Андрей Ланиус
Слово в Судьбе
Глава 1“Выпей море, Ксанф!”
Пьесу “Эзоп” (“Лиса и виноград”) бразильского писателя и драматурга Гильерме Фигейредо мне довелось прочитать еще в школьные годы, задолго до появления ее телевизионной версии с Калягиным, Полищук, Табаковым и Гафтом в главных ролях.
Не могу припомнить, какими путями попала ко мне эта тоненькая книжечка с предисловием Жоржи Амаду.
Зато помню отчетливо, словно это было вчера, ту паузу, которую мне невольно пришлось взять в середине чтения.
Там есть сценка, когда незадачливый философ Ксанф, хозяин Эзопа, в разгаре застолья безудержно пускается в спор со своим гостем – начальником стражи из Афин Агностосом.
Мало того, под влиянием винных паров он берет папирус и хвастливо пишет такие строки: “Философ Ксанф обязуется пойти завтра на берег Самоса и выпить море. Если он не выпьет море, он отдаст все свое состояние, свой дом и своих рабов своему приятелю Агностосу”.
События, между тем, развивались своим чередом.
Назавтра Агностос показывает этот папирус на городской площади жителям острова Самоса, и те, не без злорадства, требуют, чтобы Ксанф немедленно исполнил условия пари!
И вот протрезвевший философ, вдобавок поссорившийся накануне с любимой женой Клеей, оказался вдруг перед реальной перспективой стать нищим, притом, что он не видел для себя никакой возможности избежать расплаты!
Именно на этом интригующем месте я и отложил книгу в сторону.
Дело в том, что описанная сценка замечательно подходила для своеобразной коллекции, которую я в ту пору только начал собирать.
Одни собирают марки, другие значки, третьи открытки…
Моими же “экспонатами”, если можно так выразиться, были литературные ситуации, являвшиеся по всем признакам абсолютно безвыходными, однако же, имевшие, вопреки житейской логике, некое парадоксальное решение, которое в кульминационный момент все же находил главный герой.
Правда, должен оговориться, что меня совершенно не интересовали те случаи, когда успех достигался посредством меткой стрельбы с обеих рук, приемов восточных единоборств, владения сверхъестественными свойствами либо чудесным вмешательством благой силы.
Я отбирал лишь те образцы жанра, где избавление от опасности, нередко смертельной, герой находил исключительно благодаря своей смекалке и находчивости, воплощенной в Слове.
Классический пример – история Шехерезады. Подумайте только, ведь эта молодая хрупкая красавица находилась в полной власти капризного царя, который в любую минуту одним движением ресниц мог отправить ее на плаху!
У нее не было никакой другой защиты, кроме Слова.
И вот, благодаря искусному владению этим “оружием”, она не только спасла свою жизнь, но и положила конец бесконечной череде казней наложниц.
Правда, за тысячу и одну ночь ей пришлось произнести довольно-таки много слов…
Но имелось у меня и немало куда более лаконичных примеров.
И вот теперь пьеса “Эзоп” должно была пополнить мою коллекцию.
Разве Ксанф не оказался в безвыходной, пускай не смертельно опасной, но крайне серьезной ситуации?
И разве не было ясно, что решение существует (наверняка, весьма простое!), и что инструментом для него послужит Слово?!
Понятным было и то, что, согласно законам драматургии, легкомысленный философ найти это решение самостоятельно не сможет, и что мудрый Эзоп уже знает ответ, отнюдь не требующий никаких титанических либо жертвенных усилий.
Какой же совет Эзоп даст своему хозяину, думал я, держа закрытую книгу перед собой.
В течение какого-то времени я пытался разгадать загадку, но ничего путного в голову не приходило.
Мне не оставалось ничего другого, как продолжить чтение.
Да, выход, конечно же, существовал, – простой, как всё гениальное.
Правда, Эзоп открыл его философу не сразу.
Стремясь преподать урок не столько Ксанфу, сколько его жене Клее, Эзоп какое-то время отвечал на все доводы и мольбы философа безжалостным восклицанием: “Выпей море, Ксанф!”
И лишь в кульминационный момент этой сценки указал путь к спасению: “Так и скажи им: я выпью море! Только море. Без воды рек, впадающих в него. Предложи им: “Отделите воду рек от морской воды, и я выпью всю воду, оставшуюся в море!”
Так с помощью нескольких фраз Ксанф сохранил свое благополучие, избавился от призрака нищеты. И, что знаменательно, для этого ему не пришлось даже ударить палец о палец!
А ведь мог бы в одночасье потерять всё!
Если бы не Эзоп…
Эту свою коллекцию я продолжал пополнять и позднее.
Правда, с течением времени ее направленность существенно изменилась.
С годами меня в большей степени стали интересовать не литературные (пускай и гениальные, но все же вымышленные) ситуации, а реальные, те, что действительно происходили в истории человечества, начиная от времен древних царств.
Оказалось, что примеров, когда Слово влияло на судьбу не только отдельного человека, но и целого народа, а то и мира, можно отыскать в глубине веков предостаточно, и все они подтверждаются документально!
Но ведь то же самое говорил и Эзоп: “Вся Греция, Ксанф, от колонн Парфенона до статуй Фидия, от богов Олимпа до славы о Трое, от оды поэта до учения философа, – вся Греция была создана языком, красивым и простым греческим языком, который не умолкнет в веках”.
Этот монолог Эзопа о греческом языке может быть отнесен ко всем другим цивилизациям, как и к истории человечества в целом!
Нельзя, однако, забывать, что у Слова имеется и оборотная сторона.
Да, Слово защищает, выручает и спасает, но оно же может погубить.
Слово устанавливает мир, но и начинает войны.
Слово приносит человеку славу, но и позор.
Слово возвышает одну судьбу, но сокрушает другую…
В точности, как у Эзопа: “Язык, господин, это самое скверное, что есть в мире. Это источник всех интриг, начало всех дрязг и виновник всех споров… Языком мы говорим “умри”, “каналья”, “подлец”… Язык – это то, с помощью чего Греция внесет смятение в умы…”
Перебирая в папке свое тематическое богатство, я все отчетливее ощущал, что Слово это не набор звуков и не сотрясение воздуха, но колоссальный сгусток таинственной энергии, некая могучая, вполне материальная сила, которая, действуя по неким неведомым людям законам, может изменять и направлять ход событий, как частных, так и глобальных, общемировых.
Как в позитивную, так и в трагическую сторону.
Эта связь не всегда была очевидна.
Пытаясь добраться до сердцевины событий, я стал обращаться к историческим источникам, пополнять свой собственный багаж знаний, зачастую отрывочных, делать выписки по теме…
Постепенно этих выписок набралось на целую книгу.
И вот она перед вами, эта галерея исторических ситуаций, в которых действуют цари и полководцы, диктаторы и министры, дипломаты и разведчики, знаменитые ученые и литераторы, а также простые люди, чьи имена остались безвестными.
Все эти люди жили в разных эпохах, в разных странах, занимались различными видами деятельности.
Но в жизни каждого из них присутствовал некий переломный момент, повлиявший на их дальнейшую судьбу.
А причиной этого кардинального поворота всегда было Слово, которое и есть главный персонаж этой книги.
Откровенно говоря, я и сам не знаю, почему из множества примеров я отобрал именно эти.
Возможно, какие-то суждения покажутся спорными.
Но что получилось, то получилось, не судите неопытного автора слишком строго…
Глава 2 Чаша Митридата
Прошло немногим более полувека со времени разрушения Карфагена и всего-то неполных полтора десятилетия после напряженной войны с Югуртой, а у Рима уже появился новый могущественный враг, на этот раз на Востоке.
Царя понтийского Митридата VI Евпатора Диониса (132 – 63 гг. до н.э.) современники нарекли Великим еще при жизни.
Факты его биографии, как и обстоятельства загадочной смерти, могли бы послужить сюжетом для лихо закрученного исторического детектива.
Он и внешне соответствовал своему громкому титулу: двухметровый гигант с бронзовой кожей, обладавший феноменальной физической силой и безупречной военной выучкой.
Заняв в юности трон небольшого малоазийского царства, Митридат сумел создать могучую понтийскую державу, простиравшуюся от Закавказья до Балканских гор, и включавшую в себя всё побережье Черного моря. Его армия, состоявшая из 300 тысяч пехоты, 40 тысяч всадников, 200 боевых колесниц и 400 кораблей громила врагов на суше и на море. Будучи вдобавок ловким дипломатом и пользуясь всеобщей ненавистью к римлянам, Митридат повсюду заручался союзниками, сумев привлечь на свою сторону даже пиратов Средиземного моря. Афины и многие другие греческие города, которые Митридат обещал освободить на пять лет от уплаты налогов, чеканили монеты с его изображением.
Свыше четверти века Митридат отдал борьбе с Римом, который он объявил империей зла. Долгое время чаша весов склонялась в сторону понтийского царя, а ведь против него сражались римские легионы, которыми командовали выдающиеся полководцы – Сулла, Лукулл, Помпей…
Себя он считал Гераклом, освобождающим землю от мирового зла, воплощением которого для него всегда являлся Рим.
Существовали его многочисленные статуи в образе Геракла, нередко с львиной шкурой, наброшенной на голову.
По крайней мере, несколько таких статуй были отлиты из чистого золота.
Золотым был и боевой щит Митридата, а его меч, украшенный драгоценными камнями, стоил сорок талантов!
А вообще о баснословных сокровищах Митридата рассказывали легенды даже в Риме, где богатством трудно было кого-либо удивить.
Для своего времени Митридат был весьма образованным человеком. Мать-гречанка привила ему склонность к передовой эллинистической культуре. Этот энергичный правитель знал 22 языка, прекрасно разбирался в медицине.
Свои города Митридат украшал великолепными зданиями. В южной части своего царства – в Малой Азии – он отстроил новую столицу – Пергам. Но особым расположением царя пользовался город, расположенный в его северных владениях, на берегу Черного моря – Пантикапей (современная Керчь). Здесь на холме у пролива поднялся роскошный царский дворец, куда Митридат любил приезжать со своим гаремом…
Впрочем, было не меньше оснований называть его Ужасным, ибо даже в те суровые времена Митридат выделялся непомерной жестокостью и коварством.
Эллинистические манеры и популистская риторика лишь маскировали истинную сущность этого восточного деспота и тирана, каковым он всегда оставался.
Эллинизм эллинизмом, но отказываться от обладания гаремом он даже не помышлял.
Он и трон-то занял силой, после того, как умертвил своего брата и заточил в темницу собственную мать.
Медицинские познания царя тоже рисуются в жутковатом свете. Митридата интересовали главным образом яды – змеиные и растительные.
Он по праву стоит первым в ряду великих отравителей, поставивших искусство отравления на строго научную основу. В подвалах его дворца денно и нощно чадили тайные лаборатории, куда Митридат собирал магов, факиров, знахарей и целителей со всего древнего Востока. Экспериментировали, в основном, со змеиными ядами на живых и здоровых людях – рабах, пленниках, опальных вельможах… Царь лично курировал исследования, будучи, так сказать, не только заказчиком, но и научным руководителем проекта. Добытые столь жутким способом знания тут же шли в дело. Не без помощи ядов Митридат избавился от многих вождей непокорных племен. Есть сведения, что его алхимики-токсикологи открыли универсальное противоядие, названное именем царя – “митридатиум”.
Полученные результаты систематизировались в фолианте под мистическим названием “Тайные мемуары”.
Была у царя еще одна жгучая тайна, связанная с ядами.
Опасаясь быть отравленным, что в те времена считалось самым обычным делом, Митридат с молодых лет приучал к яду свой собственный организм, принимая внутрь всё более значительные дозы.
Древние историки свидетельствуют, что со временем он сделался совершенно невосприимчивым к действию ядов.
Эту свою особенность Митридат порой демонстрировал публично. На очередном пиру, как бы в знак своего расположения, он угощал вельможного гостя, который чем-либо стал ему неугоден, вином из своего собственного кубка, куда был добавлен яд. Закаленный многолетними тренировками организм царя выдерживал смертельную дозу, гость же погибал в страшных мучениях.
Митридат объявлял, что такова была воля богов, которые неизменно покровительствуют ему, царю.
Впрочем, по другой версии, никаких многолетних экспериментов над собственным организмом Митридат не проводил, а спасался при помощи универсального противоядия, “митридатиума”.
Помимо ядов, царь охотно практиковал и другие методы расправы с неугодными лицами.
Однажды по его приказу во всех городах Передней Азии была одновременно организована массовая резня римских чиновников, купцов, ростовщиков и их домочадцев. Плутарх писал, что число убитых достигло 150 тысяч.
Когда к Митридату привели плененного главного римского уполномоченного по восточным делам Мания Аквилия, прославившегося своим мздоимством, царь приказал прилюдно казнить его в своей новой столице Пергаме, влив тому в горло расплавленное золото.
После одного из неудавшихся сражений возникло опасение, что гарем Митридата может оказаться в руках врага. Царь хладнокровно приказал перебить всех красавиц, а также их обслугу.
Когда взбунтовались обманутые им союзники, Митридат утопил восстание в крови, забыв о своих же недавних гарантиях этим несчастным.
Подобных деяний в биографии понтийского владыки не счесть.
История, о которой пойдет речь, произошла в 74г. до н.э., когда Митридат начал свою Третью войну против Рима.
Никогда еще положение понтийского царя не казалось таким прочным, а успех столь возможным.
Митридат собрал огромное свежее войско, создал запасы продовольствия в специальных складах, пригласил греческих инженеров, которые построили ему мощные осадные орудия по новейшим технологиям. Он заключил союз со всеми племенами, жившими по обширной приморской дуге от Закавказья до Дуная и даже до Балканских гор, а также с пиратами, контролировавшими морские пути.
Но главное, на этот раз среди союзников Митридата были не только восточные царьки, но и весьма влиятельные римляне!
Речь идет, в частности, о Квинте Сертории, талантливом политике и полководце, который управлял Испанией, ставшей при нем центром борьбы против сенатской олигархии и диктаторского режима Рима.
Митридат заключил с Серторием договор, посылал ему деньги и корабли.
Серторий, в свою очередь, направлял Митридату отряды закаленных в боях иберийцев и опытных офицеров-инструкторов. В ставке царя находилось несколько постоянных представителей Сертория – знатоков военного искусства, старшим у которых был одноглазый Марк Марий, и Митридату волей-неволей приходилось прислушиваться к их рекомендациям.
Обстановка и вправду складывалась весьма благоприятно.
Рим, где по-прежнему продолжались внутренние распри, смог послать в Малую Азию лишь два легиона, общая численность которых не превышала 30тыс. воинов.
Правда, командовал ими опытный Лукулл.
Митридат лишь рассмеялся, узнав, сколь ничтожные силы брошены против него смертельным врагом.
Вдобавок, Лукулл совершил, по мнению царя, непростительную ошибку, двинувшись от побережья вглубь страны, где его можно было без труда окружить и уничтожить.
Второй легион под командованием стратега Писистрата закрепился в богатом городе Кизик на южном берегу Мраморного моря, окруженном мощными каменными стенами.
Воистину, боги отняли у римских полководцев разум, если они по собственной воле разобщили свои малые силы!
Казалось, победа уже лежит у ног Митридата, надо только нагнуться и поднять ее.
Такого же мнения придерживались и стратеги понтийского царя.
И только хорошо осведомленные о возможностях Лукулла римские советники смотрели на ситуацию совершенно иначе, с нескрываемой тревогой.
Лукулл не просто движется вглубь страны, говорили они, а спешит занять ключевой перевал и господствующие высоты, чтобы преградить Митридату путь в долину, где у того располагались основные склады с продовольствием.
Между тем, запасов продовольствия в многочисленной армии Митридата оставалось на два-три дня, и Лукулл через своих лазутчиков мог узнать об этом.
Кроме того, владея колоссальным состоянием, Лукулл, наверняка, набрал бы на месте еще несколько легионов, в надежде с лихвой компенсировать затраты в случае военного успеха.
Когда пахло наживой, этот полководец-делец не страшился идти на оправданный риск, и его предприимчивости ни в коем случае нельзя было недооценивать!
Поэтому Марк Марий решительно настаивал на том, чтобы немедленно атаковать Лукулла, пока тот еще не успел закрепиться на высотах.
Если же Лукулл будет отброшен и прижат к морю, утверждал старший советник, то Кизик капитулирует без боя.
Похоже, аргументы Марка Мария заставили Митридата призадуматься.
Но тут неожиданно взял слово молчавший доселе римский офицер по имени Луций Магий.
В противовес позиции старшего советника и к его явному неудовольствию, Луций высказался за штурм Кизика, где, по его данным, имелись большие запасы хлеба и баранины.
После взятия города, развивал свою мысль этот младший офицер, армия могла бы отдохнуть, а затем всей мощью обрушиться на Лукулла.
Речь советника понравилась Митридату, поскольку совпадала с его первоначальными намерениями.
Решение было принято окончательно. Войска получили приказ готовиться к штурму блокированного города.
Вопреки ожиданиям Митридата, город не удалось взять ни в первый день, ни во второй, несмотря на огромные потери. Не оправдали надежд и новейшие осадные машины. Нет, орудия греческих инженеров сами по себе были превосходны, но выяснилось, что нет нужного штата подготовленных специалистов, способных управляться с ними. К орудиям поставили простых воинов, но толку от их усилий было немного, каменные ядра, запас которых тоже был ограничен, летели мимо цели.
Между тем, продовольствие заканчивалось, подвоз запаздывал, а это означало, что уже завтра-послезавтра армию нечем будет кормить.
Кизик по-прежнему держался стойко, а Лукулл, как и предсказывал одноглазый римлянин, прочно окопался на перевале и занял все выгодные высоты, окружив свои позиции неприступными оборонительными сооружениями.
Митридат был вне себя от гнева, весь план успешной кампании трещал по швам.
А тут еще под вечер ему доложили о появлении в лагере важного перебежчика из лагеря римлян, как раз отвечавшего у Лукулла за разведку.
Митридат лично допросил перебежчика.
Тот сообщил, что за допущенную ошибку Лукулл приговорил его к смерти, вот и пришлось спасаться бегством, благо, такая возможность подвернулась.
Но бежать к вчерашнему противнику с пустыми руками не имело смысла, и потому он прихватил с собой некий документ.
Этот документ – донесение Лукуллу от его шпиона, который постоянно находится рядом с Митридатом и знает все то, о чем говорится в царском шатре.
– Имя! – прохрипел Митридат.
– Луций Магий, – был ответ.
Еще не веря, Митридат жадно впился глазами в донесение, почтительно переданное ему беглецом, сразу же узнав руку военного советника.
Тот писал, что у понтийцев из-за нерасторопности их стратегов закончилось продовольствие, а подвоз недостаточен. Надо, мол, выждать несколько дня, после чего среди голодающих воинов начнутся беспорядки, и Митридату придется отвести армию из беспокойной провинции.
Так вот почему Луций так настойчиво поддерживал идею штурма города! Он старался устроить так, чтобы Лукулл успел закрепиться на перевале!
Митридату давно уже хотелось отыграться на ком-либо за неудачи последних дней, да и за свое поспешное решение тоже!
И вот случай представился!
Но, с другой стороны, предать личного представителя Сертория лютой, хотя и заслуженной казни Митридат тоже не мог. Это могло развести его с ключевым союзником в самый напряженный период войны, чего допускать было никак нельзя.
Сейчас они с Серторием оба нуждались друг в друге!
Но ведь в запасе у царя оставался его излюбленный метод, еще никогда не дававший сбоев!
Митридат приказал срочно собрать всех стратегов, а также римских советников.
Да чтобы Луция Магия тоже не забыли пригласить!
Пока выполнялись эти распоряжения, царь вызвал главного евнуха Бакха, посвященного во все дворцовые тайны.
Подобострастно выслушав своего властелина, евнух беззвучно скрылся за плотным пологом, ведущим во внутренние покои огромного царского шатра.
Между тем, под центральным сводом шатра собрался весь “генералитет”.
Митридат с изощренным спокойствием предъявил разоблачительный документ.
Побледневший Луций, тем не менее, не потерял присутствия духа и твердо заявил, что донесение подложное, а все обвинения – результат происков его врагов.
Митридат пустил письмо по кругу, и все стратеги, хорошо знавшие почерк Луция, подтвердили, что это действительно его рука.
Не было сомнений и у Марка Мария, который уже давно подозревал, что подчиненный ему офицер ведет двойную игру.
Но Луций продолжал отрицать очевидное, призывая в свидетели богов.
Впрочем, а что еще ему оставалось делать?
– Боги? – недобро усмехаясь, спросил царь. – Что ж, пусть будет по-твоему! Только боги знают правду о каждом из нас! Пускай же боги и рассудят, кто из нас прав, здесь и сейчас! – и он хлопнул в ладоши.
Тотчас из-за плотного полога вышел евнух. Он держал в вытянутых руках золотой поднос с двумя небольшими золотыми чашами, богато украшенными гранатами и рубинами.
Даже в походах царь не признавал простой посуды.
– Чаши, как видите, наполнены вином, – продолжал в прежнем тоне Митридат, обращаясь к своим полководцам и советникам. – Но в одной из них растворен сильнодействующий индийский яд, против которого нет противоядия. Яд убивает мгновенно. Бери же, Луций, любую из этих чаш на выбор, а я возьму вторую, которая останется на подносе. Пить начнем одновременно. Если чаша с ядом достанется тебе, Луций, то ты умрешь на наших глазах, а я сообщу Серторию, что такова была воля богов, которые наказали тебя за предательство. Если же чаша с ядом достанется мне, то это будет доказательством твоей честности и непогрешимости. Посмотрим же, на чьей стороне правда. Бери чашу! Боги все видят и знают!
Тут стратеги бросились умолять Митридата отменить свое решение, твердя, что нельзя затевать подобный спор между царем и обычным смертным, пускай даже чужестранцем.
Один из стратегов вызвался пить вторую чашу вместо царя, но Митридат отверг с усмешкой и этот вариант.
– Нет! – заявил он. – Боги никогда не ошибаются! И если из жизни суждено уйти мне, то царем станет тот из моих сыновей, чье имя вы узнаете, вскрыв завещание.
Марк Марий молчал. Он не знал секрета этой уловки, но он хорошо знал Митридата и понимал, что коварный восточный союзник вряд ли стал бы полагаться на волю случаю.
А это означало, что Луций был обречен, а он, старший советник Марий, отвечавший перед Серторием за жизни своих подчиненных, ничем не может ему помочь, слишком очевидны были улики, как и абсолютно непогрешим был метод, предложенный царем для разрешения спора.
Один только главный евнух знал секрет того, что должно было свершиться в ближайшую минуту. Не очень сильный яд был растворен в обеих чашах. Но закаленный многолетними тренировками могучий организм царя, вдобавок, принявшего только что противоядие, выдерживал опасное испытание, тогда как второй “дуэлянт” был обречен на смерть без малейшей надежды на спасение – конечно же, “по воле богов”.
“Боги”, естественно, всегда были на стороне Митридата, гость же погибал, причем, не мгновенно, а в страшных мучениях, и это тоже приписывалось “воле богов”, а главное, подпитывало слухи о том, будто боги во всем покровительствуют понтийскому царю!
Митридат лично следил за тем, чтобы подобные слухи безостановочно разносились по всей Передней Азии и всему Средиземноморью.
Похоже, нынешнее происшествие призвано было добавить свежей энергии этой циркуляции.
– Бери же бокал! – изрек свое последнее слово грозный царь.
Евнух почти уперся золотым подносом в грудь обреченного римлянина.
Под сводами шатра установилось гробовое молчание.
Собравшиеся здесь стратеги были опытными царедворцами и всякого навидались на своем веку. Им доводилось наблюдать и те редкие случаи, когда Митридат, подчиняясь внезапному порыву, мог сменить гнев на милость. Но для этого требовался какой-либо весьма необычный ход, какая-то перемена в настроении царя.
Однако сейчас ничто не указывало на возможность такой перемены.
Стратеги всем своим существом ощущали внутреннее торжество своего властелина и не видели ни малейшего шанса для римлянина. Разоблачительное письмо по-прежнему лежало на столе и взывало о наказании за предательство.
Нет, у этого римлянина действительно не было ни одного шанса на спасение.
Ни единого.
Всего несколько мгновений могла еще продолжаться пауза, мгновений, которые были последними у римлянина на этом свете.
И они, эти мгновения, уже истекали.
НАХОДЧИВОСТЬ ОБРЕЧЕННОГО
Но Луций так и не протянул руку за чашей.
В звенящей тишине он поднял на Митридата глаза и твердо отчеканил:
– О, великий царь! Прикажи, чтобы принесли еще одну чашу, вдвое большую этих.
– Зачем? – удивился Митридат.
– Я не хочу, чтобы ты умер прежде, чем разобьешь своих врагов. Уж лучше уйти из жизни мне, по доброй воле, оставаясь невиновным. Я солью в одну большую чашу вино из обеих малых чаш и выпью всё до дна. Это и будет моим выбором, который мне подсказали в эту минуту боги!
В шатре раздались одобрительные возгласы. Все стратеги понимали, что письмо настоящее, и что Луций – предатель, но этот римлянин оказался настоящим мужчиной и нашел достойный ответ, который позволял царю с честью выйти из щекотливой ситуации. Такое умение в придворных кругах ценилось особо.
Да и сам Митридат был удивлен находчивостью человека, который нашел крохотную лазейку там, где никакого выхода не было вообще!
Речь римлянина нежданно успокоила царя. Он велел евнуху унести чаши, а Луцию приказал идти в свою палатку и там ожидать решения своей участи.
Наутро советника нашли в своей палатке мертвым. Судя по всему, он, хорошо понимая, что позора не избежать, покончил с собой, бросившись на меч.
Поговаривали, однако, что Луций был убит иберийцем, посланным Марком Марием, который не хотел, чтобы эта история омрачила союз Митридата с Серторием.
Как бы там ни было, но Луций оказался единственным из смертных, кому удалось отвести от себя роковую чашу Митридата, пусть и не надолго.
Зато слухи об этом еще долго передавались из уст в уста по всей понтийской державе.
Митридату так и не удалось ни взять Кизик, ни выбить с перевала Лукулла, действительно набравшего на свои средства новые легионы.
Поневоле царю пришлось отводить свою голодающую армию на зимние квартиры.
А тем временем в Испании заговорщиками был убит Серторий, после чего антиримский союз быстро распался.
Почти одновременно в Риме вспыхнуло восстание Спартака.
(Кстати говоря, Спартак стал гладиатором после того, как попал в римский плен, сражаясь до этого на стороне Митридата.)
Для борьбы со Спартаком римский сенат отозвал Лукулла в метрополию.
Постепенно Митридат начал подготовку к новому походу на Рим.
Военное счастье окончательно изменило ему, когда окрепший Рим послал против него Помпея, которого, кстати, современники тоже называли Великим.
Напряженное противоборство двух ВЕЛИКИХ продолжалось еще несколько лет.
Помпей применил тактику своего соперника, действуя где силой, где хитростью, а где щедрыми посулами.
Вскоре Митридат остался без армии и без союзников. Даже любимый сын Фарнак предал его, прельстившись обещаниями римского полководца.
С небольшим отрядом верных телохранителей Митридат бежал в далекий Пантикапей. Но рука Рима дотянулась и туда. Понимая, что в любой момент он может стать жертвой предательства и быть выданным Риму, Митридат предпочел добровольно уйти из жизни.
Больше всего он опасался, что его, Митридата Великого, проведут в цепях под свист и улюлюканье толпы по улицам Рима в дни триумфа Помпея.
Царь принял сильнейшую дозу яда, но боги, будто в насмешку, сохранили ему жизнь и на этот раз.
Тогда Митридат приказал верному телохранителю-кельту отрубить ему голову мечом.
Но прежде он отравил троих своих сыновей и трех дочерей, а также гарем в полном составе.
Это случилось в 63 году до н.э. в одном из покоев пантикапейского дворца.
А по улицам Рима пронесли золотую статую Митридата, которую прислал Помпею Фарнак.
Смерть давнего, опасного и злейшего врага вызвала широкий резонанс во всей Римской империи. Не было ни одного мало-мальски известного историка или литератора, кто не откликнулся бы на это событие
Колоритная фигура царя Митридата и позднее привлекала к себе внимание исследователей.
Живший во втором веке н.э. историк Аппиан оставил потомкам фундаментальный труд, который так и назвал – «Митридатика».
Возвышенность на берегу Керченского пролива, где когда-то возвышался дворец всесильного понтийского царя и где он встретил смерть, до сих пор называют “холмом Митридата”.