Андрей Курков
Ночной молочник
Веронике на мгновение показалось, что после этого подросткового жеста лицо вдовы словно помолодело. Морщины исчезли, нос чуть тоньше стал. «Да нет, это освещение!» – мыслью вернула она себя в реальность и с испугу выпила вторую стопку виски одним глотком.
– А как это: «эффекты психического свойства»? – спросила осторожно. – Это когда люди с ума сходят?
– Нет. Это когда они вдруг ни с того ни с сего становятся честными и порядочными… Я имею в виду политиков, не людей! Нормальные люди лекарства в аптеках покупают. Я ведь Эдика никогда подробно не расспрашивала. То, что он мне сам рассказывал, то и помню. У него в аптеке кабинет был. А пробные партии он иногда по ночам где-то в Дарнице делал. Там у него друг на фармакологическом заводе. Если хочешь, можем в его кабинет зайти, пока я аптеку не продала!
Веронике не хотелось в кабинет покойника, но еще меньше ей хотелось сидеть за этим столиком и видеть за спиной Дарьи Ивановны часть металлического ящика, в котором лежал замороженный Эдик, убитый, кстати сказать, в двух шагах от ее, Вероники, дома. Той самой ночью, когда Семен пришел домой под утро с большим бурым пятном на рукаве своей рубашки и в странном состоянии.
Веронику вдруг пробил озноб. Мысли сами навязывали ей мужа в качестве хладнокровного убийцы Эдика. Но муж никогда не болел, он не мог убить аптекаря из-за какого-то лекарства…
Веронике стало холодно, и она взглядом попросила Дарью Ивановну наполнить ей стопочку.
Дарья Ивановна улыбнулась.
– Я так рада, что мы встретились, – сказала, откручивая толстыми пальцами крышку на фляжке.
Стальная дверь бесшумно открылась, и в зал вошел охранник с подносом, на котором стояли две черные чашки и темно-красный фаянсовый чайник. Веронике эти чашки с чайником сразу что-то напомнили, но что именно – она не могла понять. Только когда охранник ушел, сообразила она, что и чашки, и чайник хорошо гармонировали с шахматной выкладкой кафеля на стенах.
– Мы быстренько выпьем чаю и пойдем! По дороге веночек на место повесим, – сказала Веронике Дарья Ивановна. – Или нет, сначала еще по стопочке!
27
Город Борисполь. Улица 9 Мая
С возвращением мурика жизнь в доме Димы и Вали наладилась, успокоилась. Валя решила устроиться на работу и без всяких проблем нашла себе место кассира в небольшом зале игровых автоматов рядом с автовокзалом. Работала она с восьми утра и до пяти, и теперь Диме, когда возвращался он домой с ночной смены, приходилось самому подогревать завтрак. Первым делом он поднимал крышку над сковородкой, стоявшей на плите. Частично из любопытства, частично для того, чтобы простимулировать чувство голода, чтобы внутреннюю слюну пустить. Его радовал любой завтрак: и сваренные вчера пельмени, которые при разогреве на сковородке приобретали вкусную хрустящую корочку, и гречневая каша с котлетой, и даже уже готовая, но остывшая яичница со шкварочками.
Вот и в этот раз, вернувшись с ночного дежурства уставшим и голодным, он перед тем, как зажечь огонь под сковородкой, заглянул под крышку. Этим утром ему предстояло завтракать вермишелью и куриной ножкой.
Газовые синеватые огоньки дружно окружили круглую конфорку плиты и принялись лизать днище тяжелой чугунной сковородки. На соседнюю горящую конфорку Дима поставил чайник.
Новый Мурик, поначалу наблюдавший за хозяином из-под батареи, подошел поближе и потерся спиной о ногу Димы.
Дима опустил взгляд на растолстевшего серого кота. Кот, однако, поймав взгляд хозяина, тут же отошел к своей пустой миске и замер перед ней в ожидательной позе.
– Да пошел ты, самозванец! – буркнул Дима и отвернулся к плите.
Новый Мурик все понял и лениво вернулся на свое теплое место под батареей.
Наевшись, Дима закрыл шторы в комнате и улегся спать. Спал он глубоко и долго. Тепло и уютно ему было под тяжелым ватным одеялом. Спрятался он под него с головой, сдвинув подушку на край, чтобы не мешала.
И вдруг какой-то шум, хлопанье дверей, стук быстрых шагов по деревянному полу.
В комнату, не раздевшись и не разувшись, забежала Валя. Лицо взволнованное, в глазах растерянность. Сразу к спящему мужу подскочила. Сдернула с его головы одеяло.
– Дима, Дима! Встань! Пошли, посмотришь!
Дима первым делом взгляд только что открытых глаз на будильнике остановил. Тот показывал половину первого.
«Значит, мало спал!» – понял Дима, поднимая взгляд на стоящую над ним Валю.
– Что там? – недовольно спросил он.
– Пойдем! – просила она и показывала рукой на дверь, ведущую в коридор.
«Может, кто-то пришел? – думал, поднимаясь с кровати, Дима. Сразу в голове догадки появились, но медленные. – Снова знакомые грузчики? Или кто-то из соседей? Но тогда почему Валя такая взбунтюженная?»
Натянув на ноги брюки, одевшись и сунув голые ступни в тапочки, Дима вышел следом за женой в коридор. Но в коридоре ничего и никого не было, а Валя тянула его за собой дальше, на улицу.
Выходить на мороз Диме совершенно не хотелось. Поэтому он решил из входных дверей выглянуть, но на порог дома не выходить.
Валя распахнула дверь и застыла на месте. На пороге Дима увидел грязного, исхудавшего почти до состояния «шкура и кости» серого кота. На ушах – запекшаяся кровь. Он лежал неподвижно. Только его тусклые глазки были направлены в этот момент на Диму. Кот мяукнул слабо и хрипло, как в последний раз.
Валя обернулась лицом к мужу.
– Смотри! – сказала.
А сама на корточки опустилась перед котом.
– Ты Мурик? – спросила негромко.
Кот снова хрипло мяукнул и попробовал подняться на четыре лапы. Он явно хотел сделать шаг вперед, подойти к Вале.
– Это я виновата, – прошептала, всхлипывая, Валя.
Подняла обессиленного серого кота на руки. Занесла в коридор.
Дима попятился, не желая стоять у жены на пути.
В коридоре она опустила кота на пол. Повернулась к мужу.
Дима тем временем не сводил взгляда с изможденного кота. Он, кажется, узнал в нем настоящего Мурика. Того самого, которого он самолично бросил в колодец заброшенного двора. Только ведь он его мертвого туда бросил!
Валя сняла пальто, разулась. Замерла на мгновение над котом. Ее руки словно искали что-то в воздухе. Или выдавали ее беспокойные мысли языком жестов. Она словно хотела что-то взять. То ли тряпку, то ли кусок старого коврика.
И действительно. Разобравшись со своими мыслями, Валя взяла тряпку для обуви, лежавшую на входе. Перевернула ее на другую сторону, об которую еще никто ноги не вытирал. Разложила под вешалкой и перенесла на нее серого пришельца.
– Боже мой, – всплеснула руками. – Да он еле живой! Потерпи, я сейчас!
Она ушла на кухню. А Дима, пользуясь моментом, опустился перед ним на корточки. Заглянул в мордочку.
– мурло, ты что ли? – спросил так, словно ожидал как минимум кивка в ответ.
Но кот на эти слова никак не отреагировал. Только продолжал смотреть на Диму жалобно и преданно, как на хозяина.
Диму передернуло. Он вспомнил, как Валя что-то про свою вину сказала.
Валя же вернулась в коридор из кухни с чашкой молока. Поставила ее перед носом кота, и тот тут же в чашку свою морду опустил. Пил жадно, вздрагивая на глотательные движения всем своим изможденным тельцем.
– Это же моя чашка! – произнес Дима.
– Я потом помою, – пообещала Валя. – Блюдца все грязные…
Из кухни вышел новый мурик и тут же подскочил с шипением к замученному соплеменнику.
Валя схватила толстого мурика на руки.
– Ну что ты, – запричитала, гладя его за ушком. – Он же такой, как ты! Ты тоже тощим и полудохлым сначала был!
Новый Мурик с высоты Валиной груди неприязненно смотрел на грязного серого кота, уже выпившего все молоко из чашки и опустившего мордочку на тряпку.
– Пойдем, я тебя под батареей положу, кушать дам, – нежно произнесла Валя, унося серого толстяка обратно на кухню.
– Так в чем твоя вина? – спросил Дима, когда Валя наконец успокоилась и вернулась в комнату, тщательно заперев кухонные двери, чтобы толстый Мурик не смог выйти в коридор к тощему.
Валя вздохнула, уселась в кресло.
– Стопочку налей мне! – попросила.
Дима достал бутылку самогонки, настоянной на крапиве. Налил жене стопочку. Она ее одним глотком выпила.
– Я тогда в церковь ходила, за возвращение Мурика молиться. А когда молитва не помогла, к колдунье пошла. Она мне и сказала, что жив Мурик, только он в глубокую яму провалился и выбраться не сможет, пока в эту яму что-нибудь еще не бросят. А еще она сказала, что мне глас Саваофа во сне слышен будет. И глас этот будет говорить: «Он вернется!» А я должна считать, сколько раз он эти слова скажет. И как только я тринадцать раз его глас услышу – вернется Мурик. Ну, я их, эти слова, только семь раз во сне слышала. А потом ты сам его нашел… Выходит, зря я колдунье сто гривен дала.
– Сто гривен? – задумчиво переспросил Дима, припоминая во сколько ему обошелся новый Мурик.
Валя подумала, что муж сердится. Решила быстрее тему денег в прошлом оставить.
– И знаешь, что я думаю! – привлекла внимание Димы жестом руки. – Одного мне Господь помог вернуть, а второго – колдунья. То есть это один и тот же кот, только разными путями нам присланный…
Валя замолкла, сама задумавшись над только что ею самою сказанным.
– Ты что, в секту пошла? – перепугался Дима, впервые услышав от жены странные длинные предложения.
– Я только два раза была, – призналась Валя. – Думала, это поможет Мурика вернуть…
Дима уставился на Валю остекленевшим взглядом. «Уж не сошла ли она с ума из-за этого придурковатого кота?» – подумал.
Но тут же взял себя в руки. Теплые носки надел.
– Я в гараж схожу, – сказал и в коридор вышел.
Уже усевшись в своем укромном, но все-таки холодном гаражном уголке на маленькую деревянную скамеечку и включив самодельный электрообогреватель, Дима налил и себе стопочку самогонки, чтобы и согреться, и с мыслями собраться. Вспомнил он в подробностях тот день, когда грузчики чемодан привезли. Вспомнил, как Мурло нализался жидкости из ампулы и выбежал из гаража прямо под колеса велосипедиста.
– А ну-ка, я его сейчас проверю! – решил.
Сходил домой, забрал отощавшего кота вместе с тряпкой, на которой тот лежал. Принес в гараж. Выпил еще стопочку, а потом достал ампулу из коробки, отломал ей кончик и вытрусил содержимое на тарелку, к которой недоеденная шпротина примерзла. Поставил тарелку перед серым котом. Кот носом повел. В глазах его огоньки заиграли. Придвинулся он судорожно к тарелке и слизал все, до последней капли.
Дима, наблюдавший за котом, хмыкнул. Понял, что будь это просто валерьянка, любой бы кот на нее набросился!
«Может, сходить и заглянуть в тот колодец?!» – подумал, но сам же головой отрицательно в ответ на эту мысль мотнул.
Не хотелось ему никуда сейчас идти. Только-только от раскрасневшейся спирали, намотанной на кусок асбестовой трубы, тепло пошло. И внутри после второй стопочки теплее стало. Возникала гармония между внешним и внутренним миром Димы, и хоть он ее и не осознавал, но именно она, эта гармония, удерживала его теперь на месте, не позволяя голове принимать какие-либо резкие решения.
28
Киевская область. Макаровский район. Село Липовка
Следующее утро у Ирины тоже начиналось сладко, как в детстве. Тогда утро заходило в спальню маленькой Иринки поздним зимним рассветом через небольшое окошко. Сначала темное превращалось за окном в серое, а потом постепенно белело. Но белело утро за окном поздно, и спать Иринка могла в детстве долго. Не то что сейчас.
Когда Яся напилась маминого молока в очередной раз, молчаливые электронные часы составили из маленьких зеленых палочек одинаковой длины точное время окончания кормления – «05–05».
Ирина удивилась «округлости» этого времени. И смотрела на часы, пока не превратилась последняя «пятерка» в «шестерку», отчего «округлость» времени нарушилась.
Лежала она в кровати под одним одеялом с Ясей до восьми утра, прислушиваясь к ее дыханию и замирая, когда Яся шевелилась или кряхтела во сне.
Входные двери за это время несколько раз проскрипели, открываясь и закрываясь. Мама выходила кормить кур.
Вставать Ирине не хотелось. Зато захотелось шоколада, и она достала принесенную Егором плитку «Аленушки». Развернула, прислушиваясь к сладкому хрусту фольги. Отломала квадратик шоколада и опустила себе на язык.
И то ли от этого нежного томного вкуса, то ли совершенно по иной причине, а может, и вовсе без повода, вспомнился ей мариинский парк и бирюзовый невысокий дворец за черными стволами деревьев. И хруст снега под ногами вспомнился, и автобусная остановка, на которой – десант за десантом пассажиров, и все переходят дорогу и идут к домам, к зданиям, к учреждениям с вывесками у дверей и без, а парк за своей спиной оставляют.
И хоть тепло ей было под одеялом, и уютно ей было, как никогда, а воспоминания о парке укололи чуть-чуть. И грудь болит пуще прежнего. Не пьет Яся столько молока, сколько у ее мамы в груди набирается.
А за окошком машина остановилась.
«Егор!» – подумала Ирина.
Поспешно, но аккуратно, чтобы не разбудить Ясю, с кровати поднялась. Оделась. В окошко выглянула.
Нет, не Егора машина за забором стоит. У Егора красная, а тут черная.
Стук в двери.
– К тебе, что ли? – спросила, заглянув в комнату, мама. – Ничего, я пойду открою!
Входная дверь скрипнула, открываясь. Ирина вся напряглась, прислушиваясь.
– Ирина Анатольевна дома? – пробасил незнакомый мужской голос.
– Дома, дома, – ответила мама.
– Скажите, пусть собирается!
Мама влетела в комнату к Ирине бледная и напуганная.
– Там двое бритоголовых в черных пальто из кожи. Без шарфов, с галстуками! Не к добру! – запричитала негромко мама. – Видать, ты кого-то важного обидела! Может, министерского сына без молока оставила?! А может, сына этого, конопатого? Его ж жена иностранка, видать, грудь-то бережет. Или сам он хочет, чтоб малыша украинским сельским молоком вскармливали…
Ирина впопыхах одевалась. Материн испуг передался и ей. Руки дрожали, ноги в теплые коричневые колготки никак не лезли. Минут десять прошло, прежде чем вышла она в коридор, чтобы уже и пальто надеть. Не глядя, по ошибке, мамин серый пуховый платок с вешалки сняла да на плечи набросила.
Встретилась взглядом с двумя высокими мужчинами в черных кожаных пальто. Они неподвижно, как караул, перед входной дверью стояли. Глаза у них холодные, безразличные.
– Откуда вы? – спросила шепотом все еще напуганная Ирина. И сама не услышала, как невпопад вопрос прозвучал.
– За вами, – коротко ответил один из них.
– А когда я домой вернусь? – спросила Ирина, уже выходя и на ходу оглядываясь на взволнованную мать.
– Как обычно вернетесь.
Один из мужчин сел за руль. Второй запустил Ирину на заднее сиденье, а сам рядом с водителем уселся.
Машина взревела. Из-под передних колес мелкая ледяная крошка полетела. И рванула черная машина с места так, что чуть их деревянный забор не снесла случайно, потому, что бросило ее на обледенелой грунтовке сначала в сторону забора, вправо, а потом в другую сторону.
Водитель явно спешил. Ирина смотрела вперед по ходу машины и с ужасом наблюдала одну и ту же повторяющуюся картину: как подъезжает он на скорости прямо под задние фары очередной машины, и сигналит каким-то непривычным звуком, напоминающим сирену воздушной тревоги из фильмов про войну. И машина, та, которая впереди ехала, сразу испуганно в сторону отскакивает.
«Хоть бы радио включили», – подумала Ирина и вздохнула.
Может, и включили бы они радио, если б Ирина попросила. Но она молчала и молча удивлялась, как вместо испуга в ней немая покорность возникает. Покорность судьбе. И грудь, наполненная молоком, а оттого невероятно тяжелая, болит. И спина неприятно ноет, и голень правая в сапоге онемела.
А машина неслась к Киеву по Житомирской трассе с огромной скоростью. И гаишник с радаром только из любопытства направил свой радар на этот черный «лексус» и присвистнул не без восхищения.
– Сто девяносто три! – сказал он напарнику, кивнув на промелькнувшую машину.
Напарник, не одобривший восхищения своего коллеги, мотнул головой.
– Хоть бы они в дерево врезались, а не в автобус, – пробурчал он.
Минут через пятнадцать машина остановилась у знакомого Ирине дома. Провел ее пассажир машины прямо к дверям, за которыми оставила она не один десяток литров своего молока. Сам на кнопку звонка нажал. Дверь открыла нянечка Вера. Мужчина в кожаном пальто втолкнул Ирину внутрь и дверью хлопнул, оставшись снаружи, на лестничной площадке.
– Что ж ты так! – укоризненно проговорила старушка Вера.
И стало от этих слов Ирине стыдно. Сняла она с плеч платок, пальто на вешалку повесила.
– Начальница тебя ждет, – сказала старушка опасливо. – Пойдем к ней!
И повела она Ирину за собой к двойным дверям, за которыми внешняя жизнь этой молочной кухни проходила.
Комната с ванной напротив дверей начальницы была приоткрыта, и увидел краем глаза Ирина, что опять ванна молоком наполнена была. И молодая женщина в белом халате термометром температуру молока измеряла.
– Дверь закрой! – услышала вдруг Ирина неприятный голос начальницы.
И поняла, что она уже в ее кабинете. Только как она переступила этот порог – даже не заметила. То ли втянула ее туда старушка Вера, то ли втолкнула.
Обернулась Ирина. Нянечки уже не было. Сама двери прикрыла.
– Садись! – приказала Нелли Игоревна, показывая прищуренным взглядом на стул по другую сторону ее стола.
Ирина уселась.
– Ты что, думаешь, что сможешь безнаказанно мне кровь портить?! – заговорила начальница зло и сквозь зубы. – Думаешь, я управы на тебя не найду? Зарплаты тебе мало стало?! Да я тебя голую и босую на улицу выкину!!!
Ирина посмотрела на Нелли Игоревну скорее удивленно, чем напуганно. Ну, чего, спрашивается, надо посылать машину и везти ее в Киев, чтобы пообещать голую и босую на улицу выкинуть?
Начальница, не заметившая на лице молодой женщины ожидаемого эффекта от своих слов, замолкла ненадолго.
– Сколько тебе зарплаты надо, чтобы ты работу не прогуливала? – спросила она холодным голосом.
Этого вопроса Ирина не ожидала, а потому посмотрела на Нелли Игоревну с еще большим недоумением.
– Что молчишь?!
Ирина плечами пожала. И почувствовала сразу боль в груди.
– Иди работай. После обеда придешь и поговорим! – приказала начальница.
Ирина молча покинула кабинет. Вернулась на «внутреннюю», кухонную сторону заведения. Сразу в знакомый кабинет. Молоко сдавать.
Когда обе груди уже обмякли, опустошенные с помощью маленького насосика, наступило у Ирины облегчение. И была она готова, как обычно, погулять в Мариинский парк пойти. Но как только к вешалке подошла, желание выходить на улицу пропало. Заметила она, что не тот пуховый платок из дому взяла. Представила себе, что Егор на это скажет. С другой стороны, очень хотелось ей его повидать и обо всем рассказать.
Зашла она на кухоньку, предложенной нянечкой каши съела. К окошку подошла, примериваясь к заоконной зиме взглядом и решая: будет ли ей без платка холодно. Потом, уже перед зеркалом в туалете, смотрела она на свои волосы, и не нравились ей они. Ни цвета, ни стрижки. Не длинные и не короткие. Покрасить их, что ли? А какой цвет теперь мужчинам нравится?
Задумалась Ирина. Вернулась на кухоньку, где нянечка чай из фаянсовой кружки пила. Спрашивать у нянечки Веры о вкусах мужчин Ирина не решилась. А потому просто присела молча напротив, и когда Вера и ей чаю предложила, то только кивнула в знак согласия.
После второго, послеобеденного сцеживания молока вспомнила Ирина о начальнице. Зашла к ней. Ожидала, что ругать будет за то, что позже, чем ей говорили, зашла. Но начальница встретила ее в этот раз безразличным взглядом. Протянула ей конверт.
– Будешь получать на триста гривен в месяц больше. А это – премия! Только не подумай, что от меня лично!!!
Выходя в зимние вечерние сумерки из «сталинского» пятиэтажного здания, где второй этаж жил собственной молочной жизнью, ожидала Ирина увидеть у дверей тот же черный «лексус» с двумя неразговорчивыми мужчинами в черных кожаных пальто. Но знакомой машины у парадного не было. И пошла она неспешно в сторону метро «Арсенальная». Шла и слушала внутренним слухом своего тела, как в грудь капля за каплей новое молоко прибывает.
29
Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10
Семен, проснувшись там же, где и заснул днем – в кресле, посмотрел на часы – половина шестого. За окошком – легкий снег. В доме тихо. А внутри – благородное чувство голода. Это когда хочется яблоко или бутерброд, а не обед из пяти блюд. Зашел на кухню – на столе знакомая записка от жены. Обещание вернуться к двум.
Усмехнувшись, Семен заглянул в холодильник. Выудил оттуда сырокопченой колбасы. Отрезал несколько кружочков и сразу съел, не разменивая свою все еще сонную энергию на нарезание хлеба.
Прильнул носом к холодному оконному стеклу. Нос оказался хорошим проводником холода. Отшатнулся. Перевел взгляд на чайник. Подумал: «Надо вскипятить».
Одним словом, состояние – как ранним утром, а на улице – воскресный вечер.
«Интересно, где это Ника загуляла?» – подумал.
Мысли об отсутствующей жене как-то легко вывели его на другие мысли – о блондинке, с которой он, по словам Володьки, целовался прошлой ночью. «Разыгрывает, наверно», – подумал.
Нашел листок бумаги с адресом. Решил пройтись туда, на Чеховский переулок. На дом, в котором живет эта мифическая блондинка, посмотреть.
Взял ручку. Дописал к записке жены: «А я вернусь к восьми!»
Надел любимую теплую куртку, натянул носки. Посмотрел на большой палец правой ноги, тут же выглянувший через дырку. Подумал, что не мешало бы ногти на ногах постричь. Но чтобы дальше на такие мелкие мысли не размениваться, натянул на ноги сапоги и вышел.
На углу Стрелецкой и Ярославова Вала остановился. Посмотрел на внешнюю стенку кафе. Там висел знакомый траурный веночек.
– Ага! – сказал и, свернув направо, пошел вдоль ярко освещенного фасада гостиницы «Рэддиссон».
Старался идти не спеша. Думал, что прогулка навеет какие-нибудь свежие мысли. Но мысли не навеивались. Летел снежок. Возле входа в гостиницу выгружалась из микроавтобуса группа людей в черном. Рядом гостиничный бэлл-бой выставлял на багажную тележку небольшие разноразмерные чемоданчики с самолетными бирками на ручках.
Так незаметно спустился по улице Гончара до Чеховского переулка. Прошелся по Чеховскому и остановился возле дома, указанного в Володькиной записке.
«Дверь-то, наверно, с кодовым замком», – подумал, берясь рукой за массивную бронзовую ручку.
Но дверь открылась, и он увидел перед собой красивый парадный подъезд и будочку с консьержем – благообразным старичком в теплом шерстяном свитере синего цвета.
– Вы в какую квартиру? – вежливо спросил старичок.
Семен поднес к глазам записку с адресом.
– В одиннадцатую.
– Вам на четвертый, – сказал старик, и Семену ничего другого не оставалось, как подняться по лестнице на указанный этаж.
Остановился перед дверью с нужным номером. Рука сама потянулась к кнопке звонка. Внезапное любопытство словно в спину толкало Семена, и только одна мысль заставила его сделать шаг назад: «А что, если двери откроет ее муж?!»
Но дверной звонок уже прозвенел. «Может, там никого нет?» – еще успел с надеждой подумать Семен перед тем, как услышал, как с другой стороны двери щелкает, открываясь, замок.
Он сделал еще один шаг назад.
– Вам кого? – спросила приоткрывшая дверь женщина, рассматривая Семена слегка прищуренным взглядом. Она действительно была блондинкой. Невысокой стройной блондинкой лет тридцати пяти. В джинсах и черном гольфике, подчеркивавшем ее небольшую грудь.
– Вы меня не узнаете? – осторожно спросил Семен.
– Нет, – произнесла хозяйка квартиры номер одиннадцать.
У Семена зачесались пятки – захотелось быстро уйти. Ситуация начинала казаться ему неимоверно глупой, будто было ему пятнадцать лет и в порыве подростковой жажды приключений он пытался навязать себя умудренной опытом женщине в качестве ученика.
– Вас зовут Вера? – спросил Семен, отыгрывая ситуацию «я ошибся адресом» и надеясь, что у блондинки совершенно другое имя.
– Нет, меня зовут Алиса, – произнесла более спокойным тоном блондинка. – Вы, вероятно, ошиблись.
– Да, – Семен глуповато улыбнулся. – Ошибся. Извините!
И, развернувшись, поспешил вниз по ступенькам. Даже не заметив, каким странным, озадаченным взглядом проводила его Алиса из квартиры номер одиннадцать.
Назад Семен шел быстрым, немного нервным шагом. Шел и ругал в мыслях друга Володьку, решившего, по-видимому, подшутить над своим старым товарищем и заставить его познакомиться с этой, в принципе, привлекательной молодой женщиной. «Ну и прохвост! Он, наверно, ее знает! Я ему сегодня позвоню!»
Вернувшись домой, Семен застал Веронику, тихо дремлющую в том самом кресле, в котором несколько раз засыпал и он. Ее покрасневшее личико вызвало у Семена подозрение. Точнее, не просто личико, а то, что она задремала, не сняв, а только расстегнув пальто и сбросив в коридоре сапоги. Обычно она их аккуратно ставила под стенку.
Наклонился к лицу Вероники, думая: «Как бы над ней подшутить?» И тут же учуял запах виски.
«Интересно, – подумал. – Кто это ее вискарем накачал?»
Неожиданное подозрение убрало улыбку с лица Семена. Но тут зазвонил телефон, и Семен бросился к нему, чтобы тот своим звоном не разбудил Веронику.
Звонил Володька.
– Что, опять новости? – с ехидцей спросил Семен, услышав в трубке голос товарища.
– Да, новости, – спокойно ответил тот.
– Ты далеко? – поинтересовался Семен.
– могу через полчасика быть в «МакСнэке».
– Добро!
Семен опустил трубку на аппарат. Жену решил не беспокоить. Пускай поспит, пока он не вернется со встречи с шутником Володькой. А он тем временем придумает, как ее разыграть, раз она в таком виде домой заявилась! Ведь от нескольких капель виски даже женщины в кресле не засыпают!
Семен вспомнил, как легко его жена могла выпить пару бокалов мартини и после этого болтать и бодрствовать как ни в чем не бывало. Конечно, мартини – это не виски! Но и Вероника – уже не девочка! Должна бы понимать, что такое разумная мера!
