порога, а сама взяла Ясю на руки и зашла в домашнее тепло.
– Тут до тэбэ заезжал один, – сказала ей мама, взглядом кивая на двери в комнатку Ирины.
На кровати рядом с пустым пакетом лежала коробка конфет, картонная коробка яблочного сока, несколько апельсинчиков и шоколадка.
– Как передача в больницу! – покачала головой мама, зашедшая в комнату следом за Ириной.
– Это он так разложил? – спросила Ирина, опуская проснувшуюся дочурку рядом с подарками.
– Не, это я. Посмотреть хотела, – простодушно призналась мама.
– Грудь болит, – проговорила Ирина, глядя на апельсинчики.
– А тебе цитрусы нельзя, молоко будет кислым, – проследив за взглядом дочери, произнесла мама. – По телевизору говорили!
– Ну, Ясенька, проголодалась? – Ирина принялась выпутывать маленькую дочку из одеяльного кокона. – Давай маминого молочка попьем, а то у меня грудь лопнет!
Иринина мама посмотрела испуганно на дочь.
– Она теперь столько не выпьет! Да и не надо ей столько! Ты ж посмотри, как их распирает! Сцеживать надо! Езжай в Киев, деньги зарабатывай! Куда тебе столько молока!
Ирина тяжело вздохнула. Сдвинула подарки от Егора на край кровати, а сама улеглась на бок, спиной к маме, а грудью к Ясе.
– Ну давай, давай, маминого молочка попей! – упрашивала она Ясю.
Но Яся, казалось, никакого интереса к оголенному соску матери больше не испытывала.
26
Киев. Улица Воровского. Квартира номер 17
Чаепитие у Дарьи Ивановны неожиданно превратилось в легкий обед. Это когда они с Вероникой выпили по две чашки чая с лимоном и съели по пирожному. Дарья Ивановна снова отправилась на кухню поставить на огонь чайник, оставив Веронику одну в гостиной.
А Вероника, оглядевшись, отметила отсутствие портретов покойного мужа хозяйки и присутствие хорошего вкуса у нее же во всем, что касалось мебели и интерьера. Да и одета она была со вкусом, хотя и не по-домашнему. Вот Вероника никогда не ходит по квартире в деловом костюме, а Дарья Ивановна себе такую вольность позволяла. Но опять же, ее деловой костюм с зауженной в коленях юбкой и с приталенным жакетиком, и все это цвета бордо, не входил ни в малейшее противоречие с обстановкой комнаты. Кожаные диван и два кресла нежного коричневого цвета, журнальный столик по центру. На нем вазочка с букетом красных роз. И тут же две фарфоровые чашки с блюдцами и такой же чайник. И в чашках, и на чайнике – красные розы. Только помельче, чем те, которые в вазе. Комодик, на котором тикают массивные часы. Часам уже лет пятьдесят, а то и больше. На подоконнике – вазоны с зеленью, и в углу у батареи – деревянная кадка с лимонным деревом. Над комодиком – портрет самой хозяйки. Холст, масло, дорогая рама.
Странно, но Веронике вдруг пришло на ум, что в этой комнате нет ни единого следа мужчины. Словно здесь его никогда и не было.
А Дарья Ивановна тем временем вошла с большим блюдом, на котором геометрически правильными ломтиками лежали сыр, ветчина и бутербродики с семгой.
– Время обеденное, – проговорила она, опуская на журнальный столик блюдо. – А мы все чай да чай!
Она уселась напротив Вероники на диван.
– Я вам так благодарна! У меня столько дел, столько мыслей, а тут венок надо снимать на выходные… Вы же потом домой?
Вероника кивнула.
– Так вы его не оставляйте. Сейчас темнеет рано. Думаю, что никто не заметит, если вы его на обратном пути на место повесите!
Вероника кивнула.
– Ой, чайник! – воскликнула хозяйка. Вскочила, взяла уже пустой фарфоровый чайник и ушла торопливым шагом на кухню.
Через минуту в чашки снова полился ароматный чай.
Вероника почувствовала, что проголодалась. Часы на комодике показывали без пяти три. Может, они и спешили, но в любом случае других часов рядом не было. Ветчина таяла во рту. И бутербродики с семгой тоже таяли.
Дарья Ивановна охотно составила гостье компанию. Она тоже аппетитно ела и сыр, и ветчину, элегантно и немного игриво прикрывая жующий рот толстыми пальцами.
Взгляд Вероники то и дело уходил на золотой перстень с рубином, украшавший безымянный палец правой руки хозяйки.
Дарья Ивановна заметила это.
– Он не снимается, – проговорила она, дожевав кусочек ветчины. – Надо как-нибудь с помощью мыла и нитки стянуть его и на растяжку в ювелирную мастерскую отдать! Это мне Эдик подарил на тридцатилетие. Может… – заговорила она и вдруг умолкла, бросив задумчивый взгляд на часы. – Может, я, правда, не знаю…
– Что? – обеспокоенно спросила Вероника.
– Вы же не из робкого десятка, – Дарья Ивановна посмотрела в глаза гостье. – И за меня вступились… Временем располагаете?
Веронике хотелось как можно быстрее узнать, что хочет предложить ей вдова аптекаря.
– Да, да, – она закивала. – Муж на работе, а детей у нас нет. Так что я…
– Вот и хорошо, – голос Дарьи Ивановны стал неожиданно серьезным. – Допивайте чаек. Это тут недалеко!
На улице к этому времени похолодало. Сумерки сгущались. Дарья Ивановна не забыла возвратить Веронике пакет с траурным веночком, и теперь мороз покусывал тыльную сторону ладони и пальцы Вероники. Вторую, свободную от пакета руку, она спрятала в карман своего элегантного, но не слишком теплого пальто из магазина «Лора Эшли». Вероника на ходу попыталась вспомнить, куда она положила свои теплые лайковые перчатки.
Дарья Ивановна тоже была в пальто, только ее синее кашемировое пальто было до пят, а поднятый меховой воротник явно грел не хуже самого теплого мохерового шарфа.
– Это тут рядом, – проговорила Дарья Ивановна, увлекая Веронику за собой.
Они вышли на Ярославов Вал, потом по улице Франко вниз. Свернули на Чапаева и, не доходя до невзрачного, с осыпающейся штукатуркой здания министерства по чрезвычайным ситуациям, остановились перед железными воротами с переговорным устройством, перегораживавшими когда-то свободную для прохода арку, ведущую в анфиладу дворов.
Дарья Ивановна нажала на кнопку переговорного устройства, и оттуда сразу донесся мужской непрокашлянный голос: «Слушаю вас!»
– Абонент тридцать два – один, – мягко произнесла она в ответ.
Мужской голос попросил подождать минутку, но половинка железных ворот открылась буквально секунд через десять. Мужчина в теплом зеленом комбинезоне – типичный современный охранник – кивнул дамам, закрыл за ними железные ворота и повел посетительниц за собой.
– В воскресенье к нам редко приходят, – сказал он, не оборачиваясь, словно в оправдание.
Они прошли через еще одну арку. Остановились за спиной охранника, зазвеневшего ключами перед солидного вида стальной дверью – главным входом в современное двухэтажное здание, по-видимому, не так давно выстроенное.
Улица Чапаева часто заставляла Веронику задуматься. Была она странной, короткой и изогнутой, как бумеранг. Иногда на ней не было ни одного прохожего. Иногда единственным прохожим мог оказаться какой-нибудь знаменитый или просто известный по телеэкрану человек. Может, они здесь и жили. Но ведь такие люди если и ходят пешком, то только в сопровождении телохранителей! А тут они всегда шли в одиночестве. Вероника слушала звон ключей и вспоминала, кого она видела вот так, случайно, на этой улице. И министров видела, и политиков. Попытки вспомнить конкретные фамилии этих людей, однако, успеха не имели. У них у всех было известное лицо и неизвестная фамилия.
– Ника, пойдем! – позвала ее Дарья Ивановна, уже вошедшая следом за охранником в неярко освещенный коридор за стальными дверьми.
– Вы надолго? – спросил вдруг охранник.
– Минут пятнадцать – двадцать, – в голосе Дарьи Ивановны зазвучали скорбные нотки.
– Тогда я вам чаю сделаю, – пообещал мужчина. – А то замерзнете!
Просторный грузовой лифт опустил их на пару этажей вниз.
Охранник включил свет, и они увидели перед собой еще одну массивную стальную дверь. Правда, тут уж им ждать не пришлось – очередной ключ был у мужчины наготове.
Помещение за дверью было одновременно похоже на роскошный зал автоматических камер хранения и на поминальное кафе. На трех стенах – шахматной доской выложен до потолка кафель: черные и красные квадраты. Пол из черного мрамора. Три круглых столика с четырьмя стульями вокруг каждого. Четвертая стена, метра три в высоту и десять-двенадцать метров в длину, представляла собой сплошной блок ячеек для крупногабаритного багажа. Только возле каждой дверцы с ручкой не было ни монетоприемника, ни правил пользования. Зато справа от каждой ручки к благородно-матовому металлу была прикреплена пластина с выгравированным на ней трехзначным номером.
– Тридцать два – один, говорите, – произнес охранник, подвозя длинную хромированную тележку на колесиках к стенке с металлическими дверцами.
Остановился. Потянул дверцу с нужным номером на себя, и из стенки медленно выехал и завис над мраморным полом длинный ящик. В нем – тело мужчины в костюме. Охранник с помощью несложных манипуляций установил металлический ящик с телом на тележку и оглянулся на Дарью Ивановну.
– Может, в комнату свиданий? Или здесь останетесь?
– Никого же нет, – развела руками вдова аптекаря. – Здесь посидим. За тем столиком! – она показала на крайний столик справа.
Охранник кивнул и, оставив тележку у указанного Дарьей Ивановной столика, вышел из зала.
– Садись, Никочка! – кивнула Дарья Ивановна на стул. А сама отошла в сторонку. Промокнула платочком глаза. Расстегнула пальто, но снимать его не стала.
Вероника присела. Она смотрела на тело в железном ящике. Понимала, кто это. Больше того, она впервые в жизни ощущала дыхание смерти. Холодное дыхание чужой смерти. Со стороны ящика до рук, до шеи, до щек Вероники дотягивался особый, металлический, цепкий холод. Она даже отодвинулась чуть в сторону, подальше. И вдруг Дарья Ивановна, неслышно подошедшая со спины, мягко опустила свои руки на плечи Вероники. И Вероника вскрикнула от испуга.
– Что ты, что ты! – запричитала Дарья Ивановна. – Неужели ты такая впечатлительная!.. Вот, познакомься. Это мой Эдичка.
Она бросила на белое лицо покойного мужа добрый взгляд.
– Я думала, вы его уже похоронили, – произнесла негромким голосом Вероника.
– Не хочется, – призналась ей вдова. – Как-то это не по-человечески. Взять и закопать. Закопать в землю – это сразу забыть, отделаться от тела и от всего, что в твоей жизни с ним связано, раз и навсегда! А помните стихи «С любимыми не расставайтесь!»?
Она тоже присела за стол, спиной к покойному мужу. Достала из кармана пальто плоскую металлическую фляжку, из другого кармана – две серебряные стопочки.
– Виски, – кивнула она на фляжку. – Тут холодно!
Вероника задумалась. Точнее, попробовала понять: холодно ей тут или нет. Странно, но физического холода она все-таки не ощущала. То есть какой-то определенный направленный холод несколько мгновений назад присутствовал, но теперь исчез. Потому что между источником этого холода и Вероникой уселась Дарья Ивановна.
– Какое виски? – спросила неожиданно Вероника. Просто, чтобы увести разговор в сторону.
– Виски? – переспросила вдова. – Да я не знаю. Он любил виски. В баре еще бутылок десять стоит, все разные. Все подаренные известными личностями, политиками. Он же их лечил…
– Как лечил? – удивилась Вероника. – Он же аптекарь, а не врач!
– Он был практикующим аптекарем. На заказ индивидуальные лекарства составлял, даже по запрещенным старым рецептам. К нему даже наша Юлечка ходила! Он ей сильнодействующее лекарство от усталости делал. Говорил ей, что побочные эффекты очень сильные. А она ему: «Я не боюсь никаких побочных эффектов!» А потом уже и другие лекарства заказывала, но сама не приходила. Присылала свою помощницу, у которой точно такая же прическа… Ой, да чего мы о них! Вот и бар с тех пор полный иностранных бутылок. Я в следующий раз тебе покажу!
Она наполнила серебряные стопочки.
– Так вот, – заговорила, словно бы возвращаясь на минутку к упущенной нити. – Я против того, чтобы закапывать. Закапывать, откапывать… Давай за его память выпьем! Думаю, без него теперь многим тяжело! То, что он делал, другие бы просто побоялись!
Вероника пригубила виски. Незнакомого свойства тепло полилось вниз, согревая на ходу ее гортань и словно напоминая о направлении движения в теле всех посторонних жидкостей.
– Здесь его можно несколько лет хранить, хоть и дорого, – продолжила она, допив виски до дна. – Это же частный морозильник. В основном для иностранцев, которых для захоронения к себе домой, за границу увозят. Ну, понимаешь, пока родственники приедут, пока все документы соберут и так далее. Мой Эдик, кажется, здесь единственный киевлянин… Но он здесь долго не будет… Мы его скоро домой заберем!
Вероника подняла испуганный взгляд на вдову.
В ответ на взгляд Дарья Ивановна улыбнулась.
– Тут недалеко мастерская есть, – она перешла на шепот. – Там раньше из любимых собачек и кошек чучела на память делали. Но они недавно лицензию у немцев купили на пластилизацию покойников…
– А что это? – спросила Вероника, снова ощутив холодок на своей шее и щечках.
– Это как бальзамирование, только дешевле, быстрее и долговечнее, – пояснила Дарья Ивановна. – Кроме того, можно заказать любую позу покойного, а потом за доплату ее изменять. Он бы одобрил эту идею – Эдик науку любил. Он перед смертью по заказу своей постоянной клиентки особое лекарство разрабатывал. От страха. Назвал его «Антизаяц». – В руках вдовы блеснула металлическая фляжка с виски. Благородный напиток с резким запахом полился тонкой струей в стопочку Вероники. Дарья Ивановна подняла взгляд на спутницу. Продолжила шепотом: – Может, его из-за этого лекарства и убили! У заказчицы столько врагов! В нашей же политике – одни шпионы! Следят друг за другом, подслушивают, подсматривают! И она, наша милая, лекарство не для себя заказывала. Ей-то ничего в этом мире не страшно! Видно, для кого-то из соратников, для тех, кто потрусливее! Первую пробную партию он сделать успел, но очень о побочных эффектах беспокоился. Говорил, что эффекты эти «психического свойства»! – И она покрутила пальцем у виска, а потом грустно улыбнулась.
