Андрей Посняков
Потом и кровью
– К вам имеется серьезное обвинение, госпожа вдова, – сутулый поиграл желваками. Некрасивое лицо его сделалось строгим и неприступным, в узеньких глазках вспыхнуло что-то похожее на презрение.
– Вы надеетесь на нашего славного короля, понимаю, – монах покивал и осклабился. – Только вряд ли он вступится за колдунью, отравительницу и… низкую и подлую девку!
– Думайте, что говорите! – вскочив, Сашка хотела было влепить нахалу звонкую пощечину, да тот перехватил ее руку, сжал.
– Пустите… больно…
– Как особу подлого звания, мы можем отстегать тебя кнутом! И пытать. Жутко пытать, понимаешь? – резко перейдя на «ты», сутулый еще сильнее сжал Сашкино запястье, так что девушка вскрикнула от боли.
– Сядь! – отпустив узницу, приказал монах. – И слушай. То, что ты отравила барона, подтверждают многие, очень многие, да…
– Их запугали… подкупили.
– Молчать! – вскочив на ноги, сутулый наотмашь ударил девушку по лицу. – Заткнись и слушай! Подлая тварь, укравшая баронский титул. Мы прекрасно знаем, чем ты промышляла в Новгороде! Твои юные друзья все о тебе рассказали…
Александра вздрогнула и закусила разбитую в кровь губу. Вот это уже был удар ниже пояса! Ее прежняя жизнь, жизнь новгородской гулящей девки, жрицы продажной любви, вдруг стала известна здесь, в Ливонии? Это плохо, очень плохо. Мало того – ужасно! Тут и сам король – прекрасно все знавший – не сможет ничего сделать. Пойдут слухи, и… Пожалуй, это даже похуже обвинения в колдовстве. Хотя тут не ясно, что хуже. Все плохо, все! Юные друзья… Кто же? Феденька? Левка? Егор? Эти парни, вообще-то, не из болтливых. Однако на них могли надавить – схватить, подвергнуть пыткам…
– Что я должна делать? – утерев кровь рукавом, тихо спросила узница.
– А вот это уже разговор! – сутулый одобрительно кивнул и ухмыльнулся. – Во-первых, признаться в отравлении и колдовстве…
– Ага! Чтоб меня отправили на костер, да?!
– Нет, дева, – сверкнув глазами, оборвал монах. – У тебя будет возможность бежать, куда ты захочешь.
– Почему я должна вам верить?
– А у тебя нет выбора. Итак, – сутулый повысил голос, – завтра все и сладим. Что именно тебе говорить, поведает наш славный Эрих.
Сказав так, монах поднялся и вышел, больше не говоря ни слова. Следом за ним убрался восвояси и фогт, а юный Эрих фон Ландзее остался, причем тотчас же покраснел.
– Ну, говорите же, Эрих, – баронесса улыбнулась сквозь слезы. – Учите меня… я все исполню.
– Вы… вы действительно – простолюдинка? – тихо поинтересовался паж.
О, Александра уже придумала, что отвечать. Сдаваться без борьбы она вовсе не собиралась. Тем более они оставили в узилище Эриха – совершили большую ошибку, ага. Хотя, может быть, его просто подставили. Впрочем, что гадать, когда давно пора действовать!
– Нет, – Сашка опустила глаза, дабы не выдать себя даже взглядом – слишком многое сейчас зависело от этой беседы. – Мой отец – новгородский дворянин, пусть и бедный… такой же, как вы, Эрих. Помните, что сделал царь Иоанн с Новгородом? Вся моя семья погибла, а я… Нет, они вам не врали. Вам дали денег, Эрих? Или просто пообещали? Деньги – это неплохо, и я искренне рада за вас.
Узница говорила быстро, не давая юноше вставить и слова. Словно хотела выговориться, словно бы все слова рвались из нее порывисто и спонтанно. Хотя это было совсем не так!
Мальчику, верно, неловко? Ну, как же, он же дворянин, а тут – какие-то деньги. Надобно его упокоить, уверить… и ни в коем случае не выказать ни капли презрения.
– Вы сделали правильный выбор, Эрих. Только учли ли влияние короля? А эти… дядья, племянники… я даже не видела их никогда! А знаете, мой милый друг, я очень рада, что именно вы явились допросить меня… вам, верно, сказали, что я и в самом деле ведьма и буду давить на вас? Так нет! Я отвечу так, как вам нужно, и подпишу все. Ну, не стесняйтесь же, действуйте и помните – здесь нет вашей вины. Всего лишь обстоятельства – судьба. Ну-ну, не стойте же столбом, Эрих!
– Знай, ведьма, тебе не обмануть меня! – резко возопив, паж показал глазами на дверь и, обмакнув в чернильницу перо, что-то яростно настрочил на листе желтой писчей бумаги. – Вот здесь прочти, ведьма!
«Я помогу вам бежать…» – подойдя, прочитала девушка. Прочла и с благодарностью погладила Эриха по руке. Тот вспыхнул, словно красна девица, дернулся… но снова оглянулся на дверь.
– Подпиши все листы, ведьма.
– Да-да…
«Сообщите обо всем королю, – быстро написала Сашка. – Если сможете. Если же нет – не надо».
– Я смогу, – одними губами прошептал паж. – Смогу…
* * *
– Вы полагаете, любезнейший пастор, мальчишка и в самом деле справится? – вальяжно осведомился фогт, сидевший в резном кресле. Круглое красное лицо его – лицо извозчика или трактирного служки – выражало явное недоверие и скепсис.
– Справится, – взяв со стола наполненный вином бокал, ухмыльнулся монах. – Он же ее любит. Не так?
– Так, – покивал фогт. – Вот в чем и проблема.
– Нет никаких проблем, – прикрыв глаза, пастор понюхал вино и, видимо, остался доволен. – Она подпишет все наши бумаги. А потом он поможет ей бежать. По-настоящему поможет. Как он думает.
– И мы уберем обоих! – потянувшись к вину, расхохотался управляющий. – Ту, кто нам мешает, и лишний рот.
– За это и выпьем, друг мой! Пусть сбудутся все наши планы. И да поможет нам Бог!
* * *
Маша, милая Маша лежала в постели нагою – такая восхитительная и желанная. Отойдя от окна, Магнус улегся рядом, ласково погладил жену по спине. Поцеловал в шейку, пощекотал под ребрышками и, нежно сжав руками грудь, почувствовал нарастающее желание… и ответное желание Маши. Любовный жар вновь охватил обоих, продлевая удовольствие и негу, король резко отпрянул…потом осторожно погладил жену по бедру… по животику, не забыв поласкать пупок, потом накрыл губами упругие твердеющие сосочки, поласкал языком, одновременно гладя рукою лоно. Юная королева напряглась, застонала, прикрыв глаза, выгнула спинку… Магнус с жаром поцеловал Машеньку в губы. И молодые тела слились, наконец, в любовном экстазе, сдобренном мощным томленьем сердец…
– Кто-то пришел, – накинув сорочку, тихо промолвила Маша. – Я слышу в приемной – кто-то сопит.
– Наверное, Петер. Кому еще там сопеть-то?
– Вот и я о том. Что-то рановато он нынче. Пусть ждет?
– Нет. Я схожу. Мало ли, важное что.
Утро, кажется, обещало быть неплохим. Светало, и хотя солнце еще не взошло, лучи его уже ласкали грозные вершины башен, освещая желто-зеленые ливонские стяги. Неужели солнышко? Неужели закончилась унылая полоса дождей?
– К вам посетитель, ваше величество, – с низким поклоном доложил мажордом. – Некто Эрих фон Ландзее, бывший паж покойного барона Фридриха фон дер Гольца.
– Да помню, помню, – Магнус махнул рукой. – Верно, явился позвать на похороны. Что ж, пусть войдет.
Петер снова поклонился. Бесшумно отворились двери.
Вестник из замка казался сильно взволнованным и явно куда-то спешил. Все время оглядывался, посматривал искоса в окна, словно кто-то гнался за ним или следил.
– Ну, ну, говорите же, Эрих! – подбодрил король. – И не зыркайте так по сторонам. Уверяю вас, здесь нет посторонних.
Выслушав вестника, Магнус пришел в ярость. Нет, ну подумать только! С помощью лжесвидетелей обвинить Сашку в колдовстве и убийстве мужа! Неслыханное дело – полностью наплевать на доброе отношение к обвиняемой самого монарха. Совсем, что ли, страх потеряли, вассалы долбаные? Нужно было срочно вытаскивать девчонку, да и вообще – примерно наказать всех, причастных к этому гнусному делу.
Проинструктировав Эриха, король немедленно вызвал к себе Анри Труайя, велел тому найти все, что только можно, о наследниках барона – тех самых «дядьях-племянниках», о которых когда-то вскользь упоминала Александра.
– И позовите ко мне Михаэля, Анри, – закончив беседу, приказал ливонский властелин. – Пусть берет отряд и скачет в замок – освобождать Сашку.
– А я бы не спешил с этим, ваше величество, – неожиданно возразил Анри. – Насколько я понял, в ближайшие дни жизни юной баронессы ничего не угрожает. Не надо раньше времени ворошить осиное гнездо. Все эти племянники и прочие родственники барона могут вести себя столь нагло только по одной причине. Они не считают вас своим королем. То есть считают, но только на словах, и вообще…
– Я понял тебя, друг мой, – встав с кресла, задумчиво протянул Магнус. – Они ждут вторжения шведов. Мало того – служат им! Шпионят.
– Вот именно, мой король. Именно поэтому с баронессой торопиться не следует.
– Хорошо. – Властелин Ливонии подошел к окну и прищурился от выглянувшего из-за башни солнца. – Так и поступим. А что там с убийством зеркальщиков? Нашли уже злодеев?
– Ищем, мой государь.
* * *
Герр Силантий – купец, монах, воин и бывший разбойник – пригладил сивую бороду и потянулся, глядя сквозь оплетенное свинцовым переплетом стекло на разгоравшееся в голубом небе солнышко. А ведь хороший нынче будет денек! Наконец-то.
Ныне Силантий выглядел истинным щеголем, как и положено владельцу типографии и издателю еженедельной газеты, первой в Ливонии, а может, и во всей Европе. Короткий кафтан доброго фламандского сукна, модные рукава с разрезами, накрахмаленные до невероятной белизны брыжи, а на груди – толстая золотая цепь.
Основанная больше года назад типография постепенно разрослась в большое и весьма прибыльное предприятие, пользующееся покровительством короля. Впрочем, здесь шла речь не просто о покровительстве. Их величества, король и королева Ливонии, занимались газетой лично, оставляя прочую коммерческую деятельность на усмотрение владельца. Истинный предприниматель, Силантий, или как его здесь прозвали – герр Печатник, не брезговал ничем: печатал «папистскую» Библию – на латыни, лютеранскую – на немецком и шведском, и на русском – псалтырь. Кроме того, как-то издал весьма фривольные итальянские книжки, имевшие немалый успех у всех ливонских дам. И не только у ливонских. Еще напечатал игральные карты, сочинение польского астронома Коперника и втихаря, без разрешения наследников, переиздал знаменитый труд австрийского посланника Герберштейна «Записки о Московии». В общем, работы хватало.
– Федор! Эй, Федор, – выглянув в печатный зал, где уже вовсю шла работа, громко позвал Силантий. – А ну, подойди-ка, ага.
Правая рука Печатника, шестнадцатилетний Федор, темноглазый смуглый и худой, войдя, тряхнул длинной темной шевелюрой:
– Звали, Силантий Андреевич?
– Да уж, звал, – Силантий с неудовольствием покривил губы. – Кто-то мне обещал чертеж землицы Ливонской закончить, а?
– Так закончим же, – непонимающе моргнул юноша. – К пятнице ведь обещались, а нынче только среда.
Поверх скромного, как и подобает работнику, темного кафтана Федора был накинут суконный фартук, который парнишка все время теребил за подол, как всегда и делал, когда волновался. Движения эти не ускользнули от внимательного взгляда Печатника:
– Среда, говоришь? А что тогда неспокоен так?
– Парни еще не вернулись, – признался молодой человек, – Егорка с Левкою. Послал их дороги к замкам перечертить. Вчера еще послал – так до сих пор нету. Вот и маюсь. Младые ведь совсем отроки, мало ли что?
– Да не пропадут, чай, – Силантий отмахнулся и снова погладил бороду. – Разбойных людишек нынче тут нету. Да и бароны не забалуют, королевских пушек боятся.
– Одначе парней-то нет, – резонно возразил Федор. – Я б, господине, с разрешенья твоего, съездил бы, поискал.
– Ну, поищи, коли сердце мается, – несмотря ни на что, герр Печатник все же был человеком добрым, чем многие нахально пользовались. Впрочем, Федор как раз таки не входил в число этих «многих».
– Лошадь мою возьми, отроче. На усадьбу загляни, у Лизхен спросишь.
Лизхен была законная супруга Силантия, светло-рыжая немецкая вдовушка с круглым лицом и необъятной грудью. Мужа своего она слушалась и почитала беспрекословно, правда, нрав имела смешливый и смеялась буквально надо всем. Вот и, отдавая Федору лошадь, не удержалась:
– Ты, верно, к девкам собрался, а, Теодор?
– Да нет же! Друзей поискать.
– Про друзей обычно в корчмах спрашивают да на постоялых дворах. Там, небось, где-нибудь и спят, пьяненькие.
Послушав смешливицу, юноша именно с корчмы и начал. Завернув во двор, привязал у коновязи лошадь да сразу и зацепился языком с корчемными служками. Те, кстати, отроков мелких видели.
– Волосами светлые, важные? Один в смешной такой шапке?
– Да-да, это они и есть!
Парней видали и на постоялом дворе на самой окраине городка, и на той дороге, что вела мимо старого дуба к замку риттера Герлаха фон Нейе, и дальше – мимо орешника – к усадьбе Оффы фон Риппертропа, а уж от его земель, через кленовую рощицу – к замку барона фон дер Гольца. Везде парочку отроков видели! И пастухи, и торговцы мелкие и всякие прочие крестьяне.
Видеть-то видели, да не видали, куда ж эти парни делись! Впрочем, один дедок вспомнил. К Марте Кособокой они зашли. Видать, за любовным зельем. К Марте за этим зельем кто только не шляется! Из самой Нарвы да из Дерпта приезжают.
– А где эта Марта живет-то, уважаемый герр?
– А во-он за теми дубками ее хутор. По тропинке иди, не заплутаешь.
Кособокая Марта оказалась вовсе не злющей деревенской ведьмою, а вполне себе симпатичной женщиной, правда, уже далеко не молодой, лет тридцати с лишним. Пышная юбка, распахнутая вязаная кофта, и грудь, утесами вздымающая белую вышитую сорочку. Увидев незваного гостя, Марта бросила вилы и подошла к забору, не выказывая никакого удивления:
– Отроков ищешь? Парней? Ну, пошли тогда.
Шла она – да, прихрамывая. От того, верно, кособокой и прозвали. А так – женщина видная!
– Эти? – распахнув двери пилевни, хозяйка хутора кивнула на спящих на соломе парней – Егорку и Левку!
Федор обрадовался:
– Ну, слава Господу, живы. Эй, поднимайтеся, сони! На работу пора.
– Напрасно стараешься, – скосив глаза, хмыкнула Марта. – К вечеру только проснутся.
– Почему к вечеру?
– Так зельем опоены. Я и опоила, ага… Да ты глазищами-то не сверкай и за нож не хватайся! Не на смерть же опоила, а так… Попросили, вот и опоила. Чтоб поболтливей были, пооткровеннее.
– Кто попросил?
Хуторянка окинула юношу томным взглядом и вдруг улыбнулась:
– А парнишка ты ничего, глазастенький, справный. Идем-ка, поможешь мне копну на телегу закинуть. А потом… потом, может быть, я чего-то и вспомню, ага.
* * *
За всеми делами-заботами почтеннейший герр Печатник как-то и позабыл про то, что еще с утра разрешил отлучиться по важным делам своему помощнику Федору. Забыл, со всяким случается. Позвал – не откликнулся парень, Силантий было ругаться, да потом и хлопнул себя ладонью по лбу – отпустил ведь, ага!
– Эй, ну-ка, кто тут есть?
– Я есть, герр Силантий.
Этого паренька со смешным мекленбургским говором и хитрыми карими глазами Печатник нанял не так давно, всего-то пару недель назад. Худой, узколицый, с копной спутанных темно-русых волос, Франц – так звали парня – оказался вполне способным учеником, к тому же на первых порах был готов работать за миску похлебки и кров. Спал он вместе со всеми другими работниками, здесь же, при типографии, и пока особых нареканий не вызывал.
– Ну-ка, на карты глянь, – хозяин печатного дела любил иногда посоветоваться с работниками в мелких делах. И парням приятно, и от него не убудет.
– Тут вот дама пик, а тут вот – король бубен. Так вот, бубны-то чем раскрасить?
– Бубны – киноварью, – не раздумывая, отозвался Франц. – А пики – сурьмой. Для короны – чтоб блеск – сулему можно… правда, немного и очень так осторожненько – ядовитая!
Умный парень оказался этот Франц! Силантий довольно погладил бороду. Он вообще любил умных. Особенно когда те работали на него.
– В Москве, в Архангельском соборе, росписи… вот так бы и тут, – несколько забывшись, продолжил отрок. Молвил, и тут же с поспешностью прикусил язык, будто чуть не выболтал что-то важное.
Силантий между тем подивился:
– Ого, да ты и на Москве бывал?
– Что вы, что вы! Конечно же нет, – замахал руками Франц.
– А про собор Архангельский откуда знаешь?
– От гостей торговых слыхивал, ага.
* * *
– Да как эти люди выглядели? – вернувшись под вечер в пилевню, все никак не мог выпытать Федор. Отроки, слава богу, оклемались, проснулись, вполне себе здоровенькие и даже веселые, однако как здесь очутились, не помнили напрочь!
Не очень-то вспомнили и после того, как Марта позвала всех в дом да угостила молоком с лепешками.
– Ну… никого ж не видели, ни с кем, кроме пастушков да крестьян, не разговаривали, – положив на скамью суконную, с загнутыми полями шапку, Левко взъерошил волосы.
– А Марта про каких-то мужиков говорит.
– Марта? Ой… – мальчишка неожиданно сконфузился и, улучив момент, спросил: – А чего это она к нам такая ласковая, а?
– Да так, – покраснев, Феденька быстро перевел разговор на другую тему. Все о тех же мужиках, коих так и не вспомнили отроки… зато хорошо рассмотрела хозяйка хутора. Незнакомые. Двое. По виду – горожане или даже небогатые рыцари. А может, и бывшие шведские наемники – гофлейты. Лица обычные, у одного бородка, у второго – усы.
– Говорю ж, обычные мужики, лет к тридцати уже, – обернувшись от очага, Марта умильно посмотрела на Федора. – Никаких примет нет. Увидишь – не вспомнишь. Нет, ну, я, конечно, узнала бы. Но только если они в той же одежке будут.
Мужики – рыцари или гофлейты – заплатили хуторянке за зелье целый талер! Жалованье наемников за полгода – чего ж отказываться-то? Тем более жизни лишать никого не надобно.
– А вы-то чего сюда, на хутор, поперлись? – тихонько негодовал Феденька. – Медом тут намазано, что ль?
– Кому и намазано…
– Чего-чего?!
– Говорим, дорога-то мимо хутора как раз и проходит. А нам же ее на чертеж рисовать! Тут и хозяйка вышла… попить вынесла. Вот мы и…
– Понятно все с вами, да.
* * *
День уже клонился к вечеру, когда в узилище, где томилась Сашка, заглянул, наконец, Эрих, паж.
– Собирайся, уходим, – волнуясь, юноша протянул девчонке мужскую одежду: узкие панталоны с буфами, сорочку, колет. – Надень вот, неудобно в платье-то по стенам да по лесам. Ой… – парнишка неожиданно покраснел. – Извините, что на «ты», госпожа баронесса. Просто вырвалось.
– Нам с тобой и нужно на «ты», – усмехнулась узница. – Мы ж друзья, нет?
– Конечно, друзья! – Эрих истово сверкнул глазами. – Да я за тебя… за вас…
– Платье расстегнуть помоги, – девушка повернулась спиной. – Вон там, завязки…
Улыбнулась. Почувствовала, как холодные пальцы пробежали по шее… по спине…
– Ах, Эрих… Ты такой нежный!
Ничуть не стесняясь, Сашка сняла верхнюю половину платья, оголив спину и упругую юную грудь.
Паж чуть было не сомлел от такой вольности! Да и сомлел бы, но Сашка не дала, некогда. Усмехнулась, взглянула лукаво:
– Ну, что стоишь? Помоги с кринолином управиться… Вот здесь подержи… ага… Теперь потяни. Да не меня тяни – юбку… Вот так! Всему-то вашего брата учить надобно.
– Вы… ты… – потрясенный до глубины души парень не знал, что и сказать. – Ты – сама прелесть! Я за тебя…
– Говорил уже… Ну, что – пошли?
Никем не замеченные, беглецы выбрались во двор и затаились невдалеке от амбаров, сложенных из сумрачного серого камня. Солнце уже зашло, но небо оставалось светлым, белесым – все ж таки лето еще.
– Будем ждать темноты? – шепотом поинтересовалась Сашка.
Юноша улыбнулся:
– Ты еще предложи со стены по веревке спуститься! Нет. У меня иной план. Более действенный и безопасный. Видишь этих людей?
Эрих кивнул на толпившихся во дворе крестьян с повозками:
– Привезли нынче оброк, да, как всегда, припозднились. Сама знаешь, эконом – тот еще фрукт! Пока все пересчитает, запишет… Ага! Собрались вроде.
Показавшийся на крыльце главной башни фогт лениво махнул рукой. Крестьяне обрадованно зашумели, послышалось лошадиное ржание, и повозки покатили к воротам. Одна из телег тащилась впритык к амбарам. Возница, чернобородый плечистый мужик в войлочной шапке, выжидательно повернул голову.
– Бежим, – Эрих порывисто схватил девушку за руку. – Быстрее.
Покинув свое убежище, беглецы проворно нырнули в повозку, тут же зарываясь в солому. Чернобородый возница подогнал лошадей.
Сашка слышала, как скрипели колеса, как переговаривались у ворот стражники. А вдруг да решат проверить? Перешерстят все телеги – как бы сиволапые не украли чего! Тогда что? Выскочить – да бежать. А куда?
Захрипела, дернулась лошадь. Повозка тронулась, прокатилась несколько десятков шагов и снова замерла, остановилась. Неужто все ж таки задумали проверять? Девушка напряглась, вытянулась, в любую секунду готовая выпрыгнуть из телеги и драться, бороться, бежать! Эрих успокаивающе погладил ее по спине. Что-то загремело… Цепи! Стражники опускали подъемный мост.
– Н-но-о-о!
Повозка дернулась, покатила, заскрипели под колесами доски. А вот затрясло – съехали с моста на дорогу. Господи, неужели удалось?
– Пока не высовывайтесь, – гулко предупредил возница. – Полежите еще.
Дорога свернула в лес, стало заметно темнее, и крестьянин, наконец, разрешил беглецам выбраться из соломы. Возблагодарив Господа, Саша чмокнула Эриха в щеку и тихонько засмеялась. Сверху, средь черных ветвей, сверкали желтые звезды, и золотистый серп месяца мерцал, почти касаясь вершин высоченных елей. Где-то совсем рядом вдруг завыл волк. Лошадь испуганно фыркнула и заржала.
– Переночуем на хуторе, – обернулся чернобородый. – Там спокойно.
Александра согласно кивнула – не шляться же по лесу ночью! Неизвестно, куда зайдешь, да и опять же – волки.
Дорожка между тем сужалась, лохматые ветки лезли в лицо, царапали кожу. Сашка вновь улеглась на солому, Эрих же так и сидел, сжимая в руке кинжал – охранял, словно верный страж.
Один только Бог или черт ведали, каким образом сейчас ориентировался в ночном лесу возница. Однако же привез, куда надо, не заплутал, не заблудился. Спрыгнув с телеги, погладил лошадку по гриве да, обернувшись, сухо бросил беглецам:
– Слезайте. Приехали.
Насколько смогла разобрать беглая баронесса, хутор представлял собой бревенчатую мызу, выстроенную на фундаменте из больших округлых камней и окруженную хиленьким частоколом – не от людей, от дикого зверя.
Отворив ворота, крестьянин загнал телегу во двор и тут же принялся сноровисто распрягать лошадь, предложив беглецам не стесняться и зайти в дом.
– А я пока с хомутом управлюсь. Угли в печи еще тлеют, свечки слева от двери, на полке.
Выглянул из-за облака месяц.
Поднявшись по узенькому крыльцу, Эрих и Александра на миг замерли. Покусав губу, юноша толкнул дверь. Сразу пахнуло теплом и каким-то домашним уютом: недавно испеченным хлебом, вкусной похлебкой и жареной рыбой. В круглой печке, сложенной из камней и обмазанной глиной, потрескивали дровишки. Рядом за столом сидели какие-то мужики. Один из них, подняв голову, посмотрел на застывшую на пороге Сашку:
– Ну, входите, Александра. Заждались вас уже. Рыбу вот жарим – будете?
– Михаэль! – с радостным криком девушка бросилась на шею поднявшемуся из-за стола высокому и, видимо, очень сильному мужчине с красивым широким лицом, обрамленным вьющейся светлой бородкой.
– Дядя Миша! Я так рада… так…
– Ну-ну, не реви только, дева. Знаешь же – не люблю.
Они говорили по-русски, ибо для обоих это был родной язык. Михаил, Михаэль Утрехтский, или сокращенно Михутря, прежде чем получить от короля Ливонии капитанский патент и роту отборных головорезов, повидал на своем веку многое. Испытал и милость царя Ивана, и царский гнев, скитался много лет на чужбине, сражаясь в рядах нидерландских повстанцев – гезов – против испанского короля и его наместника, герцога Альбы. Обликом своим Михаил сильно напоминал Леониду-Магнусу какого-нибудь норвежского капитана или кого-нибудь из благородных героев Джека Лондона. Вот только глаза подвели – не голубые, не серые, не темные, а не поймешь, какие – смесь карих с зеленовато-черными. Такие глаза иногда случаются у цыган.
Сашка была знакома с Михутрей еще с Новгорода. Как, впрочем, и с его величеством.
У стены близ печки, вытянув ноги, сидели какие-то люди со связанными руками. Целая гора оружия, по-видимому у них и отобранная, валялась в углу. Кинжалы, палаши, шпаги. Даже пара пистолетов. Что и говорить, подготовились основательно! Только вот к чему? Вообще, кто они – обычные лесные разбойники-бродяги? Судя по пистолетам, нет. Больно уж дорогущее оружие для простых бродяг.
– Вас ждали, – перехватив удивленные взгляды беглецов, ухмыльнулся Михутря. – Что же ты, Эрих, думал – патер Петреус всерьез намеревался ее отпустить?
Погладив Сашку по плечу, Михаил чмокнул ее в лоб и неожиданно рассмеялся:
– Ох, влипла бы ты, дева! Коли б его величество нас на выручку не послал. Да и Йонс, возница, сразу на твоей стороне был. Крестьяне-то тебя, Сашка, любят! Куда больше, чем фогта. Ой, а что мы стоим-то? – спохватился бывший разбойный капитан. – А ну-ка, давайте к столу! Рыбку есть будем.
* * *
В нежно-голубом безоблачном небе яростно сверкало солнце. Дул сильный ветер, еще с утра разогнавший облака и тучки, раскачивал ветви деревьев, трепал реющие над замком флаги. Лазоревые, как небо, с изображением золотого вепря. Герб фон дер Гольца.
На похороны барона собрались все родственники и вассалы. Риттер Герлах фон Нейе, риттер Оффа фон Риппертроп, барон Людвиг фон Ратт и прочие. Явилась и дочь Фридриха, хоть и при жизни родного батюшку не особо жаловала. Но тут пахло наследством, а это совсем другое дело! Баронесса, красивая, лет тридцати с небольшим женщина, искоса поглядывала на стоявших невдалеке родичей – двух молодых рыцарей, приходившихся старому барону двоюродными племянниками, и плечистого пожилого усача – дядюшку Вольфрама. Эти тоже ненавидели покойного Фридриха, как, впрочем, и он их. Но все на что-то надеялись, иначе бы не пришли.
Темные глаза баронессы горели тревогой, дядья-племянники вполне могли бы устроить какую-нибудь каверзу, на которые были великие мастера. Баронесса об этом знала, потому и тревожилась, хотя и прихватила с собой известного на всю Ригу стряпчего.
Старый Фридрих фон дер Гольц не был особенно ревностным христианином, к тому же недавно сменил веру, перейдя из католичества в лютеранство. Тем не менее прощание с бароном проходило в замковой церкви, и проводил его лютеранский священник – пастор Арнольд Петреус, как поговаривали – добрый знакомый дядьев-племянников покойного. Длинный, сутулый, с лошадиным вытянутым лицом и горящими глазами фанатика, пастор чем-то напоминал древнего пророка, хоть и не имел ни длинной седой бороды, ни всклокоченной шевелюры.
Гроб старого барона, сколоченный лучшими краснодеревщиками Ливонии, покрывали лазоревые стяги с древним гербом фон дер Гольцев – бегущим золотым вепрем. Такие же гербы виднелись и на развешанных прямо в церкви щитах, на ливреях слуг и на плащах стражи. Все говорило о богатстве покойного, распорядитель замка – фогт Леонард Цорн не пожалел на церемонию денег, как видно, с разрешения родственников. Правда, самого фогта что-то видно не было, но действие шло по плану – все ждали короля, а тот что-то запаздывал.
Ожидание коротали в беседах, мусоля последние сплетни. Некоторые всерьез утверждали, будто бы старого барона отравила молодая жена, другие уточняли: не отравила, а извела колдовством, что куда как страшнее и пакостней. И в своем злом колдовстве юная баронесса уже призналась и даже попыталась бежать, да неудачно – попала в руки разбойников, те ее и убили.
– Не просто так убили, господа мои, – велеречиво объяснял какой-то барон. – А сперва с ней потешились, а она от них – бежать. Прямо по лесу, голой.
– Неужто и впрямь – голой?!
– Да-да, нагой! Разбойники пустили собак, вот они-то отравительницу и разорвали.
– Да прям разорвали! Разве станут собаки связываться с ведьмой? Не смешите людей, барон. Колдунью достали заговоренной стрелой, я это точно знаю!
– Не стрелой, а копьем! С древком из осины. Так насквозь и пронзили, словно оленя иль кабана.
– Кабана-то попробуй насквозь пронзи!
– А мне, господа, все ж таки жаль баронессу!
– Нашли, кого пожалеть! Отравительницу, ведьму.
– Зато какая красавица была!
– Ведь все красавицы.
– Нет, нет, далеко не все! А эта… Вспомните, какие балы устраивала баронесса! Не думаю, что нам когда-нибудь будет так же весело.
– Еще неизвестно, кому достанется замок.
– Ах, Александра… неужто и вправду ведьма?
– Ведьма не ведьма, а мужа-то извела.
– Так, может, врут про нее все?!
Тут мнения разделились, многим из собравшихся юная баронесса нравилась, очень многие испытывали к ней жалость. Пусть ведьма, пусть отравила… зато красивая, молодая, веселая! Есть что вспомнить.
– Его величество король! – войдя в церковь, звучно доложил паж Эрих фон Ландзее.
Все тут же перестали шептаться, искренне приветствуя молодого монарха и его обворожительную супругу, коей так шло черное траурное платье. Так шло…
– Испанский наряд, – сразу же зашептались дамы. – Закрытое, изящное…
– А кринолин, кринолин-то какой!
– И брабантские кружева… Ах! Интересно, будет ли сегодня бал?
– Какой бал, вы с ума, что ль, посходили? Похороны, чай, не что-нибудь.
– И все ж таки очень хотелось бы. Баронесса Александра, при всей ее неотесанности, все же… ах, что уж теперь говорить.
Вздохнув, жеманная красотка Элиза фон Бексенгаузен томно обмахнулась веером, открыто стреляя глазками в сторону молодого пажа.
Прощание прошло быстро, скончавшийся барон никому не был нужен. Быстренько простились, быстренько погребли усопшего в семейном склепе, задвинули тяжелую плиту и сразу же перешли в трапезную, где уже были накрыты столы. Помянув покойного, родичи барона, наконец, перешли к делу, ради которого, собственно, сюда и явились. Тем более – сам король был здесь, удобно!
Выслушав просьбу дочери покойного, его величество милостиво разрешил вести юридическую сторону дела известному на всю страну стряпчему Юханусу Лансу, седенькому, чуть картавящему старичку. Тот, правда, явился из вражеской Риги, зато славился далеко за ее пределами как опытный и честный юрист.
– С соизволения их величеств, милостью Божьею короля Магнуса Справедливого и королевы Марии, я сейчас оглашу завещание покойного барона, – встав со скамьи, поклонился стряпчий. – Оглашение состоится при всех, поскольку родственники и наследники покойного не имеют ничего против. Не имеете, господа?
Юханус Ланс обвел наследников внимательным взором. Те гордо кивнули, соглашаясь с предложенной процедурой.
Вытащив из принесенного слугою ларца пожелтевший свиток, стряпчий вскрыл баронскую печать и неожиданно звучным голосом зачитал завещание. Которое, в общем-то, не произвело никакого фурора. Все и так хорошо знали, что там написано, покойный Фридрих о том неоднократно говорил. Треть всех земель плюс пара выгонов, три мельницы и морской баркас барон великодушно оставлял дочери, все же остальное доставалось молодой жене. Включая и замок.
